Окно

And we have just one world
But we live in different ones
Dire Straits \ Brothers in Arms

Я давно наблюдаю за тобой. Это стало своего рода хобби. Странное дело, изобретать себе такие занятия – думать о ком-то в определенное время, живя своей повседневной жизнью. Например, чищу зубы по утрам и думаю – а что сейчас делаешь ты? И, казалось бы, какое мне до этого дело – скорее всего ты даже не знаешь о моем существовании, и уж конечно не можешь думать обо мне в ответ, да и вообще… какая мне польза от этих мыслей? Но мысли – штука странная и отделаться от них не так-то просто.
Я не могу сказать, что досконально изучил все твои привычки и многое знаю о тебе. Трудно это сказать о человеке, который редко выходит из дома, а дома, в его комнате часто зашторено окно. Однако такой расклад уже наталкивает на определенные мысли о человеке как таковом – замкнутом, непривыкшим тратить время на всякие глупости, необщительном и возможно, живущим совершенно другой жизнью – своей какой-то, внутренней. Почему мне стало вдруг интересно? И вообще кто такой этот я?
Я – это тот, кто чистит зубы по утрам, практически никогда не забывая этого делать, потому что приходится общаться с людьми. У меня есть работа, которая меня устраивает как морально, так и материально. Я уже окончил институт, который меня тоже всем устраивал – учиться было интересно, общаться с ребятами тоже, перспектива была радужной и вполне оправдалась. Мои родители живы и здоровы, слава Богу, к тому же никогда не ссорятся из-за пустяков, и живут безбедно. Пока я учился в школе и в институте я успел побывать во многих странах – во Франции, Италии, Канаде и Болгарии. Этой зимой хотел выбраться в Шотландию, но решил подождать до лета. В общем, у меня есть все, о чем может мечтать не только молодой оболтус, но и любой человек вообще. Возможно и ты.
Я еду на работу в своем БМВ и слушаю классический рок в суперкрутой стереосистеме. Хорошая передача басов, чистый мягкий звук, не скрежещет и по ушам не добит, хотя и «добли». Тебе бы понравилось. Приходится мне носить костюм, и даже галстук – дресс-код, ничего не поделаешь. Раньше я думал, что такой вид будет меня жутко напрягать, но оказалось, все не так страшно. Видимо, когда ты чувствуешь себя на своем месте, уже все равно, во что ты одет. Надоело мне носить под рубашкой майку «Грин дэй», хотя носил я ее постоянно, и мне было от самой мысли весело. Но вот почему-то надоело. Видимо, перестало веселить.
Увлечение музыкой никуда не исчезло с годами, что бы там ни говорили. У меня есть своя группа, мы играем раза два в неделю на базе и по выходным частенько выползаем в клубы, давая возможность людям нас послушать. В заработке никто из нас особо не нуждается, да зачастую ничего нам и не платят, но если платят, конечно, никто не отказывается. Музыку я не брошу – слишком много усилий и рвения было потрачено, да и я уже не могу без нее. Я мечтаю открыть свой хороший рок-клуб. Повторяю: хороший, а не такой, где будет топором висеть табачный дым и мат будет слышнее музыки. Я понимаю, что мечта так и останется мечтой, и дело тут не в материальном вопросе (это, по сути, не вопрос), а в том, что я хочу видеть в моем клубе только ценителей музыки, но на десять процентов таковых приходится девяносто процентов матершинников и алкашей, наркоманов и музыкантов-недоучек, а то и вовсе подростков, которых привлекает романтика пения в подъезде и которым некуда податься вечером. Но не повесишь же на двери табличку: только для посвященных. Во-первых, невежливо, а во-вторых, любой задавака считает себя посвященным.
Я приезжаю домой часов в девять, редко раньше. Как я уже и говорил, играем мы только пару раз в неделю, и как бы ни хотелось собираться почаще, сил просто не хватает. Жить в таком ритме сложно. Поэтому в свободные остатки вечеров я читаю или играю в компьютерные игрушки – тоже неплохая разрядка. С девушкой мы недавно расстались – как говорится, не сошлись характерами. Кто прав, кто виноват, выяснять не хотелось, не сошлись и все тут. И тихо разошлись. Скучать мне некогда – жизнь не успела надоесть пока.
Твоя жизнь мне в общих чертах известна: тебе не приходится рано вставать, так как работы у тебя пока нет, родители твои небогаты и не могут позволить ни себе, ни тебе и четверти того, что позволяли себе и мне мои. У тебя большая семья, но вас редко видно вместе. На каникулы вы не выезжаете из страны и даже из города – какой там, я знаю, не всем же. Друзей у тебя, судя по всему тоже немного – было бы их больше, ты чаще выходила бы из дому, я так думаю. Иногда проезжая по городу домой, я вижу тебя на остановке. Я уж и забыл, как трудно уехать на общественном транспорте в столь позднее время. Мысль о том, чтобы остановиться и предложить подвести тебя домой не раз посещала меня, но я отгонял ее – вид у тебя такой, что ты скорее умрешь, чем согласишься, хотя и сжимаешься в комок от холода и усталости. Я тебя не осуждаю – действительно ведь, нечего к незнакомым мужикам в машину садиться. Наверное, тебя хорошо воспитали.
Я знал, где ты живешь, но не буду говорить, как я это узнал. Хотя, такие как ты о многом догадываются, даже если им и не говорят ничего – редкий дар, кстати, надеюсь среди твоих близких есть кто-то кто его ценит. Когда мне нечего делать по вечерам (а телевизор, книги и компьютер порой надоедают), я прогуливаюсь по ночному городу и смотрю в твои зашторенные окна. Я заметил, что ты задергиваешь шторы в основном после полуночи – редко раньше. Иногда я успеваю увидеть твой силуэт в тускло освещенной комнате. Если бы ты жила на первом этаже, было бы проще, а так… странное дело я стал заботиться о своей репутации! как-то не хочется, чтобы окружающие думали о тебе Бог знает что, а если ты стоишь на тротуаре и пялишься в чье-то окно, задравши голову, неизбежно подумают! Твой силуэт бродил по комнате, иногда надолго исчезая, но тут же появляясь в кухонном окне. Ты часто смотрела на улицу но, разумеется, не обращала никакого внимания на прохожих и на меня в частности. Твой невидящий взгляд будто скользил мимо всего, не привязываясь ни к чему, или проходил сквозь все – уж не знаю, как лучше сказать. Его нельзя было назвать беспомощным, равно как и пронизывающим. От такого взгляда не бросало в дрожь, хоть он и казался сканирующим порой, но представить его направленным на что-то в течение хотя бы минуты было трудно. Он просто скользил, просто блуждал, просто выхватывал из внешнего мира то, что необходимо было видеть, а потом отключался. Лично мне трудно представить в твоем взгляде обожание или ненависть. Если чуть напрячь воображение, можно представить в нем теплоту и домашнюю такую мягкость, но опять же, не без усилий. Я заметил, еще видя тебя на улице, что улыбаешься ты редко. Впрочем, на улице никто особо часто не улыбается…
Я видел блики на стенах, уж не знаю, от телевизора или от компьютера. Видел, как по-разному выглядит комната при освещении люстрой или настольной лампой. С улицы и снизу все вообще по-другому. Чаще, правда, горела люстра. Лампу ты включала уже ночью, и я это нечасто видел, ибо по ночам гулял редко – работа, знаешь ли, пора баиньки. Я представлял себе, что ты сидишь за столом и читаешь. Что ты читаешь, я мог себе представить с легкостью, позже объясню почему. Вряд ли ты взялась бы читать книгу, о которой все говорят и поэтому, считая себя отставшей от жизни, ты решила бы погнаться за ней в бешеном порыве. Мне думается, что люди вроде тебя ничего в бешенстве не делают, все у них крайне степенно и неторопливо, взвешено и точно. И если такие люди собираются нанести сокрушительный удар по чему-либо или кому-либо – бойся, обыватель, ибо удар этот может быть поистине сокрушительным. Как говорится, бойся гнева спокойных людей. Так вот, скорее всего ты читала что-то классическое, что-то сложное, умное и красивое, а может быть философское. Трудно мне представить тебя в журналом «Космополитен» или с романом Даниэллы Стил! Возможно, ты выписывала какие-то цитаты или просто отмечала в книге понравившиеся абзацы. Возможно, ты и не читала вовсе, а рисовала или писала стихи, или дневник при свете настольной лампы - откуда мне знать. И мне нравилось представлять себе твою комнату – творческую лабораторию якудзы, как я со смехом подумал. Уверен, что там много книг, папок, распечаток, и прочего умного хлама. Скорее всего, там много дисков – я знал, что музыку ты любишь, без плеера никогда тебя не видел. Разве что в окне, но в своей комнате не было необходимости надевать наушники. Жаль, что я кружил под твоим окном только вечерами – в такое время громко музыку включать нельзя, а мне было очень интересно, что ты слушаешь. Но почему-то я был убежден, что попсу так не слушают – ее невозможно так любить, чтобы не расставаться с ней. Может быть, это только мое мнение, но я как водится, считаю его правильным! Иначе мне было бы просто неинтересно наблюдать за тобой и помнить о тебе вообще. Человек, мыслящий подобным образом вряд ли может увлечься попсой – так по-серьезному. И все-таки сильная натура требует сильных эмоций, а потому сильной музыки. Признаюсь, мне было бы интересно пообщаться с тобой на эту тему, и возможно, я как-нибудь дозрею до этого. Жаль, что ты не ходишь на наши концерты – тогда я бы нашел благовидный предлог, чтобы пообщаться, тем более о музыке. Я слышал от друзей, что ты вообще-то ходишь на концерты. Но только не в клубы и, разумеется, не на мои.
Я представлял себе как ты сидишь одна на кухне и пьешь чай, рассеянно размешивая ложкой сахар. Откуда-то со стороны доносится безразличное тебе бормотание телевизора, а ты ничего не слышишь, перекручивая в голове что-то свое, быть может, в сотый раз. И никто даже не знает, что именно, ибо ты, наверное, всего не выскажешь – почему-то складывается такое впечатление, что ты мало говоришь, даже с родными. Потом ты возвращаешься к себе, читаешь перед сном – точнее, просто читаешь, пока сон не сморит, а когда сморит – ложишься спать и сразу засыпаешь, не отпуская свои мысли даже во сне. Может, тебе снится содержание книги, которую ты читала – со мной такое бывает, перед сном мозг очень хорошо запоминает свою деятельность и примелькавшиеся образы. Посмотришь ужастик на ночь – так он тебе и приснится, да с таким продолжением, что закачаешься!
Сам я редко читал непосредственно перед сном – хотел дать мозгам отдохнуть и потому отвлекался от всего, чтобы просто выспаться. Просыпаясь утром, я тоже вспоминал тебя и завидовал – скорее всего, ты сейчас спишь, ведь никакой работы у тебя нет, никуда идти не надо и рано вставать не за чем. А мне приходится! А еще я порой завидовал тебе потому, что ты можешь одеваться как тебе угодно, дожиться спать, когда вздумается, не боясь проспать или не выспаться; всем плевать на твою репутацию, а тебе, судя по всему, плевать на общественное мнение. Я помню времена, когда я был так же свободен, и помыслить не мог о каких-то рамках. Порой жаль, что ничего нельзя вернуть!
Я наблюдал за тобой не только в окно и на остановках, и не только в будни. В выходные я тоже видел тебя – весьма редко, поскольку и сам редко выходил, предпочитая отсыпаться, а потом выползал в клуб. Когда я еще встречался со своей девушкой, мы по выходным ходили в кино или в театр (ее родители давали ей на это денег, которые мы не всегда тратили по назначению – иногда просто покупали вино и слушали музыку дома). Ходили мы на концерты, на какие-то выставки, просто гуляли по городу, заходили прикола ради в очень дорогие магазины, которые даже нам были не по карману. А если погода была нелетной – сидели в Интернете, скачивали разную хрень, помимо нужного. Оба мы тогда учились в институтах, поэтому нужно было многое. Впрочем, уехал я в воспоминания. Теперь я гулял по парку один, и когда видел там тебя, гулял за тобой. Не следил, нет! Просто не люблю это слово. Наблюдал за тобой. Тогда-то у меня и появилась прекрасная возможность узнать, какие книги ты читаешь и что слушаешь (на дисплее плеера высвечивалось название песни, а я отличался зоркостью, поэтому без труда все считывал). В институте я частенько списывал… а для этого нужно хорошее зрение! В общем, твой выбор музыки и книг я почти угадал (все-таки ожидал менее радикальных пристрастий) и в целом одобрил (но все же, сам такую мрачнотень я слушать не стал бы так часто). Мне стало понятно твое настроение – слушая и читая такое, не тянет улыбаться. Не то, чтобы пессимизмом от тебя веяло глобальным, но, на мой взгляд, стрелка слегка отклонялась от реализма. Хотя, у каждого своя реальность и думается мне, мы действительно никогда друг друга не поймем до конца.
Потом наступила зима, выпал снег. Я уже не гулял по парку и догадывался, что и ты там не появляешься. Зато на остановке видел тебя частенько. Все время в одной и той же куртке и даже в одних и тех же джинсах. Не стоило бы мне обращать внимание на такие мелочи, но просто подумалось вдруг, что многие девушки твоего возраста носят шубы или хотя бы дубленки, джинсы зачастую заправлены в сапожки, а вместо рюкзака у них сумочки. В зимнее время года ты тоже отличалась от большинства, но мне казалось, что зима всех как-то сглаживает, все одинаковые. В детстве я думал, что зима – самое благодатное время для шпионов: деревья голые, не спрячешься, следы на снегу остаются, а одеты все в темное и мрачное, будто в противовес снежной белизне. Ну, это детские мысли, сейчас-то снежной белизны не увидишь, особенно в городе, где все серо-бурое и постоянно тает. И как-то странно было расстаться с детской мыслью о всеуравнивающей зиме, когда я без труда узнал тебя в новом обличии на остановке. Без труда, как будто всегда тебя такую видел.
Пару раз перед праздниками я встречал тебя в магазинах. В основном музыкальных – и тогда уж я наверняка убедился в правоте своих суждений относительно твоих пристрастий. Мысль о том, что ты покупаешь подарок своему парню меня посетила, но я ее быстро отогнал – никакого парня я рядом с тобой никогда не видел. Ты всегда одна, и это было твоей особой приметой. Ни одежда, ни взгляд, ни что-то еще, чисто внешнее, а именно это одинокость. Может быть, покупала подарок кому-то из друзей. А, скорее всего себе любимой. Разумеется, я не подошел и не спросил, но решил что я прав.
Так уж получилось, что я общительный человек – мне нравится, когда навстречу идет знакомый человек, нравится узнавать от людей что-то новое, нравится наблюдать за ними, просто нравится общаться. Пока я учился в институте, я участвовал во всех активах, концертах и спектаклях, в результате чего обзавелся таким количеством знакомых, что теперь и сам удивляюсь. Все они были веселыми и талантливыми ребятами, и я чувствовал себя с ними здорово. Я умел быть своим даже среди чужих, умел быть душой компании и без труда вливался в любую тусовку. Но как-то раз я понял, что настоящих друзей у меня и нет. Когда мой товарищ по группе свалил за бугор на ПМЖ, я понял что потерял не просто хорошего музыканта, но и лучшего друга. А больше в нашей группе тогда никого и не было – вдвоем играли, и нам хватало. Я не знаю, чем располагал к себе людей, да и редко задумывался над этим. Самому мне безумно нравились немногословные люди со странными привычками, любящие разговаривать сами с собой и живущие словно в другом мире. Таких я встречал крайне редко, но тем они и привлекали меня. С ними было очень интересно, они как-то иначе видели мир и заставляли меня по-новому смотреть на него. Скорее всего, я таким людям был абсолютно неинтересен, ибо что я мог рассказать? Пошлый анекдот или старую байку, устройство гитары и содержание недавно виденного мною фильма? Да и не любили такие люди общаться с кем попало. А я вдруг понял, что в их глазах я и есть кто попало – посредственность, обычный человек, балагур и клоун, без претензии на глубину и гениальность. Я простой человек и это факт. И общался я в основном с такими же простыми людьми, которые не заставляли меня чувствовать себя неуютно или глупо. Но все же меня тянуло к диковинам. Или сейчас модно интересоваться редкостями?
В каком-то фильме я слышал такой разговор двух людей – один был обычным журналистом, привыкшим к современной жизни, роскоши и удобствам, и прекрасно в этой жизни ориентировался, а другой был намного старше и, видимо, умнее. Говорили они о вере. Тот, что старше спросил у журналиста, любил ли он когда-нибудь так сильно, что и жизнь, и смерть меркнут в сравнении с этой любовью. Тот, подумав немного, ответил отрицательно. Тогда старик спросил: «Страдали ли вы?» «Нет», - ответил молодой человек. «Тогда откуда взяться вере?»
Я не помню в своей жизни такой любви. Была просто любовь в традиционном понимании этого слова, просто хорошие и теплые отношения двух людей, которые хотят быть вместе. Не было любви несчастной или невзаимной. Не было боли в такой любви – было только вдохновение, помогавшее мне писать музыку и тексты для своих песен. А страдал ли я? Я знаю, как могут страдать другие. Видел, как это бывает, поэтому вряд ли можно сказать, что я жизни не знаю. Я знаю людей, которые несут свою боль так достойно, что мне становится стыдно за себя, когда я жалуюсь на погоревшую гитару. Я страдал фрагментарно. А еще я знаю, что значит быть чужим в своей семье, хоть она и благополучная. Знаю, как зарабатывать деньги с шестнадцати лет, хотя в семье они всегда были – просто никто не считал нужным их мне давать на то, что было для меня самым важным. В общем, какие страдания, какая любовь – такая и вера. Ее не может не быть совсем, если ты нормальный человек. Но, как и любого нормального человека, меня привлекали сильные личности. Они помогали мне поверить в себя, когда я начал отчаиваться – такое случалось крайне редко, но случалось. Их боль помогала мне смотреть на мир по-новому и учиться благодарить Бога за свое благополучие. Их страдания и любовь заряжали меня верой – такой, какая могла быть при столь сильных страданиях и сильной любви. У них было чему поучиться и потому с ними интересно общаться. Они притягивают и немного пугают одновременно.
Года три назад я и подумать не мог, что буду вести себя так глупо как сейчас. У меня просто не было на это времени – жизнь била ключом и активностью и требовала постоянных усилий, отнимала время, навязывала сумасшедший ритм. А теперь, когда все устаканилось (хотя времени появилось ненамного больше), дела стали более привычными и, наверное, я просто научился так жить. Теперь у меня есть возможность подумать и понаблюдать. Я знаю, что и сам притягивал людей – они мне об этом говорили. И все же настает такой момент, когда хочется немного разобраться в себе. Если ты, конечно, нормальный человек. И вообще, нехватка времени – не оправдание. Просто не всегда (мягко говоря) бывает желание это делать.
А сейчас у меня есть и время, и право вести себя глупо. Право такое у меня появилось потому, что в моем возрасте уже пора бы начать разбираться в себе. Почему-то принято думать, что копаться в душе нужно только тогда, когда у тебя в жизни что-то не заладилось. Мне почему-то кажется, что и ты так считаешь. Точнее, ты плохо думаешь об обычных благополучных людях, но я и не собираюсь быть апологетом сильных мира сего, просто хочу сказать, что и среди них есть люди думающие и хорошие. Тебе я ничего доказывать не собираюсь просто по той причине, что мы никогда не будем общаться, и ты так и не узнаешь меня. Наверное, здесь стоит сказать, откуда я знаю тебя.
Твоя статья была напечатана в нашей студенческой газетенке, которую я почти никогда не читаю – более того, даже в руках держу редко. Но в этот раз повезло, что называется: какой-то приятель (коих у меня много, как я уже говорил), всучил мне это печатное издание, сказав, что там есть кое-что интересное, именно этот номер и стоит почитать. Конечно, интересным в этом номере он считал свои стихи, которые наконец-то в этой газетке напечатали, и мой приятель подсовывал ее всем без разбора, с самым невинным видом. Меня это позабавило, но коль скоро бумажка оказалась в моих руках, я решил ее пролистать. И там наткнулся на твою статью. Банальнее не придумать, но, тем не менее… статья меня впечатлила и даже вызвала бурю эмоций. Честно признаться, после первого прочтения я обругал тебя последними словами, приняв все на свой счет. Потом перечитал и подумал, что на мой счет там принять можно не так уж много и успокоился, даже согласившись с тобой по некоторым вопросам. Мне интересно стало узнать, что за человек пишет такое – непохоже было, что это злостный обиженный всеми благами мира сатанист или сопливый гот, просто потому, что ни злости, ни соплей в этой статье не было – там было обычное резюме в стиле «как есть, так и пишу». Прямо и четко. Но все-таки многим могло показаться обидным, хотя теперь я сам не понимаю почему.
Вот какой была эта статья:
«Однажды мой друг обвинил меня в скудности моих интересов (точнее, мельком выразил свое мнение по данному вопросу, сравнивая меня с собой).  Вот я, мол, и на гитаре играю, и фехтованием занимаюсь, и стихи пишу, и книгу, и учусь, и о массаже что-то хочу узнать, а ты что – только стихи да учеба. Наверное, в душе своей я была музыкантом до мозга костей. Они (музыканты) весьма скудные в плане общей культуры люди – многие из них привязаны к куску жести или дерева, музыка для них просто жизнь, а не увлечение. И я живу ею настолько полно, что на остальное просто не остается места в душе – если интересы не звучат, они для меня бесполезны. То есть, звучать может живопись (это, собственно, обездвиженная музыка), звучать может литература – даже при чтении вслух, если уж совсем не хватает фантазии. Но как может звучать экономика, правоведение, политология или социология я не представляю, поэтому все эти социоориентированные науки не вызывали в душе моей абсолютно никакого интереса, а потому и давались с трудом. Я не могу сказать, что не интересовалась ничем кроме музыки – тут мой друг, очевидно, не понял меня и приравнял музыку к чему-то еще. Я интересовалась литературой, живописью, плаванием, лингвисткой, немного философией и даже немного фотографией, но музыкой я просто жила, и ее, на мой взгляд, невозможно было сравнить с чем-то еще. Чему-то еще, то есть какому-то хобби (ненавижу это слово), ты уделяешь какое-то время своего досуга – приходишь с работы или из института и уделяешь, ибо вечером больше нечего делать. А если ты просыпаешься со звуками любимой песни, собираешься, тоже слушая музыку, едешь в автобусе, слушая музыку, ловишь смех и голоса людей, переплавляя и преобразуя их в музыку; если для тебя каждое лицо, каждый жест, каждый взгляд имеет совершенно конкретную музыкальную ассоциацию, если каждый цвет, или даже оттенок, в твоем сознании способен зазвучать, а каждая цифра имеет цвет - ты просто живешь во всем этом, ты окружен музыкой с ног до головы, и это даже больше, чем жизнь, это важнее дыхания. Если ты перестанешь ее слышать, ты зачахнешь – ведь без музыки и на улице холоднее, и дорога домой дольше, и взгляды людей злее, и хаотичные шумы вносят сумятицу в душу. Как можно сравнивать дыхание с массажем или с фехтованием?! Может, кто-то и сравнивает, но мне того не понять. Нам вообще друг друга не понять».
До сего момента все было прекрасно, и я даже подумать не мог, к чему ты выведешь свою мысль. Про музыку мне понравилось, я со всем согласен: как-то меня попросили рассказать о своих хобби в рамках урока английского (надо было чуть ли не коллаж состряпать), а нарисовал на доске гитару и буркнул, что больше мне нечего добавить. Так что приятно было читать в какой-то мере о себе и видеть, что пишущей все это человек понимает тебя как брата. Тебе удалось заинтересовать читателя, и потому я уже не смог отложить газету. 
«Нам никогда не понять друг друга. Я часто думала, почему мои сверстники такие позитивные и веселые – неужели их правда радует наша жизнь и перспектива жить ею еще многие годы? Вся наша действительность звучала для меня ненавистным органом (ненавистным потому, что он напоминал о музыкальной школе и об Иоганне Себастьяновиче Бахе), который звучит только на похоронах. Не могу понять, что католики находят в этом звучании? Как можно под такую музыку молиться? Ну да ладно, это все лирика. Возвращаясь к реальности: всем умным людям понятно, что ничего хорошего произойти уже не может, ибо все видят, куда мы катимся, даже если люди не верующие и нерелигиозные. Спросите у родителей, если не видите сами, как изменились люди в нашей стране за последние пятнадцать лет! Они много интересного вам расскажут. Но, видимо, сверстники мои редко утруждались подобными соцопросами. Я понимаю, сама не люблю социологию. Но отвергать опыт поколений или помощь старших, по меньшей мере, глупо. Короче, всем видно, что дальше будет только хуже, а нам, молодым еще жить и жить в этом загнивающем заживо мире. И многие этому так трогательно радуются, что даже смешно смотреть. Оптимизм в наше время – явление не то что неумное, но просто пустое. Пережитки детской слепоты и осколки розовых очков. Мне, разумеется, было интересно понять, почему так происходит (тем более, когда мои родители ежеминутно упрекали меня в пессимизме, говоря, что в мои-то годы надо радоваться жизни… ха-ха!), поэтому я стала присматриваться к людям, с которыми приходится общаться – увы, не всегда по доброй воле. А все просто: ты молод, красив, богат и успешен, и боль еще ни разу не коснулась тебя своим и острым холодным крылом. Конечно, почему бы этим позитивным ребятам не радоваться жизни и не быть такими улыбчивыми и оптимистичными? Их отцы в состоянии просто так вываливать по 50 штук на шубки и сапожки дочерям, значит, нищету они не мыкают, от голода не умирают, из-за денег не скандалят, не экономят каждый грош. И пьяный папа не гоняет вокруг дома с песнями каждый вечер. Глазки видят, ушки слышат, ножки ходят, ручки работают – так и должно быть, сама природа так решила, конечно. Но почему-то не для всех она так решает, только пока все при тебе, ты об этом даже не задумаешься, не говоря уже о том, чтобы оценить и благодарить. И жизнь прекрасна. Мы никогда не поймем друг друга. Естественно, все мы – люди образованные, умные и понимаем, что в мире происходит дьяволиада полнейшая. Все эти позитивные ребята знают, что в мире каждую минуту умирают от голода дети, тонут корабли, звучат выстрелы. Но все это где-то там, в телевизоре, далеко и не с нами. А если такое произойдет хотя бы в нашем подъезде, да хотя бы в нашем доме – знать об этом мы перестанем и начнем чувствовать. Мы почувствуем эту боль всем своим существом, и в это же существо закрадется страх. Знать о боли и знать боль – совершенно не одно и то же. Человек, не страдавший сам, никогда не сможет действительно посочувствовать другому (сочувствия на словах не в счет, здесь само слово с корнем чувств, а до чувств словам далеко). Так же и сострадание. Как можно сострадать, не зная страдания в принципе?
Они страдают, если на них косо посмотрели, если что-то не то сказали, обругали или послали. Если староста заныкала два рубля со стипухи, если в столовке кончились бифштексы. Если бросил парень (девушка) – просто трагедия. Если завкафедрой надумала по объективным причинам расформировать группу и подсадить кого-то из этой группы к группе ботаников – можно вызывать скорую, сердце защемило. Как будто кроме этих бирюлек нет серьезной жизни, с реальными проблемами и даже реальным горем, к которому иные уже так привыкли, что сердце у них не защемит, даже если перед носом положить расчлененный труп. А какая катастрофа, если получили на экзамене «4»! Траур на всю неделю, мы-то думали все схвачено, иначе и быть не могло. Как же мой красный дипломчик! Беда, так беда, это точно.
Они страдают если пришлось купить сапожки за пять штук, а не за семнадцать, как планировали – просто папа не дал денег, жадина! Зато в прошлом месяце удалось раскрутить его на колечко с сапфиром. Страдают они, если немного помяли в троллейбусе или поставили сложный экзамен раньше, чем они ожидали «Мы были в шоке», - любимая фраза нашего народонаселения. Думаете, я вру или преувеличиваю? Ничего подобного – одна девушка с моего факультета три часа ревела потому, что старушка-преподаватель поставила ей «четыре», сказав, «Вы не производите впечатления студента, который учится на 5». И вся кафедра ее утешала. Не послали же, странно для нашей-то страны! А как жить дальше, после института? Ведь там начнется совершенно другая, куда более серьезная жизнь… конечно, если папочка пристроит на престижную работу, где весь коллектив будет вылизывать задницу – никаких проблем. Но тогда вероятно, начнутся проблемы со здоровьем или в семье. Не может быть все благополучно. И, наверное, лучше понять это раньше, чтобы потом было не так больно.
Боль – вот что отличает нас друг от друга. Ее концентрация, доза, периодичность и сила. Жаль, нельзя прививать ею с детства, чтобы последующие боли переносить легко и с менее страшными последствиями.
Причем же здесь музыка? - спросите вы. Ведь почему-то я с нее начала. Сама не знаю, вообще не хотела становиться апологетом сумрака и боли, но просто рассказывать глухим о роли музыки в нашей жизни скучно. И заметьте, бесполезно – лучше проиллюстрировать каким-нибудь более-менее живым примером. Смысл не в том, что массаж и фехтование меркнут на фоне музыки, как и мелкие проблемки меркнут на фоне всей жизни. В чем тут смысл решайте сами, не мое дело его здесь толковать. Если видите в этом печатном куске сумбурный бред – так оно и есть. Просто есть у меня такое мнение, что именно я умею радоваться жизни по-настоящему, потому что я эту жизнь знаю всякой – и болезненной, и счастливой, и мне на все хватает красок и нот. А разменивать себя на суету и мелкие неурядицы, на мой взгляд, не есть умение наслаждаться жизнью и уж тем более, жить в реальном мире. Что такое реальный мир – отдельный разговор. Для меня это совокупность всего реального и идеального, что может ужиться в моем сознании, что, в конечном счете, формирует мой собственный мир, а стало быть, взгляды, принципы и нормы восприятия всей окружающей нас действительности. А жизнь свою прожить как по нотам – разве не есть величайшее из искусств?»
Статья называлась «Мы никогда не поймем…». Да, ты была права – прочитав ее, я действительно ничего не понял и посчитал это просто бредом, который так хорошо начинался, но как-то странно закончился. Какое-то время я молча держал в руках газету и не знал, что подумать на сей счет. Потом, пробежав глазами середину, посчитал, что ты просто озлобленная выскочка и разозлился сам. Проглядев статью ближе к концу, я рассмеялся – действительно глупо было рыдать из-за какой-то четверки, даже если тебе красный диплом так важен! И тогда я перечитал статью еще раз целиком. Странное дело, она не показалась мне такой уж бредовой, и я даже нашел какие-то соответствия, о которых ты не упомянула, но вероятно, подразумевала. Не могу знать, что творится в чужой голове. Твоя фамилия была указана в конце статьи, поэтому я поймал того человека, что всучил мне газету и спросил, не знает ли он тебя. Забавно было видеть его фыркающее лицо, когда я спросил о тебе, вместо того, чтобы высказать свое положительное мнение о его стихах! Ох, до чего ж мы все самолюбивы! Он сквозь зубы ответил мне, что знает тебя, и даже проводил меня на какую-то конференцию, где ты присутствовала – к счастью, не выступала, такого удара я бы не перенес. Поэт не стал интересоваться, почему мне так важно было знать о тебе. И это здорово – я просто не представляю, что ответил бы ему. До сих пор не понимаю, почему эта статья меня так зацепила, возможно, прочти я ее в другой раз, я проглядел бы ее и забросил тут же. Мне совершенно не хотелось подойти к тебе и оправдаться – мол, вот я такой благополучный, молодой, здоровый, красивый и богатый, но не такой пустой, как ты думаешь! Какое мне дело, что ты обо мне думаешь? Теперь я понял, хоть и отчасти, что двигало мной: тяга к необычным людям. Я понимал, точнее, как-то интуитивно чувствовал что человек, написавший такое почему-то необычен (это, в общем, козе понятно, я о другом). Мне хотелось понять, в чем именно эта необычность заключается, и что ты такого пережила, чтобы, в какой-то мере, наезжать на других людей. Многие этого не прочтут, но если прочтут, вряд ли останутся равнодушными – особенно девушки. К тому же, сопоставление миров – реального и музыкального – показалось мне интересным, прежде всего как музыканту.
Зайдя на конференцию, я сразу подумал, что без проблем подойду к тебе, познакомлюсь, выскажусь по поводу статьи и с улыбкой пожурю за такие огненные тирады. Я общительный и раскрепощенный человек, меня никогда не затрудняло просто подойти и познакомиться с кем угодно, поэтому я абсолютно не понимаю, что нашло на меня в тот момент. Я зашел, увидел тебя, хотел подойти, сесть рядом, но почему-то не смог сделать и шагу в нужном направлении. Девушки со мной рядом не было, поэтому всякие сопливые причины ревности можно сразу исключить. Поэт, сопровождающий меня, едко сказал: «Вон она, видишь, вон у окна!» «Да, да», - ответил я и сел прямо у входа. Потом подойду, после. Может быть, ты слушаешь и записываешь, я не хотел тебя отвлекать и тем самым раздражать лишний раз. Когда конференция закончилась (я терпеливо пережил ее всю), и народ потянулся к выходу, я потерял тебя в толпе, а когда отыскал взглядом, поздно было бежать или что-то кричать – слишком ты была далеко. Может, оно и к лучшему, подумал я тогда. Скорее всего, ты во всем права и что я могу возразить на это? Что я вообще собирался тебе говорить? И я благополучно собрался выбросить тебя из головы, но как назло, ты мне все время на глаза попадалась, а я уже передумал с тобой знакомиться! Вот и не собрался до сих пор, хотя оказывается, мы и живем недалеко друг от друга. В одном городе – это уже не далеко, знаешь ли…
И тут как бы в оправдание перед самой судьбой или перед самим собой, а может, бессознательно перед тобой, я вспомнил две боли, которые тяжело осели на моем легком сердце: в семнадцать лет я чуть не потерял мать, а еще раньше сам чуть не отдал Богу душу из-за воспаления легких. Как говориться, мелочь, а приятно. Впервые почувствовал себя двойным агентом – и ваших понимаю и ваших. Точнее, не понимаю, а сочувствую и сострадаю. И даже понял, кому на словах, а кому на деле. Точнее, на чувстве. Кто знает, когда бы я еще об этом задумался…

Свет из окон квартир мерно лился на снег. Я не знаю, зачем я снова здесь. Кого мне искать или ждать? Я точно решил, что нам с тобой не за чем встречаться в реальной жизни, так сказать… Наверное, мне просто нечего делать и стало скучно. И все утюжу ботинками снег перед твоим домом и смотрю на еще незаштореное окно, в котором виднелся тусклый свет, и маячила твоя тень. Я представил себе, как ты расхаживаешь по комнате, говоришь с собой полушепотом, ранжируя мысли для новой статейки. А потом просто сядешь за компьютер и напечатаешь еще одну бомбу. Интересно, чьи мозги она перевернет тогда? И много ли еще подобных мыслей в твоей голове?










29.01.-7.02.08.