Проблема чёрта в Увядших листьях Ивана Франко

 

   Интересна интерпретация отношений чёрта с Фаустом в лирической драме «Увядшие листья» Ивана Франко. Франко для начала продумал простецкую мысль, к которой Гёте почему-то не пришёл, именно: «Почему вы всё-таки решили обратиться к чёрту? Или вы считаете его могущественней Бога?» Франко не стал размазывать чёрта на целое произведение. Однако, как человек образованный, он не мог, конечно, обойти его стороной. Лирический герой обращается к чёрту, как царь Саул к Аендорской волшебнице. Что чёрт является герою джентельменом и без копыт – это уж очень неоригинально. Какая-то гадливость к этой теме всё-таки жила в душе Франко. Франко ещё слишком стоял на народной почве, чтобы посвящать чёрту дифирамбы, он был слишком душевно здоровым, чтобы начать игру с тёмными силами, хотя бы и литературную. Зачитавшийся Гёте мог дать миру произведение, в котором чёрт играет первую скрипку. Иван Карамазов у Достоевского – тоже совершенно неестественный человек. Но герои Гёте и не могли быть другими. Конурка с готическими витражами и горами книг до потолка приводит одновременно к наивысшим достижениям духа и сумасшествию, и к той интеллигентности, которая без чёрта немыслима. Герой Франко иногда радостно лирически купается в лучах любви, но он не может позволить себе роскоши библейского мировоззрения, не может позволить себе «Песни песней». Его душа стОит немного,  и не нужна ни чёрту, ни Богу. Он двигался к своей любви, как рыба на нерест. Столь гениально чувствующий человек мучительно пытался воскреснуть и не смог. Интересно, что дружба с Буддой и философская широта охвата действительности не дали герою возможности критически взглянуть на свою любовь. В глазах чёрта герой Франко не имеет цены и не имеет веса, у него нет духовного капитала, который можно было бы украсть. Он непомерно чувствителен, только и всего. То, что могло быть орудием жизни, стало орудием смерти. Во львовских кофейнях тех времён вызревало уже мефистофелевское болезненное отношение к действительности. Франко изблевал перед нами свою собственную драму, и тем излечился от духовных токсинов. Он был слишком сын народа, он был частью духовного массива, которая не допускала мефистофельщины. Франко чувствовал, что на нём стоит Божия отметка. Он превращал свою любовь в литературную продукцию, и тем социализировал её и даже подводил под Божьи критерии. Франко смастерил опасную духовную пилюлю. Фауст пьёт афродитическое питьё на кухне ведьмы, а Франко слил в одну чашу тоску жизни и тоску любви и заварил такое, что чувствительные души могут и не переварить. В его духовном небе – звёздочки «Песни песней» и звёздочки Будды. Смерть героя Франко предназначена потешать литературных зевак, а счастье, видимо, было не так-то легко изобразить. Фауст Гёте облобызал чёрта и предался его тайноводству, а герой Франко остаётся в пределах автономного причинно-следственного ума. Читатель как будто ползает по полу с увеличительным стеклом, ища обронённое драгоценное ювелирное изделие, и не находит. Христианству тут отводится очень скромное место: «Ах, оставьте ваши всем надоевшие рассказы о потустороннем мире!» That's all.


                15.08.2011.