Воробьи

                Р а с с к а з

       Мой ризеншнауцер Гром потому и получил своё  столь грозное имя, что со щенячьего возраста обладал громоподобными  рыком и лаем. И вообще был псом очень темпераментным, как и подобает всем ризеншнауцерам, но в превосходной степени: ризеном из ризенов и шнауцером из шнауцеров – большим пребольшим пышноусым забиякой.  С внушительной родословной, в которой значилась и собака Юрия Никулина. Гром об этом не знал, но всё равно держался с очень большим достоинством. Посягать на него было чревато для посягающего. Спасти его могло только то, что Гром, ко всем прочим достоинствам, был хорошо воспитан и команд со стороны хозяина слушался беспрекословно. «Фу» - так фу, «сидеть» – так сидеть, «лежать» - так лежать. И, мысленно порвав оскорбителя на мелкие кусочки, пёс по команде «р-рядом!» с видимым спокойствием вставал у левой ноги хозяина… Это в том случае, когда и нога, и хозяин  при инциденте присутствовали.  Что он вытворял в отсутствии  хозяина – рассказ особый и не для слабонервных, а у нас повествование о воробьях, а не о ризеншнауцерах.  Гром тут просто к слову. Но и к делу. Именно после случая с ним и воробьями я стал приглядываться к этим пичугам более внимательно и уважительно.
            А так – что такое воробьи? Даже не кто, а именно что – нечто мелкое, серенькое и невзрачненькое, вечно чирикающее какой-то вздор. Настораживало, разве, лишь то, что попугаев относят именно к воробьиным, а не воробьёв к попугайным… Хотя попугаи куда красивее  и  даже могут уметь  говорить по-человечьи, и именно их  продают в красивых клетках, и снимают в мультфильмах. А посадите-ка в ту же клетку воробья – купит хоть кто-нибудь?.. Сама мысль об этом дика и противоестественна для всякого здравомыслящего покупателя: чего их покупать – кругом полно и вполне даром. Надоели даже. Вот то-то и оно.
       Да… Так вот, шли… Нет – прогуливались мы как-то однажды с Громом по бульвару.   Асфальтовая дорожка, липы вдоль, кустики густые, как бакенбарды. И в них стайка воробьёв чем-то занимается. Внимания бы на них совсем не обратил, да что-то уж очень расчирикались. Но это я заметил, а Гром и ухом, что называется, не повёл – собачью почту вынюхивал по краям дорожки,  как внезапно  перед самым его носом, крупным, чёрным и пористым как голенище кирзового сапога, запрыгали, заскакали и запорхали воробьи,  чуть в глаза ему ни бросались. Пёс отпрянул от неожиданности, а потом громыхнул  лаем раза два и прыгнул  дурашливо всеми четырьмя на них. Воробьи загалдели пуще прежнего, отлетели метра на три-четыре. Пёс за ними. Они опять принялись его задирать и дразнить: козявки – здоровенного  богатыря. Попытка поймать хулиганов за хвосты не удалась. Воробьи оказались шустрее, клыки Грома лязгнули вхолостую, а стайка опять оказалась впереди него на асфальте и в пределах, казалось, лёгкой  досягаемости. Но Гром опять не досягнул и промахнулся…
          И тут я понял:  воробьи собаку нарочно дразнят! Забавляются и издеваются. Раз пять Гром взбалмошно скакал за ними, даже злиться начал, но мелкота пичужья каждый раз, подпустив его поближе, вспархивала и меняла позицию – всегда по прямой – перед носом пса, компактно и дружно.
          Зачем?  От гнезда отвлекали? Но вряд ли там могло быть птичье гнездо – очень уж многолюдное место, да и кустарник реденький и низенький – не спрятаться ни гнезду, ни его обитателям.  Но если бы и было – дурачить бедного ризена стали бы хозяева гнезда, воробей с воробьихой – два воробья. А  тут орудовала целая стайка штук в десяток. Сговорились – счирикались? Значит – умеют логично общаться?  А если гнезда не было, это более вероятно, то  что же это было? Я склонен быть уверенным: воробьи юморили, шутили, забавлялись для собственного весёлого времяпровождения. Может быть, у них  праздник какой-то был – день воробья, например, или день шуток над собаками. Обратим внимание: именно над собаками – вряд ли они  принялись бы наглеть перед кошками…

          Одно из самых моих любимых мест на площади Минина и Пожарского в Нижнем Новгороде – кафешка возле Дмитровской башни.  Вид – на всю площадь. И на прохожих. Тень под вековыми липами. Столики, Холодное пиво. Пирожки… Эта закуска привлекает не только людей. Стоит только присесть, как появляются воробьи. Не много. Вероятно – монополия какого-то клана воробьиного или другие воробьи-нижегородцы  просто не знают, что вот тут можно запросто перекусить от человечьих щедрот. Я, по некоторым признакам, как раз и обладаю, в некоторой степени доступности,  душой щедрой. В пределах количества купленных пирожков. Чаще двух, с капустой и яйцом.
          Любимое занятие – кормить воробьёв.  Любимое – потому, что очень интересное и забавное. Угощаю я их только с руки. Кладу кусочек на пальцы открытой ладони и протягиваю лакомство воробьям: приятного, мол, аппетита. И сразу же видно: каждый воробей – личность. У каждого – свой неповторимый  индивидуальный  характер. И его, характер этот, можно сразу же определить даже по внешнему виду, а не только по поведению и поступкам. Но это уже по опыту многократных наблюдений.
          Вот сидит на спинке стула возле стола малая часть воробьиного общества, пять-шесть персон – плебс, как я его назвал. Плебсу очень хочется поесть. Плебс видит перед собой кусочек пирога на пальцах человека. Ну, очень хочется склевать. Но не решается.  Сидят воробышки, таращатся на пирог, переглядываются, даже подталкивают друг дружку – ну давай, мол, давай… Не даётся никак. Вот и на столе несколько  жаждущих  пирожка отведать. Перескакивают с места на место – нет ли крошек каких. Нет крошек – я их предусмотрительно смёл. Хотите клевать – только с руки.
          Хотим, но сомневаемся… У сомневающихся и вид нерешительный, и позы. Они даже не пытаются подскакать поближе… Нет – кто-то, кажется, вроде бы решился. Подскакивает почти вплотную к ладони, уже и клювик нацелился… Нет – боюсь – абы чего не вышло.  Лучше-ка улечу. Улетел не солоно хлебавши.  А этот не улетает, но понур, взъерошен и походка вялая и весь из себя неуверенный во всём на свете белом. Даже и не пытается – всё равно, мол, не  получится…  Эдакий записной неудачник – за версту видать, не только на столе. Даже человеком представить себе его можно
        Слёту  садится на стол воробьиха: стройна, изящна, как балерина в трико… Или спортсменка. Голова  высоко, клюв наготове – прыг-прыг к ладони, с достоинством и без тени сомнений бац – даже кожу чуть-чуть прицепила – кусок во рту и  быстренько прочь. Нет – не меня испугалась – другой воробей налетел из клюва вырвать добычу. Свободно взять с руки не решился, а  сразбойничать у своего сородича – это в сей момент.  Вор – сразу видно. Даже рецидивист. 
        А вот и первый парень на деревне, то бишь – в областном центре.  Грудь колесом, клюв…Ну, не как у орла, но вроде того. Голова гордая, глаза наглые, походка – чем-то напоминает артиста Доронина из кино «Свадьба с приданым». Этот  не то, что кусочек пирога с ладони – как бы и саму ладонь не отхватил. Решительным шагом, то есть скоком  ко мне и, без всякого здрасьте, хвать кусок и восвояси.  Кусок слишком большой, на лету раскрошился. Часть успел проглотить, часть оказалась на столе – её немедленно уклевали  робкие.  Рядом с «артистом» припорхнула ни дать ни взять актриса Васильева – в воробьином варианте. Сложила крылышки и деловито, без суеты и сомнений,  деликатно склевала предложенное лакомство. Замедлила – не дадут ли ещё. Не стал разочаровывать такую прелестную даму.
       В тесном и взаимоприятном общении мы сообща быстро разделались с обеими пирожками и кто разлетелся в разные стороны, вероятно – в поисках других пирожков, кто, я то есть, пошёл по своим человечьим делам.
        Кормить воробьёв на этом месте – моё любимое занятие. Умиротворяет, умиляет, примиряет со всем окружающим миром, содержащем в себе и мир параллельный – птичий. Правда – пересекающийся с нашим – за общим столом.