Чёрное море и заветный камень

Морские волны качают нас, студентов-второкурсников. Нас – счастливое число, семеро: Виталик, Люда, Наташа, Вика, Валюша (мир её праху…), наш заводила Боцман и я.
Потом, с гусиной кожей, выскакиваем на песчаный берег и бежим к огромному, нагретому солнцем камню, похожему на бункер времен войны. Ложимся животами на камень, согреваемся.
Ночью там, на камне, нагретом за день, порой шло другое, более деликатное общение. Но вот пробежал по берегу луч пограничного прожектора – и встрепенулась парочка…
Какое замечательное было время…
Прошло очень даже много лет.
…Окно открыто, ветер ерошит мои волосы, занося порой сюда, в электричку Одесса – Белгород-Днестровский, дождевые капли.
Из-за поворота появляется море с цепочкой огней: на рейде и у причалов стоят корабли – громадины и совсем мелочь, прокопченные трудяги и легкомысленно-нарядные прогулочные теплоходики.
Железнодорожная насыпь проходит здесь вдоль самого берега, мимо полупустых пляжей.
На скамеечку напротив меня подсаживается старик со взлохмаченной неряшливой бородой. Он одет в потрепанный пиджачишко с несколькими рядами орденских колодок над надорванным карманам. Под пиджаком – застиранная до белизны, а ныне лоснящаяся от грязи и пота гимнастерка. В руке у деда засаленная холщовая сумка, из которой выглядывают батон и заткнутая обглоданным кукурузным початком бутылка. Её-то и достает дед первым делом.
- Хлебнёшь за компанию? – предлагает.
Я не посмел обидеть старика, хлебнул, ощутив вкус и запах бочки.
И дед хлебнул. Капли домашнего вина остаются в дедовой бороде. Он аккуратно затыкает бутылку початком, ставит ее на место, что-то жует впалым беззубым ртом.
Хлопает меня по колену.
- Скоро моя платформа, - сообщает мне дед.
Дама средних лет, сидящая рядом, поджимает губы и брезгливо отодвигается от него на самый край вагонной скамейки.
Электричка гулко грохочет по железному мосту. В перестук колес вплетаются крики чаек и гудки кораблей.
И тут я встрепенулся – это же та самая платформа!
- Дед, я с тобой…
Видны костры туристов, неясные очертания палаток и автомобилей. Здесь, похоже, кемпинг.
Море к ночи разгулялось, волны накатываются на берег с грохотом, сквозь который иногда долетают неясные, зыбкие гитарные аккорды.
Луна проложила золотистую чешуйчатую дорожку в чёрной морской воде.
Старичок что-то не то поёт, не то мычит, не то стонет.
Шум прибоя усилился – мы подошли к берегу
- Послушай, дед, - неуверенно начинаю я. - Здесь когда-то стоял такой камень…
- Съело…съело… съело, - бормочит дед.
- …Такой камень, похожий на дот… или даже на бункер…
- Съело твой камень, съело.
- Что ты бормочешь, дедуля? – мне показалось, что старик бредит или хватил лишнего – сухого шабского.
- Море съело, съело море. В воде он, камень ваш. Море близко подошло, проглотило. Утонул твой камень в море… Скоро море и нас съест.
- Дед, брось ты, не шути так. Типун тебе на язык, - не удержался я.
Но дед был прав – береговая полоса изменилась, и заветный камень канул в пучину. Тот самый камень, что когда-то согревал нас, давал смутное ощущение защищенности и потом долго хранил воспоминания о самых заветных наших тайнах…
Чёрное море, возможно, когда-нибудь опять изменит свои контуры на одесском побережье, и кто-то опять найдет этот гигантский камень и узрит в нем платформу для обретение счастья, пусть и недолгого. Как обрели его в свое время мы, студенты-второкурсники образца 1975 года.