Из записок некого обывателя

        1

 В полупустом кафе изо дня в день проходит моя жизнь. Я просыпаюсь утром с чувством тошноты, ворча на себя, достаю сигарету, и едкий дым постепенно изгоняет из моего тела остатки сна, а на их место приходит усталость. Движения мои медлительны и нервны. Я умываюсь, не глядя в зеркало на свои черты, я не хочу видеть никаких перемен. Меня выворачивает от себя по утрам.
 Неспеша, в каком-то полузабытье, я спускаюсь на улицу и иду пить кофе в ближайшее заведение. Кажется, я хочу туда уже достаточно давно, я помню всех официантов и барменов, однако они не узнают меня. Мой вид столь обыденный, я так похож на сотни прочих незаметных обывателей, что не удивляюсь их забывчивости. Думаю, мне было бы в тягость, если бы они узнавали и приветствовали меня. Я ни с кем не хочу компании.
 В полумраке кафе малолюдно. Утром лица задумчивы и утомлены пробуждением. Меня всегда неприятно поражала эта утренняя напряженная усталость, себя я в расчет не беру - я человек конченый; как же так?! - негодует во мне что-то, - каждое пробуждение - это шаг в новый день, который должен быть наполнен энергией и радостью жизни, ведь человек, как известно создан для счастья. Очень редко вижу я радость и жизнелюбие по-утрам. Люди пьют кофе, уткнувшись в газеты или переговариваются о делах, смотря друг другу в лоб - я наблюдаю их. Я незаметен. Как тень, я сливаюсь со стеной, в полудреме рассматриваю жизни. Кофе стынет. Добавляю сахару, пью маленькими глотками, тушу сигарету. Каждую тлеющую частицу табака я придавливаю, чтоб не осталось ни единой. Так проходят пять сигарет. Докурив последнюю, я расплачиваюсь и иду к выходу.
 Мне всегда зябко, когда  я выхожу. Я иду по улицам, стараюсь ни очем не думать, пока мысли сами не овладевают рассудком, и тут я подчиняюсь им. Мысли всегда одни и те же. Вот уже несколько лет они зацикленно проходят в моей голове. Все об ушедшем. В них нет ни вопросов, ни ответов, одни переживания того, что было. Хотя даже это не трогает меня - по коже пробежит тревога и исчезнет. Я стараюсь смотреть на город, сознавать его движение и думать о сегодняшнем дне - тщетно.   В моей жизни нет ни смысла, ни устремленности. Город мне опостылил за несколько лет обитания в нем. Я не слежу за переменами, а заметив - испытываю полнейшее равнодушие. Жизнь вокруг не трогает меня. Она представляется докучливой необходимостью (и при том не по своей воле), атрибутом, впрочем, как и я для нее. Разница в том, что я завишу от нее, а она от меня нет.
 Я предаюсь скуке. Захожу в библиотеку, чтобы просмотреть книги, читаные по многу раз, стою очереди в музеи, которые неоднократно посещал, и часто прямо у дверей срываюсь и ухожу прочь. Иногда я сплю в кинозалах, изредка открывая глаза и убеждаясь, что на экранах одна и та же история, завязки и развязки которой мне известны и постылы. Скука сопровождает меня до обеда, и по начинающемуся внутреннему раздражению, я понимаю, что пора есть. Я захожу в недорогие бистро и забегаловки, где, случается, подают пристойную еду. Моя физиология берет вверх и несколько минут я наслаждаюсь процессом. Если там можно курить и подают кофе, я остаюсь и курю, пока он не остынет. Изнутри поднимается тяжелая муть от бесконечного вдыхания дыма, и я, перебарывая гадкое подташнивание, заглатываю кофе. Какая-то слабость во всех мышцах, коленях. Ежели дурнота сильней меня, я быстро встаю и ухожу подышать, а если кофе совладает с ней, остаюсь и выкуриваю еще одну.
 Пообедав, я направляюсь к дому. В животе словно камень, я ругаю проклятые сигареты и дурной кофе, иду сосредоточенный и напряженный. Иногда прибегаю к трамваю или автобусу, когда в них свободно и можно сидеть. Разглядываю своих случайных попутчиков. По-моему, пользующие общественным транспортом абсолютно одинаковы. Я не помню, чтобы примечал кого-то выразительного среди них. Их лица наполнены дневными муками. Меня воротит от них.
 Возвращаюсь домой, ложусь на диван. Я не сплю, пребываю в каком-то полусне, предсонье. В нем посещают меня нескончаемые цветные видения. Я не вызываю их своим утомленным мозгом, они приходят сами. Я могу усилием воли изменить картину или прогнать вовсе - она возвращается в другом виде и других красках. Я часто вижу сцены своей жизни, случается даже, что  точь-в-точь как было; иногда - они другие и продолжаются в события, никогда не случавшиеся со мной. Я вижу себя со стороны и силюсь прогнать такие моменты. Порой я забываюсь сном и всегда, проснувшись, чувствую отвратительную горечь во рту, и тело мое, еще подавленное сном в неурочное время, будто разваливается на части. Пошатываясь, я бреду на кухню, давлю лимон в стакан воды и жадно пью подкисленную жидкость. Самое главное в тот момент не смотреть в окно, иначе приступ изуродованной тошнотой скуки снова повалит меня на диван.
 Я смотрю на часы, даже если достаточно поздно, все равно одеваюсь и, закуривая на ходу, иду в кафе. Обычно, там безлюдно. Я заказываю кофе и пока его несут, выкуриваю одну или две. Опять изжога поднимается снизу живота, подкатывает к горлу. Я размешиваю сахар, пью горячий кофе. Пройдет час или полтора, покуда он подействует и принесет иллюзию бодрости. А в те минуты, пока накатывающая слабость разбивает меня, я сижу, как парализованный, уставившись в одну точку. Прихлебываю кофе, зажигаю сигарету. Курю и с большими перерывами потягиваю кофе. Мысли несуразные и нестройные, я не могу уловить ни единой. По ногам дует всякий раз, когда посетители заходят в кафе. Я стараюсь рассмотреть людей в малейших движениях, обрывках фраз и интонациях, разгадать характеры. Я физически ощущаю пошлость происходящего. Ничего нового не вижу, всё те же жесты, те же разговоры, мысли. Но это не так скучно, здесь присутствует игра. И игра-то давно приелась, однако не играть не могу.
 Близко ночь. Сквозь темные стекла кафе её приход неясен, скорее я чувствую его внутренними часами. Меня клонит ко сну, хотя знаю - едва я переступлю порог дома, сонливость исчезнет.
 Я сижу долго. Пепельница не наполняется окурками, потому как долговязая девица периодически заменяет их чистыми. Кафе пустеет. Остаются парочки и деловые люди, ведущие серьезные разговоры. Мне пора. Я натаскиваю на себя пальто, направляюсь к выходу, на окружающих не смотрю. Курить уже невмоготу.
 Дома ждет тишина темной пустой квартиры. Я рад ей. Вешаю одежду, снимаю ботинки, ложусь на диван. Вновь не сплю, в такие минуты даже видения не посещают меня, только воспоминания. Я лежу час или два, до того, как дремота не охватит меня. Тогда я расстилаю кровать, гашу свет. Засыпаю.

2

 Я не всегда был таким. Были времена, я был человеком социальным и даже уважаемым. Я вращался в кругах интеллектуалов, а скорее - псевдоинтеллектуалов, но, так или иначе, меня знали, я имел связи, имел друзей...
 Генрих Тиле стал одиноким, когда его отвергли...Разве не был он одиноким еще до того?! Пусть так. У Генриха была причина. У меня не было причин. Я испытывал горечь, разочарования, предательство, измену, утрату, и ни одна из этих причин не привела меня к тому, кто я есть сейчас. Всю жизнь, подспудно, во мне обитало чувство обреченности, странная предвзятость к бытию, как неизбежности, некой необходимости перед предначертанным финалом. И когда прошли восторги и томление юности, увлеченность и целеустремленность молодости, эти тайные движения стали шириться, пока не завладели мною целиком. Тогда я ощутил странное спокойствие и отрешенность от мира, оставляя за ним право быть декорацией, по которой я движусь к закономерному концу. Чувства и побуждения утратили власть надо мной. Тошнота, которую увидал Сартр, пришла ко мне. Жизнь приняла лишь описательный характер.
 Только одно осталось - воспоминания. Здесь душа совершила ошибку. Я сохранил их все. Режиссер Андреева смотрит на свою ладонь и говорит: "Где-то здесь, должно быть, мое счастье, линия ужасно коротка!.." Он сожалеет об ушедшем. Я ни о чем не сожалею. Не сожалею об утраченной любви, ни о неродившихся детях, ни о загубленных талантах, ни о дружбе, с которой я расстался. Воспоминания все время, как стрелка по циферблату, проходят в сознании - ни об одном нет сожаления. Раньше они вызывали трепет, рождали грусть, заставляли творить, искать нового. Все миновало. Они просто со мной, как и тот мир, где приходится дышать воздухом, лишь затем, что это жизненная необходимость. Я слишком слабый, чтобы приблизить финал. Память - то несносное, что удерживает связь с прежней жизнью. Краски её тусклы, ничто не воспламенит огонь, ему не возгореться из пустоты.

3

 Мне не легко по-началу давалось отречение от мира, от людей. Не сказать, чтоб я хотел этого, я просто двигался к одиночеству неумолимо, как стрела, пущенная из лука, без цели и без расчета. Мне было трудно ежедневно справляться  самим собой, просыпаться и сознавать собственную потерянность. Надо было избыть отвращение к самому себе. Я пробовал алкоголь, но вскоре бросил: нисколько не притуплялось мерзостное чувство, лишь голова болела, и тошнота одолевала не только разум, но и тело. Пьяные дни и ночи, перемешиваясь друг с другом, проходили, не принося забвения. Алкоголь не убил гадливости, переживаний бесполезности - порождал тревогу. Я оставил пить.
 Я стал искать примирения с окружающими вещами и собою, дабы он покинули меня. Так я начал ходить в кафе, бродить по городу, разгалдывать лица, посещать кинотеатры. Стриндберг не искал от людей дружбы, ему было достаточно их компании. Да я искал компании незнакомых и чужих людей, сидя в метрах от них, не заговаривая и не знакомясь с ними. Этот живой фон и становился компанией. Вскоре я преодолел неприятное чувство собственной бесполезности.
 Я погружался в сон. Только сон имеет силу против яви. Моя жизнь стала сном, за той лишь разницей, что я ходил, ел, курил, не желая быть разбуженным. Ложась в кровать, я всего-то опускал плюшевые шторы, чтобы живой шум не отвлекал забвения, и проваливался в бездну. Я перестал отличать ночь от дня. Следуя за сном, я достиг отрешения. Мир более не интересовал меня, не возбуждал желаний, а впечатления не порождали никаких эмоций. Нескончаемый сон завладел мною. Остались воспоминания. Они тоже не были нужны. Они просто остались со мной, и мои видения играли с ними, но тешить меня уже было не за чем.

4

 Кофе стынет. Люди расходятся. Как все однообразны и скучны. Сигарета тлеет. Я затягиваюсь, делаю глоток из чашки. Какая-то тяжесть поднимается со дна желудка, подкатывает к горлу. Я боюсь, что меня стошнит. Ставлю чашку и долго сижу с истлевающей сигаретой, одолевая муторные позывы. Отпускает.
 Я тушу сигарету и выхожу на улицу. Горят фонари, но ночь так черна, что свет заведомо обречен. В домах горят редкие окна. Желтые пятна правильно формы говорят: тут есть неспящие. Неспящие дома. Дом - это одна из замкнутых нелепиц жизни. Холодный воздух ободряет тело. Я иду долго.
 Не доходя до места, где я живу, вижу одну и ту же вывеску. Там ночное кафе. Захожу внутрь, прошу кофе. Закуриваю. Музыка невзрачна. Парочки сидят по углам. Одинокий человек с бородой у задней стены смотрит на меня. Видел ли я его уже? Не знаю. Мне все равно. От кружки с кофе тянется тоненькая струйка, она не ободряет, во рту становится кисло. Сигарета догорела до середины. Долго гляжу на ее раскаленное острие. Перевалило за полночь. Дует из открытой двери - кто-то вошел. Тушу сигарету.



январь 2007-август 2011