Волчий пастух, отрывок

написано в соавторстве с Джованни Фолиаче

Руна рода

…Он не мог не думать о ней. Она была постоянной его головной болью. Раздражающей и неотступной. Его Стая не раз и не два оставалась голодной по вине этой невзрачной девушки с посохом, изогнутое навершье которого украшал тихо позвякивающий колокольчик. Магия Пастухов. Практически единственное, с чем он не мог справиться. Магия защиты, магия заботы, магия ответственности. Спокойная и ровная, как трава безбрежных лугов.
Но луга пересекал его лес. И ступившим в него предстояло встретится с магией силы и голода, напористой и резкой. Такой, какими были его Дети. Его волки.
Он скрипел зубами. Он копил злость. Он высчитывал, сколько времени ей нужно, чтобы нарисовать свои руны. И – ждал встречи. Встреча была неизбежна.

…Она не могла не думать о нем. Он был постоянным ее страхом. Она старалась забыть, но даже в самый солнечный полдень страх пронзал иглой. Снизу-вверх. Вибрирующий, острый, лишающий сил и парализующим мысли.
Пока она справлялась с работой Пастуха и Проводника – но на одном упрямстве. Сердце начинало кувыркаться в груди, стоило остановиться у границы леса. Посох торопливо чертил руны в теплой пыли. Руны, что дадут безопасность ее ведомым – и людям, и животным. Позванивал колокольчик, аккомпанируя древнему обряду.
Она справлялась с частящим дыханием. Казалась невозмутимой. И – ждала встречи. Встреча была неизбежна.

Этот вечер пах медом. Тонко, приторно. Желтым, цыплячьим пухом покрыла берега реки сурепка. Да и сама река – медвяность песка отмелей и отблески умершего заката. Мир был цвета тоски. Но волком серым подкрадывались сумерки. И желтизна сменялась сероватой синевой. Зыбким стал мир, неверным.
Он мягко ступил на тропу. Его Дети шли за ним – бесшумно и неотступно. Они тоже знали, что время настало. И вот граница сумрака и света. Едва не нарушив ее и поморщившись от солнечного запаха, он шагнул назад. В прохладу елового леса. И прислонился плечом к жесткому чешуйчатому стволу. Практически сливался в сумерках с деревом – в сером плаще с капюшоном. Он стоял. Он ждал. Он умел это – ждать.

Темнело, и это было плохо. Для нее. До темноты летней ночи еще далеко, но силуэты овец уже расплывчаты. Люди говорят: «Время между волком и собакой». Воспоминание о волках прошило привычной иглой страха. И вдруг она поняла: сегодня. Не поняла даже, а просто ощутила – будет так. И сбила шаг от снова прошившей тело иглы страха. Испуг Пастуха – гибель для стада. А значит, пора искать ночлег.
Лес стоял стеной – в получасе ходьбы. Тоже синеватый, сумрачный. Лес скрывал в себе угрозу. Но до него еще был хуторок. Дом, в котором жил кто-то сильный и угрюмый – она знала это так, как дети знают, какое в банке варенье. Даже не по запаху, но по призраку запаха. В этом доме за несколько монет приютят ее стадо и тех, кого она ведет.
А ей же надо дойти до леса. Не хочется. Отложить бы на завтра. Но уже нельзя. Уже… Почему – она не знала того. Просто интуиция. Или это Зов? Говорят, Колдуны и вампиры умеют это – звать. Но знаки на дороге надо начертать именно сегодня. На самой границе с лесом. А может – и заходя за эти границу.
– Тааии-тииии.. – жалобно вызванивал колокольчик на ее посохе. Птичье имя. Тонкое, как его звон. Таи. Таи Ти. Пастух с лицензией. И ни кто не знал, как ей страшно. Потому что она умела это – прятать страх.

Она шла. Оставив тех, за кого отвечает, за надежным забором. Мягко касаясь дороги босыми ногами – ступни отдыхали в теплой пыли от неизбежной в дороге прочной, но не удобной обуви. Воздух проходил по телу то теплыми, то прохладными волнами – ведь дорога пересекала холмы. Лес приближался, но она не смотрела на него. Лицо было запрокинуто к небу. И тихонько улыбались губы. И одиночеству, и ветру, что шевелит пряди волос, и этой глубокой синеве. И первому проколу в ней – крохотной звездочке. И предвкушению любимой работы – пению силы в теле. Она шла. Стараясь не замечать прочно угнездившийся в теле страх. Забыть о нем. В этих последних минутах покоя – беззаботна...
И все же глубоко внутри жило пение басовой струны. Толкалось вибрацией в пальцы и под колени. Заставляло частить сердце. Тугим комком то и дело проходил по горлу ком. Не сейчас. Еще есть минуты. Потом. А пока – весь вечер ее. От края до края этих лугов. До самого леса.

Он наблюдал. Давно привыкший читать человеческое тело, работу мускулов, даже самых неприметных, как открытую книгу, Колдун всегда внимательно всматривался в будущую жертву. Узнавая ее сильные и слабые. Понимая, каким будет отпор. Решая, как напасть и стоит ли нападать. Он ошибался редко. И сейчас его коснулось удивление. Она знала – ее страх он даже не видел, а ощущал, как трепещущую в ладони бабочку. Но она была спокойна. Более того, на миг он увидел этот желто-синий, медом пропахший вечер ее глазами. Словно травинку раскусил. На небе стало сладко и щекотно – вкус лета и детства.
– Старый я… - укорил сам себя за ненужную сентиментальность. Его дело на сегодня простое. Убрать с дороги Стаи эту досадную помеху.
Посох чуть качнулся в сторону – движение, что заменят зверям долгие словоблудия. Волки припали к земле, подтянувшись ползком к крайним деревьям, ограничивающим опушку. Они ждали мяса. Они тоже его видели – нежно пахнущее, беззаботно шагающее к темной, сумрачной темноте леса.

До леса девушка не дошла совсем чуть-чуть, какой-то десяток шагов. Все так же пах вечер – медвяной сурепкой и желтой речной водой. Но струна внутри оборвалась, и больно плеснул страх. Сердце забилось резко, в горле. Что ж, она же знала, что так будет. Глупо спрашивать: «Почему сегодня?» Рано или поздно они бы встретились все равно. Она резко опустила голову, сдув с глаз челку. И двумя руками вскинула посох:
– Таааиии.. Тиии.. – запел колокольчик, выговаривая ее имя. Словно она представиться решила. Тому.. пока незримому. А потом вскрикнул:
– Та-Тиии!!! – это когда она стукнула посохом о земь.. и сразу начертила первую руну. Руну силы.

В ответ среди ветвей развесистой крушины напором блеснул сдернутый быстрым движением навершия посоха знак руны рода. Как бы утверждая свое право на то, что собирался сделать. Интересы Стаи, Рода – превыше всего. Тут и спорить не о чем. И потому в этой руне была вся его сила. Но был в ней еще и намек, подсказка ей. Последняя поблажка перед боем. Поймет? Нет… не поняла.
Неосторожный и молодой щенок, вдохновленный знаком, робко взвыл тоненьким голосом. Из-под моментально повернувшегося к нему серого капюшона прозвучал звонкий, предостерегающий выщелк зубов. И снова – вперенный в добычу взгляд не выражающих ровным счетом ничего серых, бесцветных глаз из темной глубины сумерек капюшона.

Вой разорвал мирную тишину вечера. Стал точкой отсчета. Началом противостояния. Таи вздрогнула от этого, такого слабого и жалобного даже звука. Волченок вякнул. Так почему же ей захотелось, как в детстве, бросится бежать: бездумно и безоглядно. Буквально зажмурившись от ужаса – глубокого, как темная вода омута, в который нечаянно заглянул. Невольно поджались пальцы босых ног. Крепче вцепились в посох ладони. Но.. и только.
Она продолжала чертить. Сосредоточенно, и так, словно совершенно ни кого не замечает. На дорогу ложился знак за знаком. Она имела право даже на сильные знаки церковников – ведь у нее была лицензия. Да и Вера жила в ее душе. Сердце колотилось в ушах, в горле, в каждой жилке. Пот щекотал виски и шею. Она очень надеялась, что его просто не видно в сумерках. Не видно ее страха.

Но она забыла, что страх куда проще унюхать, чем увидеть. Уж волкам-то точно проще – их зубы непроизвольно обнажались, и трепетали черные, мокрые носы. Но и ему – тоже. С легкой улыбкой крылья ноздрей с удовольствием втянули этот дразнящий запах. Не дожидаясь завершения вязи рун в пыли дороги, колдун почти отбросил свой посох от себя – и в тоже мгновение серой, вытянутой молнией в грудь девушки выстрелила стрела поджарого, мускулистого волчьего тела. Двое других молодых волков клещами стали подходить к фигурке пастушки, пока остальные, пользуясь замешкой, ровным кругом огибали свою будущую пищу.

Посох взметнулся навстречу летящему телу – неожиданно резко. Двумя руками держала перед собой, как перекладину. Отбрасывая серого, как злобных собак привыкла отбрасывать. И пока не кинулись те, двое - быстро босой ногой дочертила руны. Защита получалась с «брешью», меньше простоит, до полудня только. Но идущим хватит, теперь они пройдут и без нее.
Длинный прерывистый всхлип – втянутый сквозь зубы воздух. Долг больше не держал. и душой все больше завладевал ужас. Не успевала отследить все, лишь чувствовала – не уйти. И посох завертелся в руках восьмеркой. Крутанулась.. мир слился в синеватую пахнущую медом карусель.
«Не бояться. Не бояться и не думать. Тогда руки помогут отбросить еще два-три тела» – так убеждала себя, стараясь и правда не думать о том. что будет совсем скоро. И все же спазм перехватил горло – предчувствие душного запаха псины у лица. Была маленькая надежда. Если заставить его заговорить, то может быть… Ну, он же все же человек? Наивно полагать, что даст уйти, но дар «легкой смерти» - это то, о чем просить не стыдно. Она уже хотела крикнуть об этом. Но губы сказали совсем другое:
–Ты трус! – эхо леса повторило и умножило это горькое слово. Засаднило сорванное в единый миг горло.

Колдун вздрогнул от этого вопля отчаяния, как и прежде она – от воя. И опять – кошачей лапой – удивление коснулось его. Он ждал слов. Но – других. Усмехнулись жесткие, словно кора дерева, губы:
– Я – думаю... – укоризненно произнес, и вместе с шагом конец посоха впился выпадом гадюки в звенящие "восьмерки", которые крутили эти неожиданно умелые руки. Рука на подхвате приняла серый мех волчьего сына. Сильный, но в тоже время мягкий шлепок по загривку - мол, не так сразу нападают. Откинул. И заглянул ей в глаза. Благо, позиция была удобна. Его удар достиг цели: посох больно рванулся из ее рук, его было не удержать выворачивающимися под инерцией пальцами. И ей пришлось быстро присесть, чтобы подобрать. Теперь она смотрела снизу. Посох разделял их – наискосок. Девушка быстро дышала и зло сверкала глазами. Невольно втягивала голову в плечи - словно это могло уберечь шею от клыков. Он остался доволен увиденным, и завершил фразу:
– А ты - гасишь пламя разума в волнах чувств...
– Трус. – теперь это прозвучало тихо. Но так же уверенно.
– Умение ругаться – удел слабых. – Он рассматривал ее внимательно. Причину неудач его Стаи. Впрочем, сама того не зная, она делала его Детям не вред, но благо. Невезение - не ускользающая из рук удача, а всего лишь собственная лень думать, искать непривычные пути. За эти месяцы его Стая стала умнее и хитрее. Волки и должны быть чуть голодными - иначе зачем им волочить брюхо по земле в попытке зарезать еще одну овцу? Мясо нужно ровно столько, что бы прожить следующие три дня в предвкушении опьяняющего чувства легкого голода. Чиркнувший вниз кончик посоха извилистым движением перечертил руну оберега в руну боли и страдания. Зная, что магия сейчас замкнута на ней. И что этим жестом он подчеркнет лишь – что именно ее ждет.
Волки припали на передние лапы перед кругом схватки, чуя загривком невозможность в эти мгновения вцепиться в сладкую, сочную плоть. Ведь с ней говорит Вожак.

– Я говорила, что сильная? – Она прекрасно поняла его жест, и глаза стали круглыми и несчастными. Не будет дара «легкой смерти». Ей не избежать боли – мурашки от затылка и по спине делались все кольче.. не замечала, что раздуваются ноздри, силясь удержать дыхание. Страх.. он рос. И вновь полыхнули глаза:
– А натравливать стаю на беззащитных – это удел смелого и сильного, о да! – Голос дрожал и срывался. – Волки должны гнать ту добычу, что хоть в скорости может с ними поспорить! А ты избаловал их! Помрешь – так и они не выживут. Сам-то в сторонке! Сам-то, смелый и сильный, только смотришь!
Он видел, что ей сейчас все равно было что говорить. Лишь бы обидное. Лишь бы заставить его напасть. Лишь бы скорее все закончилось! И злость колыхнулась волной. Резкий взмах конца посоха устремился ей в лицо, пока колдун подходил ближе. Плевать на следующие сутки, на то, что завтрашняя добыча ускользнет. Сейчас – устранить причину! И дальше все пойдет так, как обычно. А пока.. Пока легким десертом могла служить эта легкая тушка. Слова - они и есть слова. Действие - всегда действие. Но что-то остановило его. Заставило бить не в полную силу, в четверть умения.
– И? – звук-вопрос вылетел вместе с ударом. В глазах дрожала искра интереса – что станет делать?
Удар она отбила, не вставая.. Все так же двумя руками держа посох. Принимая вес его на руки, чуть согнула те, пружиня. Опустила голову, думая. Явно над вопросом. Вставать не хотелось совсем. И он ее понимал - колени-то дрожали.

Но дело было не в коленях. Она ощутила вдруг, что злость перегорела. И резко навалилась лень. Да какая! Рукой не шевельнуть. Сесть, закрыть голову руками и тихонько завыть от ужаса – вот чего хотелось. И пусть будет – как будет. Но нельзя так. Нельзя! Отчаянно сомкнула зубы на собственном запястье, подстегивая себя болью. Дразня его и волков сладким кровавым запахом. Поднялась, сжимая посох... Вскинула голову:
– Смейся! – весь ее вид подтверждал: смейся. Да, я смешна. Да, дрожат колени. Да, трясутся руки. Глаза стали злыми щелочками отчаянными. Повторила:
– Смейся. И.. давай, натравливай.. псов.. – выплюнула слова с кровью ему под ноги. И вдруг улыбнулась чуть, как не улыбаются врагам: мол, а что я еще скажу? "Пощади"? И попросила тихо. Как у равного. Как у друга: – Давай, не тяни.. страшно мне.

Он молчал долго. Смотрел на нее и молчал. Это было так просто. Убить. Шевельнулись пальцы руки, словно билось под ними тонкое горло. Замерли в ожидании волки. Щерились пасти, капала горячая слюна. Так просто. Просто… но не интересно. А интересно – что? Может быть понять ее? Может быть… сломать ее? Или не сломать, а… сделать равной себе? Он усмехнулся. Каке глупости лезут в голову. И все же:
– Зачем? – глухой вопрос, разливающийся по опушке, выплеснулся из-под капюшона. Вожак-колдун демонстративно присел на пыль дороги, подогнув ноги под серым балахоном. Смерть ждущего смерти - не страшна. Страшна обреченность готового принять его, но в последний миг понимающего, что так быть не должно. Ладонь медленно стала стягивать капюшон, обнажая лоскуты кожи вперемешку с матовыми бликами костей черепа. Живые - если их можно было так назвать - серые глаза уставились на пастушку.
– Ну а зачем ты обычно это делаешь?– удивилась она тихо, улыбка вырвалась опять - нервная и слабая. И вдруг вскрикнула, зажала рот руками, замерла в обнимку с посохом, часто моргая и переглатывая - она не ожидала. Даже про волков забыла, в ужасе глядя на него.
И вот тогда он завыл:
– Йуууууииии-ааааууууу!!!!! – призывный глас Вожака Стаи умножило эхо. Он звал детей к трапезе. Кровавой и сытной. Зарычали самки, жаждущие донести куски мяса до детенышей.
– Это сделали вы – люди... – Он коснулся своей головы. И оглянулся. Но Мать волчица, чей череп носил те же отметины, и которую он, бывший лекарь, выходил когда-то вместе с приплодом, давно была мертва. Давно.. а он все не привык. Горечь заполнила горло. Махнул посохом, разрешая притронуться к добыче.

В глазах девушки исчез ужас. Собранными они стали. Промолчала. Не то чтобы было нечего ответить - эхо слов отразилось в глазах: «Люди. Но – не я. Так за что же.. ты?». Но уже не осталось времени. Разворот к нему спиной, как встала бы к дереву. И опять завертелась бешенная карусель. Одному-двоим кости переломает точно. Колокольчик захлебывался плачем, и снова раздался всхлип-вдох. Глаза смотрели в одну точку. Жила сейчас интуицией и странным замершим меж ключиц комком, что мешал вдохнуть и.. не давал бояться. Странно, что не напала на него. Собиралась лишь отбиваться. Яростно и беспощадно.
Вскрики-всхлипы волков раздавались с разных сторон. Они то делали выпады, тут же отскакивая назад, то взвывали прямо у ее ног. Подставить спину Вожаку - означало обреченность на их взгляд. Обреченность жертвы. Колдун ста медленно подниматься - представление и так надолго затянулось. Оставался лишь тычок острым концом посоха под лопатку, краткий кровавый пир стаи и возвращение в логово, где самки доолжны были покормить детенышей.

Посох бил по лапам и носам, ломал ребра. Она не ждала – била, до кого могла дотянуться. Отшвыривая.. оглушая.. надеясь переломать кости. В пире будут участвовать не все.. кому-то придется залечивать раны. И словно в танце повернулась к нему – ровно когда закончил движение. Защитно застыл посох - пауза в круговороте и метели недавнего звона. Резкая тишина. Запах Меда.. и два слова:
– Не. Я. – На двух коротких выдохах. Ее глаза не видели. Или уж – не видели его. В одну точку взгляд... так, чтобы видеть более менее все и разом – угловое зрения считая. Замершесть лицевых мышц в апофиозе сосредоточенности. Ей было важно, чтобы он ударил. Но что б убил не он. И сводило, сводило сулорогой затылок и шею.. спину.. то, открытое.. куда сейчас вопьется боль.
– И ты - тоже... – посох крепким изголовьем, заканчивающимся извилистым крюком рванулся ей в лицо, целясь в нос. Стая притихла. Лишь позади нее взвыло пара серых, алчуших крови.

Приняла удар на посох. Наискось.. на напряженных руках удерживая. Не экономя ни силы.. ни запас прочности мышц. Зачем? Последнее... и от того сейчас казалась сильней, чем была – гораздо сильней. Не только приняла.. но и теснила вверх его руку, отводя от лица. Мельком отметив, что небо - звездно.. что месяц похож на изогнутый коготь. Что затрещали цыкады. Что запах меда просто не стерпим.. и от него раскалывается голова. И напор сменился удивлением: "Я.. умираю?" Еще целая.. только руки болят.. но.. почему тогда - так? Мелочи.. вместо напряжения боя... и опять вылезла - не затолкать обратно - жалобная, ненужная, дрожащая улыбка. Прикусила отчаянно прыгающие губы* Не. Я. *упрямо. На последнем рывке откинув его руку, и не ударив в ответ. Медленным, как кисель, стал воздух. Медленно опустилась рука с посохом. Не набрать уже ритма для круговерти...* Таиии Тиии.. *пропел колокольчик. "Я - умираю?" Медленными были мысли. Медленно втекала в тело беспомощность. На посох оперлась, решая теперь последнюю задачу.. как это нам.. вдалбливают хорошо.. что умирать надо не на коленях. «А лежа бы.. удобней» - не прошенная мысль. И вот теперь страх взял свое. Зажмурилась отчаянно.

И тогда он завершил удар. Крюк посоха скользнул по переносице, смягчая его в последний миг. Что бы тут же обратным зацепом плотно лечь на ее шею сзади, отводя ее правую руку корявым древком, клоня к земле. Заставляя именно встать на коолени. Словно мысли прочел! Она сопротивлялась. Рычала, сама как волк сейчас. Слепо тянулась вверх. Словно надеялась просто сломать себе шею – и тем все закончить. Но вот согнулось одно колено. Второе было проще сломать, чем заставить коснуться земли - в упоре стояла нога. И тогда жесткие, соперничающие с твердостью дуба, пальцы легли меж ее лопаток, впиваясь сквозь мягкую кожу в упругие валики мышц. Стая одобрително заголосила.

Она хотела спросить: "Зачем ты?!" Крикнуть: "Ну что тебе надо?!" да вот.. нету крика-то.. рычание только и рвется. И спасибо небесам, что это не крик.. не рыдания, что комом стоят у горла. Ну почему так.. что она сделала ему? Не мог просто убить? Обида захлестнула. Заставила повернуть голову, рвя кожу о зацеп посоха. Сжать зубы на его руке. Злой, но беспомощный протест.

Он засмеялся лишь. Боль от укуса... Мелочь по сравнению со жгучей болью лижущего кожу головы костра... Резкий рывок девичьего тела на себя - и хриплый шепот на ухо:
– Теперь ты... Моя... Волчица... – Больше слова были не нужны. Она смогла удивить его. Она достойна жить. Подхватив ее на локоть, перекинул разом через плечо. И легким, пружинистым шагом стал удаляться в глубь леса. Пятно рунического круга - не столь важно. Оно лишь простирает свои обятия на дорожной пылью до ближайших поворотов. Все остальное - безграничные владения его стаи. Ну и ее - когда привыкнет к серым... А пока он с интересом прислушивался к буре ее эмоций.

А буря была натуральной! Куда там круговерти боя. Мир кувыркнулся перед глазами.. а от слов мужчины что-то замерло в груди. А потом оборвалось, ухнуло.. резким шумом в ушах отдалось. Глаза Таи стали круглыми... и она поняла, что мелко икает. Это было - глупей не придумать. Мешком висеть на его руках и икать. Смех... резкий, хриплый.. горло-то сорвано напрочь. Вся тряслась от смеха.. а потом и от слез. Могла бы сказать: "Это не честно!" Могда бы сказать: "Я не хочу!!!" Только вот из губ выходило сплошное бульканье. И мир почему-то стал мягким и теплым.. и пах уже кровью и хвей, а не медом.. качался в такт шагам. Все, что вышло – сомкнуть зубы на плече.. все эмоции выливая в очередной укус. И тут же обмякла ватно.. все это было.. как-то слишком..

Стая одобрила выбор Вожака. Он с боем взял новую волчицу.... С ее шеи до сих пор капала завораживающая нух кровь. да, он силен. Он – вожак. И серые тени беспрекословно двинулись за ним.

Дурман-трава.
Через какое-то время она очнулась.. и, наверно, его, времени этого, не так много и прошло – может, несколько минут всего. Голова продолжала болеть, и это первое, что ощутила: в такт чужим шагам вспышки боли. Нос не дышал, и его неприятно стягивало от засохшей крови.. кажется, он еще и распух. Во рту был чужой, незнакомый вкус. ЕГО вкус. А в висках все еще стучали ЕГО последние слова. Да, вот сейчас было так – мир сузился до боли.. и до ощущения другого человека. Который не-она. Но почему-то диктует ей свою волю.
Торопливо и протяжно вдохнула ртом, глотая сырой воздух, словно воду – жадно. Он и был, как вода. Прохладный, настоянный запахами трав и хвои. И дернулась в чужих руках. Вспомнив, как под напором крепких ладоней подгибались колени. Зачем он – так? Где-то глубоко внутри зародился дрожащий, мерцающий, как пламя свечи, страх.
Мир сейчас пах им, имел силу его рук, его вкус и его тепло... ииии... она совершенно не знала, что с этим со всем делать. Подумав, еще раз укусила в плечо, в жесткую мышцу - впиваясь зубами как только могла. Но так было невозможно дышать – пришлось выплюнуть. Ну.. и что дальше? Постучать кулаками в спину? Осторожно постучала.. стараясь попадать побольней. Только как-то глупо это было.

А между тем Колдун, взмахом ладони отгоняя детей своих, уже вступил в свою келью. Землянка с дымоходом посредине. кучка золы в центре, указывающая на то, что летом костры особо в здесь не жгли. И среди полусумрака – грубо связанная жилами оленей деревянная лежанка из тонких стволов берез.. Ничуть не церемонясь колдун скинул пастушку на нее, стараясь броском вышибить последний дух и остатки сопротивления.
И, в общем, это удалось. Девушка вскрикнула, потому что в голове взорвалась новая порция боли... и обмякла. На нее опять навалилась мягкая, спасительная тьма. На полминуты, не больше – все же он не сильно ее повредил. Но силы, что так щедро расходовала в бою, почитая его последним в жизни, сейчас как раз резко потребовали от них отстать - руки и ноги мелко дрожали при любой попытке ими воспользоваться. Руки – особенно.
Колдун усмехнулся. Пошаркав ногами по землянке, вернулся к ней... Короткий шорох веревки, обвязываемой вокруг дальнего березового столбика, подпиравшего лежанку. И тонкий шнурок, что вязали на луки охотники, лег на ее кадык. Привязав свободный конец к другому столбику, колдун перешел на ноги. Чуть выше колен стянула жила их.
Таи трудом сфокусировала на нем взгляд. Прислушалась к ощущениям. Поняла, что он делает. И глаза стали круглые-круглые. Нащупав руками шнур, попыталась его сдвинуть на подбородок, приподнять:
– Ты.. зачем?!!! – возмущением и страхом дрожал голос. Но возмущением – больше. Потому что… ну явно не… гм… позабавиться он собирался, иначе ноги связал бы иначе. Но зачем? Задохнулась опять от злости, что оживала внутри. Ни один человек еще не бесил ее так. Рванулась, задергалась, сама себе муху в паутине напоминая. И ощутила, как ладонь наотмашь ребром врезалась в ее кисти, отбрасывая те обратно. На глазах от боли появились соленые капли, мир стал размытым.

Удар не был злым. Он просто пресек то, что не должно. Смысл в разговорах Колдун пока не видел – она еще должна была привыкнуть к нему, что бы стать Волчицей. Следующая оленья жила легла чуть выше бедер, сковывая движения рук перехватом шнура ниже локтей:
– Тихо веди себя – может боги и смилостивятся над тобой... – с усмешкой прошептал, завязывая очередной узелок.
Но девушка совету не вняла. Зыркнула зло из-под мокрых, стрельчатых ресниц:
– Может мне еще качучу сплясать? – осведомилась язвительно, отдышавшись от очередной вспышки боли. Глаза были огромными и перепуганными на смерть. Но губы кривились насмешливо и недобро, и сжались кулаки. Она опять рванулась. И замерла, поняв, что нет смысла. На миг губы стали мягкими и дрогнули, как у детей перед слезами. Но тут же сжались опять.
Мужчина серьезно следил за пляской ее эмоций. Потом, нагнувшись, взял что-то из-под лежанки. Он держал в руках чашу с дымящимся отваром, что явно дожидался этого момента не так давно заваренным. В правой его руке блеснул короткий и широкий клинок самодельного ножа:
– Открой рот... – тихо посоветовал, поднося чашу на недоступное внезапному рывку головы пастушки расстояние.
Теперь страх затопил ее с головой. На миг лицо стало совершенно несчастным – до предела. Мигнула. И была видна отчаянная борьба с самой собой – отчетливейше. Она понимала, что проще послушаться. Но это означало расписаться в том, что сдалась окончательно.
А еще она боялась ножа – панически. Смерти так не боялась. Но тогда свободна была, был бой. А сейчас – в его власти. И в этом был самый ужас. В подвластности. Надо было найти слова, которые дадут отсрочку. И что-то придумать:
– Что это? – кивнула на отвар, едва поведя подбородком. С любознательностью юного ученика аптекаря. Только вот голос подвел. Тихий-тихий вопрос вышел... старалась, чтобы хоть жалобные нотки не проскользнули, не выдали ее ужас.
– Открывай рот! – Безаппеляционно рявкнул колдун, поднося нож лезвием вниз к ее губам. – Или сама откроешь… или порежу и все равно волью...
Он нагнулся над ней. Все таким же ровным оставался голос, но кожу девушки обожгло горячим дыханием.
И ее опять тряхнуло. Странное чувство. Похожее на злость – только не злость. Рывок головы, и зубы сомкнулись на его руке, что держала нож. Ей казалось, что она прокусит до крови – и не отпустит.
Но тут же закашлялась, откинулась – шнур, о котором успела забыть, передавил горло. Дернулась напрягаясь, задыхаясь от кашля. И тут же лезвие мягко толкнулось меж зубов, наискось поворачиваясь. Оставляя челюсти несомкнутыми. По широкому лезвию потекла коричневая струйка отвара дурман-травы.....
Сначала кашель лишь усилился. Фонтаном выплюнула ему влицо первую порцию. А потом.. потом глотнула, конечно. Куда деваться? И ощутила, как мир начинает плыть – словно опять она в карусели боя. Оскаленные волчьи морды.. серые глаза - даже не злые.. так.. ни какие.. и запах меда.. она летела сквозь тучи – ведь она была пушинкой одуванчика.. и плакала.. вот теперь - именно плакала. Как плачут во сне дети – слабо. Дергались окровавленные губы, выкатывались из-под ресниц крупные капли. Она спала..
Колдун вздохнул. Утерев рукавом порцию отвара с лица, посмотрел на ее лицо. Указателный палец легонько коснулся переносицы и медленно съехал по горбинке носа к его кончику. "Медуница" - почему-то подумалось, ловя ее картины из-под глаз. Кончики пальцев, разъезжаясь, соскользнули с ее губ. Он ждал ее реакции. Ее истинной реакции на его руки – а не реакции ее разума. И.. дождался. Девушка улыбнулась во сне. А потом и заплакала опять... облизнула губы, тихо застонав:
– Больноооо... – жалоба, которую в сознании себе не позволила бы, он знал это.
Пальцы скользнули от края глаза по щечке вниз, легким движением ногтя проводя по подбородку. И подушечка указательного пальца невесомо пробежалась по нижней губой:
– Спииии… – как мог мягко посоветовал, ведя палец через кадычок ниже – к ямочке между ключиц. Его руки осторожно знакомились с ней. Ласкали мягкими, почти неуловимыми прикосновениями, вминая тонкую ткань в нежную кожу. Чуткими были пальцы. А ее тело – разговорчивым. Он узнавал на ощупь все, чего она боится и жаждет в прикосновениях. Он узнавал ее так, как и было должен знать – Волчицу. И ее реакция была правильной, он угадал: тихий стон-выдох сопровождал каждый нажим ладони. Удивлением были вскинуты брови. Что-то все же доходило до сознания девушки, но обрастая видениями, теряясь, стираясь. Тело дрогнуло, расслабляясь. И его пальцы повели себя смелее. Сминая ткань.. касаясь уже кожи. Властно, но трепетно. Жестко, но нежно.
Он видел, продвигаясь к самому тайному месту ее тела, как она переглотнула, подаваясь немного на встречу. Он знал, что во сне слезы – слабее. А - ярче. Он знал, что ощущения и видения ее стали странными, она прорывалась через них, как через лабиринт.. металсь.. пытаясь понять что же такое вдруг с телом.. и не понять даже, а как-то приладить к ощущениям образы.. мир плыл и качался.. зыбкий и неверный.
Сама того не зная – она шла сейчас к нему. Без-памятсво потому и без.. что разум не участвует. Что-то иное - но только не разум. Душа? Тело? Еще что-то? Остро-остро она ощущала все.. острей, чем на яву - ведь нет запретов.. тянулась... бежала куда-то сквозь сон.. и все не могла добежать.. А он не спешил. Звал ее. Медленно. Движениями не знающих стыда рук. И – голосом:
– Медуница… – тепло и тихо звучало, наполняя помещение.
И слово проникло в нее. Коснулось. Как его пальцы - тела. Запомнилось. Вот так, в начинающейся дрожи. В этом тепле голоса. В острейшем наслаждении, к которому все бежала и бежала, все стремилась.
Это было почти как бой. Так же старалась не поддаться. Но… чуть шевельнулись бедра, словно книга раскрылась. Вибрировала на последней грани горячего темного провала, куда более глубокого, чем едва-едва удерживаясь. И – не удержалась. Он умел вести других сквозь их лабиринты. Умел звать.
И ее тело подалось к нему, словно боялось остаться без тепла этой руки. Ей очень долго было страшно. А сейчас перестало. Прошло. Она натягивала веревки, часто глотая воздух... Только вот видения рассыпались вихрем. Осмысленным становился взгляд. Беспомощный и удивленный. Пока еще – мягкий:
– Ты.. ты… о, боги…