Владислав

            

- Читайте дальше, Р.И., – нетерпеливо произнёс Олег.
- Читайте, не останавливайтесь, – поддержал его Андрей.
Только эти двое меня и слушают. Уселись за первый стол, как раз напротив традиционного учительского места.
Молодые, приветливые, улыбчивые лица. Глаза глубокие, вдумчивые.
Встретил бы их на улице – решил бы: «Какие хорошие ребята!». А тут я про них такое знаю, что и думать об этом не хочется. Олег в пьяном угаре устроил в кинотеатре кровавое побоище, весь город три дня содрогался. А Андрей жестоко избил жену, «Скорая» еле отходила. И тот, и другой стесняются былых «подвигов». Но уверенности, что не повторят их, у меня нет.

А стихи любят – до одурения, до самозабвения.
Готовы часами их слушать.
Так случилось, что пересеклись наши жизненные дорожки.
Кто я? И сам не знаю. Десять лет мотает меня судьба по городам и весям.
Школьная жизнь стала уже привычным уделом. Вот только не ощущаю, не чувствую я в себе учительской жилки.
Везде, где могу и где не могу, нарушаю общепринятые каноны.
Несёт меня поэтическая волна по непривычному для неё сухому морю устоявшихся правил.

Летят в тартарары учебные программы и поурочные планы.
Сам не понимаю, как это происходит – безраздельно увлекает меня непонятная волшебная стихия рифм и образов,
падаю в её объятия, а вместе со мной  несутся в эту бездну все, кто рядом.
И читаю я стихи – свои, чужие, давно позабытые, открытые совсем недавно. И чувствую я  себя в этот момент наивысшего экстаза музыкантом, который заставляет своим искусством слушателей брести по бездорожью в неизвестность за его необъяснимо прекрасной дудочкой.

Вот и этих двоих я увлёк.
Давно уже они – мои пленники. Ходят в класс, как на праздник. Им хорошо, и я счастлив.
Не зря приезжаю сюда, где всё дышит злыми испарениями порока и неволи.

Школа в зоне – совершенно особое учебное заведение.
Никто не приходит сюда для того, чтобы давать или получать знания.
Просто люди незримо договорились между собой соблюдать некую видимость, мираж Но школа нужна всем.
Учителя имеют работу и неплохие деньги, добавку к зарплате – за вредность.
Начальство лагеря на какие-то часы лишается головной боли, меньше приходится думать о своих подопечных.
А сами зеки убегают в школу, как в спасительную отдушину, можно остаться среди всех наедине с заветными мыслями или, на худой конец, написать письмо семье. Да и документ об образовании не помешает.

Сегодня в выпускном классе – негусто. За первым столом устроились Олег с Андреем.
И где-то в глубине класса, в полутьме сидит толстый Федя. Пыхтит, сочиняя послание жене.
Стихи его не интересуют.

Печально,  но именно с подачи Феди, человека добродушного и незлобивого,  случилось то, что случилось.
У меня запершило в горле, я взял небольшую паузу в полёте по обагрённым закатными лучами поэтическим облакам.
А Федя в этот самый момент отвлёкся от письма и задумчиво произнёс:
- А у нас в зоне тоже классный поэт есть. Хотите я его приведу?
Олег с Андреем одновременно вскочили, и на их лицах отразилась досада.
- Фёдор, Фёдор…

Странно, но обычно неторопливый Федя исчез мгновенно.
И так же мгновенно появился с незнакомым мне парнем.
- Вот, – задыхаясь, сказал нарушитель нашей классной идиллии. – Это Владислав.
Я посмотрел на вошедшего.

Бывают предчувствия. Наши взгляды скрестились.
И я вдруг осознал, что от этого человека исходит опасность.
Он был высок и худощав. Лицо аскетическое, почти бескровное.
Тревожные глаза, всё время как будто убегающие куда-то в неизвестность.
Остановившись прямо напротив меня, Владислав сказал:
- Здорово!

Со мной в зоне такого ещё не случалось, хотя и знал негласное правило – теряться нельзя.
Меня беспокоили эти глаза – то ли сумасшедшего, то ли человека, незнающего границ и пределов.

Владислав уловил мою неясную тревогу, и это ему понравилось.
- Вообще то, – сказал он, – поэты с воли – фраера. Стыдно читать их розовые сопли.
Единственный был – Серёга Есенин. Да вот я.
Его беспокойный взгляд, как нож, вонзился в меня.

- Что, не веришь? Слушай, всего одна строчка – «И женщина, как ветка, задрожала».
Ты мог бы такое написать? Женщина как ветка. Женщина гнётся, потому что я ухожу. Я ухожу, понимаешь?
Он стал сыпать быстрыми словами, в которых едва угадывался смысл.
Мгновение, и я увидел руку Владислава, занесённую надо моей головой.
- Фраер, – кричал он, – ты, фраер, что ты понимаешь в стихах!

Остальное видится мне, как в тумане.
Помню красное, словно налитое кровью лицо Андрея, его крик:
- Пошёл вон!
Помню скороговорку Олега:
- Р.И., уходите из класса. Не оглядывайтесь! Уходите.

Помню шумную возню за спиной.
И дикий, почти нечеловеческий крик. А потом – протяжный голос сирены.
-  Учителя! Все – на выход! Немедленно покинуть школу.
Это объявление по радио. Я шёл, словно потерянный.

… Утром меня вызвали к замполиту.
- Расскажите, как было дело? – потребовал он. Я рассказал.
Замполит долго молчал. Потом, словно следуя одолевавшим его мыслям, произнёс:
- Жаль ребят. Увезли их ночью. В крытку. Пересуд будет. А я их готовил к УДО.
- Что они сделали? – спросил я, внутренне содрогаясь и предчувствуя беду.
- Ножом пырнули этого придурка. Хоть бы выжил.

Я знаю достоверно, что Владислав выжил.
А Олег с Андреем исчезли из моей жизни навсегда. Канули в неизвестность.

Ах, стихи – боль моя!

                Р.Маргулис