Убитое счастье. Глава шестнадцатая

Войти в комнату, в которой он прожил всю жизнь, и которая всегда была для него самым родным и уютным уголком на всем белом свете, стоило огромных усилий. Теперь она была чужой. В ней жил посторонний человек. Она утратила привычную с детства ауру, пропиталась чем-то мерзким и неприятным. Та же обстановка, те же вещи, но и они теперь казались бездушными, посторонними, как будто не имели к нему никакого отношения.
И еще этот отвратительный запах. Целый букет из дешевой парфюмерии, немытого тела и еще чего-то, не поддающегося определению, гадкого, приторного. Когда Игорь вдохнул, его едва не стошнило. С большим усилием удалось протолкнуть обратно застрявший в горле и норовивший вырваться наружу плотный клубок. Подавив рвотный симптом, не дыша, пробежал к окну, растворил створку и лишь, далеко высунувшись наружу, наполнил легкие свежим, приятным, даже показавшимся вкусным, ночным воздухом.
Всегда чистая и аккуратная, его комната выглядела сейчас запущенной и неопрятной. Постель неубрана, на полу крошки, фантики от конфет, прочий мусор, на тумбочке и шкафу - толстый слой пыли.
Игорь брезгливо скомкал постельное белье, отнес в ванную, бросил в корзину, после чего тщательно, с мылом, вымыл руки.
- Игорь, ты что делаешь? - донесся из гостиной голос мамы.
- Порядок навожу после твоей квартирантки, - грубо ответил Игорь.
- Почему ты так со мной разговариваешь?
Судя по всему, после сделанного врачом укола матери полегчало, и она снова становилась похожей на саму себя. А жаль. Хоть и цинично, но слабая и больная она внушала больше симпатии.
- А как мне говорить? Приютила бомжиху, отдала ей все деньги, чуть не подарила квартиру. И она в знак благодарности едва не отправила тебя на тот свет.
- Не смей! - Голос матери еще был слабым, но в нем уже пробивались знакомые металлические нотки. - Если бы ты меня не бросил, ничего бы не случилось. И не надо наговаривать на несчастную женщину. Если бы она мне не помогала, я бы давно с голоду померла. Родной сын ни разу даже не удосужился поинтересоваться, могу я сходить в магазин или нет.
- Мама, не начинай, пожалуйста...
- Что значит, не начинай? Как ты со мной разговариваешь? Разве для того я тебя растила, чтобы на старости выслушивать такое?
Спорить бесполезно. Знакомая заезженная пластинка завелась заново и, пока не проиграет до конца, ее не остановить. Но Игорь, все же, решился.
- Мама, я вижу, тебе лучше. Наверное, мне пора уходить. У меня дома жена одна на шестом месяце беременности, и ей тоже, может быть, нужна помощь.
- Ты опять об этой пришмандовке! Да кто она тебе такая? Я - твоя родная мать! Роднее меня у тебя никого нет и быть не должно!
Она нашла в себе силы подняться и теперь стояла у двери в прихожую, в грязной ночнушке с растрепанными неопрятными волосами. Худое с натянутой, словно у мумии, кожей лицо искривлено злобой, даже не злобой, ненавистью. От нее веяло холодом. Она казалась чужой и страшной.
- Мама, тебе нельзя волноваться...
Игорь опешил, он не знал, как себя вести.
- Нельзя волноваться? Почему же ты меня довел до такого состояния? Я тебя растила, одна, без отца, не досыпала ночей, отдавала последнее... И какая благодарность...
- Мама!
- Что, мама? Ты мне рот не затыкай. Не дорос еще!
- Хорошо, мама, я не буду затыкать тебе рот. Я просто уйду. Если тебе нужна будет помощь, звони, только, обойдемся без лишних и никому не нужных разговоров. Ты должна смириться, что у меня есть своя семья.
- Смириться? Ты мне угрожаешь? Ты угрожаешь собственной матери? Вон отсюда!!!
Игорь снял с вешалки курточку и пошел к двери.
- Сыночек... - теперь голос матери был иным, снова тихим и слабым. - Не уходи...
Она плакала.
Игорю тоже хотелось плакать. От незаслуженной обиды, от того, что у него все не так, как у людей. Но он пересилил собственную слабость. А вот с чувством жалости совладать не смог.
 Курточка снова оказалась на вешалке, он ушел в бывшую свою комнату закрыл дверь и закурил. Впервые закурил в этой квартире. Раньше строжайше запрещалось. Но сейчас наплевать на бывшие запреты. Горечь дыма была необходима, чтобы заглушить тоскливую боль в душе, а также, чтобы перебить приторный запах, который, казалось, намертво впитался в стены и с непостижимой легкостью вытеснивший отсюда его собственный дух.
Когда выходил в ванную, видел, что мать сидит на кухне с чашкой чая. Выглядела она, как обычно, какой он помнил ее всю жизнь. Не верилось, что еще час назад она еле дышала?
Неужто, притворялась?
Зачем?
Только для того, чтобы заставить его переночевать? Но, ведь это ничего не изменит.
А, может, и в самом деле ей было плохо?
Мать проводила сына суровым взглядом, но ничего не сказала, а он поспешил укрыться с ее глаз, чтобы не нарваться на очередной скандал. Постелил свежую простынь, надел на подушку чистую наволочку, прилег. Время было еще детское, спать не хотелось. С улицы доносились голоса прохожих, шум проезжающих автомобилей. Когда-то - привычные звуки, которые почти не воспринимались, ничего не значащий фон, ассоциирующийся с тишиной. Теперь Игорь знал, что такое настоящая тишина и доносившийся шум резал слух, вносил дискомфорт.
Отыскал на шкафу старый журнал, полистал его. Читать не хотелось. Буквы не желали складываться в слова, а смысл прочитанного ускользал, не задерживаясь в сознании. От нечего делать вытянул шуфляду тумбочки. Она была пустая. Здесь раньше хранились Юлины безделушки. Когда уезжали, жена, не глядя, высыпала содержимое в пластиковый пакет.
Шуфлядка высунулась на треть, перекосилась и застряла. Что-то в ней заторохтело. Может, Юля что-то забыла? Игорь засунул руку, нащупал какой-то предмет. Действительно, старая заколка жены с поломанной застежкой и несколькими прицепившимися к ней волосинками. Светленькими, еще хранившими запах ее любимого шампуня.
Как она там одна?
Засунул руку глубже, пошуровал, нащупал еще что-то.
Это еще что такое?
Толстая стеариновая свеча.
Почему, черная? Вряд ли от такой будет много света. Наверное, мамина подружка совсем шизанутая.
Он не понимал, для чего нужна черная свеча, но смутное беспокойство закралось в душу. Особенно зловещим ему казалось соседство с ней Юлиной заколки.
Игорь не верил в темную магию, как, впрочем, и в светлую тоже. Был, как считал себя сам, реалистом, но увиденное ему очень и очень не понравилось. В том, что его мать психически нездоровый человек, он больше не сомневался. А если у нее еще и подружка такая, смесь может получиться взрывоопасной.
Но ведь мама говорила, что они познакомились в церкви. А церковь и черная магия, насколько он понимал, антиподы. Правда, он не знал, какую церковь посещает мать. Она туда недавно зачастила, наверное, чтобы избавиться от одиночества. Может, секта? Шарлатанов сейчас хватает.
Ну и ладно. Игорь, на всякий случай, положил заколку себе в карман, а свечу засунул подальше и плотно закрыл шуфляду.
Каждый с ума сходит по-своему, - подумал, но все равно чувствовал себя не таким спокойным, как хотелось.
Мелодичный звонок доносился издалека, с трудом пробивался сквозь плотные преграды, возведенные сном. Игорь разлепил глаза. Перед тем, как уснуть, он так и не выключил светильник. Странно, что мать не обратила внимание. Экономия электричества была одним из ее коньком, которым она могла любого довести до сумасшествия. Часы на стене показывали половину пятого. Такая рань. Кому не спится?
Юля! - пронзила тревожная мысль.
Он метнулся к мобильнику, посмотрел на потухший дисплей. Нет, звонили не ему. Через мгновенье мелодичная трель прекратилась, и за стенкой раздался приглушенный голос матери.
- Да, - доносились едва разборчивые слова. - Хорошо. Ничего не вышло? Хорошо. Потом расскажешь.
Игорь вышел в прихожую.
- Кто звонил?
- Никто. Тебе приснилось.
Ложь была настолько очевидной, что мать даже не скрывала этого. Она ясно дала понять, что не желает отвечать на вопрос сына.
Игорь умылся, оделся. Думал, мать снова заведет разговор о том, что он должен остаться, но она лишь молча, наблюдала за ним.
- Если что, звони. Я вечером заскочу, - сказал, открывая входную дверь.
Мать только сдвинула плечами, мол, ей все равно, что казалось странным по сравнению с ее вчерашним поведением. Но Игорь не придал этому значения. Он лишь вздохнул с облегчением, радуясь, что удалось избежать долгих, никому не нужных объяснений.