Склочная баба

День был воскресный, и соседки, собравшиеся у магазина, радовали глаз яркостью и пестротой своих косынок. Особенно притягивала взгляд одна – огненно-желтая, шелковая, она хлопала на ветру и бликовала, отражая лучи солнца. Женщины с легкой завистью и с мыслью о том, что надо будет вышить такой же, исподволь разглядывали передник одной из своих товарок, новый, явно раньше не надеванный, оставленный специально для воскресного похода в магазин, красиво вышитый вручную. А хозяйка, как бы и не замечая красноречивых взглядов, гордо оглаживала себя по животу, прямо по вышивке, и разглаживала оборки. Нет, они не надели туфли на шпильках и нарядные платья, их одежды говорили о том, что и утром воскресного дня их ждет полно дел дома: огород, да тесто для пирогов, куры, правда, уже покормлены, да бельишко мокнет в корытах, ждет стирки. «Выходные» косынки да фартуки, да, может, новая рабочая юбка - это дань уважения и ритуал маленького утреннего еженедельного собрания. 
- Вона! Пошла, пошла! Торопится куда-то! – Вслед какой-то женщине сказала одна из собравшихся. И все посмотрели, куда она показала.  – Ой, куда ж она так припустила-то? Опять, поди, какую-то склоку затевает.
- А помните, у прошлом годе, история-то была? – Все загалдели разом. – Конечно, как не помнить! – Это ж надо додуматься! Подошла и говорит: «Окурки да бутылки уберите!» А?! И кому?! – Этим балбесам! Да их и мужик-то стороной обойдет! А она: «Я токмо что здесь подмела, а вы намусорили, так и убирайте». – Они ж здесь и стояли? – Да не-е, у клуба. – У клуба, у клуба, где кусты, ну, шиповник, насажены. – У клуба разве, а не у сельсовета? – И дружный хор ответил, - да нее, у клуба точно, не с той стороны, где клумба, а где кусты. Там раньше еще скамейка стояла, так они ее доломали-таки. – А-а-а, где скамейка… Ну поняла я, поняла.  – Ну так вот, они заржали, конечно, и говорят: «Ты дворник, ты и мети!». А она все не отстает. Они уже ее и по матушке, и как только не, а она все не унимается! Ну помните высокий такой, с татуировкой, - перебили, - ак у них у всех татуировки нынче, поди разбери кто, - ну, Александры сын, с крайнего дома по Первой Лесной? – Ой, бабоньки, не видно ее что-то. Уехали, что ль? – Да ведь! И я ее не видела… уж и не помню с когда… Так слушайте! Может как раз из за того-то случая! Александрин сын ей и дал! Как раз в глаз. – О-о-о! И ведь сильно зашиб, не помните что ли, с пол-лица у нее синее было, ходила тут она? – Ой, а я-то думала, она пьет. То-то и синяя ходит. А это он ее? Батюшки-светы!  - А я то и не видела ничего, мы на краю живем, я ее и не встречаю почти что. - Так ить она участковому пожаловалась. Так ить не только пожаловалась, она ить заявление написала. – Ой, он уж не знает, как от нее прятаться, как услышит про нее, так по-матушке и заходится. Допекла она его своими жалобами. То одно ей не ладно, то другое! – Так она и в район и еще куда выше все жалобы строчит, а ему от начальства попадает. А тогда она вообще  -  и справку из больницы притащила, и в газету письмо написала, и… - В газету?! Да ты что?! И что? – Так приезжал ведь журналист. -  Журналист? Из газеты?  - Из газеты, говорю ведь, ну! – И что, неужели в газете написали? А в какой? – Ну про то, написали, не написали, я не знаю, но приезжал точно. – Да ты видела, что ль, его? – сказали с сомнением,  - я-то нет, но мне Катя Хромая рассказывала, она ж рядом с Александрой живет!!! Он прямо к ним в дом и пришел, к Александре то есть, журналист этот. Только она его дальше порога не пустила, кричала, говорят, на всю улицу, что Нинку эту, косорылую, ну, дворничиху-то, убьет вообще! А потом-то спохватилась, что люди-то слышат, и этот парень-то, который приехал все слышит! И язык-то прикусила, закрыла дверь, и не пустила его. А Катя-то все видела и слышала, как раз в огороде картоху окучивала. – Ну-у-у! – А что-то и Кати не видно? – Да нога у нее совсем язвой покрылась, я была у нее намедни, так она мне показывала, так нога-то вся черная. – Ой, беда… - Ну. Надо в больницу ехать, а Васька у нее запил.- Васька запил? – Ну. – Опять?  - Ну. Да и машина-то у их поломалась. А Васька пьет, ему не до починки. – Так слушайте! Александрин-то сын ведь поступать хотел в институт, а эта пригрозила, что она вызнает, в какой институт он поедет поступать и начальству того института жалобу напишет тоже!!! – Ты гляди, не унимается! – Так ведь и суд вроде должен быть? – Да кто-то говорил, что то ли был, то ли будет еще. Александра-то хотела от нее откупиться, так вот теперь не видно их, может переехали от греха? – Ну надо же, таки добилась своего, ведь всех достанет, такая дотошная! 
- Это еще что! Она тут чуть под машину не кинулась, под самосвал! – Это чего это? – Да вот заказываем же мусор вывозить, ну так шофер-то, который приезжает, он с деревень, с дач, мусор-то соберет и приспособился на свалку не возить, до свалки-то далеко ить ехать, бензину сколько уйдет, так он в лесочке, как раз у поворота дороги, ну там еще проселок раньше был, не густо растет, заехать можно, он там и сваливает, паразит! Наши бабы за грибами ходили, да наткнулись на ту кучу. -  Вот ведь стервец! - Так она специально его подкараулила у поворота, он заезжать – а она поперек дороги встала, как партизан, руки развела, он на нее чуть не наехал! Вылез из кабины и хотел убить вообще ее! – Батюшки! – А она? – А ее не больно-то убьешь, пасть свою разинула, как понесла на него, так и на шоссе было слышно, он на нее с кулаками, а она не отступает. Опять сейчас справку из больницы привезла, синяк-ли чо ли, где-то он ей поставил. А може, она и сама об балясину торкнулась, чтобы справку получить, с нее станется. Бегает сейчас, опять вся занятая, все жалобы пишет, и в прокуратуру уже, говорят, написала. Участковый-то опять весь зеленый от злости ходит, начальство-то не больно вникает, а ему достается, видала его давеча, он и рассказал, так что правда все.
Тут внутренние часики благородного собрания разом тинькнули, показывая, что время, отпущенное на утреннее празднословие, вышло, и пора бежать домой к тесту, курам, огородам, недовольным проспавшимся мужьям, неумытым, как раз замышляющим, какую бы шалость учудить, детям, и хозяйки стали поднимать с земли котомки, нагруженные молоком, булкой, карамельками, а у особо заботливых и сердобольных - чекушкой. Настало, наконец, и время комплиментов. 
- Ой, Надя, передник-то какой у тебя! – Зацокали, заойкали, все присоединились к похвале. – Сама вышивала? – Ой, что вы, это невестка, она у меня такая рукодельница, и бисером вышивает и гладью, и мережкой, вот одарила мне! – Ой, да она у тебя вообще хозяйственная, повезло сыну-то твоему. – Да уж, не жалуюсь.  Надя горделиво глянула на соседок, исполненная достоинства за непьющих и сноровистых сына и невестку, и поплыла вниз по улице.