первые слезы или неотправленное письмо

Уссурийский край год 1975.
 Уж попал, так попал.
 Еще недавно казалось-  край земли .
 Тринадцать суток на верхней полке и пересечение всех мыслимых и немыслимых климатических зон и часовых поясов. Воинский эшелон, обогнув Байкал, мчал меня к новой, такой загадочной и немного пугающей, жизни.
 Уже через месяц службы в нас  невозможно было узнать тех пацанов, что изо всех сил пытались казаться серьезными, понимающими кое- что в этой жизни там, на гражданке.

 Коротко стриженые и одетые в солдатскую форму, мы крутили ногами земной шарик.
 Во всяком случае такие ощущения были в конце каждого дня, когда с трудом дождавшись заветного- отбой-  падали  в койки и тут же засыпали мертвецким сном, потому что в шесть утра звучало неумолимое - подьём - и все начиналось сначала.
 Приходившие из далекого теперь дома редкие письма зачитывались до дыр, а посылки делились на всю братву. Это бывало приятно, да и объединяло нас,  таких разных, в одно целое с гордым названием защитник отечества.
 Конечно, не было явного врага и с трудом представлялись те, кого надо было защитить,
 но служба готовила  к этому.
 
 Неожиданная радость- Володька Антропов, один из трёх моих друзей,  служит неподалеку. Поселок со странным названием Ляличи, где квартировалась его медрота, расположился у самого подножия сопок.
 На Дальнем Востоке пятьсот км не расстояние, а тут каких то- сто. 
 Будучи связистом я наматывал эти сотни в утомительных переездах по краю, населенному в основном военным, насмотревшимся на солдатиков и не очень приветливым к ним, людом.

 В очередном Володином письме меня ожидал сюрприз.
 Это был привет из Нижнекамска  с точным адресом, казалось, уже навсегда не моей, Вали.
 Мы расстались накануне моего отьезда.
 Вот Володьку было жалко. Он единственный кого там, на гражданке, ждала любимая.
 Мне повезло побывать на его свадьбе.

 Свадьба гремела на весь поселок.
 Затерявшийся  где- то в предгорьях Чечни, он с давних пор был населен Казаками.
 Володька смешно щурился, то и дело протирая свои очки.
 Его волнение передавалось и невесте- она краснела и прятала своё смущение, уткнувшись ему в плечо, жениху при этом  приходилось наклоняться - ростом бог Володьку не обидел. Смущение  молодых переросло в бурный восторг компании наутро, когда, по- обычаю, гостям вынесли свадебный автограф-  простыня алела невинностью.

 Ну и что,- думал я.
 Моя Валя не хуже.
 Среднего роста, с огромными голубыми глазами и почти всегда печальной улыбкой.
 Только уже не моя,- при воспоминании  плотно- до боли- сжимались и без того налившиеся  свинцовой тяжестью веки после отбоя.
 Рассталась она со мной накануне призыва.Просто пришла на свидание и сказала
- Давай останемся друзьями.

 Любила ли...
 
 Как в наказание, мне всегда снился один и тот же сон:
 Я бегу за ней по заснеженному полю и никак не могу догнать, всякий раз слыша её усмешку-  при неудачной попытке поцеловать или обнять она быстро уворачивалась и я промахивался,падая в рыхлый, приятно холодящий снег.

 Смешно и больно одновременно, как это может быть?
 Смятение усилилось, потому что Валя жила теперь совсем рядом - в Находке- и работала в порту. Ее письмо я получил перед самой отправкой из учебки в линейную часть.
 В конверт была вложена фотография и небольшая записка:
 - жду встречи.

 Она подарила мне надежду и служба уже не казалась тяжелой.
 В редко приходивших ее письмах  было много тепла и нежности.
 Только встретиться нам так и не пришлось.

 Счастья тоненькая нить оборвалась с окончанием срока моей воинской службы.
 Валя не смогла простить себя и просила  забыть...

 - Скорее всего вернулась к прежней своей любви,- оправдывал я любимую, не представляя
как буду жить без неё.
 Мои потухшие глаза наполнялись слезами.
 Наверное это были, по- настоящему, первые слезы в моей начинавшейся взрослой  жизни.

 Уже в золотом эшелоне, лежа на верхней полке, я  писал, что оставляю за собой право любить и помнить.
 Только письмо так и осталось неотправленным..