Убитое счастье. Глава двадцать первая

В пятницу мать Игоря из своей комнаты не показывалась. Даже не вышла, чтобы поздороваться с невесткой. Юля же, вела себя вызывающе весело, демонстративно громко. Догадывалась, что свекровь прислушивается под дверью, и всем своим видом пыталась показать, что ей глубоко плевать на ее присутствие, что она у себя дома и может вести себя так, как сама пожелает. В первую очередь самой себе, так как где-то в глубине души она побаивалась свекровь и робела перед ней.
Выходные тоже прошли спокойно. Мать отказалась кушать с ними за одним столом, ела у себя в комнате. На глаза показывалась редко, иногда, словно тень, проскальзывала по коридору. В основном молчала, а если разговора избежать было невозможно, отделывалась короткими фразами, обращаясь исключительно к Игорю. Невестку она игнорировала. Но и это уже было огромнейшим плюсом. По большому счету, она вела себя, как примерная ученица, видно, разговор с сыном таки пошел впрок. Если бы еще она могла поменять выражение на лице... Но ведь, нельзя, требовать у человека всего и сразу. Спасибо, хоть так...
В воскресенье снова повалил снег. Игорь несколько раз хватался за лопату, расчищал дорожку, потом плюнул на дохлое дело. А Юля радовалась. Более благоприятного повод, чтобы не возвращаться в больницу, трудно и придумать.
Игорь ушел на работу рано, Юля не слышала, когда он встал. Измученная бессонными ночами в больнице, теперь она сполна наслаждалась блаженными покоем и уютом. Нигде человек не чувствует себя так хорошо, как дома. Об этом можно долго рассуждать теоретически, но, чтобы понять по-настоящему, нужно совсем немного - пару деньков побыть в другом месте. Юля знала, что есть люди, которым, наоборот, дома не сидится, они готовы рвать куда угодно за новизной ощущений, но к ней это не относилось. Проснувшись, когда солнечные лучи ласково защекотали личико (какой Игорь - молодец, что догадался раздвинуть шторы) она ощущала себя на вершине блаженства. И долго еще нежилась в постели, рассматривая блики солнечных зайчиков на потолке и совершенно ни о чем не думая. Бесполезное занятие - думать. Толку от него никакого, только мозги устают. Гораздо приятнее просто жить и наслаждаться жизнью. Каждым ее мгновением. Не зря же говорят, что они - неповторимы.
Заставила себя подняться, лишь, когда терпеть позывы мочевика стало невмочь. Он ее теперь часто тревожил. Несколько раз на ночь приходилось вставать. Но врачи утверждали, что так и должно быть, а потому волн6оваться нечего. Они люди умные, с дипломами, им видней. Вот только, как не хочется вылезать из-под одеяла. Не потому что холодно. Под одеялом так хорошо и уютно.
Встала, по привычке ощупала животик. Малыш не подавал признаков, наверное, еще спал. Счастливчик! Ночью он несколько раз довольно чувствительно толкнул ее. Или переворачивался, или зарядкой решил заняться. Она представила, каким он будет, когда появится на свет, и улыбнулась.
Дверь в комнату свекрови была плотно закрыта, за ней - тихо, но от одного ее вида холодок пробежал внутри. Юля поскорей проскочила мимо и успокоилась, лишь затворив за собой дверь в ванную.
Что с ней такое?
К чему непонятный детский страх?
Нет, не страх, поправила себя, обычное чувство дискомфорта от присутствия в доме чужого человека.
Но все равно от него нужно избавляться. Она должна быть сильной, уверенной в себе, не забывать, что она здесь, в этом доме, главная.
Легко сказать. А в подсознании все равно сидит червячок и - гадит.
Ничего, успокоила себя, бывали времена и похуже. Вспомнила три года, прожитые в квартире свекрови и содрогнулась. Как она смогла выдержать? Сейчас бы не получилось. Уж лучше сразу в петлю.
Что за мысли? - снова одернула себя. Прочь из головы!
Включила душ, с удовольствием подставила лицо под теплую струю.
Она – умничка! Она больше не будет думать о плохом. Ведь все вокруг так прекрасно!
А свекровь...
Да, Бог с ней, пусть живет. Нет у нее больше над ней власти. Наоборот. Теперь они поменялись местами. Можно даже и порадовался от такого расклада.
Только радости все равно не прибавилось.
На завтрак приготовила себе пару гренок с яйцом. Вредно, конечно, врачи не рекомендуют жареное. Но, что делать, если хочется. А беременным женщинам отказывать нельзя. К тому же, если во всем слушаться врачей, придется вообще воздухом питаться. Да и он тоже вреден. Столько газов, выхлопов. Мрак, одним словом.
Намеривалась и для свекрови приготовить завтрак, но передумала. Не маленький ребенок, сама о себе позаботится. Еще не хватало бегать за ней и угождать. Почувствует слабину, на голову взберется и ноги свесит. Это мы уже проходили.
Заварила слабый чай, села в кресло возле печки. Здесь было ее любимое место. Почти, как у камина. Слева заснеженное окошко и морозная зима, а прямо перед глазами огонь и благотворное тепло. На огонь, вообще, приятно смотреть. А зимой - неслыханное наслаждение.
За спиной скрипнула дверь. Свекровь таки не выдержала заточения, вынырнула из конуры. Юля обернулась, хотела пожелать доброго утра, но свекровь лишь, молча, сверкнула глазами в ее сторону и прошмыгнула в коридор. Раз так, Юля тоже решила промолчать. И когда свекровь вернулась на кухню,  хлопала дверцей холодильника, нарезала себе хлеб и еще что-то, она даже не обернулась.
Юля чувствовала, что та нервничает от ее присутствия. Даже возникло желание уйти в спальню. Но пересилила малодушное желание. Осталась на месте, изображая полнейшее равнодушие. Однако вдохнуть воздух на полную грудь и расслабиться смогла лишь когда свекровь убралась в свою комнату и затворила за собой дверь.
После обеда веки отяжелели, начали смыкаться. Юля не стала себя мучить и ушла в спальню.
Сон сморил сразу, крепкий и какой-то тяжелый. Находясь за гранью забытья, она, тем не менее, вроде бы видела все, что происходит в комнате. Не то, чтобы видела, скорей - чувствовало. Ей казалось, что рядом находится кто-то чужой, нехороший, смотрит на нее и от взгляда этого становилось жутко. Но она не могла ничего сделать. Ни прогнать наваждение, ни даже посмотреть, кто это такой? Ни губы, ни веки ей не подчинялись. А потом она увидела себя на улице. Почему-то снова была весна, зеленели листья, и трава радовала сочным изумрудом. Солнца не светило. Возможно, его укрыла туча, а, может, был вечер. Она сидела возле веранды и почему-то смотрела на стену. А там четко вырисовывался контур злобной старухи. Ведьма угрожала ей сучковатой палицей, губы ее шевелились, извергая из себя нечто злобное, ядовитое. Потом Юля начала различать слова, они клиньями вбивались в мозг.
- Отдай ребенка! Отдай ребенка! - злобным шепотом причитала старуха и поднимала палицу, намериваясь ударить ее.
- Не отдам! Нет!
Юля в панике открывала рот, но своих слов, которые должны были остановить старуху, не слышала. Голос не мог вырваться наружу, застревал где-то в области гортани. И от собственного бессилия становилось еще страшнее. Ей казалось, что она умрет от ужаса еще до того, как палица старухи опустится ей на голову.
- Юля, Юлечка, что с тобой?
Кто-то тряс ее за плечо. Она с трудом открыла глаза. Над ней нависал Игорь, лицо его было бледным, испуганным.
- Юлечка, что с тобой?
- А что? - она никак не могла прийти в себя. Видение исчезло, почти стерлось с памяти, но тяжесть на душе осталась. Что-то неприятное, гадкое, муторное.
- Ты кричала...
- А... Наверное, приснилось что-то страшненькое. С беременными такое бывает, муженек... Я долго спала?
- Не знаю. Я только пришел. Уже восемь часов.
- Значит, долго... - Юля вспомнила, что легла около часа. - Что я теперь ночью делать буду?
- Если бы не твой животик, мы смогли бы придумать...
Игорь старательно улыбался, но Юля видела, что ему не по себе. Да и сама она, невзирая на долгий сон, чувствовала себя разбитой и уставшей. Болела голова, подташнивало. Воздух казался пропитанным чем-то неприятным, приторным, словно тухлые яйца смешали с дешевым одеколоном.
Все нормально, успокаивала себя. Беременным часто чудятся неприятные запахи. Во всех умных книжках написано. Нельзя было есть жареное... Слишком оно тяжелое  для ее желудка…
Юля вскочила с дивана и, закрывая рот рукой, побежала  в ванную.