Из хроник переходного периода. Илия. продолжение 2

5

Синклитикия была археологом, специалистом по культурам коренных народов мезоамерики, хотя американский континент ни разу не посетила. Все раскопки она проводила в Сибири, разыскивая корни ольмеков и сапотеков на территории Томской области. В результате Синклитикия стала большим специалистом по малым народам Сибири и Крайнего Севера, и ее работы печатались во многих журналах, в том числе и в американских. Но настоящей ее любовью оставались народы мезоамерики до конкисты. Она знала о них все до мельчайших подробностей, все, что только было о них известно и что-то ещё, что не было известно никому.

Но вдруг грянули перемены. Неожиданно для Синклитикии ее принесли в жертву зарождающейся демократии в родном институте, попросту говоря,  её сократили. Коллеги негласно утвердили кандидатуру Синклитии на увольнение, как самую подходящую, абсолютно одинокую женщину. Остальные были людьми семейными, и считалось, что их судьбы более значимы в этом мире, чем судьба одной одинокой женщины. К тому же Синклитикия в коллективе считалась серой мышкой. Она вечно сидела за своим столом, разбирала экспонаты или что-то писала, в общественной жизни почти не участвовала, на собраниях не выступала, так что некоторые ее даже и не помнили и без особых угрызений совести согласились с ее увольнением.

Но неожиданно для всех серая мышка взбунтовалась. Синклитикия со своим увольнением категорически не желала соглашаться, и высказала всё, что думает громогласно и гневно в своей прощальной речи, многие тезисы которой оказались пророческими и вскоре стали сбываться самым неприятным образом. Смысл прощального обращения Синклитикии к бывшим коллегам сводился к тому, что сегодня они принесли её в жертву богам зарождающегося строя, но от человеческих жертв боги становятся только кровожаднее и ненасытнее и вскоре многих постигнет та же участь. В истории полно таких примеров, а археологам непростительно забывать уроки истории.

В какой-то момент своей протестной речи Синклитикия вдруг впала в состояние оцепенения. На нее нахлынули странные псевдовоспоминания. Ей показалось, что в её жизни когда-то очень давно уже было что-то подобное. В сознании нарисовалась картина, в которой Синклитикия увидела себя юной и ослепительно красивой на высокой скале. Её плотным кольцом окружают воины с копьями, лица их разрисованы красками, а головы украшены разноцветными перьями. Рядом с ней верховный жрец, уже готовый принести её в жертву богам. Синклитикия знает, что удостоена такой высокой чести как самое совершенное существо, и отныне будет жить среди богов, и будет равная им. Но сама она совсем не рада этому, ее страшат грядущие перемены, а главное, очень хочется жить. Ей нравится этот мир, такой красивый и загадочный, а что будет там на самом деле никто и не знает. И Синклитикия начинает громко кричать, умоляя свой народ не совершать этого жертвоприношения, но толпа неумолима и верховный жрец тоже. И вдруг она видит, как из рядов воинов вырывается юноша и бежит в ее сторону. Вслед ему летят копья и стрелы, и добежать у него практически нет шанса…

И вот теперь спустя много веков Синклитикия вновь стоит перед верховными жрецами. Она не молода и совсем не красива, но ей все равно хочется жить. Все это пронеслось в сознании Синклитикии в течение какой-то доли секунды. Она продолжила обличения и предсказания. Она прокричала о том, что великие цивилизации уходили с исторической арены ещё и от того, что жертвовали лучшими своими представителями. Но коллеги все же постарались ее не услышать.

Очень скоро пророчества Синклитикии начали сбываться. Один за другим археологи покидали свой институт, а освободившиеся помещения дирекция сдавала всевозможным фирмам, продолжая на вырученные деньги содержать саму себя, всю накопленную информацию, а также нескольких сотрудников, которым совсем уж некуда было деться. И вот наступил день, когда институт, фасад которого уже сплошь покрывали разнообразные вывески всевозможных фирм, покинул последний учёный.

Уже мало кто помнил, что здесь, под этими рекламными щитами находятся мемориальные доски с именами великих мужей науки, увековеченных, казалось бы, на века. А в подвалах здания пылятся бесчисленные рукописи многих поколений учёных и археологические экспонаты, более всего напоминая обломки очередной рухнувшей цивилизации.

Но беды самой Синклитикии ещё только начинались. На работу ее никуда не брали, даже в краеведческий музей, не смотря на то, что для него, в своё время, нарыла она очень много экспонатов и намеревалась теперь стать их хранительницей. В это же время появился рядом с ней тот вертлявый, с которым видел ее Илия. Он называл себя риэлтером, и предлагал Синклитикии выгодно обменять ее большую квартиру в центре Москвы на квартиру поменьше с большой доплатой. Синклитикия вовсе не была беспомощной, доверчивой женщиной, которую легко обмануть. Она видела этого типа насквозь, понимала все его хитрости, и не собиралась заключать с ним никаких договоров и подписывать какие-либо бумаги. Его злонамерения были для нее очевидны, как хитрости миштеков. И поэтому особенно удивительным и необъяснимым для нее стало то, что произошло потом. В один из дней к ней пришли какие-то люди и бесцеремонно вышвырнули ее на улицу. В один миг она оказалась и без квартиры, и без денег, с двумя огромными сундуками, куда едва успела покидать свои рукописи по сапотекам, толтекам, миштекам, а также малым народам Сибири и Крайнего Севера.

И вот Синклитикия сидит с этим странным парнем, который ее почему-то накормил, хоть и выглядит бродягой, и рассказывает ему об использовании мухомора шаманами малых народов Сибири и Крайнего Севера. А идти ей теперь абсолютно некуда. Нет у неё никаких родственников в этом мире: родители давно умерли, а мужа и детей никогда и не было. И кроме двух огромных сундуков, набитых бумагами, нет у нее более никакого имущества.

А Илия перед ней, весь обратившийся в слух, как прилежный студент в первом ряду аудитории, с замиранием сердца слушает невероятные истории, произошедшие неизвестно где и неизвестно когда, рассказываемые Синклитикией столь искусно, с такими восхитительными подробностями, что он невольно ощущает себя соучастником тех событий. И даже какие-то смутные воспоминания начинают брезжить в его сознании.

6

С этого времени они начали скитаться вместе по улицам и бульварам осеннего города: странный бродяга Илия на костылях, не помнящий ничего из своей жизни, и Синклитикия, дама в шляпке, с огромными сундуками, набитыми рукописями и книгами, помнящая даже более того, что могло бы быть на самом деле.

Погода вдруг опять переменилась, и после того, по-зимнему холодного, дня, когда в клубящихся облаках Синклитикия возникла в дверях кофейни, в город опять вернулась теплая осень.
 
Илия и Синклитикия ночевали на бульварах, на лавочках, осыпанных листьями кленов и лип. Обычно они прятали сундуки под лавку, присыпая их опавшей листвой, чтобы уберечь имущество от  случайных воришек, для которых эта добыча была бы совершенно бесполезной. Потом они укутывались брезентовым плащом Илии, огромным, укрывавшим их обоих с головы до ног. И Синклитикия начинала свои рассказы о живших в далёкие времена людях, которых сама она никак не могла видеть, но которых почему-то очень любила, как будто они были ей родными. Их жизнь она описывала так подробно, что у Илии не возникало никаких сомнений в реальности всего происшедшего с ними.

Потом, когда Синклитикия засыпала, Илия ещё долго переживал все услышанное. Ему рисовались странные города, никогда не виданные им строения и храмы, высокие пирамиды. Он видел сумрачных сапотеков, кровожадных толтеков и хитромудрых миштеков. Он ходил среди них и узнавал встречных. Одни приветливо кивали ему, другие смотрели мрачно и недружелюбно, некоторые его просто не замечали. Илия передвигался по улицам этих городов легко, без костылей, и все искал кого-то.

Это был счастливейший период в жизни Илии. Днем он скитался по городу в поисках денег, а Синклитикия ждала его, охраняя свои сундуки, полные, как теперь понимал Илия, несметных сокровищ. На исходе дня он возвращался с едой для них обоих, чувствуя себя древним охотником, кормильцем племени, героем историй, рассказанных Синклитикей.
Потом они сидели в вечерних сумерках и смотрели на купола церквей, золото которых, многократно отраженное от осенней листвы лучами заходящего солнца, насыщало воздух золотистым туманом. Должно быть, так же сияло небо над империей ацтеков. И думал Илия: «Вот он какой, золотой век». Осенний свет удлинял эти блаженные дни, ветер шуршал опавшими листьями и швырял их в непредсказуемых направлениях. Они исполняли какой-то странный танец, порывистый и угловатый, и Илие хотелось присоединиться к ним и танцевать среди них, размахивая костылями...
(продолжение следует)