Дельфин

ДЕЛЬФИН.


Временем этим Дельфин восходит, блистая над морем,
И поднимает свой лик, выйдя из отчих глубин.
Овидий.

Они лежали рядом на нагревшемся за день песке и смотрели в темное небо.
– Гляди, это Дельфин, – указывая на мерцающий вдали ромбик из звёзд, сказал отец.
– Дельфин, – вглядываясь в вызвездивший небосклон, повторила дочка. – Такой маленький?
– Да, небольшой, знаешь, это грозный Бог морей и океанов Посейдон поместил дельфина на небо, за то, что его возлюбленную Амфитриту найти помог. Дельфины очень умные и добрые, несправедливо их рыбами называют, какая тут рыба, если глаза человечьи.
Девочка затаила дыхание, знала, без сказки не обойдётся, отец часто придумывал для неё захватывающие истории, а она обожала их слушать, жадно впитывая каждое слово. Их обуяла волшебная тишина, нарушаемая лишь размеренными шепотками волн, лениво лижущих песчаный берег.
– Дельфин и мне помог с любовью встретиться, – помолчав немного,  начал отец,  глаза его малышки точно звёздочки засверкали в полутьме, – пока я не был женат, часто ходил на рыбалку. Однажды моя лодка попала в шторм и перевернулась. Я долго барахтался в воде, пытался выплыть, только куда там, тьма хоть глаз коли, ветер воду в лицо пригоршнями бросает, где находится берег, понять не могу. Так понемногу выдохся и смирился даже, что сейчас утону, всё равно утону ведь, что я один  против рассерженного моря сделать могу. Только подумал, как что-то скользкое подо мной проплыло, одни раз, потом ещё. Думал, пригрезилось. Ан нет, прямо перед лицом дельфин из воды поднялся, стал на хвост, потрещал что-то на своём языке и опять под меня заныривает. Тут я сообразил за плавник ухватиться, а после ничего не помню, верно, сознание потерял. Только знаешь, кого я увидел, когда очнулся.
– Дельфина?
– Нет, не дельфина, – заулыбался отец, – маму твою, такое милое испуганное личико. Она меня на берегу нашла. Это потом я узнал, что там неподалёку секретная военная база была, где дельфинов дрессировали, состарившихся животных в море отпускали. Видимо один из них на меня и наткнулся.
– Значит, это дельфин вас с мамой познакомил?
– Выходит, что так.
– А потом ты его видел?
– Не знаю, других видел много. Они же все на одно лицо. Или вот как сейчас, на небе разглядывал. Если задуматься, он ведь не только меня спас, а и тебе жизнь подарил и получается, что ты у нас ни кто иная, как самая настоящая принцесса дельфиньего царства. У тебя и корона есть, только из скромности ты прячешь её на небе, смотри, – он показал дочери яркую корону из звёздочек.
– Я тоже на дельфина посмотреть хочу.
– Вот вернёмся, отвезу тебя в дельфинариум.
Девочка и отец лежали на песке, всматриваясь в небесного дельфина. Он вдруг ожил, махнул хвостом и стал приближаться, кружа между звёздами, точно вальсируя, то опускаясь вниз, то забираясь выше. Казалось вот – вот дотянешься рукой, но ловкий дельфин увернулся и спрятался в звёздных морях, а после спустился, позвал за собой в неведомую синюю даль. Отец повернулся, глаза дочери были закрыты, она улыбалась во сне. Он поднял малышку на руки и унёс в палатку.

Её нашли в  квартире, на последнем этаже невзрачного четырёхэтажного дома. Младенец уже вторые сутки беспрерывно кричал, а была суббота, шаббат, когда правоверному еврею работать запрещается, даже включать электричество считается грехом и потому они используют специальное реле, зажигающее и выключающее свет по часам. А ещё не курят, потому как опять же огонь, не ездят на машинах, разве что какой-нибудь гой вежливо повернёт для них ключ зажигания, ведь гои  безбожники, и в этот священный день им можно всё.
Уставшие от шума соседи не сразу поскреблись в её дверь, сначала решили позвонить, но телефона хозяйки не оказалось ни у одного из них, а справочная, опять же по причине шаббата, не работала. Ребёнок надрывался всё громче, у застывших на лестнице репатриантов из самых разных уголков мира возникали всё более жуткие предположения, они торопились высказать их друг другу на кривом неправильном иврите – единственном здесь языке, который худо-бедно понимали все сгрудившиеся на узкой лестнице, взволнованные люди.
Под одной крышей умудрялись сосуществовать семья из Румынии, мать-одиночка из России, ортодоксы из Марокко и целый род из Эфиопии –  этих тихих, неприметных, если не считать цвета кожи людей в количестве восемнадцати человек, ютящихся в одной, источающей странные терпкие запахи трёхкомнатной квартире, трудно было назвать обычной семьёй. Только молодая пара из Молдавии отсутствовала  на этом странном собрании жильцов. И тогда, ответственный за подержание порядка на лестничной площадке, уставши тарабанить в запертую дверь первым предложил позвонить куда надо. Ведь там ребёнок, скорее всего один, и пусть полиция выясняет куда подевалась мамаша. На том и порешили. Звонить доверили пожилому марокканцу Эли, ведь он был здесь единственным «цабаром», «кактусом» – то есть родился в Израиле, и иврит являлся для него родным.
Вскоре машина с мигалками втиснулась во двор. Встречать блюстителей порядка вызвался всё тот же Эли, будучи пенсионером, ему уже давно не приходилось оказываться в центре всеобщего внимания. Выпятив грудь, он чинно сопроводил прибывших полисменов мимо расступившихся притихших соседей, картинным взмахом руки указал на дверь и замер. Тишина. Молчание продлилось несколько минут. Жильцы стали растерянно переглядываться и пожимать плечами, некоторые из них, дабы снять с себя ответственность за ложный вызов, смущённо попятились к краю лестницы.
Расписавший  суть происходящего долговязому лейтенанту по пути к злосчастной квартире коротышка Эли разом сник и почесал в затылке, стараясь незаметно забраться пальцами под приколотую невидимками к стремительно разраставшейся лысине цветную вязаную кипу. Но тут невидимый ребёнок вновь закатился в отчаянной истерике.
Полицейский заученной  репликой воззвал к молчащей двери и постучался. Реакции не последовало. Тогда он подал знак своему молодому коллеге, тот  коротко кивнул и легкими прыжками спустился в машину.
Все снова замерли. Несмотря на невыносимую жару и спёртый воздух тесного подъезда, никто из жильцов не сделал попытки удалиться. Только тучная женщина, та, что из России обмахивала раскрасневшееся лицо бумажным веером. Спустя несколько липких минут за дверью, перекрывая голос ребёнка, послышалась музыка.
« Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь»… – зазвучал хриплый голос Николая Караченцова и слова, понятные здесь немногим слова Вознесенского. Мелодия повторилась несколько раз подряд, стихла, и тут же ожила рация лейтенанта, по всей видимости, старшего из группы:
– Алон, мобильный не отвечает.
– Я знаю, – ответствовал лейтинант, – телефон в квартире, вызывай, –  и, оборачиваясь к сгрудившимся соседям, – прошу всех спускаться во двор, сержант Борко возьмёт у вас показания. Не толпитесь здесь, пожалуйста, нам надо работать.
Люди молча, повиновались и когда на лестнице затихли последние шаги шаркающих по пыльному бетону домашних туфель пенсионера Эли, полицейский, форменная рубашка которого, от невыносимого под раскалившейся крышей жара успела прилипнуть к спине, бумажной салфеткой  утерев со лба градины выступившего пота, сделал последнюю попытку достучаться. Дверной звонок не работал, он убедился в этом, как только впустую нажал на кнопку.  Оставалась хрупкая надежда, что переполошившая весь дом мамочка, попросту крепко уснула, в таком случае нечего пожарников впустую гонять, мало, что его ребят от десерта оторвали. Но дверь, не считая продолжавшего кричать младенца, оставалась немой. Вот ведь дежурство выдалось, врагу не пожелаешь. Одному Богу известно, сколько придётся здесь торчать, чашечка любовно заваренного крепкого арабского кофе безнадёжно остынет к его возвращению. Он даже запах напитка ощутил и, мысленно выругавшись, оперся спиной на лестничное ограждение.
Рассказавшие немногое, что знали о проживающей на последнем этаже молодой женщине соседи остались во дворе. Когда грузовик пожарной службы пристроился возле тротуара, к ним уже подтягивались любопытствующие со всех окрестных улиц. Люди опасливо озирались, отыскивали знакомые лица и задавали один и тот же вопрос, получив разъяснения, некоторые из них уходили. Раз это не происки террористов и под и дом не заложена взрывчатка, лучше отдохнуть под кондиционером, чем париться тут на солнцепёке в ожидании неизвестно чего. Но большинство оставалось досмотреть шоу до конца, не каждый день в их затрапезном районе случалось нечто подобное. От взламываемой двери слышались глухие удары, визг работающей пилы и приглушенные переговоры по рации. Чуть погодя во двор  с диким воем, въехала скорая помощь, из нее под прокатившийся в толпе вздох выбрались санитары с носилками и устремились вверх по лестнице. В окнах показались удивлённые лица, игравшие на дороге дети побросали игрушки и сбились в кучку, точно испуганные воробьи. Ожидание затягивалось, минуты плавились, прозрачным маревом дрожали в воздухе. Некоторые тихо переговаривались на разных языках. В конце концов, сверху снесли всё те же носилки, только накрытые простыней, под которой угадывались очертания человеческого тела. Разномастная толпа ахнула в один голос.  Следом лейтенант  Алон вынес на руках и ничего не понимающего младенца, жадно присосавшегося к бутылочке с водой. Процессия скрылась в развёрстом чреве  машины скорой помощи, а пожарники, сгрузив инструментарий, убралась восвояси, разговоры сразу стали громче:
– Вы представляете, её убили, – замахал Эли непропорционально длинными руками, – убийство в нашем районе, вот до чего мы докатились с этой русской репатриацией, ведь все, как на подбор воры и проститутки. Навезли сюда, не пойми кого, и рады, мол, так в Торе написано, а нам «цабрам» расхлёбывать. Где это видано было ещё лет десять тому назад!
Ему согласно кивали, стоящие неподалёку от эпицентра и ни слова, не разобравшие приезжие из постсоветского пространства, кивали тоже. Те же, кто понял, куда клонит возмущённый пенсионер, поспешили ретироваться домой. Погромы на почве межнациональной ненависти случались не так уж и редко. Лучше уж не патриотами, но, как говорится с целой рожей быть.
А Эли всё распалялся, плавно перешёл к влетевшим до небес ценам на недвижимость, непосильным налогам и уже через это добрался до пожиравшей страну коррупции и тотальному осуждению правительства.
Оставленный  в машине Борко, опасаясь стихийного митинга,  поначалу навострил уши, а после расслабился и даже закурил, пока Алон с его вторым помощником обшаривали осиротевшую квартиру и составляли отчёт. Признаков насильственной смерти на теле женщины не обнаружили, а потому экспертную группу тревожить не стали. Несмотря на чистые руки умершей, Алон предположил передоз, или суицид, на табуретке рядом с распростёртым диваном стоял пустой стакан с остатками желтоватой жидкости, его забрали на анализ. Больше, кроме  выстроившейся на горке коллекции фигурок дельфинов, ничего интересного в квартире не нашли.
Толпа постепенно редела, вместе с тем угас и пыл пенсионера. Двор очистился. Жизнь, на удивление быстро вернувшись в прежнюю колею, потекла своим чередом. Правда, этому факту, опечатавший квартиру лейтенант Алон ничуть не удивился. Был человек, нет человека. Муравейник продолжает гудеть. А заплутавшему дельфину совершенно нечего делать в муравейнике.



Её звали Малка, если переводить с иврита – Королева. До этого у нас в бутике в постоянных клиентах ходила другая Малка, владелица известной туристической фирмы она покупала одежду охапками и без примерки. Всё, что мы с моей напарницей вздумали ей предложить, неумолимо свешивалось на руку и приносилось на кассу. В любой, даже самый плохой по части продаж день, стоило ей появиться на пороге магазина, мы стремглав бросались к спасительнице. Заводили разговоры ни о чём, обязательно отвешивая ей парочку отборных комплиментов и наперебой показывая новые поступления. Четверть часа без особых уговоров и дневная выработка выполнена с лихвой. Собственно, так всё и происходило до тех самых пор, пока Малка вдруг не исчезла из поля зрения, а позвонить ей  и спросить, что случилось, возможности не было. Несмотря на то, что женщина всегда была учтивой и любила поболтать о том, о сём на короткой ноге, оставить номер своего мобильного она отказалась, сославшись на то, что и без специального приглашения навещает нас чуть не каждую неделю. Нам оставалось теряться в догадках, может умудрились обидеть чем, или заболела, ведь золотой клиентке уже за шестьдесят, а может и вовсе… На этом предположений мы с напарницей замолкали и опускали глаза в пол.
– Что ж, –  разводила руками Света, – такова селява, все там будем, –  и грустно вздыхала.
– И большие деньги не помогли, – эхом добавляла я.
Зная Малку, её любовь к покупкам разного рода тряпок и украшений через год после её таинственного исчезновения мы и предположить не могли ничего другого.
И вот однажды на пороге магазина появилась Малка, другая Малка, сейчас поймете, отчего я их сравниваю. В ядовито - розовом цвете обезумевшего маркера спортивном костюме и не уступающих ему в яркости салатных кроссовках. Приземистая фигура, эдакий бочонок без единой выдающейся части. Грудь на манер новогодней ёлки  увешана грудой золотых цепочек. Женщина вошла в дверь и остановилась, явно раздумывая, стоит ли окликнуть продавца. Это позволило мне за доли секунды до того, как я произнесла короткое приветствие и привычно улыбнулась незнакомке, приглядеться к ней внимательнее. Не думайте, что из праздного любопытства, это профессиональное качество по внешнему виду определить возможный объём кошелька, а так же прикинуть, какие фасоны из нашей коллекции могут понравиться новой посетительнице. Света ещё не пришла на смену, поэтому  я была одна.
Дряхлеющая кожа лица пришелицы, контрастировала с окрашенными самой чёрной из всех красок для волос коротко остриженными волосами и несуразно широкими бровями. Как потом выразилась Света, эти брови явно подводили углём, хотя позже выяснилось, что имел место новомодный татуаж. Её глаза, видит Бог, я и сейчас не могу себе представить их формы и цвета, однако хорошо запомнила ресницы, чёрным карандашом, нарисованные на верхних веках и бирюзовые стрелки шириной миллиметров в пять, ниже шел невыразительный нос и бесформенные, но крупные малиновые губы.
Она живо напомнила мне перенёсшую тиф матрёшку, но я сдержала усмешку – уважение к клиенту превыше всего.
Женщина в ответ на приветствие поинтересовалась, имеется ли в её размере представленный в витрине брючный костюм. Вместо ответа я подошла к полке, вынула из аккуратных стопок нужные размеры и протянула ей, вызнав между делом, желает ли она подобрать к жакету сногсшибательную кофточку. Через мгновенье весь комплект был в её руках. Она оценила мою проворность,  добавив, что померяет обнову дома, положила вещи на кассу и потянулась в сумку за кошельком. Не тут-то было, я показала ещё один костюм, теперь уже с юбкой:
– Ты думаешь, что юбка мне пойдёт? – с явным сомнением в хрипловатом голосе, спросила женщина.
– Ещё как! Примерь, сама увидишь. Романтический стиль нынче в моде, ты даже не представляешь, какая будешь в нём лёгкая и сияющая, – не сбивая градус убедительности, проворковала я.
Окинув меня цепким  взглядом, и явно удовлетворившись картинкой, она кивнула:
– Меня зовут Малка, – широко улыбнувшись выбеленными зубами, представилась она.
Я поняла, что прошла тест на пригодность. После этого, как и следовало быть, её гардероб пополнился ещё несколькими нарядами. Она расплатилась и очень довольная с тремя полными пакетами выпорхнула из магазина, добавив, что обязательно придёт ещё.
Когда на работу пришла Светлана и я, хвастаясь продажей, описала ей новую Малку, она улыбнулась и своим глубоким, проникающим под кожу голосом сказала:
– Малка умерла. Да здравствует Малка!
Нового визита королевы пришлось ждать недолго. На этот раз она с порога, точно старой знакомой, махнула мне рукой и была более разговорчивой, остановившись на политике и всячески превознося успешную во всех отношениях Америку, где ей приходилось бывать не раз и не два. Я же напротив высказала своё нелестное суждение по поводу этой страны, догадалась, что если стану ей поддакивать, Малка быстро потеряет ко мне всякий интерес. Диспут затянулся на час, при этом каждая умудрилась остаться при своём мнении и, что главное, не в обиде.
Операция «лёгкая продажа» и на этот раз прошла успешно. Малка очень скоро стала постоянной клиенткой, однако, несмотря на покупки, после я никогда не видела её в нашей одежде. Поразмыслив, я пришла к выводу, что женщина, прежде всего, нашла в моём лице интересного собеседника, а покупала скорее из вежливости. Несколько раз она звала меня в кафе, пообщаться в неофициальной обстановке, но я отказалась, сообразив, что могу променять на угощение заполнившие кассу кругленькие суммы. Заказать что-нибудь вкусное, если захотелось и для меня здесь не проблема, а вот зарплата во многом зависит от выработки. Малка опять не обиделась, думаю, она поняла и сказала  с улыбкой:
– И кто говорит, что все русские женщины –  проститутки. Мать за чашку кофе продадут.
–  Это говорят те, кто ничего о нас не знает, – ответно улыбнулась я, – хотя и проститутки среди русских имеют место быть.
– А что марокканок нет? – всплеснула она руками, после чего мы вместе рассмеялись.
Однажды Малка пришла ко мне в сопровождении худой невзрачной девушки, больше походившей на тень, чем на живого человека. Ссутулившиеся плечи, впалые щёки и ни грамма косметики на лице. Образ размытый, точно акварели Моне. Мне запомнились тонкая цепочка с кулоном в виде объёмного дельфина и взгляд, блуждающий, словно ищущий за какую бы соломинку уцепиться. Пока девушка, которую я по ошибке приняла за родственницу, или скажем, невестку, робко прикасалась к развешанным повсюду вещам, Малка, улучив минутку, шепнула мне, что надо бы приодеть сиротку, она тоже русская и здесь совсем одна, теперь вот ещё в положении, а значит, скоро начнёт поправляться.
– Лика работает у меня, убирает в доме, – упреждая вопросы, заговорщическим тоном добавила женщина, –  представляешь, там, на родине у неё очень состоятельные родители, только помогать девочке не хотят. Думают, так она скорее вернётся домой. Им невдомёк, что девочка от их развода сбежала, вынести не могла расставания родителей. Я  ей помогаю, а потому будь добра, обслужи, как положено, я оплачу всё, что она выберет.
Я подошла к девушке и принялась предлагать ей все возможные одеяния из тех, что посвободней и лучше скрывают живот. Девушка вскользь взглянула на Малку и, выбрав из предложенного ассортимента одно единственное платье направилась в примерочную. Не знаю, что заставило меня внутренне сжаться. Её взгляд вовсе не был тяжёлым, или озлобленным, скорее он был прозрачным, так глубокой ночью смотрит на человека Луна.
Платье сидело на девушке из рук вон плохо, бесформенным мешком, но не успела я вставить хоть слово:
–  Мне нравится, – без всякого выражения сказала Лика, – Малка, платье, наверное, дорогое.
–  Об этом не беспокойся, –  встрепенулась Малка, –  хочешь выбрать ещё одежду?
–  Мне хватит, спасибо, –  отрезала девушка, сутулясь сильнее прежнего.
Выходя с работы, я видела их сидящими в соседнем кафе и оживлённо беседующими. У Малки появилось новое увлечение, и потому она не появлялась в наших краях довольно долго.
Пришла примерно через полгода в чёрном глухом платье без косметики и килограмма украшений. От неожиданно строгого наряда в глазах не рябило, а потому я узнала её  не сразу.
– У тебя что-то случилось? – осторожно поинтересовалась я. 
– Ты не читала сегодняшнюю газету!? – удивилась она, (явно была уверена, что столь подкованная в политическом плане женщина, просто обязана ежедневно просматривать газеты, вопреки её пониманию я не читала прессу вовсе).
– Не успела ещё, – не стала я разочаровывать Малку.
– Она умерла, – её голос надломился на полуслове.
– Кто?
– Лика, ты помнишь, молоденькая девушка, что я приводила с собой. Сегодня об этом написали все газеты,  – женщина, будто подавляя крик ужаса, прикрыла рот ладонью, её глаза расширились.
– Её убили?
Малка замахала на меня руками и попросила составить ей компанию в кафе. Я кивнула Свете, какие тут принципы, когда человеку плохо и необходимо выговориться. Малка не ела вовсе, я заказала только кофе, и то из вежливости. Поминутно сбивающимся голосом, она поведала мне как Лику обнаружили соседи.
– Представляешь, в полиции сначала подумали, что она наркоманка, а ведь она от рака умерла, метастазы в кости пошли.
– Она не знала, что больна? – пришла моя очередь удивляться.
– Знала, у неё на спине давненько было пятно, здесь определили рак кожи, но сказали, пока не растёт, ничего предпринимать не стоит. Оно и не росло… на поверхности. Эксперты сказали, что причиной столь быстрого развития опухоли стала беременность, она дала толчок, а этот чёртов маклер, отец ребёнка, даже видеть малыша не хотел.
– Он был женат?
– Он и сейчас женат, да только Лика узнала об этом в последнюю очередь, скрыла от властей, кто отец, естественно, по его же просьбе. Он алименты платить не хотел. – Женщина замолчала, вынула из сумочки платок, только потом продолжила, понизив голос до шепота,  – Лика со странностями была, рассказывала мне, что их познакомил дельфин, и потому всё будет хорошо.
– В Эйлате  познакомились?
– Нет, здесь прямо в подъезде её дома. Она с крыши спускалась, часто ходила туда на звёзды смотреть, вот тебе ещё одна странность, а Леонид как раз поинтересоваться пришел, не сдаётся ли здесь квартира. Только каким боком она сюда дельфина прицепила, я даже предположить не могу. Лика вообще помешана на дельфинах, у неё дома целая коллекция, и картинки и пазлы и фигурки, работала тяжело, а ползарплаты на них спускала, ровно в море среди дельфинов жила.
Действительно, откуда Малке было знать, что и на небе можно увидеть дельфина. Я в детстве увлекалась астрономией, стоило припомнить симпатичный кулон на шее Лики, и моя фантазия дорисовала картинку знакомства. Видимо в детстве у девушки была какая-то история, накрепко привязавшая её к дельфинам.
Мне самой пришлось, обдирая душу до крови,  из детского сказочного мира  продираться во взрослую реальную жизнь, а потому понять Лику было нетрудно, жаль, что пришлось понимать только после её внезапной смерти. Конечно, после рандеву с дельфином, увидев Лёню у своего порога, она решила, что это знак свыше, да ещё сразу обратил на неё внимание... Лика не могла знать только одного, подобные Лёне парни моментально высчитывают лёгкую добычу, едва выпорхнувшая из материнского гнезда мечтательная Лика являлась ею без сомнения. Тем более девушка в  стране одна, в случае чего, даже морду набить воздыхателю некому.
– Я звонила ему, сказать, что Лики больше нет, – Малка задохнулась словами, приложила к лицу заготовленный платок, слёзы потекли из её глаз неуправляемыми ручейками, – а он, подлец, сначала сказал, что не знает никакой Лики. Тогда я пригрозила ему принудительной экспертизой на отцовство, в этом случае ребёнка автоматом отдадут ему, а у него своих двое, так что теперь он как миленький будет платить за перевозку тела Лики на родину и за оформление документов. А иначе устрою ему горячую встречу с несостоявшейся тёщей.
Затем Малка, поминутно прерываясь и всхлипывая поведала мне, что мама девушки скоро будет здесь, хочет похоронить дочь в родной земле и внука домой забрать, ей пришлось переводчика платного брать, чтобы общаться по телефону, ведь она и слова на русском не понимает. Она в последний раз утерла слёзы, обмахнулась платочком, и, взглянув на часы, попросила меня удалиться:
– Лёня сейчас сюда придёт, у нас назначена встреча.
Я вернулась в магазин. Тотчас в дверях торгового центра  появился Лёня, я разгадала его по расхлябанной походке и чуть примятому серому костюму, в каких здесь часто ходят риэлторы. Худой и невзрачный, с козлиной бородкой  под Линкольна и бегающим взглядом, он шел, опасливо озираясь по сторонам, точно боялся слежки. Слежка  велась, только вот чьи глаза пристально наблюдали за ним из-за витринного стекла, он и представить себе не мог. Я вовсе не удивилась, когда о столик, за которым сидела Малка, брякнули ключи от новенького «мерседеса». В магазин уже входили другие покупательницы. Пришлось отвлечься, возвращать на лицо приветливую улыбку и приниматься за работу.
Со временем происшествие с Ликой стало стираться из памяти. В нашем бутике, уж поверьте, у каждой  покупательницы за плечами  свой мешок с неурядицами, и она, принимая продавцов за случайных попутчиков, спешит вывалить на них всё это «богатство». Таков уж удел продавца, не войдёшь в доверие, не зацепишь за живое, не расспросишь  – не продашь.
Но я отвлеклась. Малка выросла передо мной, точно чёртик из табакерки,  спустя несколько месяцев, отвела меня в сторону, и поспешила сообщить, что была на Украине, ездила проведать малыша.
– Родители Лики ради внука сошлись, –  скороговоркой затараторила она, – мальчик такой хорошенький. У них там не дом, а настоящий дворец с лифтом, витыми решётками на окнах ручной работы, в гараже четыре машины, личный водитель, прислуга, а сад... какой сад. Я даже представить себе не могла подобной роскоши, очень хорошо отдохнула, только знаешь, что обидно.
Я подняла на женщину вопросительный взгляд.
– Я на их дочь столько денег потратила, оплатила перевозку тела и оформление документов, и никто вернуть не предложил, а когда я намекнула, что долг платежом красен, они сделали вид, что не поняли. – Королева запамятовала, что сказала мне о том, кто будет платить за всё это. Я  не сомневалась, что заплатил, надо думать с процентами. –  Подарили мне статуэтку дельфина на следующий день, и всё, я же в три раза их беднее, – её непритворному возмущению не было предела.
Пока нарисованная моим воображением мать Тереза растворялась в воздухе, я не могла отвести глаз от нарисованных на веках ресниц, потом глянула на губы и вспомнила сколько раз, картинно оплакивая Лику, она прикасалась к ним ладонью. Подумалось, что в довершение образа не хватает лишь пластиковых бутафорских клыков, из тех, что дети одевают на Пурим.
Я согласно кивнула Малке – уважение к клиенту превыше всего.

Море бурлило, вздымаясь высокими пенными валами, небеса разверзлись и хлёсткими плетьми дождя поливали упрямо плывущего к берегу  дельфина. Он нёс на спине бездвижного человека, тяжёлое тело мешало вдыхать воздух, то и дело сползало в воду. Дельфина научили спасать утопающих и он обязан был делать свою работу. У него получилось, как получалось и много раз до этого.
Дельфин подарил человеку жизнь. Разве могло знать животное, что ничто в этом мире нельзя подарить бесплатно. Если не платит этот, расплатится кто-нибудь другой. Дельфин – другой, ему нечего делать в людском муравейнике. Правильно, суровый бог Посейдон поселил его на небо. Там же прячется и корона маленькой дельфиньей принцессы.

  Гой – в обиходе, не иудей, иноверец.
  Эйлат – курорт на Красном море известный своим Дельфиньим рифом.
  Пурим - Иудейский праздник, на который принято переодеваться в карнавальные костюмы.