Переворот

Завтрак закончился ровно в полдень. С боем часов графиня поставила недопитую чашку чая на блюдце и поднялась из-за стола.
- Мы идём на террасу – молвила она подбежавшей прислуге, совсем молодой ещё девушке.
- Да, мадам – кивнула та головой, поспешив подставить руку, на которую тяжело оперлась графиня.
Они медленно вышли из трапезной залы и оказались в широком коридоре. Здесь, как и везде, паркет был покрыт  причудливой вязью рисунка. В больших залах смысл изображения терялся: там он был сокрыт  коврами. Но здесь ковра не было, и, хорошо присмотревшись,  в сложном узоре можно было распознать проступающий сквозь лак фамильный герб графства. 
Стук старомодных каблуков смешался с цоканьем лёгких туфелек, отскочил от пола и заметался между стенами, что были украшены вдохновенно выписанными батальными сценами.  Здесь были запечатлены многие громкие битвы прошлого, и в каждой из них, в самом пекле кровавой сечи,  среди сражающихся людей легко узнавались ожесточённые лица  её - графини - предков. 
А в самом конце коридора, уже перед дверью в оранжерею, висел небольшой портрет  молодой женщины. На коленях у женщины играл со стебельком гвоздики маленький ребёнок.
Этим ребёнком когда-то была она. 
С тех пор, как портрет повесили здесь, прошло почти семьдесят  лет…
Коридор остался позади, девушка распахнула перед графиней дверь, и запах свежести окутал их. Растения со всего мира были собраны в этой громадной оранжерее, а воздух - пропитан неповторимым ароматом, что славился далеко за пределами графства. Аромат здесь был не только благоуханным, но и целебным. Даже из других стран съезжались сюда страждущие, в надежде  обрести исцеление. Они дневали и ночевали у ворот имения, но внутрь их не пускали. Чести побывать в оранжерее лично, удостаивались лишь сильные мира сего.
Правда, с недавнего времени, здесь стали шнырять какие-то подозрительные личности. Почти всегда – разные. Кто они такие – графине было неведомо. Иногда она видела их через витражные стёкла, несколько раз врывалась в оранжерею, но незнакомцы, как правило, успевали исчезнуть раньше, чем графиня их настигала. Лишь пару раз она сталкивалась с ними нос к носу, однако в ответ на её гневные вопросы, пришельцы бормотали что-то бессвязное и быстро ретировались, что окончательно выводило графиню из себя. Графиня подозревала, что подлец - управляющий тайком начал пускать сюда больных, собирая с них деньги. Увы, она ничего не могла с этим поделать. С того самого момента, как осознала, что её обычный ежегодный выезд в летнюю резиденцию превратился в заточение.
Она поняла это не сразу. Поначалу всё шло так же, как и всегда, лишь её старой прислуги не было на месте. Новые люди, приторные улыбки…  Через какое-то время графиня потребовала выезд – и не смогла получить желаемого. Под разными предлогами ей вежливо отказывали. В первый день – сломалась карета, в другой – разрыли дорогу, в третий – заболел кучер… Уже тогда она заподозрила неладное, и отправила в город крестницу, что находилась при ней неотлучно. Крестница не вернулась.
Из обрывков разговоров, оброненных слугами намёков, графиня постепенно начала понимать, что в её отсутствие столице произошёл тщательно подготовленный переворот. Вероятно, бунтовщики понимали: стоит кому-то узнать правду о случившемся – и никакое чудо не спасёт их. Потому и ждали, пока графиня уедет. Чтобы не насилием, но подлостью захватить власть. А затем объявить всем, что графине нездоровится, и до выздоровления она будет находиться в загородном именье. Это ни у кого не вызвало вопросов, ведь в именье была целительная оранжерея. Однако графиня была убеждена, что выздоровления-то ей как раз и не видать.
Пару раз ей пытались подсунуть какие-то капсулы, якобы для её же здоровья. Она выбросила их. Но кто знает, не подливают ли они что-то в питьё, не подмешивают ли в еду? Графиня подозревала, что подмешивают.
Почти сразу, как она переехала сюда, её стали посещать странные видения. Графиня не подавала виду, никому  о них не рассказывала, но видения повторялись. Вернее – видение.  К ней приходил человек,  который не должен был приходить. Не мог приходить. И каждый раз её сердце разрывалось от боли. Настолько сильно, что графиня была уверена: когда-то оно разорвётся окончательно.  А если не разорвётся – то пройдёт ещё немного времени, её тюремщики уверятся, что о ней забыли, и тогда… Пока они не решаются, медлят, присматриваются к ней, ждут от неё какого-то противодействия, чтобы сейчас же впасть в ярость и подавить его. Они все ожидают, чтобы ситуация обострилась, и чтобы повод подала она, графиня.
Обострение…  Они все ждут его, желают его. Это слово – как пароль, оно так и порхает на устах челяди. Но они не получат желаемого – графиня достаточно умна, чтобы пока не показывать своей осведомлённости. 
В тот вечер, когда графиня осознала, что жизнь её в опасности, она отправила всех почтовых голубей в соседние графства. Ни один из них не вернулся. Управляющий не зря любил соколиную охоту. 
Он был приставлен к ней её «попечителями», ему был вручён контроль над делами имения, и она в равной мере ненавидела и опасалась его.
Их было много – людей, которых она теперь ненавидела – заточивших её здесь, лишивших её возможности править, заботиться, строить, вершить… Но он – был ближе всех. Всегда в хорошем настроении, маленький, пухлый, прикидывающийся простачком и оттого – ещё более опасный. Весь дом был наводнен его шпионами, её окружение ежедневно менялось, чтоб она не успела договориться, упросить подать знак…
Но он плохо её знал. Пока у графини ещё было немного времени. Она не знала сколько, но была настроена бороться до последнего, использовать любую представившуюся возможность. Дворцовые интриги – это, всё же, предмет, которым она владела на «отлично». И не выскочке-управляющему с ней в этом искусстве тягаться!

Они прошли оранжерею, и девушка помогла графине подняться на ступеньку, ведущую на великолепную террасу, что горизонтальным полумесяцем нависала над подступавшим прямо к зданию лесом.  Мраморные плиты, по которым они теперь шли, кое-где потрескались, белизна статуй потускнела, но графиня не требовала привести здесь всё в первозданное состояние. Напротив. Эти видимые проявления времени вполне гармонировали с теми проявлениями, которые она ощущала на себе самой. Девушка помогла графине присесть на широкую скамью и застыла, ожидая дальнейших распоряжений.
«Раньше я, скорее всего, приказала бы её выпороть за то, что она забыла сделать книксен, но сейчас не время…» - подумала графиня и внимательно посмотрела на девушку, что стояла пред нею.
Ей было не больше восемнадцати, хорошо сложена, пусть невысокого роста, но стройна и изящна. Совсем не похожа на тех краснощёких упитанных девиц, которых приставляли к ней обычно. Лицом девушка была ещё совсем ребёнок, но опытному взгляду было открыто: не пройдёт и трёх лет, как красота её расцветёт, подобно дикому эдельвейсу. Лишь одно портило её – уродливый шрам на щеке. Возможно, это и есть тот шанс, который посылал ей Господь. Не воспользоваться им – было бы верхом безрассудства.
- Как тебя зовут, дитя моё? – начала партию графиня.
- Мария – ответила девушка.
- Графиня…
- Да, простите. Мария, графиня.
- Итак, Мария… Расскажи мне о себе.
- Что же вас интересует, графиня?
- Начни с родителей. Кто они?
- Отец мой – садовник. Матушки – давно нет.
- И каково это, расти без матери?
- Тяжело, графиня. Зато я с детства научилась вести хозяйство.
- И отец любит тебя?
- Да, мадам. Он души во мне не чает. После смерти матушки он совсем было опустил руки, начал пить, буянил, даже бил меня… - Мария коснулась рукой шрама. -  Но теперь – он уже совсем не пьёт. Он снова стал таким, как прежде и очень сожалеет о том, что было.  А когда он смотрит на меня, то глаза его молодеют.
- Это хорошо. Ты выросла здесь, в имении? 
- Да, графиня. Наш дом совсем близко, за излучиной реки. С самого детства я бегала сюда к отцу, помогала ему, возилась с саженцами. Знаете, это очень интересно, сажать деревья. Видеть, как они, ещё недавно совсем тонкие, постепенно крепнут, становятся высокими и сильными…
- Наверняка, это весьма интересно и поучительно – согласилась графиня. – А сильна ли ты в рукоделии?
-  Ну конечно! – воскликнула Мария. – Пока матушка была жива, она научила меня вязанию и вышивке. Я могу и бисером, и лентами. Вот, взгляните – девушка приподняла край своего передника – это я сама сделала!
Графиня с любопытством осмотрела передник.
- Чудесная работа – заключила она. – Что ж, дитя моё, всё это весьма похвально. Впрочем, почему дитя? Ты уже не совсем дитя. А, вернее сказать – совсем не дитя. Хозяйка, мастерица, рукодельница… И, при всём этом – милая девушка! Я бы даже сказала – красивая. Нашёлся ли уже тот счастливчик, с которым ты решилась связать свою судьбу?
- Ещё нет, графиня – улыбнулась девушка.
- Но ведь ты была уже с кем-то…? Ты понимаешь, о чём я говорю?
- Ну что вы, мадам – зарделась Мария. - Девушке из бедной семьи нужно быть осмотрительной. Добродетель – единственное сокровище, которое у неё есть.
- Ещё несколько лет – и твоё сокровище никому не будет нужно! – отрезала графиня.  С твоей внешностью и любовью к работе, ты могла бы составить желанную партию любому парню. Лишь одно может помешать тебе. Это шрам…
Девушка невольно прикрыла шрам ладошкой.
- Но ведь всё можно исправить… Наши целители могут помочь тебе убрать его…
- Ах, графиня. Это так дорого стоит.
- Я знаю. Однако, если ты мне окажешь одну услугу… Совсем незначительную… Я щедро вознагражу тебя! Ты знаешь, что это такое?
Графиня потянула за цепочку, и в лучах солнца блеснул дивной красоты крест, выполненный из пяти огромных рубинов, окаймлённых россыпью мелких бриллиантов.
Глаза Марии затянулись туманной дымкой.
- Да, графиня – прошептала она.
- Ещё бы ты не знала. Этот крест подарил моей прабабушке король Франции, в день их помолвки. И ты получишь его, если передашь в соседнее графство вот эту записку.
Она протянула девушке аккуратно сложенный клочок бумаги.
Мария чуть помедлила, потом кивнула и сунула письмо в карман передника.
- Надёжней… - молвила графиня.
Мария вынула записку и перепрятала его на высокой груди.
- Теперь иди.
Девушка переступила с ноги на ногу.
- Ах, да. Тебе, верно, нельзя оставлять меня одну. Так?
Мария покраснела.
- Наш управляющий, верно, считает, что я могу перемахнуть через перила, пролететь вниз с десяток ярдов, и затеряться среди деревьев. В моём-то возрасте. Ну, разве это не смешно?
Девушка потупила взор.
- Ладно. Ты обучена грамоте?
- Да, графиня.
- Ты определённо осчастливишь какого-нибудь мужлана! А может – и не мужлана… Возьми-ка, почитай мне из Горация.
Графиня протянула Марии томик с «Одами», выбрав его из стопки книг, лежащих тут же на скамье.
Отодвинув книги, девушка присела сбоку и принялась читать.
Графине нравился Гораций. Можно даже сказать, что он был её любимым поэтом. Затейливый слог, писаный «алкеевой строфой», давал пищу уму, одновременно успокаивая; вводил в особое состояние отрешённого умиротворения, когда время словно останавливается. Это непередаваемое ощущение помножилось на безграничный простор, лежащий за колоннами террасы, бездонное небо, в которое упирались далёкие горы, на пение птиц, на журчанье реки, бегущей чуть поодаль, и она сама не заметила, как задремала.

На её волосы мягко легла чья-то рука. Графиня встрепенулась и повернула голову. Слева от неё сидел молодой мужчина с мягкими чертами лица и нежно смотрел на неё.
- Ты снова пришёл? – выдохнула графиня.
- Да. Как твои дела?
Графиня отвернулась и замолчала.
- Почему ты молчишь?
Графиня молчала.
- Ты не рада мне?
Тишина.
- Мне уйти?
Графиня медленно повернула голову.
- Я… Я не знаю…
- Ну, тогда давай поговорим - молодой человек улыбнулся.
- Ладно. Только убери, пожалуйста, руку с моей головы. Мне не по себе.
- Хорошо. – Он снял руку. - Теперь ты  можешь рассказать мне, как у тебя дела?
- Разве там, откуда ты пришёл, неизвестно о том, как у меня дела?
- В общих чертах известно. Но мне хотелось бы узнать всё лично. От тебя.
Графиня осмотрелась по сторонам. Марии рядом не было. Вероятно, она решила, что графиня с террасы и в самом деле никуда не денется, и ушла в замок. И он снова пришёл. И снова тогда, когда рядом никого не было. Графиня никогда раньше не отвечала ему и не совсем понимала, зачем заговорила сейчас. Когда к тебе приходят духи – это плохо, но говорить с ними – гораздо хуже! Впрочем, теперь уже отступать некуда, раз заговорила – нужно продолжать. Тем более, что редко кому предоставляется возможность пообщаться с кем-то, кого давно уже нет. С кем-то очень близким, очень любимым. С кем-то, кому можно выплакаться в плечо и не показаться при этом смешной… Даже если он нереален – ей было сейчас всё равно.
- Ну, что ж – промолвила графиня, - если ты хочешь узнать всё лично – то знай: у меня всё плохо.
- Отчего же?
- Потому что меня не выпускают отсюда. Держат, как птицу в клетке. И я теряю силы в борьбе с ними. Боже, как устала, как хочу перестать бороться! Я делаю всё, как механическая кукла, продолжаю пытаться лишь по инерции…
- Чего ж ты хочешь на самом деле?
Графиня задумалась. Потом посмотрела на молодого человека, и прошептала:
- Мне самой страшно от того, что я сейчас скажу, но… Я хочу туда… К тебе… Ты ведь можешь забрать меня с собой?
- Нет – покачал головой мужчина.
- Прошу тебя… Я так хочу, чтобы мы снова были вместе. Как раньше. Ты помнишь, как мы веселились, как хорошо нам тогда было? 
- Да. Конечно, помню. Но тебе пока нельзя ко мне. Ты должна ещё быть здесь. И ты должна быть сильной.
- Я больше не в состоянии выносить это всё. За что я борюсь? У меня не осталось на этой земле ни одного человека, которого бы я любила!
Глаза графини наполнились слезами.
- Я бы для тебя всё сделала! А ты…
Она всхлипнула, придвинулась к мужчине вплотную и снова зашептала, совсем близко к уху:
- Ты знаешь, я жестоко покарала его. Тебе понравилось это?
- Кого покарала? – тихо спросил мужчина.
- Того выскочку… Виконта… Я так и не смогла простить ему…
- Что простить?
- Того, что он сделал.
- И что же он сделал?
Графиня отпрянула, и с ужасом посмотрела на молодого человека.
- Как что? – её губы тряслись. Он же… убил тебя! – её душили рыдания – Убил, на той дурацкой дуэли! Но я покарала, жестоко покарала его…
Глаза молодого человека тоже наполнились слезами.
- Спасибо, мама. – Он снова провёл рукой по её волосам, и поднялся со скамьи. – Сейчас мне пора возвращаться. Но я ещё вернусь к тебе.
- Подожди, не уходи. Не оставляй меня, Анри! – крикнула графиня.
- Я ненадолго – промолвил он, и зашагал по направлению к оранжерее. А графиня, совсем без сил, осталась сидеть на скамье. Она смотрела ему вслед, долго-долго. Смотрела до тех пор, пока не проснулась.

Солнце уже миновало зенит и начало клониться к горам. Марии рядом не было. На том месте, где она сидела, осталась лежать раскрытая книга. Графиня тяжело поднялась и пошла вдоль террасы. Этот сон…  Это и было то видение, которое посещало её. И каждый раз оставляло после себя сухость во рту и боль в сердце. Справиться с этой болью не смогло б ни одно лекарство, но от противной сухости графине хотелось бы избавиться.  Она хотела пить. В поисках девушки, графиня вернулась к оранжерее и увидала нечто, заставившее полностью забыть о жажде. Между кадок с апельсиновыми деревьями стояла Мария и внимательно слушала что-то, что говорил ей управляющий.  А в руках у управляющего была записка. Её записка.
И ярость пробудилась в старухе, наполнив тело лёгкостью, вернув оставившие на время силы...
Стеклянная дверь хлопнула с такой силой, что один из витражей треснул и осыпался. Девушка с управляющим разом повернули головы. Графиня подошла к ним вплотную, посмотрела Марии в глаза, а затем отвесила ей звонкую пощёчину.
- Видимо, отец не зря бил тебя, девочка моя! – отчеканила графиня.
Мария отшатнулась, закрыла ладонью щёку, на которой стремительно проступал след пятерни, и побежала к дальней двери, ведущие в подсобные помещения. Управляющий остался на месте, только отступил на полшага назад. Графиня властно протянула руку ладонью кверху. Управляющий проигнорировал этот жест.
- Я жду!
- Вы ведёте себя недопустимо – заявил управляющий.
Лицо графини побагровело.
- Да как ты смеешь, грязный пёс, обсуждать моё поведение?- проговорила она страшным низким голосом. – Ты, наводнивший мой дом шпионами, проклятый тюремщик, посланный мне врагами моей страны! Что ты о себе возомнил, безродный бастард, ничтожный плевок у выгребной ямы?! Сейчас же отдать мне письмо!
Со стороны подсобных помещений послышался торопливый топот. К управляющему шла подмога. Он слышал это, и медлил.
И тогда она пошла на него, вся – воплощение былого величия, став даже немного выше ростом, занесла над ним руку, но закончить движение не смогла. Управляющий проворно перехватил её кисть, чуть крутанул, и, оказавшись где-то сзади, обхватил её поперёк туловища второй рукой.
- Сюда, скорее! – закричал он, но к ним и так уже бежали. Графиню перехватили из рук управляющего и, хотя она и сопротивлялась ещё по инерции, но уже точно знала, что всё кончено. Что-то кольнуло её в плечо, и оранжерея, окружавшие её люди и весь остальной мир, всё, что она знала и видела – сплелось в один, стремительно ускоряющийся хоровод. Последнее, что она увидала перед тем, как свет полностью померк, были глаза её давно погибшего сына, стоявшего чуть поодаль. Бесконечно печально смотрели они на неё.






Дверь открылась, в кабинет зашёл маленький пухлый мужчина. Его, обычно улыбающееся лицо, было серьёзным. Мужчина сел напротив Андрея, и закурил. Минуты две длилось молчание, потом мужчина заговорил.
- Андрей, ситуация выходит из-под контроля. Продолжаться так больше не может. Я понимаю ваше нежелание переходить к сильнодействующим препаратам, но иначе нам не удастся преодолеть кризис. Она живёт в своём, иллюзорном мире, в котором она – графиня, я – управляющий её имения, а вас – убили на дуэли. Мы не мешаем ей в этом. Наоборот, по мере сил играем с ней в эту игру. Нет ничего опасного в том, что она принимает столовую за дворцовую залу, фотообои – за батальную живопись, а  дешёвую репродукцию «Мадонны с цветком» - за семейный портрет. Вы платите нам достаточно для того, чтобы ваша матушка чувствовала себя комфортно. Но с тех пор, как началось сезонное обострение,  мы перестали владеть ситуацией. Она бьёт персонал, мне каждый день приходится искать для неё новую сиделку. С ней никто не хочет работать. Сценарий - один и тот же: она передаёт им какие-то бумаги, и просит передать в соседнее графство. Или герцогство. Когда как. За это она обещает обогатить их, сулит им свой кипарисовый крестик, который принимает за фамильную драгоценность. Позавчера она передала сиделке кусок туалетной бумаги, вчера – наклейку от консервированных помидор, сегодня – вот это.
Доктор бросил на стол обрывок газеты «Московский Комсомолец». Андрей покрутил клочок бумаги в руках. 
- Вы, разумеется, можете запретить нам проводить терапию. Но в этом случае мы будем вынуждены попросить вас перевести маму в какое-нибудь другое место. Поймите нас правильно.
- А что это даст?
- Трудно сказать. Скорее всего, она затеет какую-то другую игру, подходящую под новую обстановку. Но там ведь тоже врачи. Они тоже будут настаивать…
- Да, понимаю. А эта ваша терапия… Это точно не опасно?
- Конечно же нет . Препараты просто снимут агрессию. Это называется «держать в коробочке». Физически ей это ничем не грозит. Месяц – полтора, пока будет длиться терапия, она будет чувствовать некоторую вялость, повышенную сонливость. Когда настанет лето – мы прекратим колоть её, и всё вернётся на круги своя. До следующего обострения. Вы же сами знаете, обычно она – приветлива, контактна и не вызывает никаких проблем.
Молодой человек бережно положил на стол мамино «письмо». Потом потёр пальцами виски и вынул из кармана пачку сигарет.
- Вы разрешите?
- Да, конечно – ответил пухлый мужчина, вынул из ящика стола хрустальную пепельницу и поставил перед Андреем.
Андрей закурил. Всё время, пока сигарета не обратилась в пепел, в кабинете царило молчание.
- Ладно, доктор – произнёс, наконец, Андрей и затушил сигарету.  - Приступайте. Но аккуратно. Счета будут оплачены как всегда, сразу по поступлении…
Он встал из-за стола, пожал доктору руку, и направился к двери. Он уже почти вышел из кабинета, когда доктор окликнул его:
- Андрей!
- Да? – обернулся тот.
- Кем, вы говорите, она работала до пенсии?
- Учительницей - промолвил молодой человек, и печально посмотрел на доктора своими серыми глазами. - Учительницей истории.