Ты

Ты уже давно удалил мой номер из записной книжки. Ты не вспоминаешь обо мне. Я осталась где-то там в восьмом году нашей эры. Но ты все помнишь. Ты все знаешь. Ты улетаешь в другую страну так часто, что уже и не помню сколько раз ты возвращался в наш город. Теперь я читаю изредка сказки на ночь. И если читаю, то совершенно другому человеку. Не спрашивай, счастлив ли он. Это счастье дается нам слишком тяжело, слишком сложно. Но не волнуйся: я справлюсь. Ты ведь знаешь, какая я. Знаешь, что я всегда сплю очень смешно. Знаешь, что я стараюсь часто улыбаться. Ты знаешь так много обо мне, как никто другой. И я знаю многое о тебе. Знаю, что ты не из тех богатеньких сынков, которые тратят состояния на свои желания, а если и даже и так: ты всегда отдаешь свои долги. Ты бываешь невыносим, но когда я рядом, то чувствую себя защищенной. Чувствую себя как-то иначе. Но есть только одна преграда - я тебя не люблю. Просто мы уже не те. И это совершенно другой год двадцать первого века. Мы ничего не можем исправить, ничего не можем наладить или вернуть. Я знаю лишь одно: мы можем строить. Строить чувства друг друга так, что бы не задеть и не обидеть. Что бы быть близкими, но не на столько. Я пишу это и стараюсь уснуть. Ты будешь читать предложения на этой странице и пить чай. Я знаю. И когда ты прочтешь эту строчку: ты обязательно улыбнешься, потому что без улыбки нет тебя. Только ты укрывал меня своей теплой толстовкой от дождя под козырьком крыши у дома номер сорок где-то в центре города, только ты заботливо гладил меня по волосам, когда я делала глупости, только ты крепко прижимал меня к себе правой рукой за талию и левой за голову, когда я рыдала. Только ты. Но не сейчас, не сегодня и не завтра. Даже не через год.
В одну воду не войти дважды.

- Ты сегодня божественно выглядишь, - сказал мне он, сидя в маленьком кафе напротив совсем недавно.
- Спасибо. Очень приятно слышать, - отозвалась я.
Он был такой спокойный и молчаливый. Просто сидел и смотрел на меня, а я не знала куда деть себя от такого, наполненного нежностью и грустью, взгляда.
- Два кофе с ванилью и апельсиновый сок, - заказал он, когда официант только подошел к нам.
- Желаете...
- Нет, - оборвал молодого человека он, да так, что тот даже смутился. - И сигареты, Кеnt, и счет сразу.
- Конечно, - ответил официант и удалился.
Мы сидели бы так молча еще очень долго, если бы официантка не принесла салфетку со словами: "Вам просили передать. Я не смотрела"
Я осторожно ее развернула и осмотрелась. Видимо передавший ее уже ушел, иначе бы хоть кто-нибудь смотрел на меня в этом полупустом зале.
Номер телефона. Спокойный подчерк. Синяя тонкая ручка. "Позвони. Жду. Юрий"
В ту секунду мне показалось, будто весь мир решил остановиться на этом имени. Я вспомнила несколько историй из детства. Это злополучное имя. Разозлилась. Смяла кусочек мягкой бумаги и запихала в сумку.
- Что написали? - с долей любопытства в голосе поинтересовался он.
- Глупость, - процедила я и после минутной тишины, ожидания чего-то друг от друга, мы вдруг резко разговорились.
Он рассказывал об Америке, я же просто внимательно слушала и курила. Мне показалось, что он вырос. Вырос не физически, а духовно. В его речи стало больше прилагательных. Предложения превратились в более развернутые. Где-то проскальзывали устойчивые выражения на английском, а я смеялась и закрывала глаза. Да, я скучала. Я думаю, что я по всем скучаю, потому что невозможно выбросить людей из головы, сердца и души, когда рядом с ними ты так много прошел и пережил. Потом мы разговорились о книгах, стихах, о моей учебе. Он так бойко выпаливал вопросы, что я даже толком не успевала отвечать.
- Я просто скучал, - сказал мне он после этого вечера, провожая меня до дома. Ничего особенного. Обычное начало ночи, пусть и с не очень обычным человеком.
- Пора, - начала прощаться с ним я, - меня ждет папа...

Он подошел чуть ближе, посмотрел на меня своими зелеными глазами и прижал так, как прижимал в восьмом году...

И я была счастлива, и я была благодарна.
Спасибо, что ты есть.

С надеждой, К.

Music: silence

18. о8. 2о11 год