Одесская коммуналка

      

         Одесская коммуналка


             Всем одесситам,  имевшим счастье  ощутить дух  коммунальной квартиры,  посвящается



        Начало семидесятых. Одесса. Центр города. Старое дореволюционное здание  на Садовой улице, напротив Главпочтамта.  Парадная с мраморной лестницей и  стенами, расписанными матерными словами. Входная дверь темно-бордового цвета и пять кнопок, выстроившихся друг над другом с инструкцией: сколько раз кому звонить. Коммунальная квартира, вмещающая в себя пять семей.



        Три семейства, состоящие из двух человек каждая,  занимали по одной из комнат, расположенных вдоль по длинному, постоянно темному, коридору, послушно ожидая своей очереди на улучшение жилищных условий и выселение из центра города  в новые разрастающиеся районы. Кухня у всех  одна – на антресолях. Здесь обрезались веревки с мокрым бельем, выключались кастрюли с недоваренной едой и осуществлялись иные маленькие подлости. Чтобы жизнь медом не казалась! 



        Туалет - один на всех. О  нем стоит упомянуть отдельно. Длинное, как вагончик, помещение с белым другом, маячащим вдалеке. Естественно, с допотопным бачком и  цепочкой, свисающей с него.  Огромная лужа являлась постоянным спутником унитаза.  Может, мужчины не попадали, а может, женщины залезали с ногами… Кто знает? Но я, ребенком, глядя на очертания, всегда фантазировала: а на что это похоже?  Правда, больше чем на голову Бабы Яги или ведьмы  очертания лужи не «тянули». Засиживаться было противопоказано: сразу же в дверь раздавался стук и недовольный окрик:


- Как пойдет семейство!


       Душевой не было вовсе. Честно говоря, плохо помню, как мы купались. Поход в баню всплывает в моей памяти очень смутно. Единственное, что запомнилось: каждую неделю мама мыла мои длинные густые волосы в большом тазу, а затем ополаскивала уксусом ( чтобы блестели).  Следующий этап я ждала с ужасом –  мама  принималась расчесывать  шевелюру. Слезы лились ручьем! Потом заплеталась коса – гордость  нашей семьи. Сколько раз на улице прохожие  ( одесситы по натуре очень непосредственные) подходили и говорили:


- Девочка, какая у тебя коса! Можно подержаться за нее? – стоит ли говорить, что эти слова выливались бальзамом на душу для моей мамы.



       В одной из комнат обитали мать с дочерью на выданье, в другой – украинская  семейная пара среднего возраста. Жена, Валя, была маленько туга на ухо:


- Сэргожа! Сэргожа! -  каждый раз, зовя мужа на обед, орала она на всю квартиру.

- Та шо, Сэргожа, Сэргожа!  Чую я! – бурчал он, продвигаясь по темному коридору по направлению к их комнате.


       Сэргожа любил поддать и, когда кто-то из наших вскользь упоминал, что «сегодня Сережа  сильно выпивший», я старалась в коридор одна не выходить – как все дети очень боялась пьяных : мне казалось,  они очень опасны.



      Мой папа несколько раз вставлял лампочку, чтобы злополучный коридор хоть как-то освещался ( через него пролегал путь к нашей кухоньке):


- Валендра ( Валя) несется с кастрюлей горячего борща, она ребенка может инвалидом сделать! – говорил он маме, имея в виду, что кастрюля имеет шанс вылиться на меня.

- Ходи подальше от дверей, - предупреждал он меня.


       Но лампочки хватало на день… И опять я осторожно «кралась» по коридору, держась за шкафы с одной стороны, чтобы не оступиться, высчитывая несколько ступенек, ведущих к  кухне, и стараясь держаться подальше от внезапно распахивающихся дверей соседей.



       С Полиной Николаевной  и ее мужем, занимающим  большую светлую комнату с двумя окнами, мои родители были в хороших отношениях и даже дружили. Длинными зимними вечерами мы собирались у них в комнате и играли в лото.


- Ну, кто сегодня будет «кричать»? – задавался насущный вопрос.

- Галочка, давайте Вы, - просила Полина Николаевна.

- Барабанные палочки, -  «кричала»  мама, имея в виду бочонок с цифрой 11. Цифры она называла так быстро, что никто не успевал за ней.

- Тридцать девок (39)! - продолжала она, не смотря на уговоры сбавить темп, - Дедушка! Я закончила  «на верх».


       На одном из окон, в клетке, жил кенар Сашенька. Вечером, само собой, он спал. Поэтому меня иногда  приглашали днем – послушать какие трели он выводит.



       Четвертая семья по составу не отличалась от нашей, посему между нами велась постоянная и непримиримая борьба за то, кто займет вновь освободившуюся комнату.  Главой семьи выступал Витька  – юркий мужичок с колючими глазками, имеющий судимость. С ним проживали мамашка его, выжившая из ума Таська, жена и сын моего возраста. Как только моя мама забеременела  братом, Люська, жена Витьки, тоже стала увеличиваться в размерах – ведь надо не отставать… Почему я так неуважительно выписываю имена этого семейства? Наверное, Вы уже догадались: иначе моя родня их не называла.



       Наша семья, состоящая из папы, мамы, бабушки, меня и новорожденного брата, занимала комнату площадью семнадцать метров. Незадолго до рождения брата нам  выделили маленькую кухоньку   в противоположном конце квартиры и прилегающую к ней комнатку такого же размера, пять метров, которую и заняла моя бабушка. 



      Жили весело.  Я обожала выходные дни. Мои родители, по натуре очень музыкальные люди, всегда ставили пластинки. Лариса Мондрус из «Песни моря», Рафаэль из «Пусть говорят», Робертино Лоретти и многие другие заполняли наши семнадцать жилых метров совершенно необычными для меня языками.  Не говоря уже об удивительных мелодиях, состоящих, как я потом узнала, всего из семи нот: когда мне исполнилось шесть лет, в нашу комнату ввалились грузчики с новым блестящим полированным пианино «Десна», которое явилось моим  «раздражителем» на последующие восемь лет обучения.  Сколько слез было пролито, когда меня заставляли ежедневно играть, вне зависимости от времени года и каникул. Когда я впоследствии поинтересовалась у мамы:


- Зачем ты отдала меня на музыку? Лучше уж в спорт или на танцы.

- Ты сидела возле табуретки и пыталась пальчиками играть на ней, как на пианино, - ответ мамы исчерпывал сомнения. Раз ребенок играет на мебели – у него талант. Необходимо учить!


       Лились и другие мелодии, но уже с иного средства воспроизведения – папиного бобинного магнитофона. Поль Анка, Адамо, Битлз… Пленка рвалась, папа заклеивал уксусной эссенцией, запах которой до сих пор я помню. До следующего разрыва.



       В маленьком коридорчике, куда выходили двери из нашей комнаты и из жилища нашего конкурента, стоял папин письменный стол, за которым он  по ночам делал уроки, обучаясь на вечернем факультете института, и Витькин огромный картонный ящик ( попрошу заметить, он сыграет свою дальнейшую роль в истории нашей семьи). Двери наших комнат  так неудачно открывались по отношению друг к другу, что  была велика вероятность получить  в лоб Витькиной дверью. Учитывая, что все семейство не отличалось спокойствием, двери распахивались ожесточенно.


- Витя, ты бы хоть зарубку поставил, - попросила мама, однажды выходя из комнаты, неся на руках грудного брата и чудом успевшую отскочить, чтобы не быть ударенной вышеупомянутой дверью, - ты же мне ребенка покалечишь.

- Я тебе зарубку на голове поставлю, - не полез за словом в карман бывший уголовник.



       Когда родился брат, я только пошла в первый класс. Родители, уложив его и меня, отправлялись на кухню, через всю огромную квартиру. Орал  брат что есть силы ( он постоянно хотел есть) и папа, чтобы поберечь мой детский сон, провел провод с микрофоном через всю квартиру, чтобы каждый раз слышать, когда  в очередной раз у брата разыграется аппетит. Обеденный полированный стол в комнате мама разделила на две части: половина моя – для уроков,   вторая половина – для пеленания брата.



       В бабушкиной части квартиры проходила совсем другая жизнь. Я обожала бывать в ее комнате, такой маленькой и уютной. А уж кухня…  Какие только изыски не готовились в этой  маленькой обители. Особенно летом: перчики, синенькие, вареники с вишней, компоты из айвы.  На полу стояли тазы с пересыпанными сахаром фруктами: айва, груша, вишня. Для варенья. На табуретке  рядами возлегали только что вылепленные бабушкиными волшебными руками маленькие варенички, переложенные полотенцем и ждущие своей участи упасть в кипящую воду.


- Смотри мне, на вареники не сядь, - каждый раз предупреждала  бабушка.


       О выпечке  не могу вспоминать без слюноотделения – каждый день бабушка баловала нас миниатюрными пирожками и вертутой.  Что только не заворачивалось в это тончайшее тесто…



        Ела я в детстве очень плохо и каждый раз моя любимая бабушка старалась приготовить что-нибудь этакое. Всем известно, что в одной курице всего одна печенка ( это сейчас можно купить целые наборы). А тогда при покупке курицы эта печеночка доставалась мне.  Скелет и крылья шел на бульон,  из грудки делалось несколько котлет ( что там можно было сделать из этой синей натуральной грудки, без гормонов и антибиотиков, которыми пичкают сейчас курей)! Ноги тушились, шейка фаршировалась. Мне искренне жаль тех, кто никогда в своей жизни не пробовал фаршированную куриную шейку. А фаршированная рыба! Это я только сейчас начинаю понимать, сколько  всего пропустила, крутя носом и отказываясь от всех бабушкиных кулинарных изысков.



        Если нашу комнату можно назвать музыкальной, то бабушкину часть  апартаментов назовем «живым уголком». Каких только зверушек не перебывало здесь: и кролики, и хомячки, и  даже ежик.  Покупались цыплята, которые жили в картонной коробке. Затем, по мере взросления,  те, кому посчастливилось дожить до юношеского возраста,  привязывались бабушкой за лапу к ножке стола и тем самым им не возбранялось передвигаться по кухне. Дальнейшую их участь от меня скрывали. Хомячки постоянно убегали в неизвестном направлении и на их место приобретались новые. Как-то бабушка, проснувшись, увидела, что на подушке, рядом с ней, спит один из грызунов…



      Из всех представителей фауны постоянными квартирантами оставались волнистые попугайчики. Пернатые менялись по мере вылета из клетки, покупались новые. Цвета и имена оставались прежними. Голубая Маша и зеленый Триша.



      И все бы, может, ничего, но близился выезд одной из семей и Витек становился все более свирепым. Уж очень ему хотелось завладеть еще одной комнатой.


     В один прекрасный летний день, явившись домой после прогулки, мы с мамой увидели Полину Николаевну, торопящуюся к нам:


- Вашу бабушку в больницу отвезли! Ее Витька избил!


       Не буду описывать, что мы испытали, когда забрали бабушку с синяками и кровоподтеками на лице, с выбитым зубом: она возвращалась с пустым  бидончиком из магазина – он ее этим бидончиком в темном коридоре и поколотил. Был товарищеский суд. Все вернулось на круги своя.



       И когда бабушка, совершенно случайно познакомившись возле Оперного театра с женщиной из маленького зеленого городка на Западе Украины, о котором мы и слыхом не слыхивали,  узнала, что дама ищет обмен в Одессе, она заинтересовалась.  Скажу только, что после продолжительных раздумий ( как же можно оставить красавицу Одессу?), наша семья поменяла то, о чем сказано выше на отдельную трехкомнатную квартиру с ванной и туалетом. А также горячей водой.




       Вы спросите: а при чем тут картонная коробка? А при том, оказывается, что Витька ( как он мотивировал) побил бабушку за обнаруженные за коробкой куски засохшей еды, якобы бросаемой нами ради подлости. Я, тот еще едок,  когда меня кормили «ложку за маму, ложку за папу», набирала полный рот еды и выплевывала все это за Витькину коробку.  Желая побыстрее избавиться от ненавистных макарон с мясом и менее всего ожидая совершить подлость.