Пленники иллюзий.. Тайна незнакомки

ПЛЕННИКИ ЛЮБВИ. НОЧЬ ОТКРОВЕНИЙ


Ночь черным крылом закрыла половину Любинского проспекта, словно старалась отрезать его от остального мира.
Только силуэты людей и призраков появлялись то там, то тут.
Луна осветила  начало проспекта, скамейку на которой по прежнему, несмотря на такой поздний час, сидела с раскрытой книжкой стихов девушка в бальном платье…

Наверное, от яркой луны она прикрывалась зонтиком и грустила.
Любаша, жена генерал губернатора была грустна, ей хотелось отправиться туда в парк, затеряться в тенистой аллее,  хоть недолго побыть в одиночестве. А вот приходилось день и ночь , что за странная причуда, сидеть на железной скамейке и ждать, ждать чего-то…
Может быть Афродиту, которая должна была воскресить ее, но это при условии, что скульптор влюбился бы в нее так, что жить без нее бы не смог.

Но могла ли она на такое рассчитывать? Скорее всего, нет. Судьба ее была печальна с самого начала, такой она и осталась в своем бессмертии.

Скульптор был счастлив, доволен жизнью, творческим взлетом,  своей веселой женой поэтессой – душой  их кампании, ему не о чем было жалеть и не о чем мечтать – удача не отступала от него, наверное, родился в рубашке.

Заказ на скульптуру он принял скорее чтобы доказать своему сопернику – неудачнику, что  получит  его он, а не тот, кто может быть и сделал бы работу  лучше, да кто же ему даст эту работу.
И он сотворил чудо, превзошел себя…Его работа стала знаком –символом  города, связала воедино разные времена…

Он не подумал только о грустной девушке, обреченной сидеть под дождем и холодом, грустной улыбкой встречая и провожая прохожих.
№№№№№№№№

Дружная толпа живописцев вывалилась из мастерской, расположенной  как раз напротив знаменитой скульптуры, они остановились перед ней, каждый что-то попытался сказать:
-Бедняжка, муж вздорный старик страшно ревновал, и вот теперь такая участь, сиди и любуйся на мир
- Говорят, она ему не изменяла, да и теперь ей не изменить даже позы, намертво к скамейке прикована.
- Такая молодая и такая печальная, бедная, бедная Любаша.
- Но Мишель хорошо постарался, она прекрасна.
Веселье куда-то улетучилось, и творцы  поспешили каждый в свою сторону, пора немного передохнуть.

Скульптор Мишель Сергеев задержался в своей мастерской. Он долго беседовал по телефону с какой-то Незнакомкой.
Она просила его о чем-то, а он никак не мог понять, что собственно нужно этой даме, которую он в глаза никогда не видел. Но вечером она набирала его номер, говорила о памятнике мужу генералу, и когда он назначал ей встречу, все время уклонялась от свидания.

- Но как же я смогу исполнить заказ, если вы не видели даже эскизы? –удивлялся скульптор.
В этом месте видно села батарея в телефоне, и он с чувством исполненного долга, вырвался  на Любинский, отметив, что в мастерских нет ни одной живой души, на него как-то печально взирали только скульптуры…

На этот раз стало немного жутко от этих вглядов, и он рванулся на воздух, вспомнив, что там  непременно столкнется с главным своим творением – Любашей…

Ему все время казалось, что она просит его о чем-то, и он даже догадывался о чем, но не хотел думать о том. Это все иллюзии, сны, фантазии,  мифы о Пигмалионе.
Мишель любил живых, капризных и непокорных женщин, и не представлял себя, что слепил бы ее такой, какой хотел, а потом бы жил маялся.
Мишель не мог отвечать за всех мужчин, но не сомневался, что сам он  никогда не знал, чего именно хотел, даже когда это касается полотен, а что говорить о людях, да еще о  женщинах, вечно изменных и непостоянных.

Нет, тут он всегда отдавался в руки судьбы – какая женщина будет, такой  пусть остается.
№№№№№№№№№

Луна блестела яростно…
Наверное, древний бог Див решил ослепить его и заставить забыть обо всем , что было… А это значит.
Но Мишель не успел подумать о том, что это могло значить,  и дорогу перейти не успел.

Навстречу ему порхнула Незнакомка.
Она была так легка и прекрасна. Она именно летела к нему… А наряд, что за наряд. Неужели снимали какой-то исторический фильм. Странно, что не было съемочной группы и режиссера, и всех тех, кто должен быть на съемках, но ничего удивительного, ведь фильмы часто снимают ночью, чтобы не  останавливать движение. А Любинский даже менять не нужно, конец 19 –начало 20 века во всей красе, бери и снимай фильм…

Но как он оказался  на съемочной площадке? Какой черт его сюда толкнул?
- Отпусти меня, мой друг, - услышал он голос, от которого кругом пошла голова, - я твоя пленница, но ведь это невозможно, это такой кошмар.
- Но разве я держу тебя? –просто спросил он.
- Даже Атланту захотелось немного  побыть свободным, и он  пытался переложить свою ношу на плечи Гераклу, а я только слабая женщина.
Мишель, наконец, посмотрел  в прекрасные печальные глаза Незнакомки.
Родинка на правой щеке, ямочки, как долго он возился с ними…Но ведь  он сам придумал Любашу, не было портретов, это творил он сам. Неужели в реальности была дама, которую он придумал и сотворил сначала из глины, а потом из металла?

- Пообещай мне, что   ты меня отпустишь,  ведь ты даже не любишь меня, так зачем же мне томиться под дождем и солнцем. Я не хочу такого бессмертия…
Никакой съемочной группы не было.
Мишель  оглянулся на то место, где в начале проспекта, с раскрытой книгой сидела его  любимое детище.

Железная скамейка была пуста.
Незнакомка в старинном наряде рассмеялась звонко, словно несколько колокольчиков сразу зазвенели.

- Я так долго ждала,  пока ты появишься один, без своих друзей, чтобы не наделать шуму. Я смогла на несколько минут вырваться на свидание с тобой, но мне уже пора возвращаться. Ведь я обещала вернуться.
На щеках ее появились слезы,  и смех преломился в плач.
Пустая скамейка, а если она и утром останется пустой? Что будет тогда с городом и с Любинским проспектом?

- Я не в силах чего-то изменить, - бормотал Мишель.
Незнакомка в тот же миг исчезла.
Под ослепительным блеском луны он стоял один.
- Приснится же такое, - бормотал Мишель.
Мимо пронесся какой-то лихач на невероятной скорости, еще бы шаг,  и он оказался бы под колесами. Но удача и на этот раз не изменила ему – он остался цел, только протрезвел окончательно.
Уж не предупреждение ли это ему?

Когда он перешел дорогу и медленно остановился перед скамейкой,  железная Любаша  в бальном платье взглянула на него с сочувствием.
Он присел на скамейку.
- И что же нам делать, Любаша?
- Ничего, все обойдется, не печалься, я уже привыкла, - услышал он тот же голос рядом.
Незнакомка в бальном платье за его спиной  закрыла ему глаза ладошками.
- Кто вы такая, откуда вы,
Ах, я смешной человек,
Просто вы дверь перепутали,
Улицу, город и век 

- бормотал художник любимые строчки Окуджавы.
Ему показалось, что та, за его спиной склонилась и поцеловала его, да и это  железная Любаша не скрывала сочувствия.
- Это я твой пленник, ангел мой, - пробормотал художник, - и мне не вырваться из этого плена. Но ведь не моя вина в том, что ты  стала женой старика губернатора, что рано умерла, а потом родилась эта красивая легенда о любви и печали. Люди в любые времена  любят такие  легенды,  и мне придется трудиться, а тебе напоминать им о вечном и прекрасном…

Мишель очнулся, он по-прежнему  сидел на железной скамейке перед своей скульптурой.
Давно надо было отправиться  домой.

Ночь откровений закончилось.
- Пошли, я провожу тебя, -шепнула Незнаком, раз уж я сама назначила тебе свидание, какая непростительная дерзость.
Они дошли до набережной Иртыша, до его дома.
Он простился и торопливо ушел домой.
Дева в старинном бальном наряде еще стояла на набережной и смотрела в темные воды Иртыша.

Это был ее город, и ее мир…Она хранила его и будет хранить вечно…
А плен, да что плен, все мы пленники любви, власти, страсти…
И никуда от этого плена не сбежать, не укрыться.


Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,
А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.
Моя Незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,
В просторе незримом тебе Вдохновенье хранить.

А Любинский шумный проносится мимо куда-то,
Веселые стайки студентов и гости, и тени,
Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,
Ты в век двадцать первый  вживаешься так постепенно.

Отложена книга, в ней все уже было когда-то,
Былая интрига не трогает этих парней,
Ты так одинока, печальна и все же крылата
И в тихую полночь, в мерцании ярких огней,

Поднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,
И в эти просторы отправишься снова парить.
Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,
И «Лунной сонаты», в мой город окно отворить

Еще суждено тебе там, где пространство и время
Сойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,
И замер художник – пустая скамейка, не верит,
Что стало с Красавицей, снова попала в беду?

Да нет, не исчезла, к рассвету,  не бойся, вернется,
Присядет на миг, а останется здесь на года.
Замрет от печали, и только апрельское солнце,
Ее ослепит, как прекрасна и как молода,

Да только печальна, но ветер уносит печали,
И надо б узнать, чем закончился этот роман,
А мир просыпается, птицы во мгле закричали.
И смотрит она удивленно – все сон и обман.