Поединок. приключенческая повесть

«0»


Тусклый свет фонарика закрепленного на голове вырывал из кромешной тьмы воду бегущую по скале вниз и мокрые ступени лиственничной лестницы.
«Сколько там ещё? — всматривался в зияющую черноту человек, распластанный на высоте хорошей девятиэтажки, — и что потом?».
Перед глазами еще стояла картина падения товарища в подземную реку. Тело его по-прежнему летело в воображении, судорожно ловя воздух руками и высвечивая фонарем несущийся подземный поток.
Дествительность вернулась, смешивая краски.
Руки застыли. Вода многочисленных ручьев стекающих в чрево заброшенной шахты была холодной.
Сильно хотелось есть.
Вечная сырость штолен, штреков и постоянно низкие температуры могли убить и более опытного человека, нежели новичка потерявшего все ориентиры, проводника и товарищей.
Отчаяние захлестывало разум.
Умирать не хотелось. Где-то там наверху шла другая жизнь, оставленная всего несколько дней назад.
Нужно было двигаться.
Свет диодных лампочек задрожал. Человек на лестнице замер и неожиданно уловил движение воздуха слева. Он показался на удивление теплым и принес с собой осенний запах прелого листа.
«Вентиляция, — повернул мужчина голову в сторону зияющей черноты открывшегося штрека, — Вентиляция или один из скрытых входов», — вспомнил он истории покойного проводника.
Рубчатая подошва башмака коснулась края скалы, смахнув с нее скальную крошку, и незадачливый путешественник шагнул в неизвестность.



 «1»
 
М. Птахин


Наследство — вещь неожиданная.
Редкий человек, получая привет из прошлого, не задумается о вечности и не переберет свою жизнь по косточкам.
Наследие может быть разным. Всехситуаций не перечислишь, да и незачем, достаточно, что, получив известие, об ожидающем меня в городе Слюдянка сундучке с документами я озадачился.
У каждого из нас есть незримые места, в которые ты возвращаешься независимо от собственных планов. Сильно напоминает камень ведьмы из сказки, где герои не могли от него далеко отойти.
Город Слюдянка расположенный в самой южной точке Байкала был для меня чем-то подобным. Побывав там единожды, я время от времени там появляюсь.
Первые впечатления помню слабо.
Взрослые, затеявшие этот поход, загорали на пляже, а мы детской компанией в пионерских панамках, ловили туфлями в небольших озерах мальков и бросали камни в зеленые островки тины.
Потом была «Кругобайкальская» железная дорога и друзья студенческих лет. Их родители и уютная квартира на улице Слюдянских Красногвардейцев, где мы впервые побывали с женой, приглашая товарища на свадьбу.
Похоже, что и первая дочь получилась именно там. Покойничек дядя Толя прозванный «Бульдозером», механик мраморного карьера, уложил нас тогда не женатых вместе.
Жена его директор школы Маркина Зоя Алексеевна только глазом строго зыркнула, но промолчала и постелила диван в большой комнате.
Потом были проводины братьев в армию.
Встречины.
Омуль и пирожки тети Зои. Многочисленная родня. По сути, мы тоже стали родными, и первые смерти в этом маленьком сибирском городке с давней историей воспринимались с болью и горьким чувством утраты.

Я сидел у себя дома рядом с телефонным аппаратом, а в голове еще стоял голос жены покойного главного геолога «Слюдянского рудоуправления» Владимира Петровича Быкова.
— Миша приезжайте в субботу на поминки, — сказала она, поздоровавшись, — Муж кое-что для вас оставил, но отдавать разрешил только на годовщине. Будьте на машине, сундучок немаленький. Архивы за сорок лет работы и какие-то разъяснения.
«Разъяснения… Неужели письмо? — обдумывал я услышанное, — Послание с темной стороны? Хотя почему с темной?»
Владимир Петрович всегда был человеком светлым. Стоит только вспомнить его приветливую улыбку, гостеприимный дом и немалое уважение бывших подчиненных.
Сорок лет главным геологом — не шутка. Возраст у него оказался почтенным — восемьдесят семь и когда мы знакомились, прошлый век готовился сдать «вахту».

Нашему коллективу требовалась консультация по шахтным отвалам рудоуправления, и в командировку тогда снарядили меня. Нужно было видеть с какой лихостью, этот сухой старичок бегал по Слюдянским горкам вместе с такими же старичками старателями.
Еле поспевал.
За месяц работы у меня слетели несколько килограммов лишнего веса, и набралась масса впечатлений.
Дореволюционные разработки. Выбранные открытым способом жилы и странно перекопанные сопки. Все это можно было увидеть, лишь «уткнувшись» собственным носом, а при взгляде с федеральной трассы на горы, картинку отлично маскировал столетний лес.
С той поры я постоянно навещал стариков и приятельствовал с их сыном Сергеем.
Спустя год, выяснились забавные обстоятельства. Оказалось, что жена Владимира Петровича и моя родная тетка — подруги юности. Жили они в свое время в Иркутске на улице Пшеничной и соседствовали с моим дедом.
Нужно ли говорить, что очередной житейский «узел затянулся» и проявилась немалая боль утраты, когда ушел-таки от всех нас Главный Геолог.

«Итак, архив и письмо, — перебирал я свои ощущения, — Да еще спустя год. Почему?»
Грохнула дверь подъезда, возвращая меня в привычный мир, который неожиданно становился серым. Окружающая реальность менялась. Я уже чувствовал запах старых документов и рукописей, которые буду разбирать и перечитывать.
После нескольких лет общения, мы с Владимиром Петровичем составили карту залежей слюды.
Рисовал он со знанием дела и все косил на меня своим лукавым глазом. Разъяснял. Улыбался. На бумаге из-под шариковой ручки вырисовывалась схема города Слюдянка и прилегающих территорий.
— Сухой Лог, — рассказывал Владимир Петрович, — Клещей там тьма, и слюда не жильная как на «Руде», а линзами. У меня там старатели работали…
Мне все время хотелось поинтересоваться, а не попадалось ли что-нибудь действительно драгоценное. Как-никак сорок лет работы, десятки километров проходки, но сил сдержаться хватило.
Меня, как ребенка другого времени просто не поняли бы. Люди, воспитанные в СССР умели пользоваться тем, что есть и быть счастливыми. С горечью я понимал, что именно такое уменье и есть настоящая ценность.
Первый разговор о самоцветных камнях завел сын Сергей. Он вспомнил, как они с отцом ходили уже в заброшенные шахты собирать образцы для коллекции отца.
Владимир Петрович грустно смеялся, вспоминая, как иной раз не узнавал родного подземелья.
Слабли и валились крепи. Часто завалы приходилось обходить, чтобы добраться до нужных штреков, однако крепкая память брала свое и они с сыном всегда доходили куда хотели.
 — Сегодня в шахтах делать нечего, — всегда подводил итог хозяин дома, заканчивая беседу, — Слишком опасно.
В его историях я слышал недоговоренность и никак не мог понять улыбок и взглядов, мелькавших между старшим сыном, женой и ним самим. Чувствовал подсознательно, что есть в этом нечто, но торопить ситуацию не хотел.

Бабахнула соседская дверь и четырехлетний «бандит» азербайджанец Рауф унесся, оставляя в обязательном порядке открытыми и родительскую квартиру и весь подъезд.
Так и есть, через пару минут одна из соседок спускавшаяся следом заворчала что-то неразборчивое и проклацала дверью, отрезая звуки улицы.
Обожаю кирпичные дома родом из шестидесятых, и плевать на все кажущиеся неудобства.
Огромные газоны. Весеннее цветение яблонь и черемухи, высаженные первыми жильцами более пятидесяти лет назад. А соседи?
Переехав сюда в середине девяностых я будто попал на островок детства в родную до боли хрущевку. Здесь у нас, многое, как и раньше — по-семейному и уезжать отсюда я соберусь лишь, когда не станет этих людей из прошлой жизни.
Искренне надеюсь, что произойдет это нескоро.
Звуки сегодняшнего дня вырвали меня из прошлого и напомнили о текущих задачах.
Предстояло перекраивать неделю, чтобы освободить время для поездки и появилось ощущение незаконченности разговора вперемешку с таинственностью, поселившейся в душе, когда Главный Геолог был еще жив.



«2»

Р. Пашян.

Не знаю господа-товарищи, когда переменится что в жизни моей, но конвейер, куда я однажды угадал останавливаться, похоже, не собирается.
Иной раз я подумываю бросить все, что делаю к чертям собачьим и прожить остаток исковерканной жизни честно, но не тут-то было…
Общаясь с пацанами только-только нырнувшими в преступную среду я иной раз пытаюсь их остановить, но кто кого слушал и в какие времена?
Взять хоть меня. Что мешало жить как всем? Высшее образование. Хорошая должность ещё при СССР. Мог же и тихо воровать? Но дернула нелегкая соорудить межрегиональную сеть по изготовлению товаров из украденного сырья.
Вторая ошибка — пошел на контакт с законными Ворами ради упрочнения всей схемы. Об этом говорю сейчас по большому секрету, потому что во все времена они были моей опорой.
Когда «спалился»  в свой первый и единственный раз, да попал на «десяточку», их поддержка была полной.
В лагере согласованно со старшими братьями  занимал немаленькую должность и продолжал успешно расхищать государственную собственность. Пополнял общак, да выкраивал «отпускное пособие» себе на  освобождение.
Но оставь надежды.
Государство катилось совсем по другим рельсам.
Воры обрастали бизнесом и таким как я, приходилось довольствоваться крохами с барского стола. Хотя опять можно не жаловаться — «Зубры» из курдского крыла обо мне помнили всегда. Воровские распри, правда, повлияли сильно, но езиды  — всегда езиды. Еще в средние века наши предки вышли наемниками из Саудовской Аравии и осели по всему миру.
Почти все наше российское крыло имеет армянские фамилии, но мы как были солнцепоклонниками, так и остались, хотя может, есть кто и крещеный, но сам таких не знаю.
После освобождения мне сильно не хотелось прибиваться на вторые роли, и я стал двигаться сам.
В центральную Россию не поехал, а поскольку освобождался с «Краслага» , то купил себе хату в Красноярске и стал потихоньку осматриваться.
Ситуация в окружающем мире менялась пропорционально росту доллара и когда я разобрался в происходящем деньги украденные у государства в лагере — заканчивались.
Хотя может и неплохо, что не удалось влиться в бизнес. Зато теперь у меня имелся определенный статус родом из девяностых, да «вольная дружина» , с которой мы промышляем и сегодня.
Немалую роль в моей жизни сыграли и Воры. Я всегда опирался на их поддержку, да и они подкидывали иной раз интересную работенку.
В общем, и целом грех жаловаться. Сейчас меня многие считают удачливым бизнесменом, а я никого не разубеждаю. Людей из старой жизни все меньше и мои делишки касаются только моей «дружины».
Даже офис в этом году решил снять и визитки сделал. Не каждый должен знать, что мы по сей день не оставили своей профессии и как наши предки — абреки , совершаем налеты. Разница лишь в одном: вместо коней под нами машины, а режим «работы» как при СССР — аванс и получка, т.е. «бомбим» не чаще пары раз в месяц…

А вот сегодня прозвучали странные новости, и на электронной почте я обнаружил послание от Воров.
«Странные дела брат творятся в твоем королевстве. Если ты еще на свободе прочитай о себе историю, вот тебе ссылочка (…)».
Тюряга… Те, кто никогда не бывал в заключении, даже представить себе не могут что это такое витающий рядом с любым каторжанином «демон неволи». У меня в случае возникновения такой опасности сразу выстреливает видение: огромные черные крылья летучей мыши, распахнутые и ждущие жертву в объятиях.
Смотреть «демону» в лицо боюсь. Глянул один раз много лет назад, а потом, отбывая срок, думал: не поднимал бы глаз, глядишь, и пронесло бы.
В такие минуты сразу убить кого охота.
Вот и сейчас кулаки непроизвольно сжались. Скриплю зубами, да на экран гляжу и думаю: открывать сейчас ссылку или подождать немного?
Решил сначала пожрать. Самые плохие новости не так ужасны, когда организм сыто щурится на мир. Так и сделал…
Соорудил себе форматный бутерброд на три слоя. Кофе налил, а ссылочка так и тюкает падла, так и зовет. Я уж ее и в голове провернул-пощупал, а потом вдруг понял, что страшного-то, похоже, ничего и нет… Сайт-то проза.ру называется и чего уж там плетут Московские старшие братья? Может шутка? Хотя эти в простоте и слова не скажут — Воры одно слово.

Глянул и чуть не облез. На заглавной фотке висит паренек, которого мы с Левашей упустили пару лет назад.
Там отдельная история. Вкратце сказать выпасли мы на трассе «гуся»  одного из соседнего региона на хорошей тачке. Один он ехал, что и привлекло. За машину можно было с ходу сотки три рублями поймать даже без документов.
Гонялись мы за ним тогда, засады ставили, но фарту у него оказалось больше. Ушел паренек.
Гляжу и узнаю морду его свинорылую — точно он! Расселся в кофейне какой-то на фоне вулкана и улыбается над тарелкой радостно.
Полез по рассказам.
Ничего так пишет — со знанием дела. Как блатной темы касается, сразу видно — «пассажир прокоцанный». Выяснилось что «мусор» он — пенсионер МВД. Когда свои регалии в одном эссе перечислял, ясно стало, что просчитал он нас два года назад — просчитал, но виду не подал.
Полез я в рассказик, на который Москва указала, и обомлел. Все как есть про нас — только без фотографий.
Я вот сам, к примеру — Роин Пашян и в рассказе Роин Пашян, мой партнер из «горных баранов» сван  Леван, а по тексту тоже сван Леван.
Сел я тут и задумался, а что это за перец такой, который так складно чешет про ту историю, когда он «когти от нас рвал». Не иначе связался паренек с Красноярской управой, да и поинтересовался, мол, а что там за «Хонда» за ним по трассе гонялась?
Значит, номерок-то он мой срисовал, иначе, как просчитали бы?
Ошибочку допустил «мусорок» с рассказиком-то. Мы тогда не поперлись гоняться даьше потому, что неясно стало — заметил он нас или нет? Я когда «непруха» обычно дела сворачиваю. А он вот что — смеется…
Рассказик-то я внимательно прочел и уловил, как он нас обыграл.
Окончательный прокол случился уже в гостинице «Медведь», когда Каннская засада фраернулась  и высмотрел «гусь»  пацанов на гостиничной площади.
Оставил тогда он вентилятор свой на окошке как ширму, чтобы мы его обозревали, да и «встал на лыжи».
Вот уж мы тогда бешенные были… В общей сложности 700 километров отпахали туда-сюда и лишь «порог поцеловали».
Я тогда решил ситуацию отпустить. Все неясно было: может, ему просто повезло?
Он же так гладко все закрутил. Отзвонился вахтерше, мол, уехал ночью да в гостях остался. Приберите вентилятор — вернусь, заберу. Прецедента что обманули нас — нет, а значит можно и не гоняться — нету позора, а сейчас все…
«Забавно, как его урки-то просчитали?», — задумался я, и неожиданно понял, что будет еще от «старших братьев» письмецо. Мы хоть и в многолетних отношениях, но о чем думает Вор — простой фрайер не поймет…



«3»

М. Птахин


Поминки заканчивались.
Посидели тихо. Пришло человек десять из бывших работников шахт, да родственники. У тех, кто постарше — слезы на глазах. Народу набралось немного, а поминали чуть не по списку: и того, и этого…
Оказалось Владимир Петрович, пережил многих. Вроде и мужики пришли старше меня, а оказались, детьми друзей покойного.
Мне особенно понравился сын бывшего главного инженера Петр. Оказалось, что ему уже шестьдесят два, а выглядел он чуть взрослей меня. Все смеялся моему удивленью, да шутил, мол, кто со слюдой общается, тот подолгу живет… Оказалось, что батя его умер как и Быков — за девяносто.
Когда на улицу курить с ним за компанию выходил, узнал, что Петр никогда не работал на «Руде». Поинтересовался, а как же он тогда со слюдой дела имел. Тот помолчал-помолчал да и рассказал…
Сначала я в пол-уха слушал, мол, кто на пьянке, чего интересного поведает, а потом увлекся.
Убедился очередной раз, что странное место Слюдянка. Тут тебе и каторга до революции была. Дорога «Кругобайкальская» с тоннелями и утонувшее в Байкале золото Колчака. Местные ручьи с самородками. Трагедии, да легенды, но это истории давние и мало сейчас кто знает, например, о «Польских повстанцах»…
Батя Петра работал в шахтах до самого их закрытия и как все рудоуправленцы таскал его под землю еще пацаном. Однако в конце шестидесятых, когда Москва впервые подняла вопрос о прекращении деятельности рудника, направил сына учиться на железнодорожника. Как-никак Слюдянка станция узловая, а значит и работа всегда будет.
— Но я все время к отцу на работу нырял, — рассказывал мне Петр, выдыхая горький табачный дым, — Все манили меня эти кротовьи норы, там же целое государство под землей отстроили.
Мы сидели с ним во дворе на лавке и добивали прихваченную из застолья бутылку водки.
За дощатым забором засыпал и без того тихий городок. Лишь иногда доносился рев дизелей дальнобойщиков идущих по федеральной трассе на Иркутск или в Улан-Удэ.
— Не договаривал мне батя, — рассматривал Петр первые проклюнувшиеся звезды, — Всегда чуял я, что есть там интерес и когда шахты закрыли, одним из первых стал под землю нырять. Казалось, вот-вот нащупаю неизвестность эту, может даже и золото, но лишь поделочные камни и находил. Отец сердился, когда показывал ему и орал чтобы не совался. Особенно когда речка Слюдянка по шахтам пошла. Но ничего, крепи в штреках ещё долго держались. «Подземлю» закрывали вместе со всем оборудованием и кабелями. Кто смелый вроде меня, сразу потащили оттуда электродвигатели в свое хозяйство. Когда же в восьмидесятых цветной металл стали принимать, все и началось.

История оказалась жуткой. Рудоуправленцам никак не удавалось заделать все входы и выходы в закрытых шахтах.
Причудливая сеть лабиринтов и шесть незатопленных горизонтов манили авантюристов не только из Слюдянки. А внизу уже все делилось на участки.
Дети инженеров и рабочих вроде Петра, да и сами бывшие шахтеры сбивались в дикие бригады и тащили на поверхность все, что только можно. Залетные появлялись нечасто, но конфликты уже пошли даже среди бывших товарищей.
Началась золотая лихорадка.
Десятки километров силовых кабелей представляли, из себя лакомую добычу.
Никого уже не интересовали золотые призраки или драгоценные камни, да и в чем смысл, если вот они деньги. Сдирай со стен, обжигай либо сдирай кабельную оболочку и вперед на пункты приема.
Кто первым расшатал крепи на территории соседей и организовал конкурентам обвал — никто не помнит, но именно тогда спокойная жизнь закончилась.
Лес рубят — щепки летят… Сколько жизней загубилось под землей скорей всего узнать теперь не удастся. Война становилась изобретательной. Подпиливались и расшатывались лиственничные лестницы, которые в сырости шахт могли простоять не меньше Венеции.
Ослаблялись крепи. Изобретались ловушки.
Однако попадались лишь незадачливые.
В ход пошло альпинистское снаряжение.
Каждая команда делала себе под землей тайники с запасами продовольствия и шанцевым инструментом. Если завалит — будет, чем откапываться.
Следом начались фокусы с вентиляцией и противника теперь душили дымом полимерной кабельной рассечки.
Кто первым придумывал очередной «фокус», тот и отвоевывал территорию противника и Слюдянский «золотой запас».
Когда начался прием черного металла, произошел еще один всплеск, и добавились новые трагедии.
С близлежащих горизонтов вымели все ценное подчистую, а ведь там, в «подземле» стояли и вагонетки на рельсах наполненные слюдой и даже тепловозы. Закрывали-то шахты в семидесятых. Ничего, не демонтировали и наверх не поднимали…
За «стол переговоров» так никто и не сел.
Подземные войны нарушили привычный уклад городка. Теперь на поверхности и в обыденной жизни пережевывались в основном ситуации из-под земли.
Поминались недобрым словом вчерашние конкуренты.
В сиюминутном порыве никто и не подумал, что можно бы использовать шахты, для экскурсий или спелеологов, а теперь было поздно.
Иной раз по городу ползли слухи о заблудившихся или заваленных туристах. Но народ в войнах очерствел и не переживал, если не касалось лично.
Доступный металл заканчивался. Большинство «дорог» на нижние горизонты отсутствовали. Знающих, географию шахт оставалось все меньше.
— Я и сейчас там куда хочешь пронырну, — заканчил историю Петр, — Только зачем? Пенсия у меня приличная, уходил с начальника депо, да на приварок из шахт дом построил не хуже чем спиртовики.
Действительно, Слюдянка пестрела небольшими коттеджными поселками.
«Прямо как у Ильфа с Петровым», — задумался я, — «Богатство тещи не исчезло, оно просто превратилось в клуб железнодорожников. Так и здесь, все оставленное государством в шахтах перешло в иную область ценою человеческих жизней…»
— Знаешь, почему я живой? — поинтересовался Петр, будто услышав мои мысли.
— Ну?
— А я в войнах не участвовал. Нет на мне крови… Потому и дом стоит и дети в порядке. У меня еще там, — он потыкал пальцем себе под ноги, — Транзитные маршруты заготовлены, так, что я любой завал обойду и наружу выберусь.
— Потому и народу на поминках мало? — пришла мне в голову неожиданная мысль.
— Ну да. Кому же захочется за одним столом с душегубами сидеть? А потом они все сейчас на мели и ненавидят окружающих люто. Позови и спокойно не посидишь… Они даже не понимают, почему им так плохо.
— А много таких?
— Ну, из самых активных почти никого не осталось. Кого в шахте не прибрали, тот сейчас за грехи свои мучается. Ты подумай, — наклонился он ко мне, — Ведь только я знаю душ двадцать загубленных там внизу и ведь почти никого не нашли. Так и числятся они без вести пропавшие. Все предполагают кто, да что — а с кого спросишь? Лежат они сейчас где-то на горизонтах затопленных…
 — Мистика, — проговорил я, пытаясь избавиться от навязчивого видения залитых ледяной водой шахт, где ворвавшаяся туда однажды речка Слюдянка, собирает в одном месте упокоившихся врагов.
— Да уж мистика, — согласился Петр, разливая остатки водки по рюмкам, — В прошлом году МЧСовцы двух спелеологов вынули из завалов, так они в помешательстве оказались. Все про тени какие-то говорили, что из стен выходят. Умерли окончательно шахты... Кладбище теперь там. А скольких еще погибель ждет?
— Послушай Петр, — вспомнил я его фразу о недоговоренностях его отца, — А как ты считаешь, действительно тебе батя чего-то не рассказал, или домыслы это твои?
— Не знаю, — ответил тот, допив рюмку и закуривая, — Вот ты с Петровичем общался, у тебя не появилось ощущения секретов?
— Было, — твердо ответил я, — Но впрямую не спрашивал… Он бы меня, не понял.
— Вот так и я, — ответил собутыльник, — Поинтересовался у бати пару раз, а после смерти весь личный архив по косточкам перебрал. Давай пей, — пододвинул он по лавке , — Идти пора.
Я перевернул в себя водку. Приятное тепло вернуло меня к действительности.
— Ничего я в архиве том не нашел, — вздохнул Петр отправляя щелчком окурок за забор, — Но есть там что-то. Наверное берег меня отец и не зря — сколько ситуаций-то было… Эх прости меня старый, завтра же к тебе на кладбище поеду.
Он попрощался с Сергеем, с супругой Главного Геолога и я предложил Петру, отвезти его до дома, но оказалось, что живет он рядом, как и большинство работников «рудоуправления».
За столом осталась только родня
— Я тебе в комнате постелю, — сообщил Сергей.
— Да вам и самим места мало, — засуетился я, — Я уж лучше к Маркиным поеду. Старший Санька как раз сегодня там.
— Ты звонил ему?
— Ну да, ждет.
— Тогда пошли к матери, — как-то серьезно проговорил Серега, — Она хотела тебе завтра архив отдать, так видимо сегодня получишь…
 У;влеченный разговором с Петром я только сейчас вспомнил о завещании и сундучке.
Прошли в залу.
Лидия Иннокентьевна узнав, что я собираюсь ночевать в другом месте, сначала заохала, а потом, видимо прикинула количество ртов и сменила гнев на милость.
— Ну что, внук Венского, — сказала она, — Не просто так ты видимо появился в нашем доме, да и я на улицу Пшеничную в соседи с твоей мамкой не случайно угадала в свое время. Владимир Петрович знал кое-что, но не говорил даже мне. Какие уж там, в сундучке секреты — неизвестно, да и не интересует это меня. Шахты много жизней унесли, а сколько еще унесут одному Богу известно. Я сама хоть и геолог, но никогда их не любила. Этой мой Володя трудился как гном и рудознатец не покладая рук. Секреты эти, скорее всего давние. Там за сорок лет работы много чего происходило. Когда он меня о предках твоих в последний год расспрашивал, поняла я, что задумал старый думку какую-то, но не интересовалась. Потом  он сам рассказал, что был связан сначала государственной тайной, а позже забоялся, что Серега в «подземлю» полезет, поэтому и молчал. А тут ты явился, но, ни одного постороннего вопроса не задавал — все слюду тебе подавай, да отвалы. Ему это нравилось…
— А про что еще спрашивать? — начал, было, я.
— Сиди уж, — махнула рукой Лидия Иннокентьевна, — То я не вижу, как глаза у тебя горят, а вот что от ненужных вопросов уберегся, хвалю. Мне главное чтобы вот он туда не совался, — ткнула она в сторону Сергея, — А что уж там Петрович написал — не знаю и знать не хочу.
Я молчал.
— Так обещаешь сыновей моих не привлекать к завещанию? — жестко спросила душеприказчица.
— Мама, — заговорил, было, Сергей.
— Молчи! — жестко остановила она его, — Обещаешь, внук Венского и сын матери своей?
— Обещаю, — твердо сказал я.
— Ну, забирай тогда, — поднялась с застеленного ковриком табурета хозяйка дома, — Сергей тебе до машины донести поможет.
Оказалось что это и не табурет совсем, а укрытый гобеленом странный сундучок с коваными ручками.
— Забирай, а захочешь с ним говорить на эту тему, — ткнула она пальцем в сына, — Так сначала со мной!


«4»

Р. Пашян


После воспоминаний решил в подробности больше не вдаваться, но подготовиться. Если честно, то вовсе не нужен мне этот толстяк. Сорвался он тогда от нас да сорвался…  Переболел я, похоже, неудачей той.
На статусе и авторитете история не отразилась.
Леваша мой огорчается не больше чем на  пять минут. В Канске тогда послушал мой рев, дождался, пока успокоюсь да и предложил дальнобойщиков на ночлеге пощупать.
Славно отработались. На выезде, да экспромтом дела всегда хорошо идут.
Местных пацанов привлекать не стали и задумками не делились. Как-никак их территория, глядишь и «льет кто воду»  на «мельницу» местных мусоров, так что вдвоем мы решили «гусей» потрошить.
«Подняли»  тогда хорошо, даже Леваша не являлся на глаза ко мне, пару недель. А паренек добытое «лаве»  тратит с размахом, а если девчонка рядом какая приблудилась, так и в грузинского князя может поиграть…
Славный у меня партнер — почти восемь лет вместе. Даже первые проседи у пацана появились, но не от переживаний. Наследственное. Его дядька в таком возрасте уже как лунь ходил, а этот только так — побелел чуть.
На сегодня у нас работы не было, но взволновали меня таки Московские «старшие братья». Умеют Воры и пошутить так, что и смех с грехом напополам, или вопрос задать что правильного ответа не найдешь как не ищи.
«Интернетом гляди пользуются, — рассуждаю, — Ссылки шлют… Самим уже за семьдесят, а все наворачивают как мальчишки. Не удивлюсь, если они и смсками пользуются не хуже молодежи — переворачивается мир…»
Звякнул сообщением сотовый — Леваша проверяет, сплю или нет. Стоит отозваться сразу на трасу потащит… все как тогда пару лет назад.
«Или сгонять таки в Иркутск? — задумался я, — Цинкану  сейчас товарищам-соплеменникам и прокоцают  они мне этого паренька за пять минут… Хотя не стоит. Неизвестно еще о чем Воры попросят, и может, придется «босиком»  территорию топтать не обозначаясь.
Сейчас Москва проснется, и позвонят-скажут: а не хочется ли вам товарищ Роин посчитаться с юношей, а то вы что-то расслабились. Вот козлина написал же рассказ!»  — злюсь и понимаю, что не случайно москвичи на историю эту наткнулись, совсем не случайно — ждать теперь надо, что дальше будет.
Леваша больше не «стучится» — подумал видимо что сплю. Решаю: раз уж проявился наш «клиент» таким необычным образом читану истории его внимательно.
«Поизучаю, — думаю, — Там глядишь и определюсь. Попробую в паренька шкуру залезть. Мыслишки его пошарю. Рассуждения».
Два часа убил и понял, что не хочу ехать.
Багаж житейский у парня немаленький. Мне особенно повесть одна у него понравилась про «законников». Название-то подобрал инетресное: «Воровской Ход». Был, оказывается в Иркутске Вор такой «Бандит» и поехал он с товарищами в начале девяностых Владивосток покорять… А тем кто не знает там по Воровской части дальше Уссурийска делать нечего.
И хотя команда у него оказалась отчаянная, и город восточный парни «развернули»  на себя за пять минут, но только преследовали их все время неудачи. Ошибочку к тому же ребятки допустили: поставили «положенцем»  человека недипломатичного. Боксера… Вот он им и нарулил.
Сильно меня конец истории цепанул.
Похоронили парней под городом Иркутском. Получается: первый Иркутский Воровской мемориал самого начала девяностых.
Похоронили и поклялись друзья верные мстить до последнего и даже места себе рядом на кладбище оставили… Но никого пока так и не подхоронили…
История конечно реальная, к дяде не ходи.
«Паренек на своей мусорской работе видимо немало крови братве попил»,  — думаю и понял неожиданно, что есть у москвичей к нему счет какой-то. Давний счет. Залез он видимо когда-то не туда, а сейчас ситуация и созрела.
«Так, так, так, — рассуждаю, — Освободился кто? кого устроил паренек в тюрягу в старые времена? Вариант конечно, но не воровской это размерчик. Мало ли кто кого свободы лишал?  Если со всеми старыми ментами разбираться, так никакого времени не хватит. За идею тогда работали, так что любого бери и сразу под нож. —  Но,  — думаю, — резать скорее будут нынешних «мусоров». Эти уж точно в войнушку с собственным народом заигрались. Вон по супермаркетам народ отстреливают спьяну. Ну? И до чего я додумался?»
Сплошные вопросительные знаки и на ум ничего не идет, но понял я — искали урки в сети именно его.
«Вишь, — думаю,  — какая неудача собственный ресурс иметь, да еще рассказики на такие сюжеты писать. Не повезло пареньку…»
 Пока возился обед подошел. Решил в офис сгонять, но тут Леваша на телефон мой опять в атаку пошел.
Не выдержал я, а вдруг что не так? и трубу беру:
— Алло…
— Каркимарджус! Проснулся?
— С тобою поспишь…
— Валым на работу! Дэнь-то, какой! А? Чего спать…
Чуть не ответил ему: «Частим брат», а самого волна накрыла, странная такая и в секунду я понял, что такое французское дежавю.
Чувствую, было уже такой разговор! Факт был.
Ныряю в компьютер.
Открываю рассказик евоный про нас. Точно — слово в слово!
Мысли мечутся не знают на какую сторону свалиться, а Леваша как чувствует, не мешается. Висит с той стороны мышонком. Умеет молчать пацан. Когда ждем, кого может и несколько часов воздух не шевелить. Иной раз закимарю, так просыпаюсь с чувством, что один я. Ан, нет, сидит и глазами голубыми ворочает.
А мне не до разговоров сейчас. Чую тянется петля. Даже шею потер, так явно привиделось. «Кубики» в голове валятся-валятся да беспорядочно так.
Разозлился — сколько же меньжеваться можно?
Наконец решился:
— Леваша давай в офис. Разговор есть.
— Чэрэз скока? — спрашивает. Ни грамма удивления в голосе.
«Настоящий абрек», — оцениваю, — Через час.
— Давай.

Даже Людочка секретарь настрой мой уловила.
— Случилось что?
— Всем нам случается родиться когда-то Люда и это неоспоримый факт, а все остальное по ходу пьесы.
Разулыбалась. Значит порядок: не «прочухала» состояния моё.
Это хорошо. Сейчас Леваша приедет, а у того нюх как у горного барса, хотя ему теперь и самому думок хватит. Он-то мистику отметает сразу.
Твердо стоит паренек. Уверен в одном — мы главные и мир этот наш. Вот и поглядим.
Я когда на всезнайстве его ловлю, тут же вспоминаю фразу одного сидельца: «Такие вы умные. Но потому, что не знаете — самый умный это я…»
Говорить пареньку моему что-то — бесполезно. Не верит ни в бога, ни в черта, а лишь в собственную удачу.
— Вот удивлю я тебя, — бормочу и компьютер открываю.

Леваша в контору ввалился на кураже — выбрит до синевы. Подстрижен.
Очочки темные прямо как из шпионского из боевика.
Снова меня дежавю накрыло. Листаю на нужную страничку рассказа и читаю:
— Ты че, на свиданку собрался?
А партнер мне прямо по тексту:
— Сам гаварил, клиенту далжно быт прыятно…
Ну, уж тут не утерпел я. Подозвал его к компьютеру и носом ткнул. Гляди, мол, абрек — гляди и радуйся.
Тот ничего не понял сначала. Глазами только захлопал и давай проверять, не я ли это пишу прямо сейчас.
Когда сообразил, что нет — задумался. Не любит пацан задач без ответа. Сидит и даже кофе себе не заказывает.
А я ему фотку свинорылого вывожу  аккуратненько на экран. Тут уж парнишка, очками своими чуть не подавился, стянул их и давай дужку грызть.
Только из себя и выдавил:
— Он?
— С утра любуюсь.
— Сам нашел?
— Если бы…
У моего свана ум за разум заходит. Гляжу на него бедолагу и понимаю, что рушится у него сейчас привычный мир. Глаза потускнели, да модные очки свои изо рта не вынимает.
Кто принес новости, не спрашивает .
— Чего дэлать будэм?
— Ну, уж точно не работать. Ждать.
— Каго? — вытаращил глаза Леваша.
— Да не его, — ткнул я в экран, — Москву.
— Так это, — прояснился его взгляд.
— Воры брат, — ответил я, — Воры. Их подача.

На связь старшие братья вышли только после одиннадцати Москвы.
Партнер мой за это время рассказик по слогам прочитал и задумался. Часа полтора молчал, а я не мешаю. Не каждый день такое случается.
— Он что калдун, — разродился наконец Леван.
— Сам в загадках, — отвечаю, — Но теперь нам с тобой брат нужно серьезно подумать, прежде чем что-то предпринимать. Видишь, какой он прокоцанный …
— А имэна наши аткуда знаэт? — совсем уж по-детски тянет Леваша.
Чуть не взорвался, но удержал себя.
— Скорее всего, из Мусорской части песня…
— Мы же не лавылысь ни разу…
— Вот и радуйся что сегодняшние менты ленивые. Если бы эта рыба нами занималась, представь, что было бы…
Замолчал пацанчик, а я все на часы смотрю, да почту проверяю, нет ли новостей.
Первая пташка из столицы прилетела в пятнадцать часов нашего времени.
«Привет брат, — значилось в сообщении, — Как тебе мусорские истории?»
Что я мог ответить, когда «в цвет»  все?
Молчу.
«Что делать думаешь?»
«Думать», — отбиваю в тон им.
«Не придется, — высветилось на экране, — Свяжись со мной по этому номеру, все разъясню…» — и на монитор цифры валятся…



«5» 


М.Птахин

Марыч меня ждал и не ждал. Друг студенчества всегда был неисправимым оптимистом, и как все Александры опекал окружающий мир, не задумываясь — надо тому это или нет.
Мы учились на одном курсе, а благодаря нашему разгильдяйству и академическим отпускам — дважды. Общаясь с этой семьей из небольшого городка, сейчас понимаю, насколько талантлива наша Россия. Каждый, начиная с родителей, оказался уникален.
Крепкое хозяйство.  Необыкновенно музыкальная и технически одаренная семья. Как мы удивились с женой, услышав впервые Сашкин коллектив в ресторане «Хамар-Дабан», или дурачились, катаясь на самодельном тракторе по окраинам города еще в восьмидесятых.
Много воды утекло. Теперь мы и сами стали дедушками. Марыч — два раза.
Меня он конечно не ждал. Я гость редкий, хотя каждый раз проезжая Слюдянку по федеральной трассе, оставляю время, чтобы заехать, но пересекаемся больше в Иркутске.
Собаки не оказалось. Семейный дом, построенный почти тридцать лет назад, былой лоск утерял, но по-прежнему стоял, коренасто зарывшись в каменистую почву.
Попинал калитку. Лампочка, затаившаяся под коньком, вспыхнула, заставив зажмуриться, и в доме грохнули двери.
 — Чего надо Птичкин? — закричал с крыльца Санька.
«Надо же вспомнил», — усмехнулся я своему студенческому прозвищу, — Пусти ночевать, я же звонил.
— На тебе, удивил звонком. Ты всегда звонишь, а вот приехал наверно лет за десять впервые.
— Мы же с тобой неделю назад в кабаке сидели или не считается? Чего мне теперь в машине спать?
— Как хочешь… Могу и пустить.
Он всегда такой. Воспитывает. Можно внимания не обращать. Сейчас заставит на гитаре играть и себя слушать.
Сундучок покоился в багажнике, обжигаясь тайнами при каждом воспоминании. Решил, что вскрывать буду в Иркутске. Отосплюсь и завтра же отчалю.
Грохнул замок и в тусклом свете запыленной, сороковатной лампочки предстал мой старый товарищ.
— Квартиру на Слюдянских Красногвардейцах не продали?  — поинтересовался я обнимаясь.
— В прошлом году…— чуть отстранился Санька, — Мебель сюда перевезли, тебе, что на любимом диване стелить?
— Ну да. Как сам? Водку будешь?
— Завтра вставать рано. Утром в Иркутск, так что давай ложиться…
«Крузака» загнали во двор. Без вечно гавкающих «кабыздохов» его пространство смотрелось сиротливо, и было угрюмо-ожидающим. Прямо как Санька со своим: «Чего надо?»
Душить меня гитарными откровениями он не стал, хотя музыкального добра в доме было с избытком. Пара раздолбанных акустических гитар, лежали поверху кучи из останков барабанов
— Помнишь? — кивнул в ту сторону Санька.
— Да…
Говорить не хотелось. Здесь лежали и молчаливо стояли куски нашей жизни, причудливо переплетенные временем.
— Давай ложиться, мне завтра рано, — напомнил товарищ.
— Пару дней могу пожить? — поинтересовался я, сообразив, что утром можно будет без помех покопаться в сундучке.
— Я тебе сто лет назад сказал: в любое время и на сколько хочешь, — властно сообщил Саня, — Пойдем, покажу, куда ключи класть.
Нычка оказалась в шиферной выемке на козырьке бани.
Вернулись в дом.
— Белье там, — махнул рукой хозяин в сторону древнего комода, — Давай стелись и спим.

Толковых снов не было. Мешанина последнего дня вынесла на поверхность лишь какие-то горестные оттенки и двор Санькиного дома.
«Кабыздох» на другой стороне сознания оказался жив. Он злобно тявкал, натягивая веревку, и падал на бок после каждого азартного прыжка. А мне кровь из носу нужно было оставить ключи там, где показывал Саня.
Изловчившись, я дотянулся-таки до шиферной выемки, но поскользнулся и грохнулся на пса сверху. Тот отскочил, взвизгнул и цапнул меня за руку. К моему удивлению хватка оказалась несильной. Псина лишь слегка придержал меня зубами и проворчал:
 — Миха давай я пошел. — После собачий прихват на руке пропал, оставив место пониманию, что это попрощался Сашка.
 — Пока. — забормотал я в полудреме, и неожиданно для себя добавил, — Хорошая здесь получится база…
Сонный морок снова повалился на меня, однако, странная фраза, произнесенная в полудреме, заснуть не дала.
«Какая база? — ворочалась в голове сумеречная мыслишка, напополам с виденьями, — Я что-то упустил?»
Ответа не было.
Сон так и не пришел. Открыл глаза и уперся взглядом в бревенчатую стену с обрешеткой под штукатурку. Перевернулся на спину. Диван жалобно заскрипел пружинами, нарушая картинку колдовской тишины, которая царила в этом потаенном уголке.
Ни шума машин тебе, ни голосов за стенкой… Ничего.
«База, — сел я рывком, — База… Что-то предстоит, чего не знаю?»
Новых мыслей не появилось.
Подумал, что совсем неплохо быть хозяином самому себе. Вот сейчас могу пожить здесь пару дней, отоспаться в тишине и в окружающем мире ничего не поменяется.
Вспомнил про подозрительно молчащий сотовый. Оказалось, поставил его на тихий звонок.
Не принятых два. Мать и жена. Перезванивать решил после, как занесу в дом сундучок.
Вышел на двор.
Тишина до звона. Неожиданно понял, что именно в эдакой тиши я хочу покинуть этот мир. Странно, что мысли о смерти приходят ко мне перед какими-то событиями.
«Второй признак? — отметил я, — Сначала база, теперь желание умереть в тишине. Что третье?» — нажал я на кнопку брелка.
 «Крузак» попикал и моргнул поворотниками.
Сундучок расположился на заднем сиденье. Высокий. Недаром я принял его под накрывашкой за табурет.
«Интересно, что меня ждет в нем, и почему Лидия Иннокентьевна так беспокоилась о Сереге? — задумался я, — Знала что?»
Цапнул за ручки и с трудом вытащил на улицу.
Ставить на землю не хотелось. Сначала даже не понял, почему пытаюсь быстрее спрятать «добычу» от посторонних глаз, а лишь затащив на дощатое крыльцо, задумался.
 «Странно, — рассуждал я, усаживаясь рядом, — Чего это я так осторожничаю?»
Ответа не было, и я решил, что это третий знак.
Оставалось открыть крышку, но я почему-то медлил. Досадные мелочи, на которые простой смертный не обращает никакого внимания, в моей теории закономерностей занимали главенствующее место.
По обрывкам и незаметным совпадениям я всегда понимал, что стою на пороге неких событий, которые скоро обретут плоть и понесутся со скоростью курьерского поезда.
«Другого не дано, — листались события жизни, — Случайные закономерности живут и опережают тело несущейся где-то ситуации, как воздух, который разгоняют перед собой поезда метрополитена».
Признаки. Их не замечают лишь слепцы, которых в этом мире большинство. Сундучок молчал, но я знал точно — открою — изменится многое.
Какой-то процесс уже независимо шел, а мой мир лишь готовился встретиться с ним, изо всех сил предупреждая меня: «Будь осторожен».
То, что сундучок примет участие в «игре» я теперь не сомневался, вот только в какую сторону меня потянут?
«На благо ли мне это наследство? — задумался я и неожиданно рассердился, — Открывайся, давай!»
Протянул руку.
Крышка откинулась с легким стуком, обнажая стопку прошитых рабочих журналов и опись, приклеенную с тыльной стороны.

 

«6»


Р. Пашян.


Все оказалось, как и думал. Можно было и за пару минут пояснить, но протрепались больше получаса.
Старшие «фаршировать» мне голову долго не стали. По всему завороту становилось ясно, что правильно не стал я землякам звонить. Придется видимо нам с Левашей поизобретать чего.
На той стороне, конечно, были уже не воры, а их парняга, который этим кабаном Иркутским занимался. Урке же хватило пяти минут меня в строй поставить:
 — Получишь денег, — сообщил он мне, — Десятку баксов и заделаешь для меня этого пассажира начисто.
Я аж воздух выдохнул. Ничего себе. В душе полагал, конечно, что сейчас будут навязывать поездку за свой счет, а если это оплаченная работа, то с радостью  —   совпадение интересов господа, совпадение интересов.
Сумма конечно генеральская. Таких денег за простых пассажиров не платят, а значит и задачка будет не простой.
Так и оказалось:
— Громкая смерть не нужна, — продолжил московский «зубр», — Парень сейчас с «Олимпстроем»  завязан. Искали мы его, сначала не таясь, а базары и утекли, куда не надо. Просило меня руководство пока его не трогать, а с другой стороны я уже сестре пообещал разобраться, так что придется тебе Роин несчастный случай ему организовать…
Загрузил меня старый, и трубочку своему парняге передает.
Тот когда говорить начал, в голове моей слова о несчастном случае ворочались. Первые минут пять и въехать толком не мог про что «инструктор» с той стороны базарит. Но с середины истории сообразил, что задачка легкой не будет.
Паренек РУБОПовцем оказался, да не из простых. Много чего они там, в девяностых, начудить успели. Как я и думал.
Для начала переворот организовали в девяносто третьем году всей преступной власти Иркутского управления. Оказалось, там грузины наворачивали, так вот они одного развенчать умудрились, второго кто-то убил в 1994. Потом в этой мутной войне прибрали местные блатные еще двух залетных грузинских урок. А в оконцовке этот свинорылый умудрился закрыть молодого езидского Вора, а того осудили на пятилетку.
Так-то мента можно и благодарить. По всему раскладу виделось, что и наш земляк в этом водовороте жив бы, не остался. Но тут родственные дела оказались.
 Освобождали его в свое время через Тбилисскую крытую . Переводили туда, всех кто на территории Грузии родился  — была такая лазейка в законе.
Паренек как раз в Улановке  раскрутился на восемь. Конвоира порезал. Перевели его в Грузию, а там вчистую освободили, и проехал парнишка обратно в Иркутск.
Чего уж он там начудил?
Осудился по вымогательству на пятерочку. Я после прибросил, что свинорылый ему судьбу-то не сильно-то и поменял. С учетом срока по Улановке освобождаться ему было в 1999-м, а после клещей РУБОПовцев — так же. Так что вся комбинация с освобождением из Тбилиси — зря.
Частенько такие ситуации бывают: сначала освободят близкого из плена и радуются, а потом винят кого-то в смерти его, не думая, что он сам все проблемы соорудил.
К отсидкам философски относится надо: ведешь преступный образ жизни — будешь сидеть.
Я вот постоянно пытаюсь судьбу обмануть. На дела часто не бегаю, хотя помалу не щиплю. Может так и рекордную сорокалетнюю отметку в нашей профессии, пережил на воле? Мало у кого это получалось.
Картинка внятная рисуется: привезут нам через пару дней десяточку баксов и поедем мы с Левашей несчастный случай в соседний регион организовывать.
Я даже загрустил немного. Поделился сомнениями с Москвой, но меня успокоили, мол, паренек этот громкий. Почти московский чиновник.  Если не в командировках, то живет по месту прописки — не таясь. Так что все как на ладони. Машину если надо грузины из Ангарска организуют, но я решил на своей «Хонде» ехать. Проверено.
А тут и почта из Москвы подоспела. Все как есть. Адрес. Рожа евоная с гитарой. Досье…
Читать сразу не стал. Оставил на вечер. Леваше пока подробности ни к чему. Парнишка сейчас единственным огорчен, что на трассу не поедем сегодня.
— Ничего брат, — утешаю, — Получим Московское лаве, заделаем дело, да так разгонимся на Иркутской земле — чертям тошно станет.
Заулыбался братишка. Спрашивает:
— А если па дароге пошерстыть каго?
Поясняю, что не стоит:
— Вдруг угорим, не сделав, о чем старшие наказали? Вот то-то. Отработаем несчастный случай, отчитаемся, честь по чести, а потом хоть потоп.
Настроение у Левашки сразу лучше стало. Завспоминал как мы тогда на выезде до Канска  два года назад на трассе «шерсть» с водил «сдирали».
Пофартило тогда.
На экспедитора напоролись, что караван с паленой водкой сопровождал. Денег оказался целый «мешок».
В кофейне их срисовали. Крепкий такой парень за главного и портфель на коленях.
Леваша еще волыну у него под курткой углядел, и ясно стало — вот он нашенский куш.
На рожон переть не стали. Вдруг у них отписка от кого из блатных? Несолоно уходить нет резона, да и рожи лучше не светить.
Оказалось, на Восток они шли.
Пробацал просто — подкатил поинтересоваться, есть ли менты по трассе в сторону Красноярска? Манеры у меня  интеллигентные, акцента нет — никого не насторожу. Парень толково все объяснял и хоть внешне спокоен был, сам глазами высверливал.
Четыре фуры с ним отошло. Он на хвостовой устроился — «Вольво». Самая модная салон в ней будто купе пассажирское. Любил комфорт этот фраерок.
Мы сначала их отпустили, а Леваша перед стартом высмотрел через окошко, что портфель «гусенок» под сиденье свое сунул. Прямо под задницу.
Упали на хвост, и пошли понемногу — метрах за триста.
Такой тихой погони давно у нас не было, а парни не спешили. Разморил их, похоже, ужин, так что через пару часов они лагерем и встали.
С трассы ушли.
Когда мы в «спецодежду» переоделись и по лесу подтянулись «на огонек», мне сразу Гойко Митич со своими индейцами вспомнился. Сильно хотелось на кураже заорать:
«Повозки в круг!»
Встали ловко. Просмотр на все четыре стороны. Наверняка в каждой машине стволы лежат.
Костров нет.
Парняга с портфелем как раз фуры обходил и с водилами базарил. Потом в свою «Вольво» пошел.
Вот и все. Фуры даже самые комфортные сортирами не оборудуют. Так что через час-два, на улицу кто и вынырнет.
Подкрались к тачке.
Устроились каждый около своей двери и давай ждать.
Первым водила вышел. Леваша вырубил его, и мы нырнули в салон.
Паренек экспедитор проснулся да поздно у мальчишки моего ножик как у Рэмбо. Он его к глотке тому и приставил.
Договоренность была — базарю я. С прибалтийским акцентом.
На рожах маски.
Ультиматум зачитываю, а от теска Левановского глаз не могу отвести. Самому страшно становится.
Портфель так и оказался в тайнике под сиденьем. Паренек такому раскладу сильно удивился.
Вопросов не задавали. Требование одно — лежать! и сразу в закрома. Пускай меж собою позже разбираются, кто информацию слил.
Паренек правда именами покозырял немного, да и понял, что срать нам на их папашек. Угрожать не угрожал, а только попросил отписку  воровскую оставить, мол, в портфеле она, но этот фокус его тоже не проканал . Некогда нам в сердоболие играться, а может и сюрприз какой имеется.
Вырубил его Леваша рукояткой ножика в висок, и нырнули мы  темноту.
Чутье меня тогда не подвело. Я позже что-то вроде картошки нащупал возле портфельного замка. Открывать его не стал, а распорол с другой стороны тесаком Левановским.
Так и есть. Полезь в горячке за отпиской этой, не сидеть бы мне сейчас здесь. Там наступательная граната оказалась настороже и не зря.
Денег живьем полтора миллиона рублей и векселей «Сбербанка» еще на три «лимона». Но тогда не до этого было. Ноги уносили.
Затарились в Богучанах и отлеживались почти месяц. Когда приехали в Красноярск, все полагали, что нас уже нет. Мы ведь «безникому»  отчалили.
Потом разные ходоки являлись, да гости нечаянные. Все присматривались, вынюхивали. Хвосты по делюге той искали.
Я тогда Леваше лишь пару соток из его доли отдал. Изображали для окружающих, что по «крысовой»  отработались. А парнишка мой за пару недель гулянок снова пустой оказался. Молодость.

Закончили воспоминания, и попер я домой досье по свинорылому читать. Еду и сам думаю: «Что же там еще интересного имеется?»
По всему выходит непростой парняга. Тут и «Олимпстрой» тебе и работа Москва-Иркутск. Шухер этот с несчастным случаем…
«Ну, — думаю, — Там видно будет».

Дочитал уже в первом часу ночи.
Паренек — семи пядей. Он после увольнения в 94-м частным детективом стал и перекрышевал почти полгорода. Причем в общак ничего не платил, а заделал фонд содействия РУБОП и никто из блатных к нему не лез.
Заезжал пару раз под арест, но ненадолго.
Несколько раз в розыск объявлялся.
К ворам в Грузию ездил в 1997-м. С урками славянского крыла работал. Короче хоть книги пиши.
Самым забавным оказалось то, что значился он в настоящее время, невзирая на «заслуги» перед родиной, пенсионером МВД.
Со всеми регалиями и льготами.
Означать это могло только одно: какое-то спецподразделение, а «гусик» наш из позапрошлого года — «казачок засланный» .
Теперь ясно за что Воры так расщедрились и почему на несчастном случае настаивают…
 
 







Р. Пашян.

«7»

Прошла неделя, а денег из Москвы нет.
Леваша в гости забегал несколько раз и все глазом голубым косит. Чую еще пара дней, и завоет мой абрек обычное: «Пошли на трассу».
Решил не ждать.
Нет денег, а значит, и контракта нет. Этих «зубров» московских не поймешь. Может,
затравили на приз, а теперь инициатив ждут?
«Не выйдет, — решил я, — Воровское — Ворам, а я как-никак фраерюга  самостоятельный и долгов за мной нет…Мало ли кому и что пообещали? Прибудет лаве — буду собираться, а насухую не проканает… В конце-концов мне коллектив надо кормить».
Пацанята мои — надежда моя. Каждого как родного воспитал.
Преемник конечно Лаваша. Подрастет еще немного, стукнет ему сорокет и станет он спокойным. Поймет меня старого: почему так нельзя и эдак делать не стоит. Работать спокойно научится. С экспромтами перестанет частить, да молодежь будет  «ремеслу» обучать.
Мне как раз сегодня с утра отзвонились и сообщили, что набралась-таки в одном инвестиционном фонде изрядная сумма, и готовят ее теперь к отправке на ближайшие дни.
Означать могло это только одно: независимо от Воров обязан я эту делюгу закончить…
Шутка ли. Человека своего устроил в бухгалтерию «вражескую» полгода назад. Тетка проверенная, сколько «набоев»  давала на крупные суммы. Всегда на хорошем счету по месту работы. Хорошо дела с ней делаются — лет десять уж вместе. 
Славная эта штука — финансовые пирамиды. «Разгоняться»  идешь и не жалко никого. Там каждый клерк знает и понимает, что денег этих кровных простому народу больше не видать.
 «Значит, созрела контора», — рассуждаю.
Отправки у них начинались от десятки миллионов — хороший куш.
Планчик имелся. Оставалось пацанят собрать, да роли распределить.
«Завтра попрем», — решаю и Левашу набрал.
Пока тот пареньков искал, полез в Интернет.
Новостей от московской стороны нет по-прежнему, а мне это и на руку. Пошел я к свинорылому на страничку с рассказом. На сайт proza.ru.
Пять человек «Поединок» вчера прочитало. Популярны мы.
Пересматриваю записи, а самого так и подмывает черкануть парняге отзыв: молодец, типа —  верно, ты просчитал нас тогда.
Злюсь, сижу:
«Два года прошло, а все как вчера и трасса эта ночная, когда мы в Канск «молотили», и вахтерша которой он звонил: мол, вещички оставил, приберите позже заеду…» 
Вот она кнопочка торчит: «Написать отзыв».
«А чего будет? — думаю, — Можно и поиграться…»
Надавил.
Зарегистрировался как «Ваня правильный».
Пишу:
«Рассказ понравился. Написано со знанием дела. Прямо ощущаю разочарование преступников, когда вы их обошли. Я так понимаю это реальная история?»
Сразу легче стало. Вот оказывается, чего не хватало мне — побазарить с ним. Ну, хорошо если ответит, поболтаем.
Потом присмотрелся внимательней — мать честная, а его уж несколько дней на сайте и нет…
Листнул на одноклассников — та же картинка.
Вот тебе думаю и польза. Паренек-то не в городе, так что все правильно — завтра «разгон». Рвем куш и на дно в «командировку» воровскую.
Потом еще одна соображение пришло: поиграться можно со свинорылым в Интернете, мол, буду в Иркутске, хочу встретиться и поговорить.
Но мысль эту я отогнал. Паренек не простой, хотя может и клюнет…
Как вариант: напишу ему, что есть пара интересных историй — давай встретимся. Вдруг будет польза? Визуально «познакомимся» или на хвост упадем. Чую понадобится еще нам Инет.
Тут в дверь позвонили. Леваша пришел, а с ним паренек из нашей «дикой дивизии».
— Где Тристан? — спрашиваю.
— С Ызольдой, — ржет малыш, — Не в городэ он, скоро подкатыт.
Мага паренька зовут. Аварец . Крепкий как дуб и скручен, будто из стальной проволоки. Я сколько не примерялся, как с ним разбираться, если что, понял — только резать, или стрелять.
Но все это мысли пустые. Пацан оказался стоящим, вот только нетерпелив, как и большинство мужиков до сорока. Зато лиричен. Земляка своего Расула Гамзатова почитывает. Поэзию…
Один раз попросил его вслух изобразить и пожалел потом. У них язык, что твоя трещотка. Самое показательное слово — лягушка звучит как «кверк», только вместо «к» нужно треснуть совсем уж не по-человечески… А теперь представьте стихи — сплошное «кр, пр, фр» и т.д. Сам тогда не ржал, хватило сил. А вот Леваша не удержался — чуть драки не вышло… Но помирились как два настоящих абрека  — обнялись и прощения сквозь зубы попросили. Я настоял. Давно заметил — первым прощения просишь, и вся муть от ссоры будто уплывает куда.

Тристан подьехал чепез час.
— Ну что пацаны, — обвожу взглядом «дружину», — Готовы шерсть сдирать?
— Всэгда, — зевнул Мага, — Давно дэл хароших не было.
— А на месте сидеть не надо, — высказываюсь, — Зерна нужно сеять, а потом и всходы собирать…
— Так, где ты расклад цветной  возьмешь?
— С раскладом и баран сможет, — отвечаю.
— Баран нэ сможэт, — противится Мага.
— Ладно, может, не может, вот только я пытаюсь, чтобы поняли вы — хорошее дело готовить надо. Будто дерево ростишь…
— Ты старший, — отмахивается Тристан, — Тебе и решать.
Паренек наполовину азербайджанец. Образование высшее. Семья. Единственный, кто из нас официально работает. Боксерчик. Пацанов тренирует.
— Я и решаю. От тебя Тристан завтра грузовик с картофельными кулями — ты единственный с категорией «В».
— Зил-131 подойдет?
— Вполне. С угона?
— Почти. Если «спалюсь»  — простят. Дядькин. Комплект ключей на кармане. Закончим работу замок зажигания «с понтом» разберу.
— А через грузовик на тебя не выйдут.
— Не родной дядька — друг отца.
— Окей, — говорю, а у самого теплое чувство такое на душе. Понимаю, что дело шьется как надо.
Дальше тоже гладко пошло. У Маги на примете девятина оказалась тонированная.
 — Сосэдовская. Рожы нэту а ходкая… Сыгналки тоже нэт.
«Славно, славно», — потер я руки. Интересуюсь, — А кто понял, зачем мешки нам?
— Картошку воровать, — бухнул Тристан, — Потом за полцены сбагрим…
Ржем…
Только у Леваши взгляд понимающий. На прошлых денежных хранилищах лишь он из этой команды бывал.
Вот уж прокололись мы тогда. Полагали, что хватит нам пары больших сумок, а денег оказалось не унести.
Поснимали мы с себя штаны да куртки. Гачи с рукавами завязали, и давай туда пачки трамбовать. Так прямо в плавках с разгона и уходили. Врагу полхранилища денег оставили.
Нынче «куча» опять большая, а вымести кладовую, я решил вчистую.
Бухгалтерша так и сказала: «Не меньше чем на грузовик денег разными купюрами». Ну что же — кто предупрежден, тот вооружен. Грузовик и картофельные кули в самый раз подойдут.
Ребята, когда размах почувствовали, загудели.
— Долы тоже кулями получать будэм? — загудел Мага.
— Сам ответь.
— Понятна, — вздыхает, — Опять на тэбэ двести штук на нэдэлю…
— Мало?
— Гульнут ахота, — мечтательно сощурился Леваша.
— Пацаны, устал объяснять, — сержусь, — Давайте ваши крупные дела и делите, как душа попросит. Задумка моя? Да! Делю поровну — не жирую? Да! Чего нет хватает?
— Грузовик денег? — Тристан глаза таращит.
— По раскладу да. Теперь надо отмашки дождаться и расклада как внутрь попадать.

«Кочумали»  наверное часа три.
В карты игра не шла. Стали кино смотреть. «Крестного отца».
Намазано человечеству медом, фильмы о преступниках.
Простые граждане к этому сильно тянутся потому как у каждого воровское в крови.
Однако жить так решится не каждый, но, сколько народу я знаю — шансон все слушают. Подпевают тому же Кучину «… вот взлетела ракета и упала за лесом…». Искренне так подпевают, а потом плачут пьяные... Мишка Круг покойничек тоже башку народу «Владимирском централом» свернул.
Криминальная у нас страна и прав Гумилев — отстаем мы от просвещенной Европы лет на четыреста…
Звонок.
Бухгалтерша.
Показал, чтобы заткнулись и трубу беру. Чую — полный порядок.
—  Сегодня бухгалтера деньги к отправке готовят, — говорит разведчица моя, — Двое. Ночевать в хранилище остаются. Одна из них пойдет в шесть тридцать домой. Из офиса ее выпустит охранник, у которого на кармане переносная тревожка.
«Вот и все…» — кладу трубку.
Такого расклада, которым Тристан бредил, просто так не получишь. Головой надо работать и деревцем заниматься пока плоды не пойдут  — поливать, прививать, удобрять. Люди они ведь как растения и подходец каждому нужен.
Повернулся к ребятишкам своим. Оглядел их.
Сидят орёлики. Ждут, что «папа» скажет. А что говорить?
— Танцуем пацаны…






«8»

М. Птахин.

 

Разбирать архивы интерес особенный и то, что оказалось под крышкой сундучка представляло ценность само по себе.
Рабочие журналы Главного Геолога за тридцать семь лет работы.
Полная история шахт в рабочих дневниках и схемах с планами.
Стали проявляться первые признаки золотой лихорадки. Чего интересно так боялась Лидия Иннокентьевна, получая с меня обещание, не таскать с собой в шахту Сергея?
Позже обдумывал это состояние. Сразу «Остров сокровищ» вспоминал и азарт заговорщиков, которые полагали: стоит ступить на землю и дело в шляпе — клад найден.
Лихорадка мать ее.  Вместо того, чтобы аккуратно выложить содержимое и спокойно рассмотреть я выхватил из сундука стопку и принялся ее перелистывать, перечитывая страницы исписанные знакомой рукой.
«12 февраля 1960 года», — бегло просматривал я записи, — «Поломка вентиляции на  6-м руднике. Электродвигатель переброшен из резерва с 8-го…»
«10 ноября 1960 г.» — пролистнул почти до конца, — «Вернулись старатели. Бригада Кокшонова. Приступили к сдаче слюды.
«А ну-ка мой день рождения», — решил я, открывая следующий журнал.
«14 марта 1961 год», — значилось там, — «Опять проявил себя сероводород на горизонте 172 м. шахты №4. Работы по колонковому бурению продолжать нельзя и это хорошо. Все сомнения насчет $ можно оставить!!!»
Запись немного отличалась от предыдущих, которые я смотрел. Чем не знаю. Может, написано более эмоционально, а может просто разрешилась какая-то ситуация.
Пролистнул вперед-назад — ничего. Ровные строчки и разбор проблем «подземли». Хронология полная — ни дня не пропущено.
Взял 62-й год.
Пусто. Такие же заметки с основным упором на геологические термины. Основное: оценка запасов слюды и спецрассуждения.
Неожиданно мелькнуло кое-что интересное.
«Рудник №8. В карьере выбросило кристалл до 2-х тонн весом», — и сноска, —  «смотри # — (курьезы)»
Поискал в других журналах:
«# Полевой штрек гор.120 рудник №1. одиночный кристалл флогопит. Цыганка 200-250 кг.»
«# Шахта №4. гор. 152. жила №64. Вскрыт кристалл размером по длинной оси 2,2 метра».
Подобных заметок оказалось немало, и мое чтение стало более системным, а в шахтах шла настоящие война с катаклизмами:
1958 год. «Прорыв воды и затопление нижних горизонтов шахты №4.»
«Примечание: жертв нет А. Небога спас сумконоса ».
Создание проекта водоотливной штольни «Байкальская» и ее проходка на 1200 метров. 1962 год.
Здесь же:
«Прим. По всем расчетам еще 150-200 п.м. и все — можно класть лоток. Снова появились признаки $. В бога не верю, но помолюсь, чтобы ошибка. Сильно не хочется полгода общаться со следователями. Хорошо хоть нет НКВД».
«НКВД?, — задумался я, — Следователи? И что это за таинственный $?»
Стал шерстить журналы подряд. Отчитывал только #, но там лишь кратко описывались забавные случаи.
Наверное, я представлял, из себя странное зрелище окруженный бумагами, разложенными в беспорядке на застекленном крыльце.
Поглядел несколько схем на кальке и понял, что без специалиста не разберусь.
«НКВД», — пришла неожиданно мысль, — «Тридцать седьмой год», — и я нырнул в довоенное время.
Неуловимый значок появился в далеком тридцать девятом:
«Повезло что $ не на моем руднике №1. Все руководство уже у следователей.
К. —  диаметром 2,5 м. В основном всё не ч.в. и трещ. однако добрая треть хороша. Все в кальцитовой рубашке».
«К. диаметром 2,5 м. — задумался я, —  Ч.в. и трещ. Ничего не ясно».
В следующий раз $ оказался в 1947-м.
Листая журналы и вдыхая из них запах остановившегося времени, я невольно переносился вместе с автором записей в те незнакомые времена.
Работалось в «подземле» по-разному. Владимир Петрович успел сходить на фронт, вернуться и теперь трудился главным геологом.
Мелькали люди и события.
Я пожалел, что не поинтересовался фамилией нового знакомого  —  Петра. Глядишь и его папашка главный инженер проявился бы где.
Вода продолжала свой неукротимый бег в Байкал, нарушая ритмику работы шахт, а подземный город жил по своим законам. Невзирая на противодействие природы условия улучшались. Тупиковые зоны шахт соединялись с рудничным двором главной шахты. Появилась естественная вентиляция, проходка запитывалось электроэнергией и сжатым воздухом.
«Подземля» ширилась. Менялось и настроение автора записок. Для него оба города: подземный и сама Слюдянка — стали единым целым.
Я теперь понимал, к чему прислушивался Владимир Петрович, сидя на дворе в свои последние годы. Все ждал, наверное, гула взрывов или шума обогатительной фабрики с рудничными гудками.
Но в конце жизни ему досталась лишь тишина…

«1947 год. 12 ноября. Опять $. Каверна небольшая 800 миллиметров. Когда заметил вкрапления зелени в кальцитовом пятне потолка, хотел не трогать, но тут сунулся папаша Козлякина и ткнул пальцем. Все посыпалось прямо под ноги. Оцепили. Вызвали НКВД. Создали комиссию. Хорошо, что присутствовал я. Авторитет  — вещь незаменимая. Почти все экземпляры ч.в. Трещ. очень мало. Повезло и не очень. Следить теперь будут, наверное, год, хотя те, кто нашел $ в 42-м году, и укрыли, еще сидят…»
«Каверна, — попытался я сообразить и понял, что без геологов не обойтись, — Опять ч.в. и трещ. Снова НКВД. Те, кто не сообщил, еще сидят…»  — повторял я как заклинание.
— Да что же это такое? —  крикнул я в пространство двора.
Поход по истории Слюдянкого рудоуправления сильно меня раззадорил.
Неожиданно возникшая головоломка стучалась из прошлогог и, хотя ребусов я не люблю, возникшая тайна сильно взбудоражила.
«Что за каверны? — рассуждал я, пытаясь расставить все по порядку, — Тридцать восьмой и первая ласточка: К. 2,5 м… Каверна 2,5 метра? Скорее всего, да. Про таинственную находку у Владимира Петровича только легкое упоминание, что укрывшие информацию еще в лагерях. Сорок седьмой — каверна 800 миллиметров ч.в. и трещ. Ну и что это нам дает?»
Зашуршал журналами между 47-м и 62-м и неожиданно еще одна запись.
«1956 г. 11 ноября 12-00. Взрывники Чебанов и Молдавский принесли образцы $. Все трещиноватые и нечистой воды. Размер интересный, однако, ценности не представляют. Только в коллекцию. Прошли на место. Парни молодцы рассказали мне первому. От каверны ничего не осталось. Все, что было интересного, разлетелось в прах при взрыве. Создали комиссию. Зафиксировали. Материалы вместе с образцами отправили в прокуратуру».
Пролистнул дальше. Новая запись через неделю.
«Начались допросы. Чертовы $. Надоело. Я-то знаю, что ничего интересного не было. Хорошо не 37-й год, а то и не знаю, чем бы закончилось. Следователь смотрит волком. Если бы не Никита Сергеевич и его послабления забил бы меня фронтовика прямо в своем кабинете. А так пронесло».
До самого шестьдесят первого года в «подземле» шла обычная жизнь.
Читая архив, я ощущал себя немаленькой его частью. Узнавал ситуации, представлял людей, которые буквально по крупице строили под землею город. Наверху в Слюдянке — одно, внизу на несчислимых рудниках, штольнях штреках и горизонтах — другое.
Все ждал, вот мелькнет таинственный значок еще раз, ну вот он… Но нет. Мне оставался только журнал с надписью «1961» — годом моего рождения.
Есть не хотелось, хотя время было послеобеденное
Мысленно я пытался совместить на одной планете: своих родителей, себя у мамки в животе и неумолимо надвигающийся странный $ где-то на отметке горизонта 172 метра.
«28 февраля 1961 г. Вечером домой зашел главный инженер и позвал на день рождения старшего сына Петра».
Запись была настолько необычной, что я разомлевший на застекленном крыльце встрепенулся. Владимир Петрович про жизнь на поверхности писал в своих рабочих журналах лишь, в крайнем случае
«Меня сразу насторожил его приход. Обычно веселый, он сейчас нес в себе какой-то секрет. Поинтересовался в чем дело. Вместо ответа из достал кармана и высыпал на тарелку горсть породы. Я присмотрелся и увидел в кальците необычно тонкий роковой оттенок. Поинтересовался что опять $? Оказалось, про К. знает только он и теперь я.
Рассудили промолчать. Авось пронесет. Пятно совсем небольшое и в укромном месте, хотя после случая  в 1947-м Козлякин как с ума сошел и во все кальцитовые пятна пальцем тычет. Жадность у них в породе. Не удивлюсь, если и Вовка станет таким же».
Последняя запись мой день рождения 14 марта 1961 года: пошел сероводород.
Что сталось с горизонтом на отметке 172 метра из записей осталось неясно.
Выходило, что решение о консервации штрека с сероводородом и каверны с таинственным $, принимал отец Петра. Как раз в 1961–м году.
Становилось ясно, что завещал мне свой архив Владимир Петрович не просто так. Но где разгадка?
Вытащил и на скорую руку перелистал оставшиеся журналы.
Ничего.
Тогда я заглянул в самую глубину сундучка и увидел вполне современный конверт.
Похоже, запечатан.
Аккуратно вынул его, напоминая себе сапера. Внутри прощупывалось несколько листов.
«Вот она разгадка», — сообразил я, неожиданно понимая замысел Главного Геолога.
Он всегда был педагогом и шутником. Не прояви моя персона активного интереса, так и осталась бы лежать разгадка полувековой давности, придавленная стопкой пыльных журналов.
Глянул на часы. Стрелки крались к отметке 16-00. Круто посидел.
Понял, что хочу воды.
Кушать.
Повонить другу геологу.
Сходить в туалет.
Умыться.
Водки.
Выпрямиться из позы писца.
Лечь. Может быть уснуть.
Переговорить с сыном главного инженгера Петром и съездить еще раз на могилу к Владимиру Петровичу.
Единственное что меня удерживало от всего этого, послание, которое я держал сейчас в руке.
Судя по толщине, внутри послание от Главного Геолога, и я точно знал — там разгадка тайны странного $.
Золотая лихорадка оказалась-таки сильнее всех желаний и я, решившись, стал аккуратно распечатывать конверт.



Р.Пашян.

«9»

Не бывало у меня такой ярости раньше. Такое дело коту под хвост. А дальше? — полная неизвестность…
Если Мага с Тристаном выживут, как себя поведут, не знаю. Парни вроде и крепкие, но мало кто выдержит такие перспективы: срок-то от червонца и выше.
А как чисто вошли…  Даже бороться ни с кем не пришлось.
Пока в кустах сидели, я все о камерах переживал. Торчала одна как прыщ над входом. Слава Богу, хоть не вращадась.
Магомед с Тристаном по стеночке зашли в «мертвую зону» и под дверями устроились.
«Тяжело на корточках, — раздумывал я, — Но ничего, потерпят  — спортсмены…»
Сидят и с ноги на ногу только переминаются.
Раннее утро осенью — почти ночь. Хорошо никто из ребятишек не курит — часами можно ждать.
Глянул время. Немного остается — минут пятнадцать.
Прилежались хорошо. Сам себе придорожный камень напоминаю.
Дворик тупиковый — не ездит никто. Институт какой-то в аренду себя сдает. Но на всякий случай от любовников одиноких или наркоманов маршрутчиков, что по углам «шпигуются», убрались мы с Левашей в кустики. Сидим теперь — природой любуемся.
Хорошо, что не жилой массив здесь и нет этого жуткого запаха дерьма собачьего и обделанных деревьев.
Когда в микрашке любой будете, присядьте не любую лавочку и минут десять воздух понюхайте. Сразу всю прелесть обоняете, что любители домашних животных нам организовали, а если «повезет» то и перемажетесь…
Пять минут остается, три, одна.
Светлеет.
Маякнул парням — внимание, мол.
Мага ручкой тоже шевелит: типа, вижу-вижу, понимаю.
Две минуты лишних прошло. Пять…
Грузовик за углом стоит. Хорошая тачка — никому из гайцов неинтересная. Кулями груженая — вдвойне. Кому захочется с крестьянами грязными общаться — нет там трудовых гайцовских копеек. Картошка — не пиломатериал, так что и здесь устроились «в масть»…
Чуть за своими мыслями начала не прозевал. Очнулся от тычка Левашиного под ребро.
Смотрю, Мага руку поднимает: «Внимание» значит. Ковыряют, сейчас ключом с внутренней стороны, а как электронный замок пикнет, и дверь пойдет — прихватят ее «дружинники» мои в четыре руки, и мы с «в атаку» рванем.
Створку спортсмены мои дернули так, что охранника на улицу вытащили. Там крыльцо из железа, ступеньки крутые тот и повалился.
Я на ходу маску раскатываю по голове, волыну тащу, а Леваша уже внутри.
Как тень мелькнул. Молча. Тетке что на входе  —  «чвак» с ноги в живот та и осела.
Орать нельзя. Еще одна тревожная кнопка внутри.
Парни пленных скотчем вяжут, а мы уже по коридорам несемся, только кроссовки шуршат — чистые тени.
Вот она третья дверь.
Остановились, выдохнули и внутрь. Тетки что на диванах «кочумают» не спят еще после ухода приятельницы. Глядят почти без испуга. Типа ждали...
Огляделись. Все на месте. Трое. Как и говорили.
«Ультиматум» зачитываю:
— Лежать не двигаться, — у Леванчика же акцент, а нам кавказцы в милицейских сводках ни к чему.
Двигаю к бухгалтерше.
— Ключи давай…
Та сопит, и в происходящее не верит. Шок. Бывает. Жестко себя повдешь может и  обморок случиться.
— Милиция, — говорю, — Финансовый отдел Рубопа. Ключи от хранилища, пожалуйста.
Сообразила. Оттаяла немного и к сумочке потянулась, а потом:
— Можно ваше удостоверение?
— Позже, — говорю, а сам уже ридикюль цепляю и распоряжаюсь, — Проводите нас до хранилища.
Нельзя показывать себя знакомым с обстановкой ой нельзя. Дорога мне наводчица моя.
Тут абреки в масках заваливаются.
— Вяжите, — говорю, — остальных, — и «мочалку» за шиворот беру.
Та опять ничего не понимает. Правильно: милиция — не люди — спасибо телевизору!
Ведет коридорами.
Вот и «Сезам». Настоящий банк. Потянул из ридикюля ключи.
На пипку электронного замка брелок сую.
Открываем.
— Свет включите, пожалуйста.
Тетка, щелк выключателем.
Мать честная, а лампах дневного света картинка нешуточная открывается  —  пара грузовиков бабла — не меньше.
Стеллажи, стеллажи, а на них трудовые копейки обманутых граждан.
— Крупняк где? — спрашиваю.
— Зачем вам?
— Вяжите ее, — Тристану с Магой, — Сами найдем. Кули давайте и тачку к подъезду.
«Полетели гуси». 
Пока пленных скручивали, да за тарой бегали, я нашарил что надо. Пятитысячных мало — больше мелочь народ негодяям тащит.
Со слов бухгалтерши моей, какие купюры принесли, такие и увозят не обменивая. Вроде как выдать такие суммы могут.
Хреново конечно, но для того и мешки.
Пакуем.
В первую голову — крупняк.
Треть запаковали и кули закончились.
— Еще есть? — спрашиваю.
Тристан башкой кивает, да, мол.
— Валяй.
Вернулся почти сразу и без тары.
Шепчет на ухо:
— Менты на площадке.
Оказалось, выскочил он в спешке и чуть не в объятия к ним. Успел лишь «бобон»  заметить, и обратно заскочить.
Охранника поднимаю.
— Камера работает?
Он башкой трясет: да, мол.
— Где включается?
Кивает: на ноги ему встать надо.
Махнул Леваше и он скотч на ногах «Рэмбовским» ножом своим распластал.
Включаем.
Точно бобон. Сидят. Курят.
Охранник показывает рот развязать. Леваша смеется и прямо тесаком на роже «опричника»  скотч проткнул самым кончиком.
Тот в дырку картавит.
— Это охрана вневедомственная. Отстой у них здесь.
Ясно. Жди теперь пока они на заявку, какую поедут. Вот непруха…
Понимаю, что нельзя нам засиживаться.
Прибросил, какую проблемку им организовать, чтобы уехали, а на ум ничего не идет. Это раньше охрана другим службам помогала, а сейчас хозрасчет господа — хозрасчет и капитализм.
Охранника обратно «бинтуем», и принимаю я решение захватывать ментов.
Не ждут они такой наглости, ей-ей не ждут, а нам всего-ничего осталось: загрузить упакованное и минуток десять на зачистку…
Лучше бы я этого не делал, но уж слишком привыкли мы, что нет тех ментов, которые собой готовы жертвовать.
Дождались пока один из экипажных по малой нужде из «бобона» полез, и выскочили как тени.
Рассвет в утро осеннее острыми лучиками брызжет.
Мы с Леваном водилу «Уазика» берем, а Мага того который по нужде пошел.
Кто уж он там оказался этот перец? а только плевал он на мускулы и хватку абрековскую. Поломал его быстро и добил с локтя.
Я как раз в это время водительскую дверцу дернул и мусору волыну в харю уткнул.
Леваша рядом. Ах, не сообразили мы, что вторая дверца у ментов запирается — они сюда задержанных иногда суют. Ковыряется товарищ мой возле нее, а там и ручки-то нет.
Тяну водилу за воротник из машины и вижу, как Магу мусор ломает.
Тристан помочь ему не может, потому, как за спиной у него остался, а тут из салона с заднего сиденья как шмальнут из «Калаша». Быстро все произошло. 
«АКСУ», —  оцениваю по грохоту. Только он так гремит. Ствол короткий и заряд пороха на улице догорает.
Смотрю, Тристан за грудь схватился и оседает, а водила, которого я тащу, воспользовался замешательством моим и двумя руками за пистолет уцепился.
— Роин еще мусора, — шепчет Леваша сзади.
Гляжу, а на площадку тачка гиашная заезжает, и навалилась тут на меня паника.
Кто сказал, что менты  овцами стали? Сюда уже полгорода наверняка летит. У гайцов же в машине рация-шмация
Секунды нам остаются, чтобы убраться. Ей-ей секунды. О добыче или о помощи товарищам речи теперь не идет.
Дернул я на себя водилу и потащил под ноги.
Пару раз по голове тупнул пока не хрустнуло что-то. Задергался он внизу… А тот который с автоматом разворачиваться начинает в нашу сторону.
«Ну, — думаю, — Хана тебе Роин», — но тут Леваша через дверцу ножик свой ужасный в него и засунул. Прямо через железо.
Этот горный баранчик волыну с собой на разгоны редко берет, все больше с кинжалом своим носится.
Похоже, попал он менту в самое мясо и как надо, потому что паренек мордой в стекло сунулся и вниз ползет. Ножик у партнера моего почти полуметровый, можно при случае и троих нанизать.
Как-то быстро все перевернулось. Только-только мы в дамках были и на тебе… Случай поганый!
Гаишники из машины выбираются. Оба с пээмами.
— Стоять! — орут и в нашу сторону без предупредительных: «Бах, ба-бах».
«Ох…ть…А как же инструкции?» — мелькает в голове, а пульки рядом по «Уазику»:
—  Цык-цык.
— Уходим брат, — толкаю Левашу спиной в кусты, а сам по гайцовской тачке шмалять давай. Сильно меня это цыканье возле уха взбесило — чуть «в штыковую» не пошел. Закипела кровь.
Менты прыти убавили, за машину спрятались, и тут я увидел, как спортсмен который Магу сломал к нам вокруг «бобона» бежит…
Закончил тут я геройствовать, и встали мы с Левашей «на лыжи».
Рвем кустами, летим гаражами какими-то. Волыну в колодец швырнул, а баранчик мой ножик в дверце так и оставил. Подвели его насечки модные на лезвии, которые пилу должны изображать… Застрял ножичек-то.
Бегу и думаю, — «Ну и куда дальше?» Времени остается максимум час. У мусоров наши рожи почти наверняка есть, да и Магу с Тристаном как пить дать к нам привяжут…
 «Только вперед, — думаю и кричу себе, — Вперед Роин!» — и так это жалобно у меня получилось. Раньше так перед дракой орал, а теперь смотри-ка, в побеге вспомнилось.
Перед глазами рожа свинорылого плывет и понимаю я, что пошло все не так все именно из-за этого козла. Второй раз его касаюсь и второй раз проблема, хотя решеньице уже зреет: похоже, новые территории будем осваивать. Пока, суть да дело когти из города рвем и главное взять сейчас «лаве» с документами.
На все дела час наметил.
Выскочили на дорогу, отдышались-отряхнулись, а тут и таксист рулит с желтым фонариком на крыше, шашечки и «666-666» на стекле.
«Наша тачка, — думаю,  — Кто нам сегодня поможет кроме темных сил?»
Махнул, а Леваше шепчу, мол, сегодня все по-честному — нам лишнее внимание ни к чему.
Водила резвый попался.
Город только-только оживает, а машин ментовских тьма. Гудят, моргают и все в одну сторону летят.
Сижу, о раскладе думаю. Из Красноярска надо хоть как вырываться и двигаться на Иркутск. Ворам о наших проблемах знать необязательно и о думках моих непокорных — тоже. Пускай будет как раньше: Вы Воры — я фраер.
«Ничего, — думаю, — По самым скромным подсчетам у нас с Левашей осталось почти три миллиона собственных денег, да пацанская полторашка. Нормальный ход… С такими суммами можно отсиживатья».
Вот и офис. Документы здесь, касса тоже. Шмоток не берем. Все по пути купим. Сейчас «Хонду» возьмем и ходу.
«Эх, подругу жалко, — думаю, — Проснется она завтра, и нет меня. Ничего, — соображаю, — Дела закончим, обоснуемся, и вытяну я свою Мирьям. Хотя посмотрим, если Мага с Тристаном выживут, то и грев нужен будет и адвокаты да человек в доску преданный. Самая ей роль. Деньги вышлю…»
Соображать соображаю, но чую, обманываюсь. Девочка-то меня за правильного держит, ведь я ради нее офис этот затеял… Все пыль в глаза пускал, какой я крутой бизнесмен…
Таксиста тормознул метров за триста. Вдруг думаю, какой резвый оперативник  уже «прокоцал» чего.
Подходим к гаражу — тишина.
Фыркнула «Хонда» моя, зашуршала. Греть не стал и сразу выехал. После зашел внутрь и глянул, как попрощался. Почудилось неожиданно, что не вернусь я сюда.
Тоскливо стало, но давай я себя бодрить. Думаю:
«Заделаем свинорылого как просили. Изобразим несчастный случай и атанде — 
свободны. Десятка баксов, нелишняя».
«А может на хрен все это? — подкралась предательская мыслишка, — Рванем сейчас в Хакасию, потом в Тыву, а там и до внутренней Монголии рукою подать. Государственная граница же только на автомобильных переходах… Это же для лохов от СССР: «Граница на замке» или Карацупа со своим бульдогом. Сказки пионерские.
Такой ход я давно обдумывал. Отлежимся в Абакане тихими гражданами, подготовимся и за кордон…
Но:   
Рассуждать-то рассуждаю, а второй половинкой понимаю, что не отсидеться нам долго без Воровской помощи.
Времена не те.
У мусоров и компьютеры,  и связь нынче не по телетайпу, а значит одна у нас дорога — на Иркутск.




М.Птах.

«10»


Ночь свалилась на меня неожиданно. Только-только было солнышко, а тут раз и тьма кромешная.
Импульсы окружающего пространства замедлялись. Центр у вселенной сместился, и мой город Иркутск остался сейчас далеко-далеко…
За чтением письма оставленного мне Главным Геологом время шло быстро. Пять листов формата А-4 исписанные, размашистым подчерком  перевернули окружающее пространство.
Лихорадочное состояние, накрывшее меня при чтении журналов из сундучка, после письма окончательно затянулось петлею на шее.
Думать, о чем-то кроме как плана дальнейших действий не получалось.
«Сначала в обязательном порядке советуюсь с Петром», — соображаю.
Так или иначе, это одна из составляющих завещания Главного Геолога.
«Тайна для двоих, — писал он, — Мы в свое время ее похоронили, поскольку за двадцать лет работы надоело моргать глазами. Сначала НКВД, потом прокуратура с милицией.
Если не возьмешься разобраться с этой задачей, не обижусь. Без Петра в шахты не суйся. Он в остатках «подземли» дока, хотя соберется ли пойти — не знаю. Вы ведь мне как сыновья, жалко встретились поздно.
В начале нашего знакомства я тебе не доверял. Полагалось мне, что утекла где-то наша тайна, но после успокоился. Лишних вопросов ты не задавал. Тебе же только слюду подавай.
То, что глаза горят хорошо. С «подземлей» без фанатизма нельзя. И желательно чтобы душа была открытой. Несколько раз я партнеров себе искал, чтобы закончить ту историю родом из 1961-го. Не получилось. Отец Петра никак не соглашался вернуться в прошлое, а без него на развалинах подземного города я бы ничего не нашел.
Почему объясню позже.
Ты наверняка не обратил внимания на мою реакцию, когда я поинтересовался твоим днем рождения, а у меня при упоминании 14 марта 1961 года дух перехватило. Понял я тогда, что не просто так и Лидия Иннокентьевна с твоей родней завязалась в свое время.
Ты знаешь, я в Бога не верю, но необъяснимость иных закономерностей преследуют меня всю жизнь. Сначала ты с датой рождения, а потом и с Серегой сдружился. Понял я тогда, что вот он партнер. Но только старый я стал, и хотелось немного пожить. Когда по горкам тебя таскал, понял, что здоровье мое не то, а с «подземлей» шутки плохи.
Когда в девяностых туда народ полез я и сам несколько раз спускался вроде как за кристаллами апатита. Был тогда в Слюдянке некий Соломин и собирал он минералы для «Кварцсамоцветы». Несколько раз мы побывали с ним в четвертой шахте у жилы №501.
Он кристаллы ковырял, а я все пытался тайну товарища своего разгадать.
Тогда в 1961-м я в отпуске был, когда все случилось, и штрек этот на горизонте 172 метра закладывали без меня. Я лишь фиксировал данные со слов работников.
Лидия Иннокентьевна не даст соврать, не дом у нас был, а настоящий штаб. Я дела так устроил, что ко мне информация со всего рудника стекалась.
Так вот отец Петра на штрек тот мало, что задвижку поставил для отсечки сероводорода, так еще замуровал бетоном и под скалу замаскировал.
Расчет оказался верным. В той разрухе, которая в «подземле» творилась не смог я найти ничего. Все ругал себя, что не спросил у него в 1961-м, но настолько надоели мне эти каверны за двадцать с лишним лет, что не описать.
Соломин оказался негодяем и когда я дорожку ему в шахты протоптал — стал работать сам. Обещанных гор златых я так и не увидел.
Жизнь катилась в окружающем мире под откос. Алчность овладела всеми.
Попытался связаться в работе с сыном Козякина Володей. Великий фантазер был мальчишка, любую задачу казалось, мог решить, а вот с собой не разобрался. Быстро скрючила его «подземля» до состояния злобного карлика.
Там много народу тогда харчевалось, но работали бригадно, хотя и враждовали за остатки собственности рудника. А вот Володька сразу научился трудится один.
Лабиринты изучил так, что мог завести и вывести с закрытыми глазами почти с любой точки.
Когда конфликты между дикими бригадами достигли роковой отметки, самым опасным оказался именно Козлякин. Он мог не выбираться на поверхность неделями и постепенно добился того, что в городе поползли слухи, про оживающих покойников.
Думаю я и война подземная, возникла из-за него. Спровоцировал он как-то ее и конкурентов чужими руками прибрал. Но ничего ему это не принесло…
Горестно мне: за все время существования шахт не погибло столько людей как в эти проклятые девяностые.
Все приложили к этому руку. На мне тоже крест, ведь это я Козякина младшего в «подземлю» завел и лучшие места роста кристаллов показал.
Перед смертью Петров отец сказал мне, что штрек с сероводородом до конца не потерян. Есть у него планчик и приметы, по которым можно его нащупать, вот только пока не умрет он, никто ничего не получит. «Оставляю в своем архиве, — так он сказал, — Найдешь себе преемника, отпиши, чтобы связался с Петром и разъясни, что там внизу осталось. Сына своего Серегу не привлекай, он человек земной, а тут нужен авантюрист вроде моего парня».
Все ждал я, когда появится кто. Повторюсь: в Бога не верю, хотя и пишу это слово с большой буквы. Гложут меня сомнения, про мироустройство о котором Советская Власть нам рассказывала.
Когда появился ты, и совпадения стали напоминать закономерности, я понял что вот он преемник, про которого говорил товарищ мой. Сейчас ты для нас как родной и хотя бизнесмен, но нет в тебе этой жадности вселенской. Не скаредничал ты и со старателями, которые тебе слюду в частном порядке добывали, и рассчитывался честь по чести.
Когда они меня спрашивали, кто ты я говорил что внучатый племянник, а они все смеялись, мол, видно, что родственник. Порядочный.
Твой поиск начнется в шахте №4 на горизонте 172 метра. Попасть туда раньше можно было через ствол шахты, но Володька Козлякин завалил его в девяностых.
Когда подземный город еще жил — две-три минуты в клети и там. Потом, по лиственничным лестницам спускались, а следом Вова с ума сошел и решил, что все шахты его собственностью стали.
Теперь прямых ходов нет. Петр наверняка что-то знает, но я напишу для тебя пару обходных маршрутов.

Маршрут №1.
Оборудование: аккумуляторные фонари; непромокаемая одежда; резиновые сапоги; инструмент.
- Начинаете с берега Байкала подъем через водоотливную штольню «Байкальскую». Встречный поток глубина 20-30 см. Расстояние 2,85 км.
- Слепая шахта. Подъем 45 метров (возможно, будет нужно альп. снаряжение и специалист).
- Левый штрек: движетесь им к квершлагу  №2 гор.49м.
- Шахта «Центральная» спуск 1,1 км. проход по квершлагу №2. 25 м. и попадаете в шахту №4 горизонт 29 м. 172м. Вниз по лестницам (если еще стоят) или снова альп. снаряжение.
Недостатки: 8-9 часов на дорогу туда и обратно

Маршрут №2.
Оборудование то же.
- По пади Улунтуй 2 км. Через завал на устье штольни «Новая» пройти по ней 400 м.
- По квершлагу №7 гор. 182 м. достигаете  запасного вертикального хода соединяющего гор. 182 с гор. 49 м.
- Далее по первому варианту от гор.49 м.
 Недостатки: возможно купол квершлаг №7 гор. 182 окончательно перекрыл проход.

Свяжись с Петром и расскажи ему все, о чем я напишу дальше. Вам в обязательном порядке понадобится альпинист. Если есть жизнь после смерти, то постараюсь остаться с вами как невидимый проводник, хотя все это рассуждения досужие.
Прошу тебя как партнера в случае удачи помочь Сергею и Лидии Иннокентьевне. Времена волчьи и я знаю, что ты меня не подведешь.
Если добрался до конверта, значит, тебе небезразлична моя жизнь и хоть какую-то часть журналов ты пролистал.
Я уже упоминал твой день рождения. Беспокою тебя сейчас с того света именно по ситуации, которая стала итоговой в целой цепочке человеческих трагедий.
Именно в тот день мы нашли признаки последней каверны с проклятой находкой.
Пролистай мои записи за тридцать девятый, сорок седьмой и пятьдесят шестой годы. Найди значок $ и прочитай, что там есть. Хотя можешь прочесть после — ничего не изменится.
Как я пишу в заметках от сороковых годов: нам повезло и не повезло. Тебе сегодня тоже, потому что объяснять, что такое $ я не буду. Если найдете, поймете все сами, а если нет, то и лишнего шума не будет. Искать то — не знаю чего, людишки не любят, но если  выскочит информация, о чем речь — очередная война под землей обеспечена.
Не хочу быть катализатором беды. Нашему поколению и так досталось сначала от идеологии, а потом от ее отсутствия.
Даже не знаю что страшней.
Понимать, что ты поддерживаешь свою страну — приятно, но осознавать, что эта же страна тебе не верит — ужасно.
$ открыли мне глаза на эту власть, которая готова была уничтожить даже самых преданных вроде меня. До сих пор не забуду глаза следователя в пятьдесят шестом…
Но это все лирика. Стоимость $ баснословна. Особенно интересные экземпляры оказались в каверне сороковых. Гаденыш папа Козлякина ткнул тогда пальцем в кальцитовое пятно, и государству досталась очередная порция добра, а нам еще год проблем от НКВД.
Каждый раз, получая информацию о признаках $, я дрожал как осиновый лист. Доносчики на шахтах работали как часы, и любой мог про меня написать.
В твой день рождения мы с отцом Петра приняли-таки решение не вскрывать каверну. Из-под колонкового бурения пошел сероводород, и проходку остановили.
Моя ошибка. Надо было хоть визуально глянуть, где находился этот штрек, но я уже столько натерпелся от $, что никуда не пошел.
Петрухин батя постарался тогда на совесть, и тайна теперь покоится где-то на отметка гор. 172. Заделано все так, что даже я ничего впоследствии не нашел.
Время сработало не на нас.
Жив или нет отцовский архив у Петра, я не знаю. Каверна со слов моего товарища находится  метрах в тридцати от входа по левой стороне там стали зарубать штрек, а он пятно и углядел. Судя по вкраплениям  в кальците это $. Тюкнешь геологическим молотком, и всё посыплется.
 В обязательном порядке помни о сероводороде. Без изолирующих противогазов внутрь не суйтесь. Аккуратнее с огнем. Не забывай о «хозяине» шахт Вове Козлякине. Этот готов на любую гадость.
Будете заходить внутрь штольни, обязательно оставьте кого снаружи. Подземные жители способны на любой фокус.
Надеюсь незримо пройтись по шахтам вместе.
Искренне твой.
В.П.Быков.




Р.Пашян

«11»

Любая проблема — не проблема в хорошую погоду. Вечность солнечных лучей всякую букашку радует, не говоря уже о тех, кому и радости не осталось.
Возьми хоть нас… Нет, все понятно: ведешь преступный образ жизни — будешь сидеть и как я не тихарился, да не осторожничал случились и у нас проблемы.
Из города выскочили, ни с кем не прощаясь.
Телефоны вырубили.
Красноярск еще только «встряхнулся», а мы уже трассу подмяли.
Пока солнышко расходилось, молчком ехали, а когда желтый лес в осенней измороси высветился, базарить давай.
Едем — гадаем, что там с пацанами. Мага сто процентов живой, а вот по Тристану задачка… Жалко парнишку. Наловился, похоже, он пуль в грудину. Хотя и по Маге вопрос: может мент с последней плюшки локтем калекой пацана оставил?
Соображений своих Леваше пока не говорю. По мне так хоть оба пускай на тот свет отчалят — запала меньше и про нас рассказывать некому… А баранчик горный мой все переживает: мол, как там Мага, как Тристан?
Сказал ему, мол, новости в Канске посмотрим.
Интересуется:
— У нашенских остановимся?
Ну, тут меня и прорвало:
— Забудь с этой минуты, — говорю, — про любых друзей, мы с тобой теперь в бегах брат и жить будем нынче — «без никому» .
Поник мой Леваша. Задумался.
— Не дрейфь! — говорю, — У нас с тобой теперь одна надежда — Воры. Из гостиницы побазарю с ними и все убацаю…
— Так дэнэг же они не послали, — бормочет Леванчик.
— Теперь если скажут без денег поступать — будем поступать, — отвечаю, — У меня сейчас вся надежда на них, а свинорылый — это наш с тобою билет в рай…
Сидит, молчит. Ну что же каждый в свое время себя бессмертным да неуловимым считал, вот и Левашино время пришло обтесываться. Понимать надо: коли уж ты преступник — готовься ко всему…
Мне от его сомнений, честное слово, даже легче стало. Уловил я нашу с ним разницу. Оказывается, давно я готов к подобному развитию событий, а вот паренек-то нет…
Еду решаю… Раз уж судьба так закручивается, что мы на опасную спираль выходим, остановимся инкогнито в гостинице «Медведь».
Еще задумал я спросить о шмотках свинорылого, которые оставил он в гостинице пару лет назад. Не дает, оказывается покоя мне вентилятор  тот, на котором он Каннскую братву развел, да и нас вместе с ними… Чего уж греха таить
Загадал: если окажутся вещички на месте — пофартит во всем.
Трасса оттаяла окончательно. Ушли с асфальта промерзшие пятаки. Это хорошо — резина-то летняя.
Фуры, фуры, грузовики всякие… Леваша раньше голову себе свернул бы — дармовая добыча, а тут сидит и нишкнул  совсем.
«Правильно, — думаю, — Нам сейчас тихо жить надо. Без лишнего шума…»
До Канска добрались быстро. Трасса отличная.
Рулим к гостинице «Медведь». Еду, а сам думаю, что не дал бы Господь с пацанами знакомыми встретиться. Ни к чему нам свое местонахождение раньше времени обозначать.
«Новости надо смотреть, — тюкает в башке, — Сначала новости…»

Когда в номер ввалились, отдало немного. Даже Леваша повеселел. До того разухабистого абрека, который сегодня на дело шел ему далеко пока, но и смурь дорожная гляжу понемногу отлетает.
Усадил я парнишку в кресло, телик включил и задачу поставил: отсматривать все новости — местные и федеральные.
Сам на вахту пошел.
Тетка на тумбочке сразу видно бой-баба.
Поинтересовался я оставленными вещичками и долго ли они их хранят.
— Если клиент не хватился, так месяц-другой, — отвечает, — а если перезвонят, то
пока не заберут…
Тут я историю сочиняю о том, что товарищ оставил пару лет назад вентилятор и еще кое-какую мелочь и забрать просил, если сохранилось.
Та фамилию спрашивает.
— Птахин, — говорю, — Мишка Птахин. Сослуживец  мой…
Полезла в журнал.
Есть говорит такой и вещички, похоже, в целости, сейчас принесу.
Минут пять ходила, но пустая вернулась. Смотрю, взгляд у нее поменялся. Нехорошо смотрит. Подозрительно…
— Не нашла я вещей, — говорит, — Все пересмотрела, может другой кто забрал без отметки в журнале…
Чую не так что-то, а понять не могу…
Купил с прилавка пару шоколадок. Одну ей подарил за беспокойство, а вторую давай сам жевать.
«Заедаю стресс», — мелькнула мыслишка.
Тетка оттаяла, разулыбалась. Конечно, халява каждому приятна. Рукой поманила меня и шепчет, что цел вентилятор только записка лежит там директорская — отдать хозяину лично…
Тут уж и я отходить стал. Успокоился. Целы вещички-то, так что примета в нашу сторону вышла.
Леваша в номере расстроенный совсем.
 — Умэр Трыстан, — говорит, — Умэр по дороге в балныцу. Мага задержан. Я в розыске…
— Ты?
— Фотку показалы гдэ я вмэсте с Магой.
— Про меня есть что?
— Про тэбя Роин нэту.
«Ясно, — думаю, — Значит, молчит пока Магомед, и теперь прямая моя обязанность дачками  ему помочь. Дачками и адвокатами».
Прервал мои рассуждения Леванчик:
— Я нэызвестный, — говорит.
— Чего?
— Нэызвестный гавару…
— Ты?
— Да.
— Уже лучше.
— Чэм?
— Рожу тебе менять будем. Бороду с сегодняшнего дня расти. На улицу не суйся. Я жратвы притащу. Номер оплачу…
— А сам чэго?
— Попру в Красноярск. Маге «дорогу» надо организовать. Отпишу ему, чтобы молчал. Он же на нас рассчитывает ну и бабки ихние  у нас…
— А я?
— Спишь. Бороду растишь и без глупостей…
Замолчал мой абрек. Не по нутру пареньку бездействие. Ему экшен подавай, движуху.
— Не парься, — говорю, — Три, максимум пять дней организую дела и обратно. Выдержишь?
— Сэгодня рванешь?
— Завтра. Новости смотри не переставая. Если про меня что мелькнет сразу на сотик, а так нишкни и без всяких контактов. Может тебе книжек купить?
— Ты же знаешь, я чытать не люблю.
— Самое время начинать тренироваться, — говорю, — На каторге лучшее занятие.
— Каркаэшь?
— Да началась уже каторга! — поучаю, — Привыкай! В Иркутске погуляем…
Сам думаю: «Сначала новости еще раз гляну и Ворам звоню с поклоном…».
Передачу повторили через пару часов по Красноярскому телеканалу.
Неплохая съемка.
Грузовик наш крупным планом. Мешки затаренные стоят. Мент который ссать выходил интервью дает, как они разбойников заметили и приняли меры к задержанию.
Неплохо, что хвастается, и так перевернул все. По крайней мере, особой дерзости может суд и не усмотрит, хотя как знать…
Гаишника показывают с забинтованным плечом:
— Преступники отстреливались до последнего, — рассказывает ментяра и руку свою перед камерой шевелит. Морщится.
Корреспонденточка над ним чуть не порхает:
— Ранение серьезное?
— Навылет…
«Достал-таки его козла», — думаю.
Ножик Левашин крупным планом в дверце показывают. Так и торчит, как сунул.
— Преступники оказали сильное сопротивление, — щебечет деваха в микрофон, — Один из них убит, один задержан. Трое сотрудников получили ранения, — снова ножик показывают, только из салона.
Лезвие торчит все  в кровище, а с улицы ментяра его вытянуть пытается.
— Изъяты отпечатки пальцев, — появился на экране полковник, — Предположительно преступников было четверо. Двоим, удалось уйти.
Съемку с камеры видеонаблюдения показывают: а там я в маске шмаляю от борта «Уазика» по гайцам. Водила растоптанный под ногами валяется, Потом отступаю, спиной вперед. Пячусь и, когда ментяра вокруг машины бежит, мы с Левашей рвем в кусты…
Фотография.
— Разыскивается неизвестный кавказской национальности…
Мага с Левашей. В кабаке сидят в обнимку. Рожа партнера моего фломастером обведена.
Довольный… Чистый грузинский князь.
«Хреново, — думаю, — От него до меня один шаг. Надо алиби готовить, хотя если Мага не разговориться, устанут менты привязывать нас по этому делу…»
— Выдышь, нэызветный я, — заговорил Леваша.
— Выжу, выжу, — передразниваю, — Меньше по кабакам шарахатся надо. Короче, пока я в Красноярске кантуюсь — не бреешься. Из номера не выходишь. Оплачу за неделю вперед. Привезу тебе жратвы, газет, книги. Будешь читать учиться, а бороду вырастить — основная задача. 
 Сам думаю:
«Пора ворам звонить и обозначаться».
Набрал ихнего связного и сказал, что нужен «Сам». Дал телефон гостиницы и цифры добавочные.
Прождал почти час.
Звонок.
— Барев  Роин джан. Лав ес ?
Я отвечаю, мол, да… все отлично дорогие старшие братья и все в моей жизни просто замечательно…
— Наверное, денег ждешь? — интересуется Ворюга.
— Что я вам киллер? — возмущенно спрашиваю, — Или в Италии, где вырос? Дал ты мне старый набой на пацанчика и, слава Богу. Счет-то по его душу и у меня есть. Мы с бригадой сейчас в Канске. Через неделю закончим кой-чего и прем на Иркутск с негодяем разбираться.
Молчит старый. Какую думу думал, позже стало ясно. Говорил же — фраеру Вора не понять.
— Ты не думай Роин, — говорит урка, — не думай, что я деньги жму или даром тебя работать заставляю. Пойми правильно меня всегда интересовало насколько окружающая жизня людишек меняет и как они в ****во превращаются. То, что ты меня сегодня набрал, о многом говорит, я же паузу в базаре специально дал. Жду: попрешь ты в атаку — не попрешь. Прикинул, что ежели будешь разговорами о деньгах донимать, значит, курвиться стал паренек мой, а людей в этой жизни я терять ой как не люблю. Сейчас вижу, что на поступок ты идешь осознанно и радуюсь… Все мое и так твое брат. Пока в Иркутск едешь, определюсь, где и у кого бабло забрать и волыны если надо. Ты меня знаешь: в тебе без перемен, а я подавно своего отношения не меняю.
Стыдно мне стало после этих слов, мочи нет, но виду не подаю. Хорошо хоть по телефону базарим. Глаза в глаза выкупил бы меня старый, кстати, могет и по трубке. Чую прислушивается он с той стороны и каждую интонацию ловит, мол, не дрогнет ли голосок?
Ждал он звонка от меня, смотри-ка. Все правильно — Вор, есть Вор! Они в простоте слов не говорят. Я тоже хорош — стыдно мне стало. Какой такой стыдно?
Мысли эти за миг пролетели, и говорю я твердо:
— Да уж, дураку наука. Не думал я, что проверять меня станете. Интересно только из каких поступков моих исходили? Или нажевал кто стремного ? —  Сам думаю, — «Подгружу его немного по-бродяжьи. Глянем, чего ответит?»
— Не дыми Роин, — Урка говорит, — То, что ты в «Чарли»  не превратился я и так вижу. Не понял ты паренек, оказывается, что покаянна речь моя за мысли свои худые. В стойку зачем-то становишься… Или есть тебе в чем покаяться?
«Смотри, как перевернул», — думаю и отвечаю, — Дымить кончаю, как сказал. Мне с вами в оборотах не тягаться, а слово мое верное. Сказал, буду делать, значит буду…
 — Вот и я так же, — смеется Ворюга, — Нам же с тобою главное дело, а не слова пустопорожние. Вижу, не меняют тебя годы и можно с тобой по-прежнему  кашу варить.

Рассуждали еще минут тридцать.
Рассказал мне Урка про «Олимпстрой» при котором наш оппонент сухарится. Поведал как закрышевали Воры стройку в Сочи.
После эдакого размаха мне проблемы наши «с овчинку» показались.
Спрашиваю:
— Можно мне с товарищем документы чистые на другое имя выправить?
— Что так?
«Набросал» , что задумали мы дело немаленькое за рубежом, так что с настоящими данными там появляться не резон.
— Посмотрим, — говорит, — Сделать можно все, а вот ты меня старика сегодня порадовал несказанно, что бродяжную жилку свою не утерял как многие, да не разменялся в целости своей. Когда до Иркутска доберешься и определишься с делами — звони…





М.Птахин

«12»

Утро постучалось в стекла моего пристанища рано.
Вставать не хотелось. Полночи я упражнялся в соревновании с негодяем Козлякиным. Причем гонялись за мной по подземным лабиринтам почему-то и старший и младший.
Спасало меня в этой погоне только одно — я был быстрей. Покойный папаша все время отвлекался и тыкал пальцем в белые пятна на стенах, а сынок оказался злобным карликом и никак не поспевал за мной на странно изогнутых ножках. В руках у каждого было по какой-то штуковине, которую они называли забурниками, и парочка зловеще ими размахивала.
 Вторая половинка ночи была поспокойной. Видимо посчитав, что с меня хватит на первый раз, Козлякины исчезли, а я бродил теперь в одиночестве среди заброшенных вагонеток, осматриваясь и ожидая пока проснусь.
«Можно считать, что первая экскурсия в «подземлю» удалась», — решил я пробираясь на двор, где еще с лета у Марычей висел алюминиевый умывальник.
Всего лишь ковшик воды и я уже плескался, смывая с себя сонный налет.
Состояние оказалось забавным. Никак из головы не шли строчки Владимира Петровича, что теперь он мой невидимый проводник.
После прочтения рабочих записей и прощального письма голове сформировалась интересная картинка, и наметились этапы.
В первую очередь необходимо переговорить с Петром и дать прочитать письмо. Сдедом постараться найти в архиве отца подсказку о штреке, заполненном сероводородом.
В случае удачи собираем экспедицию. Все что написал Главный Геолог, не было проблемой, за исключением альпинистов.
Вытерся махровым полотенцем, приятно защекотавшим своими «лапками» лицо и понял, что это самая, уязвимая часть плана. Человек нужен свой в доску — в такой поход втемную не пойдешь.
Про «подземлю» думать не хотелось, видимо набегался достаточно и во сне.
Когда поднимался на крыльцо, в калитку постучали.
— Хозяев нет, — крикнул я, — Только гости.
— А хозяев и не надо, — ответили с той стороны, — Я к вам пришел.
Удивленный я пошел было открывать калитку, а потом решил вернуться в дом и уложить архив в сундучок.
Крикнул как можно доверительней:
— Сейчас оденусь. Подождите…
«Странно, — рассуждал я, собирая и укладывая журналы в пыльном пространстве вместилища секретов, — Какие такие гости? Ко мне? В Слюдянке? Может, Санька забыл чего и соседей отправил?»
Выскочил на двор и подошел к калитке.
— Вы к Маркиным? — поинтересовался я со своей стороны, изображая борьбу с заложкой.
— Нет к вам, — настойчиво ответил вкрадчивый голос.
Отчаявшись прояснить ситуацию на последних секундах, я распахнул плотно сколоченную дверцу.
В проеме стоял худощавый мужчина чуть за пятьдесят.
— Здравствуйте, — шагнул он вперед, и я невольно потеснился, давая дорогу, — Меня зовут Володя. Мой покойный отец и Быков Владимир Петрович были приятелями.
С этими словами мужчина прошел на двор и уверенной походкой направился к дому.
— Секундочку, — разозлился я, — Вы куда, хозяев-то нет?
— В дом, — заулыбался собеседник, — Не на дворе же разговаривать?
Нехорошим чем-то вдруг повеяло от его улыбки. Мертвенным. Неожиданно я понял, что где-то видел его. Напрягся вспоминая.
Тщетно.
Отнес этот к эффекту схожести жителей маленьких городов и ответил:
— Почему на дворе не пообщаться? Слушаю вас.
— Неласково говорите, — прищурился мужчина, — Я полагал знакомство с Владимиром Петровичем как-то объединяет…
— Я что-то вас ни на похоронах не помню, ни на поминках, — подозрительно прищурился я, лихорадочно пытаясь сообразить, кто это.
— Не было, — подтвердил тот, — У меня давний конфликт с Лидией Иннокентьевной, зато дружеские отношения с сыном Сергеем.
— Так это он вас сюда направил? — поинтересовался я.
— Конечно. Он еще сказал, что архив Петровича у вас.
На размышления и ответ мне оставалась какая-то доля секунды
— Ну, раз такое дело, — разулыбался я, — Идемте в дом.
Врать, что архива нет слишком подозрительно, так что придется ознакомить.
Поверхностно.
«Вот Серега тюфяк, — сердился я стуча ботинками по доскам крыльца, — Его спросили, а он и ответил, чтоб отвязаться… Прав был Петрович, мягковат сынок для серьезных дел… В принципе ничего там сразу и не найти», — покосился я на идущего позади гостя.
Был он какой-то напряженный и неожиданно я почувствовал его желание хватить меня чем-нибудь по башке.
Сразу оказался на боевом взводе.
Мысли моего утреннего посетителя лежали как на ладони. Сильно напоминал он меня вчерашнего, даже пиратский азарт тот же — ступил на берег и клад найден.
«Ни хрена не найден», — ответил я ему мысленно и вслух, — Вот он архив, — и на сундучок указываю.
Мужчина, не задавая лишних вопросов, откинул крышку.
Стало ясно, что напряжение его на пределе и может получиться, что угодно, если
попытаюсь его остановить.
Прикинул шансы.
Начинать драку, это всегда ответственно. Победители там бывают редко — морды разбиты у всех.
А незваный гость уже листал первый журнал.
— Как ваша фамилия? — наконец сообразил я, — Я почти всех знакомцев Петровича знаю, правда, кого-то заочно.
— Фамилия говоришь, — поднял голову мужчина, — А зачем тебе моя фамилия?
Нехороший у него был все-таки взгляд. Повидал я таких пареньков работая в уголовном розыске. Для них человеческая жизнь — мусор… Так смотрят люди у которых убийство в крови, причем не нечаянные душегубы, а имеющие к этому привычку и рассматривающие окружающих как скот для забоя.
— А я знаю тебя, — вспоминая я сегодняшний сон, — Ты Володя Козлякин.
В глазах у нечаянного гостя что-то мелькнуло, и взгляд угас. Первый запал от золотой лихорадки явно проходил.
— Точно, — выдавил из себя он, явно приводя в порядок мысли, — А как догадался?
— Лидия Иннокентьевна про тебя рассказала. Посоветовала на порог не пускать, если появишься.
— А чего же пустил?
— Ну, во-первых, ты пер как паровоз, — засмеялся я примирительно, — Сам-то не заметил?
Мужчина молчал.
— А во-вторых, ты уже не первый гость сегодня по части архива, — закончил я свое сочинительство.
— Был уже кто? — снова напрягся Козлякин, — Петр?
— Он, — «удивился» я догадливости гостя. Именно о Петре я и собирался говорить.
— Архив смотрел?
— А чего жадничать-то? И ты гляди, только времени у меня мало.
— Может, покопаться оставишь?
— Давай так, — принял я решение, — Приходи вечером, и вместе спокойно посмотрим.
Врал, но знал что поверит. У него чувства тоже сейчас обострены до немогу. Начни я его гнать или останавливать, неизвестно что выйдет.
Я таких повидал — убийца на «золотой лихорадке».
Прямо чувствовал, как шарится он сейчас в моей голове. Думает. Рефлексирует.
Хорошая у меня школа. Опять я на шаг впереди. Запал тоже удачно сбил, а сейчас сама благожелательность: «Приходите вечером».
«Пожалуй, кончился завод у парня», — глянул я к нему в глаза и поинтересовался, — Чаю будете?
 
Козлякин ушел, а я остался среди взбаламученного водоворота ощущений.
«Опасный парень, — булькало в голове, — Прав покойничек, — щупал я письмо, лежащее в кармане, — Такой способен на все…».
За столом Володю снова понесло. Пару раз поймал на себе его взгляд, когда он мазал ножичком масло на хлеб и понимал, что знай, он весь расклад, пустил бы его в ход, не задумываясь.
 Вопросики тоже сыпал в одну сторону. Какие отношения с Маркиными, да где они сейчас. А я ответики ему выдавал, мол, хорошо, что Серега дал мои координаты. Потом, про то что в жизни бывает по-разному: мол, я тоже в иных семьях не ко двору. И снова про Серегу, чтобы понял этот дядька — начни он сейчас возню, так придется и того прибирать. Потом про архивы, как их Петр листал и как он расстроенный ушел.
Володя поинтересовался еще: не просил ли чего с собой забрать?
Ответил, что спрашивал про сундучок на недельку, но ответил, что и самому интересно почитать. Вот, к примеру, вы Володя, хоть и ворвались без спроса, я же вас понял, как-никак записки старого товарища, а вдруг там, что про родителей есть? Такое каждому интересно.
— А почему он архивы вам отдал? — поинтересовался, допив чай, мой гость.
— Так договоренности у нас с ним, — засочинял я на ходу, — Книгу буду про Владимира Петровича писать.
— А почему через год?
— Покойника не спросишь, но были видимо у него соображения. Мне вот когда сундучок отдавали, так Петр предупреждал с вами дел не иметь, а сам появился на следующий день и неадекватный.
— ??
— Ну, неадекватный… То ему покажи, вот это дай… А вообще, — изобразил я удивление, — Что вы там все ищете?
Володя ответил не раздумывая:
— Наверное, каждый свое. Меня батино прошлое волнует. Сын Максимка уже взрослый, так хочу, чтобы он про деда почитал. Петрович-то он дядька обстоятельный был, аккуратно все отмечал…
— Я вот что скажу, — повел я разговор к уходу, — Давайте вечером вместе посмотрим, а сейчас я в Иркутск, звонить буду, — потянул я со стола сотовый, — Потом Санька Марыч должен приехать. На кладбище к родителям его поедем. Вечером он в Иркутск будет, а я здесь ночую. Приходите… По рюмахе…
— Договорились, — поднялся Козлякин, — хотя не пью, но не прощаюсь — и быстро вышел из дома.
Посидел я над остывшей кружкой. Все про визит этот нечаянный думал.
«В руку сон-то, — понял я, — Папаша-то Козлякин сыну что-то расскаал. Иначе с чего бы парня так «трясло»? Без вариантов рассказал».
Выходило, что я своего нечаянного гостя переиграл. Точно моя бабуля покойная говорила, что вежливость наше оружие. Начни грубить и гнать с порога, неясно, чем история закончилось бы.
«Фамилия говоришь? — вспомнил я кульминационную фразу, — А зачем тебе моя фамилия?»
Порадовался, что правильную политику избрал и пригладил нечаянного гостя. Что за имя такое Вовочка? Хорошего и правильного парня редко с такими данными встретишь. Коснешься — гадости тонны, а добра со спичечную головку.
«А как он ножичком над сливочным маслом орудовал?» — вздрогнул я и понял, что не подвела меня школа уголовного розыска — просчитал я таки клиента, а потом и в «непонятные» завел — успокоил и про свидетеля Серегу напомнил.
Знал я точно, что не отвяжется теперь от меня Козлякин. И чувство даже появилось, что пересечемся мы еще, причем не самым лучшим образом, и снова выбор встанет: кто — кого.
Начиналась какая-то «шахматная» партия.
Первый гамбит получался за мной, а что будет дальше — неясно.
«Гроссмейстер, — усмехнулся я вспоминая классиков юмора, — Когда игра не идет, греби фигуры и противнику в рожу… От Козлякина честной партии ждать не придется, так что готовься Птахин».   
Понял еще, что нельзя медлить с Петром и набрал Быкова домашний.
Серега телефон мне отбарабанил сразу и позвал чай пить, оказалось, Петр сейчас придет.
«Так, так, — заметался я по комнате, — Что же с собою взять?»
Решение пришло, когда немного остановился и успокоился: забираю только письмо, вдруг Козлякин следит за двором, потащу я сундучок, не потащу.




«13»


М Птахин.


— Про меня ты грамотно Вовчику рассказал, — никак не мог успокоиться Петр, — Правильно сделал. Эта гадина способна, на что угодно и окружающий мир по себе меряет…
Мы уже закончили чаепитие и теперь потихоньку катились на «Крузаке» к дому Марычей забирать сундучок с архивом.
Выслушав мою историю о нечаянном госте во время перекура, Петр сильно поменялся в лице, и взгляд его стал немного сочувственным.
Он рассказал как именно из-за Козлякина погиб друг детских лет не найдя выхода после умело организованного обвала.
— Все прошли, все! а он попал, — горестно рассказывал мой собеседник, — Шахта слепой оказалась. Когда мы его откопали, он уж задохнуться успел.
— А откуда известно, что это Вова?
— Только он любит в призраков играться. Все пытается жути побольше нагнать, а потом слухи по городу распускает.
— Тот раз тоже?
— Конечно. Я прибить его хотел, когда понял что он это, да разве его поймаешь?
— А в Слюдянке?
— В городе тоже не найдешь. Он после шахт, ведет себя как ниндзя. Одним маршрутом не ходит, а когда ему надо появится словно из-под земли. Только-только не было и вот он. Не удивлюсь, если он и сейчас нас слушает.
— Ты серьезно? — «прикусил» я себе язык. Хотел ведь прямо сейчас начинать новости рассказывать.
— Конечно. Это ж для простых горожан все как всегда. На самом деле те, кто касался «подземли» нормально не живут. Особенно кто со смертью поигрался. Здесь такой «Заморенок» есть. Один из тех, кто в этой подземной войне выжил, так он на окружающих, как на стадо смотрит. Жена от него ушла, дети тоже неинтересны. Но у них, похоже, с Козлякиным договоренности.
— ???
— Друзья детства они, да и в шахты сейчас мало кто ныряет, вот они незваных гостей вместе и отваживают.
— Что за гости?
— Туристы там, спелеологи, да праздношатающиеся всякие. Правда, сейчас попасть на нижние горизонты сложно. Доступных лестниц нет. Ходы, что осталось для похода в самую глубину знает совсем немного народа. Кто использует альпинистское снаряжение, путь вниз только зимой.
— Зимой?
— Инерция температур. Стволы шахт наледями затягивает. Получаются линзы, через которые не пробиться. Оттаивают они, лишь начиная с октября, а в феврале-марте опять замерзают.
— А ты-то вниз дороги знаешь? — поинтересовался я.
Петр внимательно заглянул мне в глаза, утвердительно моргнул, а вслух произнес:
— Давно не ходил, да и какая нужда? Выпить хочешь?
Вопрос прозвучал заговорщицки и неожиданно я почувствовал на своей спине сверлящий взгляд. Хотел обернуться, но Петр положил мне руку на колено и незаметно сжал пальцы. Я понял, что он тоже чувствует что, и теперь надо верно ответить, чтобы не насторожить наблюдателя.
— Выпить можно, — ответил я, — Вот только Лидия Иннокентьена пьяниц не привечает…
— Поехали тогда ко мне, — улыбнулся Петр, — Я сегодня один.
— Давай, только сначала к Марычу.
— А что там?
Чужой взгляд не оставлял мою спину ни на секунду.
— Архив Петровича.
— В доме, что ли оставил? — нервно вскинулся Петр.
Теперь настала моя очередь сжимать его колено.
— Да, — деланно подмигнул я.
Сверливший меня взгляд неожиданно пропал.
— Поехали, — поднялся Петр, — Только с Быковыми попрощаемся.

Когда сели в машину и поехали к Марычам, я в двух словах рассказал Петру о своем исследовании документов.
Узнав, что есть письмо с разъясненьями, мой новый товарищ успокоился.
— Читать поедем ко мне в новый дом, — сообщил он, — Там не подкрадешься. Машину на двор загоним, если что у меня и заночуешь.
— Да мне Марыч ключи оставил, — похвастался я.
— Ты не понимаешь, — наклонился ко мне Петр, — Козлякину известно больше. Я духом не ведаю, что там, в архиве, но чую — интересное что-то. Мой-то папаша покойный ничего не рассказывал, а вот Козлякины всегда жадные были, и значит, старший младшему поведал что-то. Только нет у него деталей, вот он за тобой погнался.
— Послушай, — вспомнил я секретничанья на подворье Быковых, — Ты же заметил, что за нами кто-то следил? Ну, когда курить в последний раз выходили.
— Конечно, — улыбнулся Петр, — «Подземля» знаешь, какое чутье придает. Тоже уловил?
— У меня это после уголовного розыска, я и Козлякина останавливать не стал, когда он в дом сегодня утром ворвался.
Петр вернулся к утренним событиям.
— Интересно откуда он про архив узнал?
— Серега рассказал.
— Серега? Не может быть, они же не общаются.
— Тогда кто? — удивился я.
— Ладно, после будем думать, — ответил Петр, выскакивая из машины, — Пойдем, архив заберем.
Когда отпирал калитку, в доме послышался стук.
Тишина на подворье Маркиных была мне привычной, и звук насторожил сразу.
— Слышал? — поинтересовался я.
— Давай отпирай быстрее, — скомандовал Петр.
Мы ввалились в калитку и побежали к крыльцу.
Замок открылся, но дверь не подавалась.
— Заложка, — прорычал я и побежал вокруг дома, вспомнив про окно без шпингалетов.
Оно оказалось распахнуто, и из него вился черный дымок. Неожиданно боковым зрением я заметил две темные фигуры, которые перебирались через забор на дальнем конце огорода.
Первый спрыгнул на другую сторону, а второй подал ему странно знакомый предмет.
«Сундучок Быкова», — узнал я, и мысли понеслись следом за похитителями, но соображения о пожаре остановили.
Обдумывая после свои действия — понял: погонись я за похитителями, ничего хорошего не вышло бы. Парни способные на такие поступки могут и большее. Напугать попробовавших крови — невозможно, тем более, что уходили они с добычей.
Побеги я следом — валяться бы мне с каким-нибудь штырем в животе среди кустов соседской малины, а дому Маркиных медленно догорать.
Когда заскочил через окно, то костер на сваленной на полу куче уже расходился.
Хорошо мое детство прошло в лесу. Огонь, конечно, штука страшная, но тушить что-либо мне приходилось не раз.
«Сразу не обжигает», — вспомнились мне слова соседа по даче летчика-фронтовика. Таскал он тогда из костра угольки, прихватывая их заскорузлыми пальцами, подкуривал, и успевал бросить обратно.
В раскрытое окошко полетели загоревшиеся обломки просохшего стула, которым похитители архива затеяли разжечь импровизированный костер. Следом я вышвырнул затлевший матрас.
Петр ломился в двери.
Заорал:
— Не ломай, — и, подскочил к опасно прогибающемуся косяку. Откинул кованую задвижку.
— Правильно побежал, — оценил обстановку партнер, — Еще бы минут десять и прощай берлога «Бульдозера».
— Знал дядю Толю?  — поинтересовался я.
— Конечно, — разулыбался тот, — Кто его не знал? «Бульдозера» все боялись, особенно, кто у жены его учился. Хулиганить на уроках не решался никто.
— Да уж, — вспомнил я дяди Толины ручищи.
— Надо полы пролить, — взял ведро Петр, — Вдруг, где залетело…
— Милицию зовем? — поинтересовался я.
— Не стоит, только время потеряем, да и объяснять придется: что  и откуда.
— Зато остерегутся…
— Эти? — удивленно уставился на меня Петр, — Им вообще на все плевать. Никто связываться не хочет.
Действия противника неожиданно показали мне опасность нового предприятия.
«Еще ничего не начали, — вытаскивал я на двор обгоревшие остатки импровизированного костра, — А уже целый ворох проблем».
— Вовремя приехали, — гудел, поливая половицы Петр, — Смотри какие, мало что архив утащили, так и следы еще замести решили, мол, сгорело да сгорело… Что там за тайна такая? — спросил он вроде как себя.
— Стоящая, — коротко ответил я, — Причем наша с тобой.
— То есть?
— Для тебя и для меня, — сообщил я вполголоса, — Архив твоего бати где сейчас?
— Эх, мать честна, — спохватился партнер, — В старом доме, а там никого.
— Так поехали, — чуть не заорал я, — Без него вся возня зря…
 
В обратную сторону неслись быстро. Сколько не прислушивался к себе, на сердце было спокойно.
Домик покойного Петровского отца стоял на одной улице с Быковыми. Подворье как и у того вымощено отходами цеха по обработке камня и даже гараж построен из таких же мраморных брусков. Почти полные двойники.
Пока ехали, провернул в голове, все что произошло.
«Насыщенный денек выдался, — рассуждал я, — Может, хватит на сегодня проблем?»
— Сиди на месте, — приказал мне Петр, — Охота только началась.
Но я все-таки не удержался и пошел следом в приоткрытую калитку.
Подворье смотрелось нежилым. Петр грохотал в доме чего-то переворачивая или открывая.
— Зачем вылез-то? — крикнул он, в форточку, — Не будешь слушаться в «подземлю» с тобой не пойду, — Вали в машину!
«Развоевался», — капризно оценил я, но, тем не менее, послушался.
Прошло еще минут пятнадцать.
Партнер появился с кучей каких-то баулов. Явно просматривался таежный сидор с притороченным на боку спальником. Чехол для ружья и пара объемных сумок.
— Открой багажник, — крикнул он, — Есть шанс окончательно переехать, — загрузив весь бутор, он бахнул на заднее сиденье одну из сумок, — Архив тут, — ткнул Петр в нее пальцем, — Гляди в оба и пока мы вместе давай без самостоятельности.
— Как получится, — упрямо проговорил я вслед его спине исчезающей в проеме ворот и неожиданно понял — пыжиться глупо. Петру видней, как вести себя в этих неожиданных условиях.
Хотел спросить, как вернется, а почему мы так неприкрыто переезжаем, и сообразил, что если кто сейчас наблюдает, то после эдакой показухи соваться сюда не будет резона…
«А может и на самом деле наблюдают?» — задумался я, но лишнего внимания к своей персоне не заметил.
Стал рассматривать окрестности.
От дамбы речки Слюдянки с самого верха городок лежал почти на ладони. Слева и справа возвышались сопки с каменными осыпями и желтеющим лесом. Под горой виднелась дымка испарений от Байкальского покрывала.
В проеме калитки появился Петр снова груженый непонятными баулами.
Я хотел выйти и открыть ему двери и неожиданно по моему глазу скользнул солнечный блик. Глянул в том направлении и получил еще одну порцию света отраженную  оптикой.


«14»

В. Козлякин.

Он был просто вне себя. Злость вытекала черной патокой из ниоткуда и растворялась в мозгу оплавляя остатки здравого смысла.
Если бы упустил сундучок Петровича, тогда окончательно полная неизвестность.
Захватить-то захватили, а следы замести, не вышло. Не вовремя наследничек приехал. Родственничек… Да и родственник ли это? Не помнил что-то Володька историй о дружбе Быковых с Маркиными… А тут смотри, племянничек внучатый выискался.
«Странно, — рассуждал Козлякин, усевшись возле одного из многочисленных входов в подземелье и осматривая окрестности в бинокль. — Почему архив выплыл спустя целый год? Что это за история и какие загадки?»
Именно отсюда он заметил третьего дня возле дома Быкова незнакомые машины и сообразил, что у Петровича годовщина.
Чутье не подвело. Он разглядывал подворье Главного Геолога, пока не стемнело, а потом перебрался ближе, устроившись за забором.
Глядел, слушал и соображал. Искренне его позабавили истории о неучастии в войне Петра.
Участвовал, да еще как! К нему у Козлякина особый счет. Сразу зачесался застарелый перелом, и захотелось вмазать «сказочника» по черепку.
Хорошо тогда в девяностых хватило сил убежать и выбраться с одной рукой. Хотя чего греха таить — сам же убивать шел, а Петр лишь оборонялся, но приоритеты у Козлякина сместились давно.
Безумие поселилось, когда он еще приятельствовал с Быковым. Тот и дорожку ему под землю проложил, и апатитовые друзы  показал.
Как-то раз, когда внизу были, понял Володя, что шахты эти не могут без хозяина, и почувствовал, что задают ему вопрос: мол, готов ли владеть?
По крестьянскому нутру отвечать сразу не стал, а спустившись через пару дней вниз — согласился. С той поры каждый, кто пытается под землю попасть — личный враг.
Позже открылись неожиданные способности. Знает он, когда кто зайти под землю собрался, а спустя год, получил он от подземельных голосов еще один дар. Смог Козлякин в темноте ориентироваться и без фонарика ходить и посторонние в шахтах проявлялись как на ладони — с поверхности чуял, кто и куда пошел. 
Не получалось отсматривать лишь детей бывших шахтеров, но их не так уж и много осталось: Петр, да друг детства «Заморенок».
Друг то друг, но: «…на дороге не стой». Когда сталкивал бригады «лбами» искренне надеялся Козлякин, что приберут в заварухе и «Заморенка» с Петром, а они гляди  —  выжили.
Последний, правда, после всех передряг от дел отошел. Дом построил и перестал в шахты ходить. С одной стороны рад Володька. Трижды его убить пытался, да никак не получалось, пока сам чуть к праотцам не отправился.
После как выбрался и раны зализал, всерьез подумывал разобраться с тем прямо в городе, но не решился. Все виделся ему свет, который от Петра в темноте исходил. Сильно нимб с икон напоминало, а пока сомневался, тот свою деятельность  под землею прекратил.
С «Заморенком» договорились быстро: вот твоя территория, а вот моя — как-никак друзья детства.
С той поры в шахтах благодать. Несколько раз даже усилия объединяли, когда туристы и спелеологи в гости жаловали. «Хороший концерт сочинили… — жмурился Козлякин воспоминаниям и тут увидел, что «Крузак» очкастого отъезжает от дома Маркиных. — Ну-ка, ну-ка… Не в ментовку ли?», — прильнул он к биноклю.
Хорошо, что город отсюда как на ладони. День посмотришь и знаешь, кто куда пошел и по каким делам. Новые лица сразу видны.
Сейчас, когда сотовая связь — сиди и рули своей армией, как координатор огня какой.
Не то, что раньше.
«Все равно переиграл, — порадовался Козлякин. Украденный сундучок с архивом лежал у него за спиной. — Сейчас в шахты нырну, и читать буду, вот только шустрых этих отслежу».
«Крузак» тем временем проехал на подворье Быковых и остановился около дома покойного Петровского отца.
Очкастый так и остался за рулем, а старый противник в дом зашел. Но в кабине паренек долго не просидел — следом поперся.
Через минуту появились оба, хозяин ругался и тыкал пальцем в сторону сопок.
«Злится, что тачку оставил», — понял Козлякин, и закралось к нему нехорошее предчувствие, что переиграла его эта мутная парочка . Иначе чего бы так Петру переживать?
«Что же у них в машине? — покосился Володя на сундучок и решил, — Вниз его не потащу, перегружу журналы в мешок, а ящик суну куда-нибудь. Потом пригодится…»
В это время Петр вернулся уже со второй порцией груза, и запихивал его в салон.
«Переезжает, — понял Козлякин и в это время увидел, как сын главного инженера достал бинокль и глянул в его сторону. — Догадался?» — присел он за камнем и только тут понял, что солнце уже опустившееся для города усердно выбивает отблески из его оптики. Заметили, стало быть, блики…
Страшного ничего нет, но  вот загадка: зачем Петру баулы перетаскивать.
«Знают, чего я не знаю?» — булькнула мыслишка, и всплыл образ покойного отца за день до смерти.
— Значит так Вовка, — хрипел старик, плюясь красноватой жижей, — Все, что сейчас услышишь, забудь и знай только сам. Я тебе раньше ничего не говорил, только потому, что сам хотел найти…»
Недоумение странному началу развеялось быстро.
Оказалось, что за время существования шахт было найдено нечто. Какие-то ценности, однако, радости никому это не доставило. Пряталось все в кавернах. Одну из них батя лично сам вскрыл. Пальцем ткнул, а там стеночка оказалась тонкая. Все и посыпалось.
«Столько народу пострадало после, да и я потерял  покой, — хрипел отец, — Как пятно кальцита увижу, так и спать не могу, пока не раздолблю его. Меня как-то Быков пожалел и показал, что этим кавернам сопутствует. Было это еще в шестдесят пятом. Позвал он меня тогда в кабинет, поглядел грустно как на дитя неразумное, а потом мешочек достал. На стол породу сыплет и говорит: «Гляди, какого цвета кальцит должен быть. Найдешь такой — есть клад». Потом еще что-то говорил, а у меня перед глазами бирочка от того мешочка как сейчас перед глазами: «гор. 172 - 1961г.». Давай я после расспрашивать аккуратно где, да что и сходится все, что образцы эти из слепой шахты на горизонте 172 метра. Там сероводород пошел, ее и заделали. Где и как уже никто не помнит. Но есть в ней что-то. Быков, скорее всего опять допросов напугался и не стал каверну вскрывать. Я думаю, что данные должны мелькать в архиве Петровича, только я тебя Вовка прошу, дай ему спокойно на тот свет уйти…»
Сразу после слов этих батя связь с миром потерял и в сознание больше не приходил.
Может и хорошо, что не узнал какие там ценности — переживать не о чем.
Махнул тогда рукой он на батину историю. Что там, в кавернах этих — неясно. Другим занимался
«Вот он ключик-то», — повернулся Козлякин к сундучку.
«Крузак» тем временем миновал все повороты, проехал райотдел милиции и ушел в сторону нового дома Петра.
«Пора и нам», — решился «хозяин горы».
Достал припрятанный куль и переложил в него журналы.
Завязал. Дотащил до брошенного куска кровельного железа
Перевернул. Под ним оказалось отверстие в аккурат под мешок.
Выудил веревку. Привязал куль за головку морским узлом и опустил в темноту.
Травит веревку и представлет, как мешок во мраке опускается. Когда увязка ослабла, отпустил шнур в темноту и закрыл отверстие.
Груз теперь надежно покоился в одной из его тайных норок — сухой и неприметной. Оставалось лишь самому прогуляться в «подземлю» и разобраться с добычей.
«Многое переменится», — понял Козлякин.
Когда опускал мешок, почувствовал вдруг: не он впереди, а эта мутная парочка.

С горы сбежал минут за семь. Еле приметный полузаваленный проход зиял темнотой. Скользнул в него и в очередной раз порадовался своему небольшому росточку. Кто другой здесь не пролезет, разве подросток, какой, но тем и на поверхности дел хватает.
На улице только сгущался вечер, а здесь вечная ночь. Фонарик зажигать не стал. Память услужливо отсчитывала шаги и повороты.
Показалось, свет забрезжил. Козлякин улыбнулся. Подарок неясных голосов — зрение в полной тьме. Сейчас обострится и внутреннее видение большей части «подземли». Точно, вот оно.
Привычно пробежался «щупальцами» по штольням и штрекам. Никого. Ноги несли Володьку вглубь горы.
Хлюпнуло под сапогами. Вот он последний поворот и лестница вниз. В прошлом году с сыном Максимкой соорудили.
«Хороший пацан вырос», — радовался «хозяин шахт». Когда в дом за архивом лезли не менжевался, и костер среди комнаты соорудил, только глянул — без слов все понял.
Потом с очкастым разобраться хотел, если погонится. Даже ножичек достал, но тот предпочел пожар тушить.
Мелкая вода закончилась и в сером неясном негативе подземной картинки, увидел Козлякин мешок, лежащий на метровом сухом уступе. Шнур валялся рядом.
За пару минут сделал из мешка рюкзак, увязав за углы. Набросил, подтянул. Все в порядке.
Еще метров триста и будет один из обжитых тайников. Останавливаться сейчас нельзя, сырость шахт уже дает о себе знать и ползет по щелочкам на одежде.
«Градусов двенадцать, — зябко поежился мужчина, — Надо идти».
Здесь внизу теплом нельзя бросаться — кругом камень.
«Ничего на лежке отогреюсь», — решил Козлякин и шагнул в серый цвет коридора.


М Птахин.

«15»

— Все вовремя, — бабахнул Петр на стол пачку бумаг, — Давай смотреть, что тут батя оставил. Какой там год?
Пока ехали по городу, я в двух словах обрисовал ситуацию. Но говорить язык не поворачивался. Такая жадность обуяла, хоть волком вой. С одной стороны стыдно, а с другой…
Вот и сейчас сижу с собою борюсь, а так хочется схватить архив Петровского папаши и за дверь.
«Только не ждет тебя там никто, — сам себе отвечаю, — Разве что Козлякин и компания. Читанёт сейчас бумаги. Поймет, что внизу интерес есть, и закрутится все сначала…»
— Какой год говорю? — рявкнул Петр, возвращая меня в реальность, — Чего замер-то?
— Лихорадка, — буркнул я.
— Чего?
Покаялся:
— Золотая лихорадка. У меня так в начале каждого мероприятия, когда ищем что-нибудь ценное. Сильно хочется одномувладеть…
— Странно, — пригляделся ко мне Петр, — У меня такого не было.
— Обычно справляюсь, — хвастаюсь, — А вот Козлякина вашего, скорее всего именно она скрючила.
— С тем вообще загадка, — заговорил хозяин дома, что-то вспоминая, — У него перед самой войной в «подземле» чутье открылось. Моему товарищу хвастался как-то, что если кто не нашенский в шахты заходит, чует он их.
— Лихо, — прибросил я перспективы соревнования с эдаким подземным жителем.
— Потом я и сам кое-что видел, — продолжил Петр, — Когда самая заваруха внизу началась, он на меня настоящую охоту открыл. Я тоже его присутствие как-то улавливал. Потушу иной раз фонарь и сижу не шевелюсь, шорохи вокруг себя слушаю. Один раз так же устроился, уши растопырил и, вдруг бежит кто-то бойко. Лучик света уж появится должен, а все нет. По шагам слышу небольшого росточка бегун. Топот уже рядом: еще метр, еще. Я забурник поднял и стою за поворотом. Темнота кромешная — глаз коли. Вываливается тут в полной тьме кто-то из штрека и как шарахнется от меня, будто увидел. Слышу, упал он и говорит вдруг голосом Козлякина: «Не убивай меня Петруха, я же не знал, что ты тоже видишь». Напугался я тогда сильно. Фонарик включил, а он как завопит снова: «Не убивай!» и ходу на карачках, только не так ловко как по темноте. Ослеп будто. Раза три на стенку налетел.
— Так что прямо в темноте бегает? Может, видит как?
— Его спросить случая не представлялось, а вот «Заморенка» я на поверхности разок прижал, тот и подтвердил, что не все в порядке с Вовой. Причем откровенно рассказывал — будто на исповеди. Предлагал еще мне войну прекратить, а я и не участвовал в ней, Сказал только: сами разбирайтесь. Не люблю я этого «Заморенка» всегда пакостный был, а потом когда в тюрьму попал, так все его нутро окончательно и проявилось.
— Уголовник?
— Да. Потом много раз попадал. Последний срок вообще где-то по России катался и освободился в самом начале девяностых. Местные сидельцы его побаиваются, он среди них в авторитете.
— А ты?
— Что я?
— Не побаиваешься? — поддразнил я.
— Отвык я бояться, — ответил Петр, и мне вдруг стыдно стало за свою ядовитость, — Отвык, а потом Козлякин во много раз опасней, так что нам с тобою нужно хорошенько подумать, прежде чем собираться вниз идти.
— Да уж, — поежился я, — Хорошая у нас компания получается: уголовник, монстр подземный, которому и фонарик не нужен и мы — котятки…
— Ну не совсем так, — улыбнулся Петр, — Меня-то никому прибрать не удалось. Один раз Володька меня таки подкараулил, но почуял я за спиною что-то. Присел, а тут он через меня и кувыркнулся. Кувалдой бил. Хотел в голову угадать, да не попал, а в рукопашной ему со мной не тягаться. Я ему тогда, ключицу выломил, когда сцепились, но он меня зубами цепанул и вывернулся.
С этими словами Петр расстегнул рубашку, и я увидел около левого соска шрам.
— Чуть напополам не перекусил, — улыбнулся собеседник, — а сам в проход нырнул. Две недели его потом не было, и полагал я, сгинул он где. Но нет. Выбрался. Представляешь с одной рукой и с горизонта 140 метров.
— Может там ходы, какие?
— От того места не знаю таких, — жестко ответил Петр, — Только лестницы и те гнилые. И еще скажу: я с одной рукой там бы и остался.
— Да уж, — задумалась моя персона, — На самом деле стоит все взвесить, прежде чем вниз соваться…
— Не дрейфь, — улыбается партнер, — Я же говорил тебе, что есть у меня запасные маршуруты. Даже если все рухнет, то выплыть можно…
— Выплыть?
— Именно! Там метров шесть только пронырнуть. Вещи, правда, придется бросать, зато сами выскочим только так…
— А фонари?
— Водолазный возьмем, — ответил Петр и ткнул пальцем в рюкзак, — Не проблема. У меня есть.
— Вода холодная?
— Байкальская, — засмеялся партнер, — Градусов шесть. Эти метры можно и голому, хотя в одежде лучше.
— Ну да, — вспомнил я свои дальневосточные упражнения, — Нырял я в одежде при двенадцати градусах и ничего…
— Ну ладно, этот случай крайний, — повернулся Петр и рявкнул, возвращая меня к действительности, — Год какой говорю?

Журналы друзей инженера и геолога были похожи. Правда, каждый писал о своем.
Записей о сероводороде не оказалось, вернее, были, но какие-то зашифрованные.
Ориентиром послужили даты из Быковского письма.
— Гляди, — ткнул Петр пальцем в журнал отца и читая, — семнадцатое марта, принято решение на консервацию шахты «св». на отметке 172.
— Все правильно, — важно развалился я в кресле с письмом Петровича в руках, — Горизонт 172 метра. Св. — сероводород. Совпадает. Дальше смотри.
— Снова появился запах св, — загудел Петр через минуту, — Принято решение установить задвижки.
— Число?
— Двадцатое марта.
Командую:
— Дальше!
Партнер удивленно глянул на меня, хмыкнул и опять в журнал уткнулся.
Молчал минут пять. Сопел, вглядывался в записи и водил по журналу пальцем.
— Четвертое апреля, — заговорил наконец Петр, — Запаха св. нет. Принял решение на замуровку «Зв».
— Замуровка зв. — задвижки?
— Скорей всего.
— Еще что-то есть?
— Смотрю.
Время поползло  настолько медленно, что показалось: подними я сейчас руку и быстро не получится.
Встал.
Все в порядке. Ждать больше не смог и полез через плечо Петра в журнал.
Тот потеснился.
Смотреть действительно было не на что. Сплошные поломки, аварии и замены оборудования.
Предложил:
— Давай еще раз четвертое апреля глянем.
«Запись как запись, — рассматривал я, —  Замуровать «Зв». Карандашом пишет. Удобно, если что не так подтер и переписал».
В этот самый момент  и увидел я подчистку на строчке рядом с 4 апреля.
Присмотрелся. Так и есть, резинкой терли.
Какие-то несколько букв или цифр.
Показал Петру. Тот поглядел, поглядел, перевернул лист и стал рассматривать его с другой стороны.
— Неаккуратно, —  произнес он неожиданно.
— Чего?
— Неаккуратно говорю, — ответил Петр и в голосе его послышался азарт.
— Чего там?
— Рука у бати тяжелая была, — прозвучала странная фраза и, отойдя от стола, хозяин дома стал копаться в секретере, — Не трогай! — неожиданно закричал он, когда я потянулся к журналу.
«Разорался», —  фыркнул я про себя, но все-таки отошел.
— Тяжелая рука у бати, — азартно бормотал Петр, пытаясь найти что-то в темной глубине. — Тяжелая… Вот оно, — пробормотал он, доставая большое, увеличительное стекло и буркнул еще раз: — Отойди.
Я, молча, отстранился.
— Он когда писал давил сильно, — пояснял Петр, устанавливая настольную лампу, — Буковки то стер, а следы остались. Спереди не видно почти, а на оборотной стороне кое-что есть.
Линза нависла над журналом летающей тарелкой.
— Вот, — через несколько секунд просмотра сообщил он, — Гляди.
В ярких лучах лампы явно просматривались перевернутая цифра 1 и буква Х.
— Схема номер один, — торжественно произнес Петр, — Они у него в отдельной папке были, вот только я, похоже, дома их оставил.
— Как так?
— Отдельно лежали. Забыл. — Виновато буркнул он.
— Поехали, — поднялся я, — Заберем.

Схемы оказалось на месте. Изрисованные листы кальки и миллиметровки покоилась на стеллажах.
Смотреть сели прямо здесь же.
Пока ехали, Петр переживал. Успокаивал его, как мог, мол, не может за один день получиться столько несчастий.
Так и вышло. На дворе тихо лишь старый пес гавкнул, изображая перед хозяином усердную работу.
Разложили схемы перед собой.
Рассматриваем.
Сразу откинули те, на которых были нарисованы электрические сети.
Через минуту рисунков осталось два.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это один план, разделенный на две части:
Сх. 1 и Сх. 1.2.
На одной нарисована замурованная задвижка, но без листочка с надписью 1.2. все оказалось бы бесполезно.
На нем давался подробный маршрут со всеми привязками.



«16»


М. Птахин


Трасса от Слюдянки до Иркутска непроста и кто полагает доехать быстро — ошибается.
Иной раз напоминает она мне хитросплетением поворотов и «синусоидами» подъемов жизнь с ее неожиданными выкрутасами и сюрпризами.
Мой «Круйзерчик» завывал, обгоняя очередную фуру, а в голове понемногу складывался сюжетец.
Судя по историям Петра, нам нужен третий партнер. Причем парень должен быть альпинистом, авантюристом, иметь в наличии уйму свободного времени и без загруженности бытом.
Из холостых товарищей способных на такое сумасшествие у меня был лишь один. Сергей. Вот только не виделись мы давно, однако, задай я ему вопрос об альпинизме, он сразу бы важно надул щеки, даже если бы в этом ничего не понимал.
Парень всегда был туристом, отменным фотохудожником и в любое время радостно бежал от цивилизации. Скажи я ему: лезем в шахты — прибудет в назначенный срок, и будет играть в спелеолога.
Вспомнил, как лет двадцать назад он поразил мое воображение, будучи еще женатым.
Тогда я впервые побывал в его «двушке». Серега стоял с мольбертом и в семейных трусах посреди квартиры с ободранными стенами.
«Маслом рисует», — уважительно подумал я пробираясь через завалы мебели и уворачиваясь от огромной дружелюбной собаки и малолетних детей. Те с криками: «Дядя Миша» по переменке вцеплялись то в меня, то в пса.
На холсте оказалось четыре невнятные полосы изображающие вазу с цветами.
— Он раньше в своем исследовательском институте выставки детского творчества устраивал, чтобы себя пиарить, — сообщила жена Ольга, увидев мое удивление, — Представьте рисунки: Петя Иванов 6 лет; Андрей Сидоров 11 лет и в самом конце Пономарев Сергей 24 года. Бывало, и первые места на тех выставках занимал. Лучше бы квартиру в порядок привел!
— Тут уж кто для кого, — выписывал мифическую синюю ромашку художник, — Квартира для меня или я для квартиры? Главное приоритеты правильно расставлять.
Излишне говорить, что в конце-концов, они развелись.
Тайгу и родной край Серега знал прекрасно. Бывали у него и одиночные походы. А вот альпинизм…
Память услужливо напомнила наш с ним поход 1985 года на Кругобайкальскую железную дорогу. Серега на второй день неожиданно пропал с утра. Никто не знал, где он.
Слева скалы — справа Байкал. Идти некуда.
Нашел его за одним из туннелей.
— Подержать попросили, — кричал Серега, обмотавшись страховочным шнуром и радостно улыбаясь.
Вокруг никого не было.
Я глянул наверх, там растопырилась в невообразимой позе и пыталась уцепиться за скалу молоденькая девчушка
— А где народ?
— Ушли водолазов смотреть.
— А ты уверен, что все правильно? — поинтересовался я, увидев испуганное лицо альпинисточки.
— Конечно, я же полчаса за ними наблюдал, — радостно улыбнулся товарищ и, подтянул руками в верхонках шнур, при этом, чуть не упустив свою жертву.
Та наверху что-то вопила.
— Повиси еще, — крикнул Серега, — Приказа опускать не было.
Тогда он впервые играл в альпиниста.
Я осознавал четко: стоит мне к нему прийти и спросить о спелеологии, как окажется что он в этом вопросе мастер. Не побоится нырнуть хоть куда, не знавши брода, и сто процентов выберется обратно.
Ведь не погиб же он до сих пор.
В мою бытность работы частным детективом в девяностых мы какое-то время работали вместе. Так вышло. Нужно было видеть как он всего за пару месяцев работы набрался уголовной дури и знал себя не меньше чем авторитета
.— Нет уж, — решил я, — Спелеолог мне нужен настоящий, — хотя поиски решил начать именно с Сереги Лысого.
Забыл сказать — мой старый товарищ был абсолютно лыс лет с 25, что вовсе не мешало ему быть любимцем слабого пола.
Набрал его прямо из машины.
Поздоровкались.
Поинтересовался о спелеологии. Как и думал, получил утвердительный ответ, равно как и про альпинизм. С его слов товарищ готовится стать инструктором и поинтересовался, зачем мне это.
Стыковались в квартирке, которую он получил после размена трешки покойной мамы.
Разменивался с отчимом. Тот ухватил в свои семьдесят семь молодуху и «вил гнездо».
Серега в планы «гнезда» не входил.
Так в результате множественных операций ему и досталась малогабаритная и полублагоустроенная в кирпичной двухэтажке.
Горячая вода только зимой — из системы отопления.
Серега не унывал.
Улыбался и сейчас.
— К продаже готовлю, — объявил он, — Дом нужно достраивать…
Вспомнили старые времена. Тему одного многолетнего конфликта из-за общей дурости обходили по умолчанию — все уже пережито.
Когда вернулись к спелеологии, Серега поставил на ДВД фильм со своим участием.
— Моя пещера, — похвастался он, — Сам вскрывал.
— ??
— Первопроход! В верховьях Иркута. Стенки простукивал и на пустотку наткнулся. Давай долбить. Спецы предупреждали: что угодно может быть — сероводород, углекислота. Опасно. Так что один долбил.
На экране висело Сергино лицо перемазанное черным. Альпинистские фиговины и узкое отверстие.
— Семьдесят метров, — похвастался Серега, — Вторая пещера еще глубже — сто десять.
— Вертикальная?
— Немного положе этой — уступчатая…
— В чем кайф? — поинтересовался я.
— Ты что? — вскинулся Серега, — Забыл про «не ступала нога человека»?
 В самом деле, когда-то мы прибрасывали с ним возможные походы интуристов по родному краю. Тогда эта шутка и родилась:
«Те, кто хочет побывать в «не ступала нога…» — первому — пожалуйста! Плата за аттракцион — тысяча долларов. Вот оно, то самое место — ступайте! Молодцы! Вот сертификат: на этом квадратном метре Вы — первый!»
Похохотали.
«Лысый» смеялся, однако ревниво наблюдал за моей реакцией его первопроходу.
Пришлось проявить внимание:
— Ну и как ощущение когда первый?
— Ты знаешь, сразу про троллей и всякую нечисть вспомнил. Когда на ту сторону порода посыпалась, такой ужас навалился, будто преисподнюю вскрыл. Не помню, сколько времени тогда орал.
— Внутрь идти страшно было?
— Один не пошел. Видишь, снимают? — ткнул он в экран.
— И как там?
— Гляди…
Камера отключилась и продолжила съемку с противоположной стороны.
— Вот она, — дышал мне в ухо Серега, — Миллионы лет ждала…
В его голосе мне неожиданно почудилось что-то Козлякинское.
— Часто бываешь там? — поинтересовался я.
— Как позовет, — нейтрально отозвался товарищ, переваривая что-то свое.
— ??
— Бывает, застонет, застонет что-то, я и понимаю, что соскучилась она. Сразу твои истории вспоминаются.
Действительно и меня зовет иногда ночами остров необитаемый в заливе Петра Великого недалеко от Владивостока. Там летом маршрут туристический, а зимой никого вот он и тоскует в декабре…
— Да уж, — стряхнул я с себя наваждение, — Мне это знакомо… Как там у Антуана де Сент Экзюпери?
— Мы в ответственности за тех, кого приручили, — пребывал еще в своих видениях, проговорил Лысый, — Маленький принц…
— Ага.
Мир вращался вокруг нас уже совсем в другом ритме, а мы не видевшись почти два года превратились во вчерашних детективов, выживающих в разгулявшемся человеческом океане девяностых.
Молчание затягивалось.
— Слышь, Серенький, — окликнул его я, — У меня же дело к тебе.
— Да понятно, когда ты просто приезжал? И что там?
— Зайти и выйти.
— ??
— Подземля. Шахты Слюдянские. Кое-где возможно придется пещерные да альпинистские навыки использовать, так что ты в самый раз.
— Сколько народу?
— Двое. Ты третьим.
Снова подвисло молчание. Нарушил его я:
— Серега, ты же раньше на подъем живей был.
— Ты представляешь Миха, я, недавно понял, как мне раньше везло, — ответил он, — Столько раз можно было шею себе свернуть, когда я полуголый в свои одиночные походы ходил. Сейчас все по-другому.
— Ну и как ты это видишь?
— Шахты конечно интересно…  — начал он, — Вот только если ты туда собрался лезть, значит, есть там что-то эдакое и не простой это поход. Проводники-то хоть есть?
— С этим порядок. Единственное о чем переживаю, возможно, придется соваться на территорию, которой он не знает, а там вполне вероятно понадобятся ваши веревки.
— И сколько возьмем? — уперся в меня взглядом «Лысый».
«Очнулся паренек, — понял я, — Вспомнил-таки девяностые…», — и вслух:
— Все что возьмем — наше, если выгорит, будет на что дом строить…
— Значит не пустой поход, — удовлетворенно крякнул Серега, — Ну что же, судя по составу экспедиции, нам понадобится еще и четвертый для меня в пару…
— Четвертый?
— Беру без объяснений за чем идем. Деваха отчаянная, чтобы залезть в новую пещеру все бросит. Это она снимала, — ткнул он в экран, — Анька.
— А возиться с ней? Сопли слюни?
— Сам не заплачь, — засмеялся Серега, — Она троих мужиков стоит, а потом с ней у нас сразу статус.
— ??
— Она инструктор по спелеологии и поход может в МЧС заявить, так что любой егеришка да лесник, вымогающий пузырь, мол, здесь нельзя — сразу идет куда подальше.
— Круто дядя, но ты ей о призе не свети, а там как себя покажет. Ты же понимаешь  — для начала найти надо. Фотка ее есть?
— Узнаю, — засмеялся Серега, — Фотка есть, а вот сердце уже занято одним экстремалом из Праги. Пшишеком каким-то, так что не надейся.
С этими словами он протянул мне снимок, где он стоял с девахой в камуфляже на фоне леса.
Курносый нос, умные глаза, только Серега рядом с ней оказался каким-то маленьким.
— Ты что сидишь на фотке?
— Да нет, это она под метр девяносто. Модельная внешность… — интригующе протянул тот.
— А силенок у модели?
— Мастер бьет любую силу, — заулыбался «Лысый», она в свое время в Тофаларии главу администрации спасала и на волокуше его протащила километров десять  —  настоящая скво!
— Скво?
— Жена по-индейски. Ты что Джека Лондона не читал? Скво – жена, а зовут ее Аня. Аня Коптева. В институте каком-то работает на природе завязанным, да по чеху своему страдает.
— Когда созвонишься?
— Да хоть сейчас, а вечером встретимся. Времени сколько у нас?
— Мало Серега, — ответил я, — Спешить надо у нас еще конкуренты появились из местных. Изолирующие противогазы не знаешь где взять на время или на прокат? Может у Анечки знакомые в МЧС есть?
— Тогда все на вечер, — поставил точку Сергей, — А теперь рассказывай, за чем идем?



«17»


М. Птахин.


Встречались с Анечкой в «Осетинской кухне».
Девчонка и на самом деле, не взирая на около-модельную внешность, оказалась настоящей теткой . Живой ум и туристические приколы. С Серегой они говорили на одном языке, и в застолье обсуждались детали будущего похода.
Рассказал  варианты захода в «подземлю» которые набросал Петр.
Заход по водоотливной штольне «Бакальская» не понравился своей длиной, хотя на первый взгляд приводил прямо на место.
— Для чего тогда мы? — сердился «Лысый» явно любуясь собой, — Тащить систему; веревки; крючья; спусковину? Киллограммов пятнадцать, чтобы прогуляться туда и обратно? А так мы из штольни нырк, и там, а ваши километры пускай тежеловозы преодолевают. Представь себе, сколько жратвы на неделю брать? А противогазы?
— А если разделиться? — поинтересовался я, — Мы на ноге, а вы с грузом сверху? 
— А вероятный противник? — наступал Серега, — Нет делиться нельзя.
— Кто такие? — поинтересовалась Анечка, сверкнув глазами.
— Да есть там один. Мешается всем. Полагает, что шахты ему принадлежат. Ненормальный… — нехотя ответил я.
— Задачка, — насупилась девчонка и стала перебирать в руке коробочку с зубочистками, — Если есть оппонент, то систему сбрасывать придется и на спуске бить промежуточные станции. На случай если подниматься придется. Выходить в принципе можно и по водоотливной штольней. Лишнее если что оставим и вперед. А зачем противогазы Серега?  — поинтересовалась она.
— Это не нам, — наморщился «Лысый», — Михина замута, есть там где-то скрытый штрек, по которому они пройти хотят на заваленную сторону, так он под сероводородом.
— Сероводород веселая фигня, — заговорила Анечка, — К тому же горючая. В шахты не попадает?
— Под задвижками, — пояснил я, — Потому желателен изолирующий противогаз. Неизвестно как там себя простой угольный поведет в том содержании кислорода.
— Противогазы парни я возьму. Маршрут в МЧС обозначу. — Подытожила Анечка, — Провентилирую, нет ли там каких запретов. Такое бывает, объекты или гэбэшные, закладки. Инфраструктура города вдруг может пострадать, а мне мои инструкторские регалии ой мальчики как дороги, так что вся инфа назавтра.
Просидели еще пару часов. «Лысый» балагурил и в очередной раз насмешил меня своей историей про армию.
Я знал, что в далеких восьмидесятых, он ловко увернулся от службы, придумав себе «белый билет». Поступок, конечно, не самый благовидный, но в масштабах России бывает и пострашней.
На сегодня ситуация изменилась на сто восемьдесят градусов.
Серега избавился-таки от своего позора.
— Я после как поругались все насмешки твои вспоминал, да злился, как ты меня приспособленцем обзывал, — рассказывал Серега, немного захмелев, — Потом решил: ситуацию нужно исправлять, что я на самом деле не мужик? В армии каждый побывать должен!
Перед моими глазами сразу построились новобранцы, среди которых динозавром затесался мой старый товарищ и бравый майор определял его по службе.
— Это хорошо, что ты лысый, — говорил ему майор, — Проблем со стрижкой не будет…
Оказалось просто. Серега выправил себе другой военный билет, где он оказался годен к армейской службе и даже ее прошел.
— Там все отметки, — важно рассказывал он, — Присяга, воинская часть, и даже номер моего автомата. Теперь никто не попрекнет, — и Серега ностальгически зажмурился.
В роль он входил всегда великолепно и не удивлюсь, если сейчас у него перед глазами мелькали воображаемые картинки из нелегкой поздней службы.
— А дембельский альбом у тебя есть? — поинтересовался я, — Кто альбома не имеет — служил как черт…
— Был, — грустно ответил мне «Лысый», окончательно перемешивая своей искренностью правду и вымысел, — Был, но в пожаре сгорел на даче отчима.
В грустных глазах товарища по-прежнему мелькали «армейские» воспоминания .
Пришла мысль, что парень настолько верит, в свои слова, что даже «детектор лжи» ему сейчас посочувствовал бы.
Потом они с Анечкой снова погрузились в обсуждения, что брать и сколько.
Я остался наедине со своими мыслями. Сильно интересовало меня, что делает сейчас новый партнер Петр и гадкий Козлякин.
— Четвертый не калека? — вырывала меня из небытия Анечка, — Тащить груз сможет?
— Какой у тебя сейчас вес? — интересовался Сержио, — А у четвертого? Ну, хоть примерно…
 — Мне надо работу для начала сдать, так что еще неделя, — сетовала Анечка, — Я бы хоть сейчас рванула, давно хотела там побывать, но проводника не было.
«Лысый» при этих словах самодовольно глядел на меня и сыто щурился. Весь его вид излучал гордость за ситуацию и его немаленькое место в ней.
Я тоже был доволен, чего греха таить. Серега всегда был человеком действия и его мечты, как правило, обретали-таки реальность, благодаря неуемности и неординарности мышления.
«Вот и Анечку сосватал, — радовался я, — Все правильно двое альпинистов — это не один…»
Водоворот вечера радужно кружился перед глазами расцвеченный радугой алкоголя.
Окружающий мир не дремал, «Осетинская кухня» всегда была местом живеньким.
Парень из Алании упражнялся на танцполе, пытаясь выпить водку стоя на голове, остальные одобрительно пританцовывали, отхлопывая какой-то свой Аланский ритм.
Посетительницы заведения радостно визжали, рассматривая подвиг, который наверняка происходил сейчас в их честь. Пританцовывали, копируя кавказские движения, и ожидали, кто же их украдет,
— Хлоп, хлоп, хлоп… — в ладоши.
— Ты-ды-ды, ты-ды, ты-ды, — ногами.
— Хык, хык, — смачно выкрикивал пожилой осетин, вытанцовывая около дородной смуглой дамы, похожей на черкешенку.
Серега с Аней тоже танцевали, а я любовался окружающей картинкой. Корни горца стали просыпаться и во мне, и я почувствовал себя старейшиной, милостиво взирающим на игры молодежи где-то в горном ауле…

Утро настойчиво пыталось ворваться в мое сознание вместе со звонком сотового телефона.
Незнакомый голос настойчиво пытался достучаться до меня, но тщетно. Ничего не поняв, я переключился на «без звука» и уснул еще раз.
К старым видениям о Козлякиных добавились теперь и Серега с Анечкой. Состояние старейшины горца меня не покинуло даже во сне, и я поучал ребят теме «хорошо и плохо», тыкая указкой в портреты «Козлякин отец» и «Козлякин сын».
Сонная бредятина закончилась вместе с появлением в квартире младшей дочери.
— Ну что папец! — крикнула она, усаживаясь рядом  с кроватью на пол, — Вчера просил разбудить любым способом, так что подъем! — с этими словами она распахнула окно, стащила с меня одеяло и скрылась с ним в своей комнате.
Я лежал и ежился, пытаясь завернуться в простынь, но она была подо мной, и все получилось как-то жалкенько. Вспомнил, что действительно требовал вчера любым способом себя разбудить, если не проснусь к обеду.
Домашние  никогда не упускали случая разобраться со мной в отместку за  множественные шалости, которые им приходилось терпеть от папочки.
Скучно мы никогда не жили. То карандаши раскатаю дочке под простынь, то «прививку» кому на спине сделаю кружкой с горячим чаем. Если начинают обижаться, кричу, мол, окружающая жизнь слишком страшна, и нужно всегда быть начеку.
 «Что посеешь то и пожнешь», — иной раз думал я, пытаясь сделать хорошую мину при очередном семейном розыгрыше меня самого…
Вспомнил про телефонный звонок.
«Странное что-то, — никак не мог я сообразить, тыкая пальцем в номера, — Явный межгород, — рассматривал я цифры, — Красноярск, что ли?» — тыкнул пальцем в кнопку.
Трубку на той стороне взяли сразу.
— Гостиница Медведь, — произнес милый голос, — Слушаю вас?
— Мне звонили на сотовый, — проговорил я в трубку, — Моя фамилия Птахин, Михаил Птахин, — неожиданно в голове выскочило понимание ситуации, — Гостиница Медведь в Канске Красноярского края?
— Да.
— Мне скорей всего директор звонил, он на месте?
— Соединяю.
Гудки мини-атээс:
— Слушаю.
— Вы мне звонили, — быстро заговорил я, — Моя фамилия Птахин, я у вас пару лет назад вентилятор оставил.
— Да, звонил, — в голосе послышалось явное облегчение, — Диски ваши слушаю, что оставили. Все жду, когда вернетесь. Тут ваши товарищи вентилятор хотели забрать, а вы же просили перезвонить, если появится кто?
 Действительно. Пару лет назад пришлось мне посоревноваться на трасе с дорожными бандитами. Жара стояла тем летом неимоверная, и я изображал свое присутствие вентилятором на подоконнике гостиничного номера в том самом «Медведе» города Канск. Сам сбежал ночью, получив часов десять форы и окончательно оторвавшись от погони.
В тот же день я перезвонил администратор о сохранности вещичек.
Добравшись до Иркутска, достучался до директора и попросил информировать, если кто-либо заинтересуется вентилятором.
Видимо время пришло.
— А кто такие? — спрашиваю, — Я нескольких просил.
— Кавказцы, — прозвучал ответ приговором, — Двое.
Сразу припомнил фамилии двух дорожных Красноярских гангстеров, полученные от оперативника тамошнего УБОПа.
— Пашян? — спрашиваю, — Роин Пашян?
— Он, — радостно отвечает директор, — Пашян Роин и Леван Гудушаури.
— Уехали?
— Да нет, живут. Уже три дня как
Думаю:
«Вот это да, похмельная твоя голова. История неожиданно продолжается. Что же делать? Обозначиться, что я про них знаю? А может интерес пока их праздный? лишь подтолкну к активным действиям. Или отдать им вентилятор? Мол, Птахин попросил привезти раз уж вы там. Пусть знают, что я их просчитал, но бравада опасна. Парни непростые и если что по мою душу имеют, то полагают, они себя невидимками и стукать их по носу, резона нет. Замыслов, коли таковые есть, они не оставят, а на дно уйдут как пить дать. Кто предупрежден, тот вооружен!»
Мысли за секунду пролетели.
— Не отдавайте ничего,  — говорю, — не друзья это мои, а недруги и два года назад я от именно них бежал, а вентилятор для обзора оставил. Я вообще, — говорю, — пенсионер МВД и по душу мою много охотников посчитаться за прошлую жизнь. — Сам вру и думаю, — «Пускай директор в войнушку поиграет». Потому, — говорю, — Я сторожок такой и оставил, вдруг, кто из них появится, а я во всеоружии. Спасибо вам большое товарищ директор! Отправлю для вас на гостиницу коньяк!
Ну, тут он оттаял немного:
— Может, милицию позовем? — спрашивает.
— Не стоит, — говорю, а сам соображаю: есть ли резон Красноярским сыщикам звонить. Может, парни у них проходят где?
Попросил отзвониться как в движение придут и постараться выяснить, куда путь держат, но ненавязчиво, чтоб не спугнуть. Мол, пускай в мышеловке пока сидят сами того не ведая.
Положил трубу и задумался, что поход мой в шахты при такой ситуации в самый раз.
Приезжают пареньки в город, нырк ко мне, а тут никого. Информацию о планах наших не разглашаем, да и не полезут же они в шахты за мной…




«18»


В. Козлякин.


Через час беглого просмотра стало ясно, что вытянул почти пустышку. Информации толком не оказалось. Хотя информация отца потверждалась: внизу что-то есть.
Быков значочком на доллар похожим, ценности какие-то обозначал. Самое интересное у сынка инженерского оказалось — Петра. Если бы его в команде очкастого не оказалось — можно было не переживать.
С «Заморенком» на сегодняшний день договоренности, хотя он после своих лагерей фигура небезопасная.
«Ладно, — раздумывал Козлякин, — Война план покажет…».
Истеричное состояние от возможного появления в шахтах посторонних сменилось спокойствием перед схваткой.
«Ничего, — успокаивал себя Володька, — Насколько уж Андрюха «Золотой» изворотлив был, но и тот от завала не увернулся».
Откапывали его недели две. Шахта, где попался, слепой была. Без выхода. Ни воды, ни жратвы — хорошая ловушка. Много-ли надо чтобы капканчик соорудить? Когда обнаружил Козлякин, что потолок над крепями дышит, лишь расшатал их немного. По всему выходило, что шевельни их чуток «Золотой» и хана.
Оставалось только слушок нужный запустить, а уж с этим-то Слюдянка не бедствовала.
Похвастался там, где надо, что жилу нащупал. Листочек с планчиком «обронил» и… через неделю, с самым сильным конкурентом было покончено.
«А ведь фартовый пацан был, — вспоминал Козлякин, — Все на ручьях за городом промышлял, откуда и прозвище такое драгоценное. Говорили пареньку: нет в шахтах золота, ан, будто не замечал он слов. Вот смерть и нашел…»
Прислушался к себе — все спокойно.
«Значит правильно, — поставил точку Козлякин, — С этими тоже не вздрогну. Мои шахты!»
Оставалось разобраться с содержимым архива.
Судя по движениям противника самое интересное лежит у Петра. Теперь становилось понятным срочное перетаскивание вещичек из дома покойного отца.
«Значит очкастый тоже журналы почитал, раз они с Петькой засуетились, — рассуждал Козлякин, — Прав батя — осталось что в «подземле» шарить»
Фактор неожиданности после «акции» с архивом был утерян, и Владимир прекрасно понимал — случись, с оппонентами, что, раньше времени и не видать ему секрета как собственных ушей.
«Значит, пойду за ними хвостиком, — решил он, — Пускай для всех дорожку топчут, а потом разберемся, что с ними делать».
Козлякин понимал, что план рискованный. Петра в прошлые года ему прибрать так и не удалось, но он относил это на простую неудачу. Голоса-то, подарившие ему шахты, постоянно рядом. Способности, проявившиеся — тоже.
«Любую армию переиграю», — успокаивал он себя.
Однако «терапия» спокойствия не добавила. Беспокоила мыслишка его какая-то, точила. Голоса не голоса, а чувство появилось, что не вдвоем они в шахты полезут.
«Команду что ли соберут?» — спрашивал он себя и окружающее пространство.
Ответа не было. Мелькали лишь несвязные меж собой видения крадущихся человеческих фигурок. Насчитал штук восемь странных теней. Все прятались от кого-то. Следили…
«Чушь, — встряхнулся Козлякин, — Откуда столько народа? Мне на два фронта воевать не с руки, хотя может туристы какие появятся?» — попытался он себя успокоить.
Тревога не прошла.
«Ладно, — решил он, — Буду готовиться к встрече».
За то, что наверху происходит можно теперь не переживать. Сын Максимка за домом Петра с высотки наблюдает. «Крузак» очкастого — тачка приметная, если поедет, куда увидят сразу.
Понимает Козлякин, что поход «на плечах» противника до места задачка нелегкая, а значит надо указать дорожку им что под контролем. Стал прибрасывать, что и где обрушить-завалить.
«Когда пойдут — неизвестно, — рассуждал Владимир, — Значит надо уменьшить им жизненное пространство».
Задача показалась сложной. Входов и выходов, которыми можно пользоваться — масса. Зарушивать их все, отставляя пару дырок — нерезонно, самому еще пользоваться, Куда пойдут тоже неясно.
За-дач-ка.
«Ловушки, — решил Козлякин, — Настрою несколько ухваток по основным дорогам, а после по ситуации. Наблюдать за Петькой будем без перерыва. Палатку на сопке воткнем, глядишь, и не прозеваем».
За спокойный период «подземли» «хранитель территорий» кое-что внизу подделал, крепи кое-где новые поставил, породу обваленную повытаскивал.
Обнаружил несколько новых проходов. Выходило по всему, что именно этими норами переиграл его в свое время Петька.
Память услужливо нарисовало схему «подземли».
«Значит так, — прибросил Козлякин, — Этот штрек заваливаю, тем более он на территорию «Заморенка» выходит. Хрен с ним — обвалилось, да обвалилось. С кого спрос?»
Странно, но это решение ему верным не показалось.
«Все равно обвалю, — выбирался человечек с инструментом в темноту квершлага. — Сейчас пятьсот метров до жилы, — прибрасывал Козлякин, — Вверх по наклонному штреку и на другую сторону».
Муравейник шахт оживал. Он чувствовал это всеми фибрами. Серая пелена перед глазами услужливо открывала в персональном сумраке знакомые до боли детали и приметы.
Выброси Володьку в любую точку Слюдянских шахт, за пять-семь минут осмотрится и сориентируется  —  «подземля» для него открытая книга.
Под ногами захлюпало, и в негативном изображении проявился ряд вагонеток валяющихся в беспорядке возле нужного штрека. Рельсы сняли последние охотники за черным металлом, а вагонетки им тяжелыми показались.
Те две, что на колесиках устояли — заполнены. Одна пустой породой, другая слюдой.
В воде кристаллики льда.
Температура слегка минусовая и находится здесь без тепла это все время трястись и ежится. Аккуратно обошел ледяные сталагмиты — хороший сторожок — сами они не падают.
Закрыл глаза и включил фонарь. Подождал немного и стал привыкать к свету.
Направил лучик вверх по стволу шахты. Плохо. Ледяные линзы, закрывающие летом проход сверху вниз —  почти разошлись. Инерция тепла работала четко: летом — промерзаем, к зиме оттаиваем.
Остаток лиственничной лестницы начинался прямо на рудничном дворе почти у ног Козлякина, а вот верхнюю его часть он обвалил давно. Сначала расшатал, а потом с нее сорвался конкурент.
«Метров с сорока падал», — прибросил Козлякин, прислушиваясь к себе. На сердце по-прежнему было спокойно.
За рудничным двором раздавался шум воды падающей в слепую шахту, но любоваться небольшим водопадом сейчас не время.
Фонарь решил не выключать и, дойдя до нужного штрека, нырнул в него. Пока шел по квершлагу свет вырывал из темноты рассечки на «огнивах» и бирки с названием жил.
Настоящее кладбище вместо подземного города.
В штреке «сторожки» без изменений. Значит «Заморенок» условий договора не нарушал и границу не переходил.
«А нам нужно к войне готовиться», — прибрасывал с какого края подобраться к лиственничным крепям на входе Козлякин.
Потолок здесь дышал всегда, он это знал точно. Много раз ему хотелось обрушить все известные ему переходы, но оставался процент на неизвестный маршрут, а значит и возможный проигрыш.
Сегодня другое дело.
«Что там за восемь теней мне привиделось?» — спрашивал он себя и окружающее пространство, но ответа по-прежнему не было.
Петр может, конечно, зайти по-разному. У него и своих наработок хватает.
Один раз Козлякин подумал, что закончена история с сыночком главного инженера. Организовал небольшой обвал и вроде закрыл его в тупике, а у того оказался запасной выход по воде и даже фонарь водолазный с собою был. Так потом в городе Владимир услышал.
Петр же после этот полевой штрек снова зачистил от обвалившейся породы.
Хотел еще раз зарушить, но там наружу плотные пироксен-амфиболовые гнейсы вышли, а где они есть крепи ни к чему. Само не обвалится — только взрывать, но это себе дороже.
Пока суть, да дело вспоминал былое, решил не обваливать, а ловушку замастырить.
Расшатал верхнее бревно. Выбрал сверху понемногу породу, и вытянул деревяшку на самый край.
Подобрал из валяющихся лиственничных жердей, какую потоньше, обломал как надо и спусковой механизм зарядил.
Споткнись кто сейчас о лежащую поперек штрека лесину, рывка хватит, чтобы сдернуть на следом идущего лиственничное бревно пропитанное влагой. Если удача улыбнется, так еще и скала пойдет.
Неплохо получилось.
Решил известные переходы на сторону «Замореныша» осмотреть и сам чуть в капкан не угадал.
Когда подходил нижним горизонтом к «демаркационной» линии услышал вроде как звон какой-то. Остановился, и осматриваться стал.
Вроде ничего особенного, но показалась ему странной свежая каменная крошка в метре около ног. Пятак такой сантиметров семьдесят на семьдесят.
Выбрал, камень потяжелей да швырнул его прямо по центру.
Исчез камень, а на месте его дыра появилась. Звон сильней стал, и не звон это оказался, а звуки льющейся воды.
«Порода осела», — понял Козлякин, разглядывая «поющее» отверстие.
Пошарил по краю. Оказался лист плотного ватмана, а поверх насыпано мелкое крошево с пылью.
«Наверняка после землетрясения прошлогоднего осела, — разглядывал Владимир звучащее отверстие с рваными краями, — Надо же на моей территории гаденыш ловушку замастырил», — налился он ненавистью. 
Похоже, что в «подземле» назревала очередная война.
Обследовал аккуратно все известные переходы. Ничего.
«Ну, значит один-один», — решил Козлякин и пошел восстанавливать ловушку с дырой.
Прежде чем укладывать лист, набрал в карманы мелкой пыли и заглянул в звучащее пространство.
Скала просела серьезно, и поток воды шел на нескольких метрах от образовавшегося отверстия.
Покидал камни. Глубины так и не понял, но ловушка отменная — завалишься, без посторонней помощи не выбраться.
Разорвал аккуратно лист напополам. Бумага набрала влаги и рвалась неровно.
Вернулся на рудничный двор и выискал около разрушенной насосной станции, кусок проволоки нужной длины.
Положил под низ. Натрусил из карманов пыли.
Получилось неплохо.
Раздражала невозможность сделать шахты недоступными для посторонних.
Пожалел еще, что не ухватил архив сразу, как в гости к очкастому зашел. Делов-то зарядил «штыком» со стола тому в брюхо и в дамках, хотя не факт что нащупал бы что. Паренек-то не просто так с Петром связался.
«Общая тайна, — сообразил Козлякин, — Недаром Быков с инженером такими друзьями были «не разлей вода». Ничто так не объединяет как совместно совершенное преступление. Есть, значит драгоценности».
Решил выбраться на поверхность и заделать с сыном настоящее «снайперское гнездо» для круглосуточного наблюдения.

«19»


Р. Пашян

С Красноярском управился быстро, трех дней хватило все порешать.
Мирьям девочка моя молодец, лишних вопросов не задавала. Рассказал, что Леван из-за друзей влез в историю, а теперь могу и я попасть — как знакомый. Мол, пацанов, что «спалились» — тоже хорошо знал.
Предложил ей переехать в мою квартиру на время отсутстия, и даже завещание втихаря написал и сунул в укромное место. Иной скажет, зачем беду звать, а я так считаю — живешь в рисковые времена, упорядочивай свою жизнь. У меня кроме нее все равно никого нет.
Ментовских ходоков не боялся. Прописан я в общаге, где и сам создатель никого не отыщет. Про такие места один из Урок говорил: «В том месте Жора Жору скушал…». Даже участковый местный туда один не приходит. Общага комбинату одному принадлежала, а потом граждане приватизировались, а кто такие наши работяги?
Кого так превозносила советская власть?
Люмпенов!
Ночи наши последние с Мирьям навсегда теперь со мной. Спать ложился только оттого что днем меня адвокаты ждали и прочая нечисть.
Кто фильм «Спрут» помнит, тот и адвоката Терозини знает. Нашенскому я  как раз такое прозвище и навесил. Сначала тот хихикал и гордился, а как фыркнул один раз так я ему и напомнил чем его итальянский коллега в том сериале про комиссара Катани закончил.
Перестал паренек после этого базара улыбаться погонялу своему и глядит теперь на меня подозрительно. А я что? Мне лишь бы спесь с него сбить, для того и заготовочка с прозвищем.
По делу ничего утешительного: Мага заехал с поличным. Леваша прописки в Красноярском управлении не имел и до сих пор как неустановленное лицо кавказской национальности «канает» .
Тристановские родители конечно в бесконечном горе. Эх, моя вина и крест мой на веки вечные. На кладбище к пацанчику ночью сгонял в самое воровское время. Вдруг мусора днем гостей ждут?
Покойников-то чего бояться? вся жизнь наша в ожидании смерти проходит.
Ветер деревья над могилкой товарища гнет, а у меня слезы в глазах. Почувствовал я неожиданно, как матушка его над могилой убивалась, и еще горше мне стало.
«Нет прощения тебе Роин, — думаю, — Такого парня загубил».
Тяжело еще, что побазарить не с кем про это. Был бы сейчас рядом пусть незнакомый, ей-ей покаялся бы. Так хочется груз этот с души сбросить, но знаю теперь что навечно это со мною — до самой гробовой доски.
Магину долю бабок Мирьям оставил. Пускай «Терозини» от нее харчуется. Тому пояснил, чтобы не зверствовал, и все было по чести.
— Следить за тобой стану, — говорю ему, — Рядышком буду все время, так что гляди…
Взгляд мне его не понравился. Затравленно так смотрит. Ничего, моих привязок по этому делу нет, разве что Мага язык развяжет, но не думаю. Не такой это пацан. Дружба в наших делах на первом месте.
Писать Маге не стал, а передал на словах через «Терозини» что помогать постоянно буду. За срок мол, поборемся, да и за досрочное освобождение тоже.
Дела сделал, но решил адвоката из тюряги дождаться.
— Стыдно ему, — рассказал «Терозини» после, — Подвел, говорит всех.
— Наши проблемы — ваша работа, — говорю, — Просто сейчас твой выход дорогой.
Гляжу воспрял адвокатик, плечики расправил, блеск в глазах появился.
«Ну, — думаю, — На такой славной волне можно и отчаливать».

Выскочил в пять утра. Мирьям будить не хотел, но проснулась она и на кухню тихо зашла.
— Люблю тебя Роин, — говорит, — Кто бы, ты не был — люблю и хочу, чтобы ты это знал. Нужна тебе моя любовь? бери меня всю без остатка, буду тебе верной женой.
— Я уже старый, — бормочу, — Зачем тебе такой? — а у самого слезы в глаза наворачиваются.
— Старый, да настоящий, — смеется она, — Среди ровесников таких не встречала, а потом мы же с тобой одной крови.
Захлестнули тут меня чувства и не смог я просто так уезжать. Понял, что появилась, наконец, и у меня женщина на все времена. Схватил ее на руки, да в постель понес.
По-другому все произошло в это утро и чувства совсем другими  стали. Она тоже это уловила. Откуда только силы взялись? совсем, как молодой стал.
Пролежали после минут двадцать, и вытолкала она меня из постели.
— Иди, — говорит, — Иди да возвращайся скорей. Чувствую я рожать мне тебе сына скоро. Как ты на это смотришь?
А я что? Но только ехать мне после ее слов никуда не захотелось…
Но, слабости минутные в сторону. Товарищи мои на меня смотрят. Тристан покойничек, Мага, Леваша. Воры опять же исполнения просьбы своей ждут.
«Нормальный ход, — думаю, — Управимся с Иркутском, заберу Мирьям и за кордон. Нашего брата там полно, глядишь, и освоимся…»
Из дома бодрый вышел. Умею еще эмоциями и собой управлять, а победишь себя — разберешься и с окружающим миром.

Под Красноярском в одной деревне пацанчики меня ждут. Тоже дорожные гангстеры. Пару раз кое-что вместе сочиняли. Парни взрослые, крадут давно, а тюряга им будто закрыта — ни разу не попадались. Одно слово — фартовые.
Нравилось им работать со мной. Все в подельники набивались и любую помощь оказать готовы.
Похоже, пришло время.
Задумка у меня простая: поскольку за нами след серьезный и на дело мы идем непростое, нужно нам себе прикрытие обеспечить.
Решил я номера гостиничные не сдавать, а поселить там пацанчиков этих. Они конечно парни шустрые, но ничего, поживут тихонько пару недель за долю малую.
Вчера звонил им. Сказал, что базар есть, и помощь потребуется, а они как раз на куражах.
— Вали к нам Роин, — рычат, — Мы на дне лежим, дел не делаем — после куша отдыхаем.
Славно сложилось и жму я теперь на гашетку.
Утренняя  трасса интересна и нравится мне просыпаться вместе с новым днем. Машины еще не все с обочин посъезжали, но уже проснулись. Вместе утро встречаем.
Меня в такие минуты на философию прибивает.
«Жизнь живем, рука об руку, — думаю, — Хищники, да жертвы».
Иной раз роли и поменяться могут, вот как у нас с ментами.
Волкам тем, проще: для них все на виду. Вот несусь я в тумане сейчас по утренней зорьке, и никто не видит во мне сути преступной. На окружающих я всегда с любовью смотрю. — «Пища моя», — говорю себе, хотя в глубине души знаю — для каждого может время настать, жертвой становиться.
Пацанята ждут меня. Не спят.
— Жрать будешь Роин? — спрашивают.
Алик и Сурик. Серьезные парни, хотя и в России росли. Армяне вообще деловой народ, а уж Бакинские от СССР — слов нет. Все Армянские Воры из Баку. Алик как раз одному таком Урке родственник дальний. «Амбалик» того погоняло. Разок на пересылке с ним встречался, когда тащили его в Забайкалье куда-то еще в девяностых.
Не врет, наверное, что родственник. Хотя внешне не похож, но отчаянности в парне на пятерых да не той дурацкой бравады и сиюминутной истерики. Хладнокровно все делает — с рассчетом!
Хорошие парни. Вопросов не задают. Поинтересовались только кушем.
— Стольник, — говорю, — За пару недель каникул, да машина мне ваша понадобится.
— А что твоя?
— Мне поскромней чего надо, там одного гуся пасти придется. Доверками в Канске обменяемся, мой-то аппарат круче вашего на пять порядков.
— Не штяк Роин, — говорят, — а у самих рожи довольные такие.
Инструктирую дальше.
— Условий несколько. Щетину свою Сурик в бороду превращаешь, один из вас как раз таким должен быть.
— С чего это, — интересуются.
— Леваша шифруется, — набрасываю , — Знают его там, куда едем. У него борода сейчас почти как твоя щетина, так что проканает.
— А я значит за тебя Роин, — ржет Алик, — А возраст как же?
— Рожу меньше свети, и с администрацией не общайся.
— Гостиница как?
— Сам продлю на две недели.
— А если три ждать придется?
— Рассчитаетесь сами, потом разберемся. Еще одна неделя контрольная. Если не вернулись и телефоны молчат, снимаетесь и обратно.
Стартанули.
Леваша смсит, что все в порядке. Вчера по телефону базарили. Похвастался, что понравилось ему читать. Язвить на эту тему не стал, хотя и подмывало. Пообещал еще книжек привезти.
Цинком  обсказал ситуацию.
Растет мой абрек. В бегах кто бывал, хватку волчью приобретают. Хватку и чутье.
Свинорылый в голове всплыл. Хочу мысли эти прогнать, не получается.
«Смотри, — думаю, — неуемный какой».
Пру по Канской трассе и чую, как срывался он пару лет назад.
  «Развел он нас тогда, — думаю, — А если так, то соревнование нам предстоит интересное. Интересно чует он сейчас что или нет?»
Наконец доехали. Тачки на стоянке перед гостиницей бросили.
Леваша бородой совсем зарос. У Сурика щетина поменьше, но ничего, прокатит. Мы же лица кавказской национальности, а соответственно на одно лицо.
Бабки на вахте даже не щекотнулись, а чего им: объект не режимный, так, транзитная гостиница третьего сорта.
Леваша сидит, что твой профессор книгами и газетами заваленный.
Оказывается, вошел во вкус чтения мой баранчик.
— Мэдленно только палучается Роин, — жалуется, — А так панравылось…
Пацаны армяне ржут, и койки занимают, а я режим жизни им трактую. Молодые ребятки проблем не знавали.
— Если загуляете, — говорю, — Девок, в номера не тащите. С вахтершами подружитесь, шоколадки там — здравствуйте до свидания и все такое. Ваша работа жить тихо и нас изображать.
— А если в городе заночуем?
— Это нормально, только не залезьте никуда и помните вы — это мы.
Ну, вроде все. Леваша как понял, что стартуем, «копытами» застучал-засуетился.
 — Не части, — говорю ему, — Гонки у нас с тобой закончены, сейчас охота начнется.
Решил до отъезда Ворам позвонить.
Связывался, наверное, часа два. Наконец достучался.
— Прем на Иркутск, — сообщаю, — Тачку поменял. Адрес клиента надо и хоть приправу  какую.
— Перезвонят тебе сегодня, — говорит, — Перезвонят и все дадут-расскажут. Как сам? В Красноярске что-то шумно последнее время стало, ты не при делах там?
— Я нет, — отвечаю, — А парней тех знаю. Жалко, хорошее дело задумывали.
Побазарили еще минут десять и все.
Чую вьется ниточка и уводит она меня все дальше от моей Мирьям.
«Что там она мне за сына говорила? — думаю, — Уж не беременна ли?»
Давай ее красавицу вспоминать и неожиданно понимаю, почему запрещено было Ворам в ранешние времена семьи иметь. Так неохота мне опять в Иркутск ехать, но тут выбор один: петля или веревка — выхода нет. Делюга-то Воровская получается, и не могу я сделать ни шага влево, ни шага вправо. Если бы в самом начале отказался еще туда-сюда, хотя после останешься «сам на сам» с окружающей жизнью, а так глядишь, и помогут мне в очередной раз «Старшие браться».
Леваша понемногу оттаял. Оказывается сюжетик наш, по центральным телеканалам крутят. Мы и в «Дежурной части» засветились и в программе «Время». Ножик баранчика моего полстраны увидело.
По старой-то жизни все правильно. Расскажи простому граждану о краже на соседней улице, и вернется эта история к тебе спустя некоторое время, обросшая несуществующими подробностями вплоть до убийств.
Детская игра «Испорченный телефон» — рулит, и чем больше чем ты жути нагонишь, тем большее количество информации окружающие получат. После сами страхов себе нагонят — на улицу не выйдешь. Старый преступный мир всегда этим пользовался.
Должны бояться нас граждане до стонов, до боли, и не сознавать, что создали все эти страхи сами…



«20»


Р. Пашян.

Страхи страхами, но и мы не железные.
Едем в Иркутск, и чувствую я — расслабились без проблем за последние годы. Ведь ни одного попандоса в легавые не было за все время работы с Левашей. Гладко катило всегда, с удовольствием.
Покосился на баранчика моего. Кимарит сидит, но на взгляд почуял и проснулся.
— Чэго думаишь Роин? — говорит.
— Про что?
— Да пра друга нашэго ыз Ыркутска?
— Я не про него сейчас думаю, — говорю, — Про нас.
Молчит Леванчик, ждет что дальше. А я ему давай рассказывать свои соображения, мол, сколько веревочке не виться…
Загрустил паренек мой, а я сразу «конфетку» тащу, мол, нам-то не взирая на проблемы, фартит пока, а значит и дело это со свинорылым цветнючим должно получиться. В Иркутске, мол, видно будет.
Партнер духом воспрял и спрашивает:
— А как паймём что все харашо?
— А так и поймём, — отвечаю, — Как, приедем, увидим — через пень-колоду все пойдет, или покатится по рельсам.
Смотрю, оживает пацанчик.
— Давай, — говорит, — Ввалывай…
Но не на «Хонде» мы чтобы вваливать. «Девятина» правда, у пацанов упакованная.
Когда к нотариусу Канскому зарулили, та глазами хлопать давай. Мол, что это за обмен такой неравноценный. Оно и понятно для такой деревни любой шорох — событие.
Ловко бежит тачка. Пока асфальтом топали, попробовал ввалить и размослалась она аж за сто шестьдесят…
— Можно гоняться, — понял. Резина тоже как надо стоит и дорогу держит — загляденье.
Листок со своими записями на груди щупаю.
Воровская информация про объект — вся там. Женился-крестился, адресочек евоный. Родители, место работы, связи, телефоны.
— Фотографию не шлем, — посмеялся еще в трубу воровской помощник, — Сам говоришь, в лицо знаешь. Лучшего не надо.
Ржет, смотри-ка. Вот они Воры: если не так, то эдак ужалят и напомнят, кто ты есть.
Координаты, где «лаве» с волынами брать смской бросили. Упаковка полная.
Прем. Дорога под колеса теперь не летит уже, а ползет покачиваясь. Слыхал я, про участок до Тайшета, здесь воровать, только пешедралом. Не погоняешься. Средняя скорость 20 км/ч.
Бугры торчат, будто по всей трассе фугасы рвали. Никогда такого не видел настоящая фронтовая дорога.
Пост ГАИ единственный по этому кошмару торчит как гриб в самом начале бедствия.
Гайцы оглядели нас бегло.
Когда спросили: — Чего без товара? — даже не понял сначала, а у Леваша челюсть отвисля. Мол, какой такой товар-мавар?
Прибросил, как со стороны мы смотримся. На этой тачке — сто процентные ларечники.
— Грузовик, — говорю, —  сломался. За подшипником едем.
Гаец гривой своей покивал и показывает палочкой — езжайте, мол.
Леванчик молчит, разъяснений ждет.
Спрашиваю:
— Что не сообразил?
Плечами жмет, смотрит удивленно.
Когда пояснил, не рассмеялся.
— Вот что значыт тачка, — говорит, — Как бы не получили  с нас тэпэрь пацаны как с барыг…
«Ха, — думаю, — А не так уж и неправ партнер мой. Такие машины как у нас могут быть шибче иных мерседесов упакованы. Звери кто с ларьков живет, бывает неплохие суммы возят».
Но Бог миловал. Проскочили мы участок убитый. Тайшет проскочили, Алзамай какой-то, и решили в Нижнеудинске спать залечь.
Городок славный. На переговорный пункт заехал с Канском связь поддержать.
Все спокойно у пацанов.
Решил свинорылому домой звякнуть и посмотреть, кто трубу на той стороне возьмет. Если женский голос Михаила спрошу, а если мужской — тембр послушаю, да постараюсь понять характер жертвы. Нам пора уж привыкать друг к другу, скоро «не разлей вода» станем, пока на другом свете не словимся.
Жду, пока соединят с Иркутском и думаю:
«Вот паренек сейчас делами своими занят и не знает вовсе, что смерть его на подходе. Заговорит сейчас алло-алло в молчащую трубу, занервничает. Думать станет: кто да что, а может и плевать ему на такие звонки и чую я, не прост паренек…»
— Иркутск, вторая кабина, — телефонисточа кричит.
Пошел. Голос женский.
— Алло. Слушаю.
— Михаила можно?
— Позже будет, — отвечает, — Может что передать?
— На сотовый перезвоню, — говорю, а сам с листочка цифры читаю, — Не поменял? Последние цифры два-два, шесть-шесть? Уезжать не собирается?
— Сто лет не меняет, — смеется, — А в городе еще дня три будет. В экспедицию собирается.
Чувствую по голосу, напряжена была чуток, а сейчас отдало у нее. — «Тоже нерпа  добрая», — думаю и прощаюсь так вежливо.
Воздух выдохнул помалу. Разволновался я что-то. Баба то евоная нерпа-нерпой, а прокололась.
«Дня три и в экспедицию, — соображаю, — Значит на четвертый. Можно сильно не спешить — вовремя идем».
 Волненье не пропало, а лишь усилилось.
Забавные у нас связи с этим Птахиным. Чувство появилось, что знает он про нас. Знает и к встрече готовится, но успокаиваю себя. Мол, откуда знает? Кто цинканет? Не битва же экстрасенсов…
Леваша в гостинице с книжкой валяется. Я радуюсь — растет паренек, теперь можно быть за него еще спокойней. До последней неудачи он бы уж город обследовал, а тут лежит, почитывает.
Загасились рано. Старт наметили на шесть утра. Таксист у гостиницы рассказал, что от Тулуна до Иркутска галимый асфальт.
Так и есть шуршим резиной в темноте — зорьки ждем. Осенью светает поздно, вот-вот на зимнее время перейдем.
Я в одной книжке читал, что никакой экономии зимнее-летнее не дает, делается это для осознания всеми гражданами государственной руки Мол, есть над нами таки царь-батюшка который дважды в год самим Временем управляет.
Глубоко запало мне это утверждение. Думал-думал, так и есть. Вот нас возьми — вне государства живем и поперек его законов из года в год, но даже Воры законные стрелки на часах переводят. Не будешь же, как баран  в другом измерении существовать? Так что крики не кричи, а государство, так или иначе свое возьмет…
Когда к городу Зима подлетели, я свой телефон новой сим-картой зарядил. Связь по всей трассе кроет. Время экономлю, звоню по связям Воровским.
 Ждут нас Иркутские пацаны. На улице Мухиной какой-то. Бывший магазин «Оазис».
— Любого спроси — покажут, — сказали.
Молодой голос. Чую я неплохой паренек, лишних вопросов не задает.
Люблю стемящуюся  молодежь. Идея она на то и идея, чтобы мозги набекрень сворачивать. Хотя когда про Великую Отечественную читал, понял, что с возрастом любая идея рассудительной становится. Даже в те времена когда «За родину за Сталина» — молодежь первой гибла. Все проценты статистов об этом говорят. Рисковали пареньки собой, жертвовали, а старшие не то, чтобы отсиживались, а скорей на рожон не лезли.
Базарю с пацаненком и чувствую, что заинтригован он. Понимаю — не кто-то со стороны ему звонил. Чую «Сам» разговаривал и задачи ставил.
— Упаковано и покладено, — говорит, — Все по списку…
— О кей, — отвечаю, — Приятно слышать тебя брат и радует, что мир по-прежнему наш.
Прощаемся. Поинтересовался, не понадобится ли еще, какая помощь. Я ему адрес свинорылого отдаю, мол, посмотри, как встать, да откуда глядеть.
За рулем Леваша. Глаза над черной бородищей абрека моего сверкают. Сразу ясно, о чем думает. Наверняка: «Конь, какой конь…». Даже на рычаге переключения скоростей у беса глаза ярче засверкали.
Рычит «Девятина» мнет под себя дорогу.
Настроение, наконец, появляется. Нет неясностей и Воровская дорога чистая.
Держись свинорылый!
Иркутск, все ближе, машин все больше. Суета дорожная. Ментов тоже немало. Хорошо жить в бродяжной России гляди тока, не моргают ли тебе со встречки. Тепло на душе — весь мир за нас. Пацаны в Иркутске ждут. Поляну сейчас стриганут , прибудем мы к ужину и к полному раскладу.
Думаю в азарте:
«Еще бы Птахин свинорылый сам башку себе свернул и полное атанде! Задание выполнено», — загадал даже, что если эта мысль кайфовая состоится, выдам полную долю Мерабу с которым сейчас говорил.

В Иркутск, ввалились после обеда. Улица Мухиной на другом краю города, но все оказалось просто как три рубля. Мераб пояснил, что город вдоль Ангары стоит, нам по левому берегу как заедем на самый верх. На плотину. К водохранилищу.
Язык до Киева доведет. Через полчаса на месте были.
Молодцы езиды. Гонцов Воровских по чести приняли. Мераб шепнул, что никто не в курсе дел — гости мы да гости.
«Забавные дела в «датском королевстве, — думаю, — Пацану еще и тридцати нет, а слушают его все…»
Позже понял, что паренек настоящей бродяжной масти. Дипломат мать его! Пока ужинали, к нему кто только не приходил. Положенец города и тот появился, но к нему он лично пошел, видимо шепотками на ухо не отделаешься.
Оказалось, что Мераби уже выставил на адресе наблюдение, и нам теперь нужды париться самим, нет, а можно отдыхать с дороги по-человечески.
Паренек шепнул мне еще, мол, давай пацаны мои сами его заделают, но я отбил все эти претензии сразу.
«Шустрый паренек, — думаю, — Не воровская ли это прокладка ?»
А сам шепнул ему, что личное здесь и работа не простая — «Старшие братья» о несчастном случае просили.
Тот понятливо поморгал и рассказывает, что пересекался раз с Птахиным в ночном клубе «Чердак» и проговорился тот, что садил в ментовскую бытность езидского вора.
— Открытым текстом? — спрашиваю.
— Он не бздлявый, — отвечает Мераби, и я почувствовал уважение в нем, — По-армянски базарит. Я его попробовал подгрузить, мол, вскрылся в лагере тот вор, а он посмеялся лишь и говорит: «Не ври, на воле помер, а наши с ним вопросы отрегулированы при личной встрече еще до смерти».   
«Серьезная рыба мой свинорылый, — думаю, — Не удивлюсь что готов он к встрече. Дальше посмотрим…»
Отночевали.
С утра выскочили на место. Втроем. Мераб лишь задач с утра понаставил, и поехали.
Говорили с наблюдателями по-сотовому и на громкой связи.
— Нэ выходыл еще, — сообщила трубка.
— Спать давно лег?
— Дамой в дэсять зашел. С парнягой каким-то. Машына пад акном стаит.
— «Машина не показатель», — думаю, и вентилятор Каннский вспоминаю. — Ну что Мераби, — говорю, — Все мое-твое, а долю в случае удачи ты честно заработал.
— Не в доле дело, — смеется Мерабчик, — Мне самому перец этот покоя не дает,  мы воры же, как инопланетяне — редкий вид, а этот гад на нашенских охотился и удачливо.
— Вором себя знаешь? — интересуюсь тихонько.
— Без пяти минут, — Мерабчик шепчет.
Сразу ясно стало отношение старших к пацану. Воровской масти не спрячешь. Кругом-бегом у него все вери-велл. Бродяжной характер — везде свой.
— Мне про тебя, Сам многое говорил, когда я у него в последний раз был, — шепчет пацанчик, — Иркутск, для тебя теперь дом родной. Он рассказывал, как ты хозяйствовать можешь. Не все же время Роин с налетов жить, можно и остепениться уже.
— Пробовал бизнес делать, — шепчу, — Не идет чего-то.
— В Иркутске пойдет, — смеется Мераб, — Я лесопереработку сейчас ставлю, решишься — в полной доле будешь. Деньги воровские. На любой проект хватит...
— Вышел, — тявкает трубка.
Повернулись.
— Он, — только и выдохнул Леваша.







«21» 
   

М. Птахин


Думал я, быстрее мы с ребятами соберемся, а у новой компании дел оказалось немеряно. У Ани отчеты, а «Лысый» периметр нового дома закрывает. Пока осень стоит нужно заканчивать, чтобы тепло на зиму сохранить.
Все мечтает о мастерской. Картины писать хочет.
Рассказывает:
— Потолок стеклянный сделаю как у Репина. Через пару лет первая выставка.
Так подмывало спросить: «Не детского ли творчества?», но посмотрел я на Серегу и понял, что неуместны смешки. Мечты ведь у каждого свои.
Подбодрил его немного, мол, срастется наш поход, отстроишь, не напрягаясь, хоть и собственную галерею.
«Лысый» из иллюзорного мира своего обратно вылез и в меня глазом уперся. Издевку ищет, а я сама благожелательность.
Спрашиваю:
— Сколько дней надо работу закончить?
Получается, что два-три и стартуем.
Аня мне телефоны МЧСные дала, и получил я там три изолирующих противогаза нового образца. Запасные кассеты. Жилет противогазный мне своими кольцами для активации патронов гранату напомнил. Забавно — простое колечко висит, а опасность в воздухе витает. Не понравился мне иными словами противогазы, хотя понимаю, что без них ничего не выйдет.
Собирали груз у Анечки в институте. У нее там кандейка на первом этаже. Девчонка, славная. Открытая. Глаза нарастопашку. Хозяйственная.
В кандее бутор лежит на все времена. Альпинистские дела по стенам висят, веревки на особо-почетном месте. Пара резиновых лодок с транцем и без. Мотор «Ветерок» новенький стоит. Гидрокостюмы.
Противогазы сюда же разгрузили. Продукты по списку завезли, что Петр указал, и Аня скорректировала.
Возим, грузим, а меня все сомнения гложут, как там дела в Канске и гадость всякая в голову лезет.
Ужинали у меня вместе с «Лысым».
Жена настряпала всякой всячины. Серега в ударе. Кричит над полными тарелками:
— Не бывает много пирожков с мясом!
— А с капустой? — жена спрашивает.
— И с капустой не бывает…
Вмазали по рюмахе. Сидим, как в старые добрые времена и разное вспоминаем. Покойничков помянули — друзей, врагов, бывших друзей кто рядом не удержался и по глупости собственной голову сложил.
На вторую бутылку пельменей наварили. Серега себе не изменяет:
— Не бывает много пельменей! — орет, — С похмелья завтра штук восемьдесят съем, что мне ваши сегодняшние сорок…
Я хохочу, не могу, он всегда такой.
Фотки достали.
Двухтысячный год, мы с «Лысым» «воруем» вагон ничейной слюды. Лагерь наш прямо на рампе около ж/д ветки. Воду привозят раз в сутки — пятьдесят литров. По двадцать пять на брата.
Лето, жара.
Я объявил ему тогда, мол, «моется тот, кому лень чесаться». Пословица армейская верная. Пять дней чеса и три недели даже не потел. Спросите, почему лагерь так поставили? Рядом со слюдой. Поселок Большой Невер глухой. Работы нет, вот и тащат местные все, что ни попадя. Тары заполнено на вагон. Стоит отвернуться и хана не будет мешков — высыплют слюду на землю. Мешки на пропой пойдут, а мы начинай сначала…
Побродяжили мы конечно с Серегой в девяностых.
Воспоминания на третьем пузыре закончились — жена скомандовала.
Хотел посопротивляться, ведь и половины не оговорили, но права она, завтра последний день на сборы и в «подземлю».
Постелила нам с Серегой в гостевой комнате. Перегар от меня видите ли.
Соревновались кто кого перехрапит всю ночь. Один раз показалось даже, что снова мы палатке в Большом Невере, сильно уж «Лысый» своим переломанным носом хрюкать давай. Но ничего… Проснулись все-таки дома.
Сомнения про Канск и утром не растаяли. Есть чувство активности какой-то с той стороны.
Перед тем как из дома выходить не удержался и набрал директора «Медведя».
Поздоровался и спрашиваю:
— Как там постояльцы наши?
— Живут, — отвечает, — К вам интереса больше не проявляли. И есть такое ощущение, будто ждут кого. Хотел, чтобы милиция документики проверила, но потом передумал — мне контролирующие органы тоже ни к чему.
Вроде информация неплохая, но покоя-то нет.
Старая жизнь детективная вспомнилась и прежде чем на улицу выйти, всю «поляну» отсмотрел, нет ли кого постороннего. Двор наш глухой на самой окраине района, так что любой посторонний, как шило из мешка торчит.
«Лысый» на меня с удивлением смотрит. Все правильно, чай не девяностые.
Объясняться не стал, а только рожу ему состроил глубокомысленную, мол, потом все расскажу. А что расскажу, и сам не знаю. Он моей дорожной истории не ведает. Когда на трассе гонялись пару лет назад, мы с Серегой под конфликтом были.
Думаю: 
«Позже посмотрим».
Партнер мой пельмени варить опять настроился, а мне не до них. Дел на сегодня много. Хорошо, что Серегу вчера при себе оставил — никуда заезжать не надо. Остатки груза заберем, к Анечке закинем и все. Начинается экспедиция.

.
На улице беспокойство появилось. Пока Серегу ждал и машину грел, проявилось старое мое состояние — будто дышит мне кто в спину меж лопаток.
«Крузачок» мой тонирован почти наглухо. Сижу, машины рассматриваю. Около дома все свои стоят. А те, что в прямой видимости, по списку не знаю, да и приметного ничего нет. Девятки, пара «Тойот» и суеты никакой. Но дышат мне в спину. Факт дышат! Нехорошо так. Настойчиво.
Объевшийся «Лысый» появился.
Интересуюсь:
— Ну что, как обещал, пельменей рубанул? Восемьдесят?
— Опрофанился, — винится партнер, — Тридцать всего.
— Да, вчера ты смелей был, — смеюсь и спрашиваю, — Ничего не чувствуешь?
Насторожился Сережка. Взгляд, осмысленный оттенок приобрел. Интересуется:
— А ты?
— Витает в воздухе чего-то. Будто следит за нами кто.
— Слушай, может, это встреча наша повлияла? Мы же с тобой вчера кого только не поминали, вот и свалились в девяностые. То-то я гляжу, ты заточенный какой-то.
— Ладно, там видно будет, — подвожу итоги, — Ты по старой памяти гляди давай хвосты.
Башкой закрутил партнер мой как флюгер.
Любит Серега в войнушку поиграть. За пятьдесят уже, а будто не было этих пятнадцати лет, когда мы с ним детективили.
Вспомнил, как он на телефоне в офисе работал:
— Первое детективное агентство Птахина. Здравствуйте…
Или:
— По слежке за мужьями цена двойная… Как почему? Из солидарности!
А еще когда времени на мелочи нет:
— За женщинами не следим… Как почему? Любим мы женщин!

Взяли остатки груза и к Анечке рулим. Разгрузились около кандея. Ждем. А ее все нет, мол, сейчас, да сейчас, а потом:
— Поднимайтесь за ключами, не могу оторваться. Шеф никак не уходит.
Побежал. Институт, как и всё от науки — сплошные лабиринты. Пока нашел, минут двадцать прошло.
Нашлась Анечка аж в соседнем здании по переходу. Застекленный такой коридор. Обзорность прекрасная. Иду и вижу «Лысый» мой около вещей мужику какому-то рассказывает что-то — снарягу свою альпинистскую трясет. Руками машет.
Думаю:
«Вот и слушателя Сережка поймал. Не заскучает».
Иду, и не проходит неспокойное чувство мое. Перед тем как из перехода выйти глянул еще разок на Серегу и на собеседника. Показался он мне чем-то неуловимо знакомым. Моих лет мужик. Чернявый. Роста среднего. Костюм хороший, башмаки блестят.
А они как раз беседу закончили, и мужик прямо в институт и пошел. Успокоился я. Наверняка научный работник, какой…
Анечка меня еще минут десять мурыжила. Наконец появилась.
— Отчет добиваю, — говорит, — Иной раз, кажется, до-завтра не доживу.
— Успеваешь?
— Конечно! Когда есть шанс из цивилизации сбежать я на все готова.
Славная. Высокая. Глаза сверкают. Рядом с ней малышом себя чувствую. Одета сегодня не в джинсы и свитер, а на каблуке и при макияже.
— Переодеться завтра не забудь, — шучу, — На каблуках-то в походе не очень.
Не хочется мне уходить. Славная девчонка. Мысль еще закралась, что может, наврал мне «Лысый» о чехе в которого она влюблена.
Аня смеется, мол, сам гляди, не ошибись с одеждой. А то спасать тебя сложно — большой слишком.
— А вытащила бы? — спрашиваю.
Взгляд серьезный у нее сразу стал.
— Не бывало у меня еще несчастных случаев, — отвечает.
— А в личном?
Погрустнела:
— Серега рассказал?
Молчу. Надо же так проколоться.
— Значит Серега, — утвердительно.
— Не проговорись, что спрашивал, — говорю, — Мы же с ним только что помирились…
— Тогда что за интерес?
— Понравилась, — говорю и будто в омут прыгнул, — Славная ты… Не сердись…

Иду обратно и ругаю себя. Даже сомнения мои и предчувствия на задний план отошли. Чуть-чуть все карты не смешались. Ладно, хоть отговорился красиво. Кому из девчонок не приятно, когда знаки внимания проявляют.
«Что за натура?» — сержусь на себя, а у самого еще глаза ее из головы не идут. Славная одно слово… 

 Серега уже чуть не спать на мешки завалился. Ворчит:
— Чего так долго? Мне еще на дачу ехать рабочих контролировать. Задачи перед отъездом ставить!
— Отчет у девчонки. Давай, разгружаемся и собираться.
Пока забрасывали все вовнутрь, поинтересовался, кто подходил.
— Начальник отдела. Вон его окна, — ткнул «Лысый» рукой куда-то наверх.
— Ты что знаешь его?
— Да нет. Подошел и говорит, мол, что за переезд? Ну, я и рассказал ему о спелеологии.
— И только? — спрашиваю, а самому ситуация все меньше нравится.
Ругаю себя, что не сказал Сереге о режиме секретности, а тому во все времена надо специально напоминать, иначе увлечется аудиторией и выложит все, что можно первому встречному.
— Сказал, что в Слюдянские шахты полезем.
Прозвучало это так грустно, что не стал я «собак» на него пускать. Действительно, любой руководитель мог подойти и поинтересоваться.
— Не сказал, надеюсь за чем?
— Что я, — вскинулся Серега, — Идиот?
— Ладно, — сменил я гнев на милость, — Только больше никому…
Везу Серегу и чую, что ушло дыхание между лопаток и спокойней мне становится с каждой минутой.
Из дома пока личные вещички собирал отзвонился в Канск. Тишина.
Попросил прощения у директора за беспокойство и решил, как вернусь на самом деле отправить ему коньяк хороший.


«22»


Р. Пашян


«Славно, славно», — тюкает в башке и руки потереть сильно хочется от переизбытка чувств.
 Обогнали мы противника на шажок, ой обогнали. Когда свинорылого пасли двумя экипажами, так уж мне хотелось несчастный случай эеспромтом ему организовать. Вот он хороняка через дорогу бежит поперек движения, но сдерживаюсь. Тут «на верочку»  надо чтобы без свидетелей. Воровская просьба, а значит, придется нам режим жизни его поизучать, дорожку от гаражика до дома посмотреть. Или где он там машинку ставит?
Чужого опыта несчастных случаев в жизни хватает. Мало ли что? Заедет, кто в гаражик и решит посидеть в тепле с двигателем заведенным, или купаться пьяным полезет.
У нас в Красноярье Енисей батюшка — много тайн разных хранит, Ангара, как я глянул — река не хуже…
А Птахин этот сегодня не один. С товарищем. Пока катались за ними, то туда заедут, то сюда, потом в Академгородок ихний порулили.
Мераб с нами как гид. Интересно пацану — берет свое молодость, а может и наказ Воровской. Приглядеть, например, как работать будем.
Ждали около института долго. Вещей разгрузили рядом с машиной на цыганский табор. Сидят на мешках своих. Ждут.
Свинорылый гляжу, устал ждать. Звякнул и в здание зачем-то порулил.
— Не штяк пацаны, — говорю, — Пошел я. Первая разведбеседа.
Мераби глаза вытаращил, а Леваша важно так ему кивает, мол, всегда так работаем.
Выдернул я папку свою с документами на машину. Малиновая такая. Кожаная. Дорого выглядит и прямым ходом к партнеру кента нашего. А того кроме как «Лысый» и не окрестишь. Светится как бильярдный шар.
Подруливаю и «сто в гору» ему:
— Что за свалку здесь устроили?
Паренек поморгал от такой неожиданности, но оправился быстро.
— А вы кто? — интересуется.
Вижу, не напугался «клиент» властного руководителя института.
— Начальник отдела, — говорю, — Я уж думал из моих кто переезжает. Прямо под моими окнами расположились. — И рукою вверх тычу.
Смотрю напряженность у паренька, спадает и давай он мне рассказывать.
— Так спелеологи мы, — говорит, — В экспедицию намылились. В шахты Слюдянские.
Чуть не спросил: «А Птахин тоже?», вот бы он глаза вытаращил.
— Глубокие шахты? — спрашиваю.
Тут паренька понесло.
— Десятки километров проходки, — говорит, — В иных местах глубины до сотни метров доходит. Часть затоплена, конечно, а вот то, что осталось, собираемся исследовать.
Пока рассказывал, я словечко нужное вспомнил:
— Базовый лагерь в Слюдянке? — спрашиваю, — Спускаться, на чем будете?
Тут он мне все детали и рассказал. Идут они вчетвером. Проводник Слюдянский, их двое и альпинисточка, которая здесь работает. Аня.
— Аня? — говорю, — Так что ее ждете?
Просветлел паренек, заважничал даже.
— Знаете?
— Кто Аню не знает, — отвечаю, — Звезда! — и пошел себе в институт. Не дать ни взять настоящий начальник отдела.
Пока по коридорам шарахался планчик у меня и созрел. Нашел я местечко в курилке с видом на подъезд. Распорядился, чтобы экипаж пацанов Мерабовских на хвосте у объекта пошел, а они с Левашей пускай меня ждут.
Дождался, пока объект отчалит и возвращаюсь.
Пацаны молчат. Реешения ждут.
— Есть кто у вас в Слюдянке? — иркутян спрашиваю, — И вообще что это за место? 
Оказывается городок маленький за сотню километров от Иркутска. Нашенских там нет.
Распоряжаюсь:
— Ты Мераб давай с пацанами связь держи, вдруг наш клиент один останется, тогда попробуем его сегодня достать. Они назавтра в экспедицию отчаливают. В шахты.
Лаваша посуровел:
— И что дэлать?
— Москва проснется, звонить буду. Может у «Самого» кто там есть?
Поехали «в штаб» к Мерабу на улицу Мухиной.
Пожрали.
«Лысый» и Птахин не расстаются. Катаются вместе, а партнерчик объекта нашего все башкой крутит, будто хвосты смотрит.
 Пока Москву ждали, боевики на ДВД смотрели. Мераб пачку долларов притаранил и два ствола — ТТшник и ревнаган.
— Патронов много не дам, — говорит.
А нам они и ни к чему, это если вдруг эксцессы какие, то можно клиента и под ствол поставить, а стрелять лишний раз нет нужды. Чай не Афганистан.
Леванчик молчал, молчал, да попросил себе нож поздоровей. Мераб притащил такой, что старый Левашин против него зубочисткой выглядит. Настоящая сабля.
Рожа у пацаненка моего сразу кровожаднрй стала, а хозяин здешних мест сильно такой радости удивился.
Поясняю:
— Страшнее пистолета такой ножик, когда к горлу его приставишь  — психологическая атака. Никто еще не вякал…
Въехал в тему Мерабик. Заулыбался, а тут как раз и «Сам» звонит.
Сначала Мераби в трубку головой кивал, показываю, что и мне пора побазарить.
— Несчастный случай по-прежнему основное условие? — спрашиваю.
— Да.
— Тогда мне свой человек в Слюдянке нужен. Причем такой, чтобы «за всю мазуту» .
— А что там?
— Клиент наш завтра туда стартует. Экспедиция у него по шахтам тамошним. Видимо под землей придется несчастный случай городить.
— Слюдянка хорошо, — «Сам» говорит, — Есть у меня там один приятель еще по Тобольской крытой — Юрка «Заморенок». Он пока со мной катался, все уши прожужжал о самоцветах в подземельях тех.
— Телефоны есть?
— Телефоны, — смеется старый, — Так найдешь. Если жив — помнит меня. Поведет себя правильно швырану и ему долю. Сотку пообещай, если на месте он.
— Тогда если его в городе нет, я в шахты не суюсь. На поверхности жду.
— Сам гляди. Мне важно сделанное дело при несчастном случае. Все! Мерабчик вам дал что надо?
— С лихвой.
— Ну и покеда…
Положили мы трубки, и впал я в думы.
Есть еще один вечер, но несчастный случай экспромтом не делается. Можно конечно в Слюдянку стартануть, а Иркутск Мерабу перепоручить, но если тот накосячит спрос все равно с меня. Решил не торопиться. Разговоров о сроках нет, значит и спешить незачем.
Попросил Мерабчика поводить клиента до отъезда, вдруг что наметится. Место стоянки, например или телка. Короче куда вдвоем не ездят.
«Не век же, — думаю, — в шахтах сидеть он будет. Там не приберем, в Иркутск вернется. Любая информация «в масть».
Одежду для похода даже не знаю, какую и брать. Оставил все на Слюдянку.
Затарили волыны Мерабовские. Деньги с собою забрали. Мало ли что там по дороге.
Пожрали и вперед.
За Иркутск я теперь спокоен. Сейчас надо Юрку «Заморенка» искать. Мераб обещал с армянами тамошними созвониться, пока мы едем.
Дорога неудобной оказалась. Сплошной круть-верть. Если гоняться, то никак. Повороты, горки. Под самый конец трассы даже кавказский серпантин нарисовался.
Когда Байкал открылся, понял я, что многого еще не повидал. Никак не мог подумать, что может быть такая красота. В свое время Иссык-Куль меня так поразил, но здесь на два порядка красивей.
Остановились на половине спуска рыбы поесть, а тут Мерабчик звонит.
— Есть в Слюдянке «Заморенок», — говорит, — Телефон и адрес не дали. Отведет тебя к нему Самвэл. Номер пиши.
Доели рыбу. Звоню:
— Баревдзес , — на армянском базарю, типа, как дела?
Обсказал что надо. Тот в трубку похмыкал и говорит
— На площади встречу, на «Вольво» синей.
— А «Заморенок»?
— Со мной будет. К вам перепрыгнет, и решайте сами дальше…
По голосу слышу старому за пятьдесят. Матерый. Правильно осторожничает. Вдруг что не так? А тут свел и отвалил красиво.
Когда пост ГАИ прошли, понял я, что пофартило. Этот уж точно не объехать — справа сопки, слева Байкал.
Когда глазами с гайцом встретился (тот как раз фуру «потрошил»), кивнул ему как знакомому и заулыбался. Он в недоумении завис, а я и проскочил.
Тяжело мне этот «зейхер»  дался. По взгляду гайца понял, что мертвый на этом посту «угол». Водил за людей здесь совсем не держат. ГАИ тут Господь. Господь и верховный судья.
Городок начался сразу. Дорога прямо через него шурует, а я под впечатлением от поста местного. Даже пословицу одного каторжанина вспомнил : «Чем мельче деревня — тем круче перцы».
«Так и есть здесь «по ходу» , — думаю, — Интересно, Кент старого такой же важный?»
Но оказался пацаном как надо.
Мы когда на площадь подрулили он как раз около «Вольвы» папироску курил.
«Ну, — думаю, — Точно он!»
Арестанта от СССР за версту видно и Юрка мне сразу понравился. Знает себя пацан и на улицу покурить вышел не потому что Самвэл недоволен дымом в салоне. На солнышко щурится, да улыбается чему-то.
Правильно! Солнышко любому арестанту мило. Как антенка оно… Светит всем у кого сейчас дневное время. Сидит где-то за колючкой сейчас такой-же пассажир и тоже солнышком любуется. О воле думает.
Подрулил вплотную.
— Юрка?
Вопростов не задавал и в салон нырнул. Самвеловскую «Вольво» только по крыше хлопнул. Мол. Давай покеда…
Огляделись.
Жесткий пацан. Даром что мелкий. Выжидательно смотрит. В глазах лишь искорки озорные мелькают.
Приветы передаю. Знакомимся. За дело сразу базарить не стали. Вопросики друг другу позадавали. Где катался? С кем?
Оказалось знакомых у нас немало.
Леваша молча сидит. Грамотный абрек. Горское воспитание: старшие базарят, не суйся.
Интересуюсь подземными позициями. Удивляется. Мол, не за апатитами же приехали?
Ситуацию обрисовал вкратце. Мол, получится ли организовать несчастный случай  в шахтах?
Ситуация неплохая. Ходоков внизу мало, только Юрка, да еще один полусумасшедший с которым они территорию делят. 
— Если на моей стороне шарахаться будут, то вообще без вопросов, а вот, если на его, тогда будем думать…
— Может перебазарить?
— Не совсем человек он сейчас, — Юрка отвечает, — Иной раз без фонаря, да в кромешной тьме по шахтам бегает.
— Как же ты от него увернулся? Он же наверняка с тобой делиться не собирался?
— Погоняло у меня правильное. Вовка, правда, тоже мелкий, но я настоящий «Заморенок». Если по вентиляционным ходам начну шмыгать, никто не поймает. Поохотились мы, конечно, друг на друга. Сейчас тоже: то я ловушку ему поставлю, то он мне, хотя и договорились. Шахты же валятся понемногу. Вот землетрясение недавно было, в Култуке даже трубы на домах поотрывало. Под землей кое-какие переходы осели. Крепи слабеют.
— Шмотки где будем брать? — интересуюсь.
— Завтра по магазинам глянем. В Иркутске их пасет кто?
— Конечно.
— Ну, вот и славно, хотя может, и сегодня успеем вас перелицевать.

Прокатались еще час. Фуфайки купили славные, сапоги кирзовые, робу брезентовую по паре на каждого. Мелочь всякую, жратву.
Рассказал, что у тех, кто едет альпинистская снаряга с собой.
— Нам без нужды, — Юрка говорит, — Входор-выходов хватает.
— А с оппонентом что делать будем? — интересуюсь, — Ну с Володей…
— С Козлякиным? С тем базарить безпонту. Если на его территорию придется идти — дело швах. Хотя может быть он за нас всю работу и сделает. Этот уж точно специалист по несчастным случаям. А может, упростим задачу?
— ??
— Звякни старому. Предложение такое: валим всю экспедицию наглухо и прячем, так что никто не найдет. Пускай МЧС хоть землю роет. Часто же не находят таких экстремалов. Нет трупов, нет и преступления.
«Ничего себе, — думаю, — Прыткий паренек… Про долю еще и разговора не было, а он уже готов всех закопать».
Тут стук в двери. «Заморенок» в окно глянул и удивился:
— Вова Козлякин собственной персоной, — говорит, — Давайте-ка в ту комнату валяйте, а то я на пороге его не удержу. Прыткий шибко…




«23»


В. Козлякин.

Хорошая лежка на горе удалась. Одно удовольствие наблюдать.
Двор Петра как на ладони, равно и половина города. Вон «Заморенка» домишка грибом приютился. Подворье Быковское.
«Как по заказу, — радуется Козлякин, — Мышь не проскочит».
С водой проблем нет. На самой макушке дождевой воды в паре ям накопилось на два небольших озерца. Жратву готовят на горелке газовой.
Максимка вырос парнишкой с пониманием. Во всем отца поддерживает и лишних вопросов не задает.
Вахты расписали на весь световой день. Ночь по логике ни к чему, хотя как проснется Козлякин, нет-нет да глянет в бинокль. Не горят ли окна в Петровом доме? Может ночью прибыл кто?
А тот дела по дому заканчивает пока погода. Торопится куда-то. До темноты стучит.
Чует Володя, вот-вот начнутся соревнования. Что там интересно очкастый в Иркутске? Наверняка тоже собирается да дела в порядок приводит.
Нехорошие пульсы забирают. Сам с собой рассуждать стал. Маскимка даже поинтересовался: мол, чего ты батя бормочешь? Молишься что ли?
Замолишься тут. Ясности никакой. А если месяц сидеть придется? Можно конечно все бросить и на чувство свое понадеяться. А вдруг подведет оно? Чем посторонних внизу ждать — в шахтах, так уж лучше тут. И сменщик под рукой и на воздухе.
Честно сказать побаивался Козлякин изменений в себе. Сначала когда жена уходила, не верил он ей, что другим становится. Блажь думал, а потом и Быков покойничек отодвинул его от себя и друзья стали избегать.
Задумываться стал: что же это такое? Ладно бы один или двое, а тут почти все…
Когда разобрался, поздно было. Скрючила его «подземля» в злобного карлика. Потому Максимку лишний раз в шахты и не берет, хотя тот другой жизни для себя сейчас не мыслит.
«Ничего, — прищурился на осеннее солнышко Козлякин, — Доберемся до $, заживем… Жалко папаша не договорил что там, в каверне?», — сладко щекотал он себя.
Ответа не было, а он его и не ждал. Так, мысли приятные в голове перебирал.
А что? Максимка за двором Петровским наблюдает, можно и помечтать.
Вторая половина дня началась, и чувство появилось, будто явится кто сейчас. Надо же, почти четыре дня ничего не было, а тут чес пошел.
Выбрался из палатки на улицу.
Город под ногами стелется под осенним солнышком. Байкал рябью солнечной сверкает на голубом.
Властелином мира себя Козлякин в такие минуты чувствует. Так и хочется протянуть руки, свернуть всю картинку аккуратно и в карман убрать вместе с людишками и красотами всеми.
Пару раз пока наблюдал, прибросил даже с какого конца скручивать лучше городок этот.
Но реальность важнее.
«Что там за новости? — раздумывал Володя, разглядывая плацдарм в бинокль, — Где тут и что началось?»
На всех подворьях, за которыми смотрят тишина.
Во все времена городок полусонным лежит — будто отдыхать прилег. Не подумать даже со стороны, какие страсти иной раз во внешнем благополучии кипят.
На подворье у Петра тоже тишь да гладь сейчас, а день-два и начнется незаметно для окружающих суета. Никто не знает про тайну Быковскую, а знали бы, сто процентов покоя бы не стало.
Наверняка нашлись бы смельчаки нырнуть в «подземлю». Почему нет? Молодежь подросла. Кто кого и в какие времена слушал? Бывают и сейчас иной раз местные новички в шахтах появляются. Сам не ловил, а следы видел.
Как впервые наткнулся, так задумываться стал. Вроде, как и разобраться бы надо. Бешенство существо раздирает, а с другой стороны не дай Бог что… все знают кто там, в шахтах чудит. Это вроде так не страшно, а как близких потеряют, могут и грохнуть ненароком.
Пару раз просчитывал, кто в шахты гуляет и нырял к родителям с известями, мол, видел вашего паренька под землей. Смотрите, крепи слабенькие, а после землетрясения вообще много неожиданностей разных.
Хорошо на самый низ почти никто сейчас не ходит. Пошарятся по верхним горизонтам, охотку собьют и все. Уже года три следит только, чтобы на глубине не появлялись, да по старой памяти ловушки мастырит. Специально не делает, разве попадется крепь, расшатанная или камушек какой покрупнее «дышит». Тут уж устоять не получается. Просыпается в нем в те минуты злобный карлик и никак с ним не справиться.
«Интересно, а что «Заморенок» так же его крючит, когда посторонние в шахтах заходят или нет?» — задумался Володя, разглядывая Юркино подворье.
Ничего примечательного. Крадется только в тупичок где он живет «Вольво» армянская. За рулем конечно старший семьи той. Самвэл. Машину свою никому не доверяет. В Слюдянке появились лет двадцать назад и расстроились сейчас по-настоящему.
Купили в свое время бараки рудоуправления и заделали себе на берегу реки настоящую усадьбу. Когда гости там, то и барабаны стучат, и дудки ихние играют — настоящий Кавказ.
Самвэл много лет на Новый Год пару мешков подарков собирает, да одевает костюм Деда Мороза. Потом по городу катается и детишкам сладости с игрушками дарит.
Местные на такое не способны. Только завидовать, да к себе тащить, а эти интересно живут: и себе радость и детишкам сказка.
— Так, так, так, — забормотал вслух Козлякин, — Значит Самвэл в гости к «Заморенку» поехал. Интересно, что у них там за дела? Покажите-ка?
В голову ничего не идет, но ясно становится, что не просто так Слюдянский Дед Мороз в тупичок крадется.
Простоял минут пять, а потом калитка открылась, и конкурент-совладелец подземного царства собственной персоной к машине подошел.
Говорили минутку. «Заморенок» калитку запер и в «Вольво» забрался.
Обратно двинулись.
Козлякина распирает. Новые секреты: Самвэл и Юрка «Замора». Какой-такой интерес?
«Двое нас осталось на шахтах, — задумался Владимир, — Так из нас никто никого и не уговорил. Упрямый гаденыш!» — навалилась злость.
Козлякин хоть мелкий, а Юрка совсем как пацан лет четырнадцати. В любую щелку проскочит и почти через любой воздуховод проберется. Изобретательный. От заготовок, которые ставит, лишь чутье шахтное спасает.
Когда мирились и условия устаканивали улыбался все, мол, давай-давай, договаривайся…. По рукам конечно… Давай! Мир! Друзья детства как-никак.
Договориться договорились, но игры не закончились.
Синяя Самвэловская иномарка тем временем проехала дамбу и вывернула на улицу, ведущую вниз на рынок.
Хороший обзор. Все как на ладони.
Чтобы дальше смотреть пришлось по горе немного пробежаться. Ага, стоят на площади возле городской администрации.
Прождал минут двадцать.
«Заморенок» на улицу вышел. Минуты не стоял, подруливает тонированная девятка. Уселся в нее.
Самвэл развернулся и в сторону Байкальска порулил, а эти по городу поехали. Почти час катались по магазинам хозяйственным, а потом намылились к «Заморенку» домой.
«Двое приехали. На нерусских похожи. Чернявые. Что за гости?» — спросил себя Козлякин и почувствовал неожиданно, что событие это важное. Понял он вдруг, что все ниточки к одному концу вьются, а вот как? понимания нет.
Решение созрело почти сразу: «Пора на разведку».
Набросал Максимке инструкций и побежал с горы вниз.
Тропинка козья вьется. Это на соседней сопке, где телевышка и старые рудники можно и машиной на самую макушку заехать, а здесь только ножками.
Минут десять спускался.
Когда гости машину во двор конкурента загнали, понял Козлякин, что приехавшие ночевать соберутся.
Для начала машину из соседнего двора изучал. Была у Володи тут щелочка меж заборами неприметная. Двор как на ладони, а самого не видно. Почти возле каждого подворья, чьи хозяева с шахтами связана, нычка такая у него есть.
Нырнет в нее незаметно и слушает, смотрит. Правда сейчас мало что дает, а в свое время помогало.
«Девятка» стоит ровненько. Не груженая. Если и есть что, то мелочь совсем. Хотя не показатель. У «Заморенка» как и у Козлякина запасов под землей на полгода. Нырнул, и нет тебя. Воды вдосталь, а остальное, как заготовишь…
Темнеет.
Похоже, не собираются они на подворье курить, да секретничать. Пора ва-банк идти.

Сто раз проклял себя после, что беседу не продумал.
Ввалился по старой привычке с порога прямо в дом. «Заморенок» только сзади пыхтит. Против такого приема еще никто не устоял. Заходишь во двор, и пошел в дом по-хозяйски, но ничего сейчас это не дало.
На кухне гостей нет. В зале тоже не видно. Дальше буровить — хамство. Не стоит грубить «Заморенок» может и не стерпеть.
Уселся на табуретку в кухне и такая злость забрала, что чуть в драку на хозяина дома не кинулся. Но ясно дело, что не один он здесь. Витает в воздухе нечто опасное и непонятное.
Сдержался, прокашлялся и сообразил неожиданно, что и говорить-то не о чем.
Воды попросил.
«Заморенок» черпанул ковшом из кадушки.
— Чего запыхался-то? — говорит, — Издалека бежишь?
Глаза у самого смеются. Искорки озорные как у пацана. Страху нет совсем, лишь интерес неподдельный.
Наконец мысли в кучу собрались, и понял, что есть-таки, тема для обсуждения.
— Гостей я в шахтах жду Юрка, — сообщил Козлякин, — Старые времена, похоже, начинаются.
— А они и не заканчивались, — отвечает, — Так только подутихло все, да и мы с тобой вроде обо всем договорились…
«Договорились!» — разозлился Владимир и чуть про мастырку с картоном не предъявил. Еле сдержался и вслух: — Договорились. Конечно, вот только не знаю, куда гости мои полезут на мою сторону или на твою.
— А зачем они идут? — Юрка в лоб спрашивает, — Интересное что?
Вот тут и настала Козлякину пора соображать быстрей, а на ум ничего и не идет. Плохой советчик гнев во все времена. Гнев и торопливость. Забормотал что-то бессвязное, а «Заморенок» смеется только.
— Чаю будешь? — спрашивает.
Ну, чай так чай, вот только никак нормального объяснения подобрать не получается, да и прокусил Юрка, что не простая просьба у гостя. Угощение смотри, предлагает.
— Ну, давай рассказывай, чего узнал, — наклонился «Заморенок», — Только правду говори, не крути. Тебе же это важней. Один многого не сожрешь.
Чуть рассказывать не начал, а потом зло взяло. Ситуация-то пятьдесят на пятьдесят. Не факт что каверна на территории «Заморенка» находится. Велика вероятность, что и на собственной.
— Давай так, — заговорил Козлякин, — Когда тебе надо будет, только скажи. Любой угол на моей территории к твоим услугам, а мне сейчас только вольная нужна на твоей стороне пошариться.
— Не пойдет, — смеется Юрка, — Расклад давай на стол. Твоя хотелка, не моя. А на нет, и суда не будет, вот только я под землю теперь, факт полезу, если посторонние в городе проявятся. Гляну где им медом намазано… а может тебя сейчас вальнуть? и вся недолга? — С этими словами в лицо Козлякину глянул вороненый ствол ТТшника. — Ты к кому торговаться пришел? и кого пугать? Соображаешь?
— В избе не станешь кровью мазать, — вздрогнул Козлякин, — А потом я гляжу гости у тебя?
— Вот потому ты и жив пока Вовка, — серьезно проговорил «Заморенок», — Потому и жив, что не напугать тебя ничем. Ты с детства такой. Может эта смелость от сумасшествия твоего? Ну, тогда ты снова человек Божий, и хотя грешник не меньше моего, а трогать тебя не стоит. Скажу тебе прямо: ты по шахтам ходишь, пока я того хочу, мне и в городе тебя прибрать не вопрос. С Петром-то сынком инженерским ты так и не справился, хоть и выходил с ним гладиаторствовать в припадках своих.
— А что Петр? — смешался Козлякин, — Что там Петр?
— В воздуховоде я сидел, когда ты на него с кувалдой кинулся. Петр же не такой простой. Он в войне той вообще не участвовал и первым был за договориться и работать артельно. Это ты Вовчик всю поганку тогда замутил и на твоей совести души человеческие. Сначала ты с ума сошел, а потом уж и остальные…
— А ты? — порадовался Козлякин неожиданной перемене в разговоре.
— И я попался. Особенно после как на поводу у тебя пошел — грустно ответил «Заморенок», — Попался. Чего греха таить? Шахты они любого кто о себе только думает, скрутят. А с Петром-то гляди, порядок. И семья и дети…
— Да уж порядок, — присмотрелся к собеседнику Володя, — Ну так что, может, договоримся?
— Нет, — отрезал, Юрка, — Или расклад на стол или покеда и каждый за себя. Закончен базар.


«24»

М.Птахин.

С утра появилось состояние огромной высоты и края вселенной.
Пока завтракал, и собирался, несколько раз даже удивленно под ноги глянул, настолько явным казалось состояние. Шагну, чувствую и сорвусь с высоты.
Но ничего — не разверзся линолеум.
Домашних не будил. Вечером хорошо посидели семейкой. Когда старшая еще маленькой была, даже одноименную программу вроде «Городка» задумал, только с семейными розыгрышами. Но все это шалости. Мы не в столице живем, так что телепрограмма «Семейка» остается до лучших времен.
Сижу и думаю:
«Неспокойная обстановочка сегодня и по мою душу где-то страсти — факт кипят».
Всех перебрал и Красноярцев, которые в Канске поселились и Козлякина Слюдянского, и появилось у меня ощущение, что вместе они сейчас, но это уже полный бред.
«Полусумасшедший хозяин здешних мест и Красноярская братва как пересекутся? — думаю, — Слишком невероятно…»
Так в голове покрутил и эдак. Не расстаются парни.
Думаю:
«Ну и хрен с вами. Живите вместе пока, а нам свою программу надо выполнять».
«Лысый» звонит:
— Подъезжаешь?
— Не вышел даже… — говорю
— Нам Аню забирать, грузиться, чего тянешь?
С ним всегда так. Если дело, какое, то на час раньше готов «в зрительный зал» выскочить. Не может спать. Бегает сейчас в трусах по квартирке своей, и шипит, словно он уже у подъезда.
Говорю ему:
— Уймись пока да чай пей. Скоро буду.
 Положил трубку.
Чую заряд мой на поездку только сильнее стал. Мысли дурацкие после звонка ушли, и осталось лишь состояние: «Полный вперед!»

Погрузились быстро.
У Анечки список. Девчонка без макияжа и каблуков вчерашнюю сотрудницу института совсем не напоминает.
Взгляд ее поразил. Куда-то видимо мой выстрел вчерашний с комплиментами таки попал.
— Вот это отнеси, — говорит, — И на самый верх положи. — Шнуры в бухтах подает, а второй рукой так ласково меня за плечо трогает.
Думаю:
«Вот это да, а был ли там чех?»
Задумался и чувствую, был, вот только упали, видимо слова мои на благодатную почву и восходит там сейчас нечто, заглушая перезревшие и почти уж засушенные ростки вчерашнего дня.
«Славная какая, — думаю и к машине иду, — Смотри-ка в десятку выстрел и что теперь с этим делать?»
Когда уселись в тачку Серега хохмить давай. Чувствую нравится ему Анечка, но он для нее — всего лишь друг. Тоже немало вот только сердце, заледеневшее в любовной стуже, не оттает. Здесь другой рецепт нужен — клин клином.
Успокаиваю себя:
«Не поддавайся Птахин!» — а у самого душонка плывет.
Эх, сволочь я, сволочь! Дома семья. Старшей дочке лет как Анечке, а тебя старый уносит. Чувствую, идет от девчонки душевность такая, что волком вой.
Перебираю варианты:
«Поддаваться — это идти на поводу. Грубить и хамить нельзя понесет еще хуже от неразделенности чувства. Может про семью рассказать? О детях? Точно!»
Созрел замысел, и пока мы шинами шуршали, переключил я Сержио на воспоминания прошлых лет, в особенности про моих домашних.
Чую и Анечка в слух обратилась. Смеется с нами, но уже грустно как-то.
«Вот и все, — думаю, — Завяли помидоры. Еще немного и останемся мы с тобой дорогая лишь друзьями».
Выскочили на Култукский серпантин. Рыбы решили поесть.
«Лысый» пирожков с картошкой у бабулек ухватил и давай их с омулевой икрой наворачивать, что твой вурдалак. Анечка же чинно все купленное разделала, приготовила и меня по-свойски за рукавчик трогает.
Чую я переварила девчонка всю инфу про семью, но ростки мной посеянные в ней остались.
Пошел из машины.
Анечка столик свой поставила, стульчики. Обед с видом на Байкал. Мол, давайте по-человечески кушать, что там дальше будет?
Чувствую «Лысому» стыдно стало, что он икру с пирожками один зарубал, да еще стоя аки скот.
Купил Серега  еще одну порцию и за столик полез.
Одни мы на пятаке сидя кушаем.
Народу немного. День будний. Бабки с тетками Култукскими чувствую, обсуждают нас, а что им еще делать?
Для них этот пятак над Байкалом единственная возможность детей кормить-поить. Гоняют их иной раз власти, когда эколог, какой важный на машине мимо поедет. Заложники они, как и большинство Россиян от государственности никому не нужной.
Забавнее всего тут зимой. Тетки на гору фанерные ящики притаскивают с печками. Продукты в них держат, да сами греются.
В будний день идешь по трассе в морозы.
Смотришь — никого народу. Лотки, да фанерные коробочки дымят. Окошки на прилавки смотрят, а в протайках на стеклах — глаза-глаза.
Вот она жизнь и глубинка Российская…
 
К Петру приехали разомлевшие. Когда из Иркутска выезжали, я его не набирал. Со вчерашнего дня знает, что идем.
Звякнул с серпантина.
— Поели? — спрашивает.
— А как же? За омулевую икру с пирожками можно и родину продать!
Смеемся.
Круть-верть по Култуку. Пост Гаи проскочили. Вот и Слюдянка.
Ворота у проводника нашего открыты.
Машину сразу внутрь. Петр, створки закрыл — запечатан двор.
Знакомились уже как зашли. Рассматривают, чувствую друг-друга. «Лысый» давай про дом спрашивать. Петр сразу прокусил, в чем дело.
— Строишься? — спрашивает.
Ну и полетел у них разговор. Дом для каждого хозяина детище. Из-за стола парни полезли и в подпол фундамент глядеть.
Анечка смеется:
— Вот они и шахты ваши. Стоило ли снарягу брать?
Петр даром что внизу, расслышал все и кричит-шутит:
— Сколько ни копал так входа в «подземлю» и не получилось.
Смеемся. Тает лед. Хорошо знакомство складывается.
Сергей с хозяином дома уже товарищи. Ржут как пацаны, хохмят.
Заговорили по делу.
Выкладывает Петр на стол прорисованные новые схемы.
— Умер Быковский маршрут через падь Улунтуй, — говорит, — Пока вас не было, я расспросил молодежь, которая туда ныряет. Там купол квершага после землетрясения окончательно просел. Не переползти.
— А говорил, что не ходит туда никто? — заинтересовался я.
— Они ко мне с вопросиками появились год назад. Племянник привел. Не ответь я, все равно полезли бы, так что лучше уж поделиться, чем могу. Родители ихние потом бегали, скандалище назревал, но пронесло, зато пацаны охотку сбили. Все живы и здоровы. Иногда и сейчас ныряют, но все больше верхним горизонтам ходят. Туристов водят, ну и нам польза.
— Остается только пешедралом по Байкальской штольне? — важничаю.
— Открылась одна дырочка, — Петр отвечает, — Землетрясение помогло. Вова, когда ствол четвертой шахты зарушивал не мог полагать, что она еще раз вскроется. Пацаны сказали, что открылся там проход и есть теперь вниз дыра. Даже лестницы видно, что внизу начинаются.
— Вертикальный выход? — интересуется Анечка.
— Нет, штольня вскрылась. Метров сто по ней и там.
Серега с девушкой переглянулись.
— Класс, — только и сказали хором, — Значит ходьбы минимум?
— Сейчас вооружение переберем, — явно увлекся общим азартом Петр, — Еще раз пересчитаем все и поехали. Машину обратно племянник отгонит, он же и на связи будет. Как у нас с официальностью?
«Лысый» так важно откинулся на спинку стула, что стало ясно — про нас в курсе вся страна.
— МЧС я оповестила, — отвечает Анечка, и с улыбкой на Серегу смотрит.
— Разрешили? — удивился Петр.
— Я же инструктор по спелеологии. Запретить можно только посещение режимных объектов. Здесь же все просто — ставишь в курс, что полезли туда-то и все.
— И что они говорят про шахты эти?
— Рассказывали о чертовщине всякой. Пару лет назад туристов спасать приезжали, а те сами выбрались, и давай рассказывать, мол, полно в шахтах странных теней. Из стен появляются и в стены уходят.
Мы с Петром переглянулись.
— Вовины проделки? — поинтересовался я.
— Не только. «Замореныш» еще смешней чудит по вентиляционным ходам. Появление-исчезание скорее его штучки.
Хотя Аня с Серегой были немного в курсе о вероятном противнике, пришлось их с обстановкой познакомить.
После краткого экскурса в историю «подземли» затеяли наши спелеологи-альпинисты оживленное совещание.
Петр попросил их обсуждать доходчиво и не торопиться.
Получалось, что, пройдя по штольне, ведущей к стволу шахты, мы закрепим обе прихваченные системы для спуска.
Для начала Анечка или Серега пробьют промежуточные станции на стенке штрека. Системы после спуска придется сбрасывать. Промежуточными станциями назывались простые крюки, забитые в породу.
— Главное не разделяться, — во время всей экспедиции, инструктировал Петр, — В туалет ходим по двое. Наши подземные жители парни опасные. Самое плохое, что спускаться нам придется на территории Козлякина, а работать у «Заморенка». Я еще не решил где будет базовый лагерь. Есть у меня заготовочка по одной насосной станции, там ворота с навесами под замки сохранились, и вентиляционных ходов нет. Однако окажемся мы далековато от места, зато вещички целей будут.
— А сколько от насосной, до вашего штрека с сероводородом? — поинтересовалась Анечка.
Петр коротко и вопросительно на меня глянул.
— Она помогла нам с противогазами и запасными кассетами, так что я рассказал, что мы ищем новый проход на другую сторону шахт и хотим попробовать пройти замурованным квершлагом, — пояснил я.
— От насосной минут десять ходу, — прикрыл глаза Петр, — Два перехода по квершлагам и один спуск. Там лестницы есть, но можно и так спуститься. Когда все валилось на рудничном дворе, хорошую кучу насыпало.
— Отрезать нас могут?
— Только взрывать.
— Мне нравится вариант с насосной, — помолчав, проговорил Анечка, — Я так понимаю, что почти сто процентов нас внизу ждет небольшое соревнование?
— Ну, в общем, так, — ответил Петр
— Стрелять можно?
— Нежелательно, хотя я ружьишко с собой прихвачу.
— Ну и хорошо, — заулыбалась Аня, — Я как чувствовала, с собою машинку взяла, — с этими словами она выудила из нагрудного кармана камуфляжа ПМ пристегнутый тренчиком.
— Патроны вынь. — скомандовал Петр, — Стрелять так и так не стоит, только пугать. Я хоть и беру штук пять, но это крайний случай.

День перевалил на вторую половину, когда мы закончили все обсуждения и подготовку. Все лишнее осталось  на дворе у Петра в его гараже, собранном из мраморных кирпичей, как и у большинства жителей Слюдянки.
Приехал племянник. Глаза у парня горят. Несколько раз на Петра посмотрел выразительно, мол, когда пойдем.
— Присядем на дорожку, — говорит хозяин, — идемте в дом.
Оказалось, что племянника зовут Александр.
— Твоя Санька задача это поверхность, — инструктировал Петр, — Машину отгонишь и жди. Время для беспокойства — неделя, начиная с этой минуты. Анечка выдаст тебе координаты спасателей. Они в курсе, куда мы пошли. Если что проводишь, покажешь, откуда спускались и передашь вот это.
С этими словами он протянул парню пухлый конверт.
— Там все схемы, где мы и зачем.


«25»

М. Птахин.

Никогда не думал, что буду так нервничать. Когда поехали на гору за руль сел Петров племянник. Я пассажиром. Сижу, смотрю, как паренек тачку ведет. Слюдянка город маленький, но практика у пацана неплохая.
Понемногу стал успокаиваться. Когда Петр паренька инструктировал, тот слушал внимательно и указаниям не морщился. Отношения у дядьки с племянником правильные. С таким тылом можно спокойно вниз нырять
Разобрали груз. Племянник на что у нас рук не хватило, взял. Небольшая кучка таки осталась.
Петр командует.
— Донесешь. У входу в штольню оставишь. Нас не жди, езжай домой. Сами перетаскаем.
Пошли.
Иду и думаю, что вот он, мой первый поход в недра, да еще такой экстремальный.
Серега что-то почуял и подбадривает.
— Все бывает когда-то в первый раз, и когда-то в последний.
Обрадовал!
Развивать эту тему не стал — незачем беду звать рассуждениями о последнем разе. И так снова появились и дыханье между лопаток, и взгляды настороженные.
Когда с подворья Петровского выезжали, все головой крутил смотрел, может, замечу кого. Пусто. Ничего не вижу, но чую, смотрят.
С «Лысым» поделился, а тот и говорит, мол, когда в первый раз под землю собирался, тоже чудилась и снилась всякая хрень, так что не переживай.
Когда к штольне подошли, увидел я исчезающие остатки света в каменной щели и сгущающуюся темноту.
Запереживал о клаустрофобии:
«Вдруг шагну сейчас туда, — думаю, — И в панике назад побегу?»
А темнота густая такая на меня из щели глядит, жирная. Дыханье между лопаток усилилось и… пропало вдруг. Взгляды только остались, взгляды да рассматриванье.
«Чертовщина», — думаю и за Петром иду.
На самом входе Аня скомандовала остановку и давай каски раздавать.
Я воспротивился, было, мол, каски для лохов.
«Лысый» смотрит на меня как на идиота и пальцем манит.
Подхожу.
— Гляди, — говорит он и рот разевает.
Оказывается, какой-то микрокамень  зуб ему в свое время в Тофаларской пещере отколол.
— Если б чуть побольше был, то прощай челюсть. Тут сколько метров ориентировочно? — спрашивает Серега у Петра.
— Около ста.
— Видишь? Любая мелочь как пуля башку прошибет если что…
Стыдно мне стало. Прилаживаю касочку на голову.
Аня смеется:
— Тебе идет, — говорит, а сама фонари проверяет, и внутрь штольни внимательно смотрит.
Петр планчик племянником прорисованный разглядывает. Тот сказал, что от входа до места не больше сотни метров.
Я носильщиком стал.
«Лысый» командует: — Грузись больше. Нам с Анечкой перед спуском руки беречь надо, а ты сейчас тягловая сила.
Взвалил на себя баулов под завязку. Прямо челнок, какой
Петр улыбается, мол, главное в штольню зайди, а дальше как на бульваре. Широко.
Заходим. Я третий. За спиной «Лысый» сопит. Загрузила его Анечка тоже неплохо, мол, нечего сачковать…
Фонарики по стенкам штольни мечутся. Впечатлений масса, от изменения температуры, до воздуха с подземными запахами.
Камнем пахнет и вечностью.
Идем глубже. Клаустрофобии нет. Когда вход штольни за поворотом исчез, пропали взгляды, и так я не понял — казались они мне или нет.
Под ногами хлюпало, но недолго.
Неожиданно воздуха стало нехватать. Тащусь с грузом, а рот как у рыбы разевается. Паника стала наваливаться, чуть вещички не побросал: — «Вот уж, — думаю, — весело командировочка начинается, и что дальше?»
Тут «Лысый» говорит вдруг сзади: — Давай передохнем чуток.
Место сухое. Присел, как стоял. Серега рядом. Фонарем только моргнул в затылок Петру пару раз и пристроился на ящике, который тащил.
Я сижу отдышиваюсь и переживаю про себя.
«Надо же герой, какой. Еще идти не начали, а уже странности появились».
Воздуха вроде больше стало. Тут Петр вернулся из черноты, фонарем слепит.
— За поворотом метров пять. Дотащитесь?
— Конечно, — на ноги поднимаюсь.
Прислушался к себе, вроде прошло. Петр обратно ушел, а мы к месту спуска.
Поворот. Анечкин фонарик мелькает. Делает что-то девчонка.
Груз около Петровской кучи сбросили, и Серега сразу потащил какие-то петли и крючочки.
— Как пойдем? — Анечке кричит, — Станцию бьем, или есть за что арканиться?
— Вон рельс торчит, — тыкает пальцем девчонка, — Только его пробовать надо.
Точно из кучи, что сверху рельс выглядывает, загнутый как крючок для мяса. Не порадовала меня такая аналогия. Хищно так торчит крючок. Жертвы ждет. 
Гляжу, Серега в героя играть собрался. Веревку потащил.
— Шевелила? — спрашивает.
— Нет пока.
Подходит товарищ мой к крюку на самом краешке черного провала и рукой его толкает.
— Давай я повисну, — предлагаю, — Все равно Серегина проба по мне пустой звук. Я его по весу вдвое.
Оба на меня как на идиота глянули.
— Без страховки? — Анечка спрашивает.
— А он чего собрался? — ткнул я пальцем в сторону «Лысого».
— Мы же говорим пошевелить. Если не гуляет, тогда на страховке повиснем чтобы проверить.
Махнул я рукой и обратно за вещами пошел. Каждый должен свое дело делать: мне грузы таскать, а у альпинистов собственный «выход».
За поворотом с Петром столкнулись. Идет груженый как медведь.
— Там тебе на раз осталось, — говорит и шутит, — Не заблудишься?
Смеется. Лицо довольное.
— Радуешься что полезли? — интересуюсь.
— А ты думал? Считай, столько лет не был. Даже кровь быстрей побежала.
Глаза под пятачком фонарика озорно так сверкают.
Я вздохнул лишь и на выход пошел.
«Все тут радуются, — думаю, — А мне до моего счастья сероводородного еще шагать и шагать».
Никогда не привлекали меня шахты да пещеры. Лес, море и все, что на земле — мое. Подземное царство не про меня. Еще когда про Данилу Мастера сказку читал и камушек, который он тачал, картинка рисовалась вовсе не радужная. Сидит бедолага в темноте, трудится, а его лишь спрашивают: «А вышел ли камушек Данила Мастер?»
Когда читал, мне даже на своем диванчике детском воздуха не хватало. А тут понесла вдруг нелегкая к самому центру земли…
«Придется привыкать. Научился же морскую болезнь гасить в самом зародыше? Так и здесь, — смекнул я, — А иначе хоть в изолирующем противогазе под землею ходи, чтобы кислород уж точно был».
Рассмешила меня эта мысль лучше некуда. Представил я сочувствующие лица Ани с Серегой и понял, что блажь все это и нужно просто работать над собой.
Сразу силы появились. Навьючился я, что твой ишак и в черный проем без сомнений занырнул.
Когда допыхтел до места, оказалось, ничего интересного не пропустил.
«Лысый» как раз на «мясном» крюке из рельсы повис, что твой червяк. Руками схватился и болтается. Анечка веревкой страхует.
— Нормально, — качнулся Серега и спрыгнул на край штольни, — Любого выдержит.
— Я килограмм на сорок тяжелей тебя, — опятть забеспокоился я.
— Вот Серегу первого и отправим, — подытожила Анечка, — Пускай пока промежуточные станции бьет.
Оказалось, что веревка не может быть по правилам  длиной более тридцати метров. Здесь сто, так что две станции надо делать.
— Долго это? — Петр спрашивает.
— Как скала.— Анечка говорит.
— А что не в трещины бьются?
— Трещина не всегда на месте, так что лучше уж сразу в стенку. Вдруг второй раз нырять придется, а станции уже стоят.
Внятный аргумент.
Петр уселся метрах в пяти от края рядом со мной возню рассматривать.
Крутили они там что-то, вертели. Одели, на Серегу какое-то подобие подгузников с петлями. Бормочут что-то свое альпинистское.
Наконец все готово. Веревку на рельс закрепили, и повис «Лысый» в «свободном полете» над бездной.
— Пошел, — улыбнулся он, исчезая за краем.
Прождали долго. Даже жрать захотелось. Достал сухарь и давай хрумкать. Съел три штуки, когда Анечка сообщила.
— Все. На месте Серж.
«Серж, — заржал я про себя, — Надо же какой француз».
Следующим отправили Петра.
Анечка только поинтересовалась, спускались ли мы когда и, получив четкое нет, сказала, что времени на полное обучение не остается и спустит она нас вниз как мешки с грузом.
Петра она все-таки отправила первым до ящиков.
Нужно было видеть его несчастное лицо, под пластиковой касочкой радостно-желтого цвета и руки, судорожно вцепившиеся в снаряжение.
«Ну вот, — задумался я, — Придется снова с собой бороться». — Присмотрелся к Ане. Задумался, — Специально на закуску меня оставила, — потащил я на край увязанный груз. Решил твердо, — Улыбаться буду, что бы ни случилось. Улыбаться и как можно радостней».
Петр уже внизу.
Скрылась за краем и добрая часть мешков с ящиками.
Наступил мой черед.
Для начала снова пропал воздух. Незаметно продышался, пока одевал, подштанники из ремней. По ихнему — обвязка.
Анечка помогает. Чувствую я, не просто она меня с собой оставила. Давай присматриваться. Точно! То тут ручку подольше задержит, то с застежкой возится как-то неумело.
— Волнуешься? — спрашиваю.
Она на меня удивленно так посмотрела, мол, о чем волноваться, а у самой во взгляде мелькает неуловимое что-то.
Давай меня на веревку насаживать, а моих страхов и нет уже.
Стою на краю. Спрашиваю:
— Целоваться будем?
Сколько раз себя после ругал дурака. Что за натура такая? Не удержался.
 А девчонка меня рукой по щеке проводит ласково и отвечает.
— Внизу посмотрим.
Вот с таким чувством и убыл я  в жирную черноту провала.
Опускала меня Анечка плавно. Сам я лишь переживал, насколько мужественно выгляжу, когда за край пошел.
Думаю и сержусь на себя:
«Кто о чем думает, а вшивый о бане! Не надо было тебе дурню интригу с девчонкой разыгрывать. Любила бы своего чеха неразделенно, а ты со своими психологическими экспериментами — здрасте…»
Сильно я на себя рассердился и когда на промежуточную станцию прибыл, забыл, как на другую веревку перестегиваться.
 Только тут меня страх стал брать, как понял я, что подо мною семьдесят метров отвесной скалы и помочь некому.
Инструкции Анечкиных я со своими играми и не помню совсем. Говорила же она мне что делать, а я только: «Да, да. Ага», — а сам прикосновения ее ловлю, да к дыханью прислушиваюсь.
Скала влажная. Течет водичка с поверхности вниз. Фонарик скупо так светит, а я карабины на обвязке рассматриваю и сообразить пытаюсь, что в первую очередь перестегивать...
 

«26»

Р. Пашян

А задачка наша теперь усложняется. Любая ситуация всегда как палка — о двух концах.
«Заморенок» когда беседу c Козлякиным пересказывал, я все сообразить пытался.
 «Значит, Мишка свинорылый и ему умудрился на ногу наступить. Смотри-ка, ждет он его. Активен паренек — насолить всем успел и экспедиция его по шахтам наверняка не праздная. Другой там интерес. Козлякин явно знает чего, но информацией делиться не стал. Червяк подземный».
Давай Юрку расспрашивать, а тот смеется.
— Говорю тебе Роин, все там будет как на ладони. Я по вентиляционным ходам, да по шкуродерам хоть куда пронырну, и что хошь, подслушаю. А Птахина твоего базары — непременно. Что до Вовы, так он на хвосте у них обязательно будет мелькать. Привязочка. Есть у него к парню вашему немаленький интерес. Гадом буду, «цветным» , чем-то твой Птахин располагает. Фотка евоная есть?
Достаю черно-белую с Интернета скачанную. Показываю.
Юрка секунды не смотрел и говорит:
— Знаю его. Они слюду здесь раньше добывали из отвалов. А этот у Быкова харчевался. Был в городе такой старик — главный шахтный геолог. Вроде как родственник его дальний.
— А проводником  кто пойдет? — спрашиваю.
— Если на верхних уровнях — хоть кто. Молодежь туда ныряет, а если ниже — один Петр остался. Сын друга Быковского.
— Как думаешь, они с Птахиным знают друг-друга?
— Думаю да. На поминках-то Быковских много народа бывало.
Замолчали. Леваша ножик свой выудил и камень у «Заморенка» попросил. Точить сел.
Плюет на оселок и ширкает себе. Пальцем острие пробует. Морда хищная.
Юрка телик включил и давай вещички по баулам паковать.
— Жратвы много не потащим, — говорит, — У меня внизу неплохой запасец. Консервы, сухари. На житье — палатки поставим.
— А спать?
— Спальников много, — говорит, — Сейчас выберем, — и лесенку к стенке приставляет.
Только тут я увидел на потолке люк, который похоже на чердак ведет.
— Сколько там? — спрашиваю.
— Штук десять. Может больше.
— Откуда столько?
— Остатки от бригады моей подземной, — отвечает Юрка и ржет, — Иных уж нет, иные уж далече…
Такие новости даже Леваша расслышал, забеспокоился:
— С покойныков? — спрашивает и кинжал свой пальцем пробует.
— Крови нет, — смеется «Заморенок», а сам шасть в темный проем и пропал.
Леваша на меня вопросительно смотрит, а мне забавно как шкура с «князя» моего слазить.
«Придется тебе братец младший, — думаю, — Подучиться человечинку жрать…»
Про человечину — это конечно образно. Те кто «сидя лакал» , да знает почем фунт лиха вопросами о покойниках не заморачиваются. А что? неправильно с мертвяка сапоги добротные слупить, если идти не в чем? Вот так-то.
«Заморенковская» ухватка мне нравится, а Леванчик пускай учится. Сколько с Ворами законными работать приходилось люди около них всегда стоящие.
Посыпались на голову мешки. Следом Юрка повис из темноты. Ржет мелким бесом.
— Выбирайте, — кричит, — Какой кому по нраву.
Сам спустился и куль еще тащит. Открыл его, а там шапки солдатские.
— Меряйте, — говорит.
— Шапка зачем, — Леваша морщится, — Тоже брыгада хадыл?
— Кто только не хадыл, — базарит Юрка в тон и вытряхивает куль на пол, — Вдруг с копыт слетишь или сверху что рухнет? Короче шапки у меня вместо касок.
Замолчал «князек» мой и давай головной убор себе из кучи выбирать. Когда он к зеркалу пошел я чуть не заржал в голос. Совсем мой братишка младший на бомжа стал похожий. Слетает с него лоск городской ресторанами да зарубежными поездками навеянный.
Стоит шапчонку на голове мнет и все ему некрасиво.
Думаю: —  «Привыкай братец к жизни скромной».
Юрка тем временем настоящий допрос нам устроил:
 — Не боимся ли лифтов? Или пространства закрытого? Дружим ли с высотой, и нет ли морской болезни?
Я поинтересовался, мол, нам, что на судне плавать?
— Сопутствующее, — говорит, — Кого тошнит на пароходах почти все клаустрофобию имеют и под землей с такими, ой тяжело…

Ночь спокойно прошла.
Тихо в городке. Где-то внизу трасса рычит через раз, а здесь только собаки блажат, да на соседней улице народ гуляет за полночь.
Утром позавтракали. Собрались, упаковались. Юрка весь груз распределил.
Баранчик мой горный совсем как абрек стал. Борода, фуфайка, да кирзачи. Шапка солдатская и сидор за плечами. Ножик из рюкзака рукояткой вверх торчит.
Когда обсуждали вчерашние новости, что Козлякин принес, ясно стало — под землю свинорылый не просто так поперся, а главный подземный сумасшедший в курсе что там.
Можно было бы сыграть с ним, но «Заморенок» правильно сделал. У нас свои задачи — у него свои.
Решение одно: спускаемся на Юркиной территории. Ставим лагерь и ждем гостей дозорами.
Откуда компания пойдет неизвестно. «Заморенок» критично нас осмотрел, когда совещались, как рулеткой обмерил.
— Хорошо рост ваш средний и не качки, — говорит, —  Знаю я несколько местечек, откуда сечь  за ними будем. Не сообразит Козлякин про те схроны на «перекрестках» дорожек тамошних, зато как мимо побежит, увидим его обязательно. Ну, или услышим, если он опять без света  пойдет.
Поинтересовался я еще про него, мол, один ли будет? Юрка считает что да. Сына Максимку он на войну никогда не таскал — на подхвате у него пацан — унеси-принеси.
Когда пошли, новый проводник напутствия выдает: идем не торопимся. До захода пара километров и все в гору. Отдыхаем вместе. Не растягиваемся.
— Слишком уж в цвет Вова вчера нарисовался и носом водил, — говорит Юрка, —   Как бы он на хвост к нам сегодня не упал, ему все интересно, чем я «на дне» занимаюсь.
Поинтересовался о стрельбе в шахтах.
«Заморенок» свою волыну показал — обзавидуешься. ТТшник армейский сорок девятого года.
— Почти тридцать лет со мной, — хвастается, — С молодости. Фартовая дура. Когда «на борту» удача на все сто.
Но внизу, оказалось, от пальбы лучше воздержаться. Только крайний случай. Как и думал.
— В норах грохотать не дай бог, — Юрка рассказывает, — А вот на рудничных дворах, или под шахтным стволом, где пространства больше, можно рискануть. Только лучше по-тихому, у Левана же вон какая сабля.
 А дружок мой блатной сидит, улыбается мыслям своим и не реагирует вовсе на базары наши. Вдаль куда-то смотрит.
С того места где отдохнуть присели есть куда глядеть. Вдали Байкал просыпается, а под ногами городок этот со своими секретами.
«Осень, осень с морозным утром нет ничего лучше, — говорю себе, — Еще немного и на зимовку можно было ложиться… Эх делюга проваленная, пацаны загубленные да Мирьям моя…»
Воздух такой, что не напиться. Сижу, любуюсь, а в голове что-то такое поэтическое мелькает, образы какие-то плывут.
— Тут кругом бывший рудник, — прервает мои раздумья Юрка, — Мы сейчас на своей территории. Еще один переход и нырять будем. А вот там, — протянул он руку, — был ствол четвертой шахты. В основном через него вниз ходили, пока Вовка с тротилом не пошалил.
— А как ты думаешь, эти, где пойдут? — интересуюсь.
— Если Петруха поведет, то где угодно, мужик все дыры знает. Не уследишь, да и зачем? лучше внизу ждать-сторожить.
Внизу так внизу. Красотами окружающими любовались минут десять, а потом Юрка ловко так поднялся, навьючился, что самого не видно и нас пинает.
— Валим братва, немного осталось.
Идем, и мысли мне в башку всякие полезли. Когда «Заморенок» о реках подземных рассказывал, живенько представил себе подземный поток и себя в нем. Вода плюс три-четыре градуса, а сил уже нет. Стены скользкие, зацепиться не могу. Живое такое наваждение. Страшное. Меня мало чем можно испугать, но собственного бессилия перед природой не перевариваю. Червяком себя чувствую и лучше уж от пули сдохнуть, если нет у Бога в задумках, персональную смерть мне отдать, что в «книгах» наверху прописана.
Когда общался с людьми, продвинутыми в эзотерике, много чего от них выловил. Перечислять, смысла нет. Сильно зацепила меня идея, что каждый сюда идет с миссией определенной, а вот выполнит ли — «бабушка надвое сказала». Так закрутят житейские водовороты, что и не выйдет человек на свою дорожку. Я вот чую не на своей тропке давно иду, хотя пока фартит. А может лишь отсрочку мне Господь дает? на просветление мое надеется? Ну, тогда хана. Дай Бог, чтобы нынче проканало.
Прусь замыкающим и обещаю себе, что, закончим эту возню и стоп, а поток воды ледяной несет меня несет в думках моих, да лист осенний под ногами хрустит.
— Запоминайте, — «Заморенок» говорит, — Единственная дыра, где лестницы полностью живы. Сорок метров. Все остальные или сгнили или обрушились.
— А тут как? — Левашка интересуется.
— Там ручей прямо по ним бежит.
— Вада? И что?
— Из лиственницы они. Город Венецию знаешь?
— Ну, — гордо, — задрал голову мой «князь», — Был там!   
— Вот она вся на лиственнице и стоит. Такое дерево в воде лишь крепости набирает и камнем становится. Так и лестницы эти. Город то подземный шахтеры навечно строили. А где воды не было, погнило все или обвалилось.
С этими словами Юрка оббежал огромный валун по каменной крошке.
— Давайте за мною братва, — говорит, — Ныряем…
Когда глянул в темноту провала, сразу побег один несостоявшийся вспомнил. Подкоп тогда фраерок молодой сделал, да не задалось у него. Обвальчик случился. Так же нора та выглядела, когда половицы в бараке сняли. Самого побегушника метров за десять откопали. Мертвого уже. Страшно умирал пацан. На лице такая гримаса застыла, будто он в оборотня под землей перекрашивался. Врачи позже сказали что задохнулся.
Ныряю в нору Юркину, а у самого перед глазами мертвый тот стоит и глаза его навыкате.
Оказалось старое русло. Ползти только на карачках. Рюкзак перед собой толкаю. «Заморенок» первым, Леваша за ним, я замыкающий.
Когда пешком шли, почувствовал, опекает Юрка немножко «князя» моего. Типа молодой еще. Сван виду гордо не подает, но расположение его к «Заморе» очевидное. Это он его для краткости так называть стал —  «Замора». Тот посмеялся лишь, мол, ты второй меня так зовешь. Типа первый чурбан по-русски совсем не базарил, а ты еще ничего, гладко чешешь. Леваша чурбана стерпел. Мы друг друга по-кентовски иной раз сами так называем, так что прокатило без непоняток.
Толкаю свой рюкзак вперед и понимаю, о каких шкуродерах Юрка говорил. Сразу истории стали вспоминаться, как у Джека Лондона герои застревали во всяких щелях и умирали на белый свет глядючи. Пока ползли, столько передумал — на полжизни.
Потом рюкзак мой подхватил кто-то и в глаза мне фонариком светит.
Оказывается «Заморенок». Рюкзак мой тащит и ржет, мол, ты чего Роин, как Вовка в темноте видишь, фонарь не включаешь? А и действительно я от переживаний своих даже про свет забыл. Так в темноте и перся на Левашино шуршанье.
А «Замора» даже чуть больше стал, как мне показалось. Думаю:
«Вот еще один хозяин подземного мир нарисовался…»
А он речь толкает:
— Короче пацаны, сейчас лагерь ставим и катимся территорию смотреть. Надо вам пока время есть немного осваиваться, чтобы норы здешние почуять и основные дороги запомнить. Начнем отсюда. Обернитесь и запомните, как дыра эта выглядит. До этого места добрался — считай, выскочил. Здесь внизу хоть и опасно, но фарту вашего жиганского еще никто не отменял, так что пускай фраерские гуси плачут, а вы осваивайтесь…


«27»

Р. Пашян.

Экскурсию «Замора» нам провел честь по чести. Когда к его основной нычке пришли, даже не поняли сначала, где она.
 Забирались через зарушенный штрек. Крепи, когда падали, ловко так легли, Юрка потом завал разобрал, а под ним щель на полметра осталась. Мы в нее и заползли гуськом.
«Заморенок» когда шел иной раз показывал остановиться и замолчать. Прислушивался все, да воздух нюхал. Постоит ноздрями потянет в себя, тишину поизучает с полминутки и бормочет под нос:
— Никого… — потом еще нюхает, послушает и шепчет, — Пошли…
Когда в его затарку пробрались успокоился я. Большая часть норы деревяшкой отделана.  Температура выше шахтной хотя и прохладно, но скорее сыро. Пока отдыхали, пробрало меня даже под бушлатом.
На ту сторону штрека дверь стоит.
Юрка смеется — здесь, говорит, собирал. Иначе никак. Без двери влага. Потащил на ту сторону.
— Экскурсия, — говорит.
Штрек слепой оказался —  аппендицитом. Слепой и короткий. В дальнем краю ручеек по стенке бежит. Дыру еще заметил небольшую под потолком, но спрашивать не стал. Вдруг у мелкотравчатого хозяина выход запасной имеется? Тайный. Захочет сам покажет, а на нет и суда нет —  «Замора» пока сомневаться в себе не заставил.
Палатки ставим. Вещи сгрузили. Температура внутри домиков цветастых другая и сырости подвальной нет. Уютно.
Юрка из сидора две планшетки достает.
— Карта, — говорит, — Если потеряетесь. Вот мы. Вот выход. Основные приметы нарисованы. Побежали теперь на Вовкину территорию переходы и нычки смотреть.
На фанерках карандаши закреплены, все честь по чести, но видно, что рисунок не свежий.
Леваша его и так крутил и эдак и не держался:
— План тожэ от пацанов тваих остался? — интересуется насторожено так.
«Замора» ржет:
— Не боись, — говорит, — Эти живые. Для туристов делал пару лет назад.
— Турыстов?
— В Слюдянке сильно не поворуешь, тут ход ментовской, а жить как-то надо. Так что я в основном туристов сюда вожу.
Смеюсь:
— Их тоже в бушлаты одеваешь?
— Да нет, — улыбается Юрка, — Те в своих фирменных причиндалах лазят. Люди не бедные.
— А что тут есть поглядеть?
— Водопады. Аппатиты. Жилы вскрытые. Один из туристов все по рудничным дворам бегал. «Зона, зона» орал.
— Какая здэсь зона? — Леваша удивляется.
— Вот и мне невдомек было, — продолжает Юрка, — Поинтересовался, а он мне книжку подарил. «Пикник на обочине» называется. Там зона была, где непонятно что произошло. Так же заброшенные вагонетки валялись. Оборудование. Опасностей всяких полно, а те, кто тащил оттуда всякую всячину, сталкерами назывались.
Я то эту книжку знаю, а вот Леванчик похоже что нет.
 — Дашь почытать? — спрашивает.
А у меня и глаза на лоб. Ничего себе паренек разошелся. На пользу командировочка.
Когда пошли, понял, что действительно на задумку Стругацких шахты похожи, только что «Заморенок» гайки не швыряет, как сталкеры в книжке той и гравитационных кошмаров не наблюдается.
Коридоры, коридоры. Камень кругом. Штреки то сужаются, то распахнется вдруг пространство до залов огромных. Сталагмиты ледяные на полу местами торчат. Их Юрка аккуратно обходит и нам рассказывает, что вроде заметок они, если посторонний появится.
Эти растают, говорит через месяц-другой, а потом как земля промерзнет, опять нарастут.
В основном по территории граничящей с Козлякинской гуляли. Показал он нам два перехода.
— Эти, — говорит, — Без ловушек, а еще в трех мастырки стоят.
В одном месте он сильно напрягся и базарит:
— Был кто-то. Стойте, нишкните  — смотреть пойду.
И в нору чернеющую ныряет.
Леваша сопит. Чувствую я не привычно пацанчику моему под землей. Чего греха таить камень и меня поддавливает, а как подумаешь, сколько здесь еще кантоваться, так и вообще не по себе.
«Ничего, — думаю, — Свинорылый скорей всего сегодня-завтра здесь будет — все повеселей».
Тут Юрка вернулся. Рассказывает:
— Закрыл проход Вовка. Ловушка стоит. Если не глядя переться обвал можно сочинить, а если кто за тобой идет, то и переломать.
Потянул нас за собой. Базарит:
— След в след давайте.
Когда до крепи дошли, наверх показывает. Я глянул и мать честна — толстенное бревно на самом кончике балансирует. «Заморенок» нас рукой манит, пальцем тычет.
— Вот он спусковой крючок, — говорит.
Глядим, жерди кусок поперек штольни лежит, а от него веревка по стене въется. Запнешься ногой, и рухнет деревяшка на тех, кто позади топает.
— Еще неделю назад не было, — «Замора» шепчет, а у самого рожа хищная такая.
Прошли на «вражескую» территорию.
Юрка на стене метку белую нарисовал. Если заблудитесь, вспоминайте про ловушку и куда ход идет. На планшетках карандашом тоже черканули, где и что.
Когда на другую сторону вышли. «Заморенок» предупредил, чтобы не трогали ничего. Мол, у Козлякина глаз наметанный, сразу срисует, что был кто-то.
Далеко не ходили. Выкатились на рудничный двор под ствол шахты. Юрка фонарем наверх светит.
— Вот оно, — говорит, — Наше место для догляда. Стационарный пост. Вовка туда не лазит, полагает, что там только вентиляционные ходы.
— А на самом деле? — интересуюсь.
— Так и есть — система вентиляции, но был там машинный зал. Обслуживающие норы вполне приемлимы чтобы даже вы по ним ныряли. Окна на мою сторону есть и на Вовкину, так что обзорность в самый раз.
Смотрю а наверху действительно дыры какие-то, а выше — просто смерть… Даже лучик фонарика теряется.
Внизу лестница видна.
— Тоже лиственичная? — спрашиваю.
— Конечно. Жизни одному пацану стоила в свое время. Сорвался он метров с семидесяти.
— Вовины проделки?
— А чьи же.
Тут Леваша в разговор полез:
— Вадапад? — спрашивает, и на шум воды пальцем тычет.
— Небольшой.
— Пасмотрым?
— Нет, — отрезал Юрка, — Сейчас переходы глядим и пойдем верхотуру нашу осваивать.
Оказалась всего одна нетронутая дорожка. Ею и  вернулись.
«Заморенок» шел-шел, а потом говорит:
— Вход там наверх, — и пальцем тычет.
— Как забыраться? — Леваша интересуется.
— Ищите.
Давай присматриваться, а в щели по стенке канат висит с узлами черной краской выкрашенный.
«Замора» смеется:
— Вы пацаны первые кому я секреты свои показываю, глядите конкурентами не станьте.
Посмеялись. Действительно, какая уж тут конкуренция, только сумасшедший Козлякин и может за этот ад руками-ногами держаться.
Когда наверх полезли, даже азарт мальчишеский появился. Ногами в скалу упираюсь, руками за узлы держусь. Лучик фонарика по скале мечется. Кое-где вода течет, как слезинки блещет.
Юрка сверху из норы торчит, указания выдает. Когда поднялся, то оказалось, что из соседней дыры он для меня шумел. Полез я по проходу и опять вспомнил про шкуродер.
Теснее чем по старому руслу на входе. Метра три полз, за стенки цеплялся. Показалось даже, сужается ход, а потом  скала раздвинулась, и оказался я в небольшой комнате квадратов на двадцать площади.
Потолок низкий, макушкой шапки, если на цыпочки встать — достать можно. «Заморенок» Леванчиком руководит, а я давай комнатку разглядывать.
Пока парни на стенке возились, одиннадцать нор насчитал. Зияют в темноте своими ртами как чудища какие. Воды нет, стенки сухие. По полу сквозняком отовсюду  тянет.
Новый образ выскочил — дышат шахты и мы сейчас в легких у этого дракона.
Останавливаю себя. С воображением шутки плохи. Я так считаю, что все вывороты сознания у иных, это лишь от живости ума и тонко-организованной натуры.
Клаустрофобия — уж точно из этой серии.
Это как в заключении: устроится иной в тюрягу нежданчиком, а дела на воле незакончены и начинается у него мракобесие. За голову держится и сутками чушь о проблемах своих порет, пока не загонится до сумасшествия.
Таким обычно арестанты байки травят всякие. О клеще подкожном, который от лишних дум лезет, или еще что… Иными словами отвлекают болезного от мыслей его черных и не потому что добрые такие, просто кому охота с сумасшедшим в одной камере жить.
Потушил фонарик и стал черноту слушать. Забавная штука организм. Чувства пределов в оттенках своих не имеют. Никогда не думал, что получится у меня в такой обстановке комфортно себя почувствовать. Вроде как дома я.
Прислушиваюс и соображаю, что не так уж неправы «Замора» с Козлякиным угол этот отстаивая. Юрка здесь вообще как на подворье собственном: там нычка, здесь затарка классная. Будь в Красноярье что-то подобное — имелся бы резон схрон организовать. Нырнул, и нет тебя. Хоть от ментов, хоть от врагов.
Додумать не дали. Замелькали лучики из двух норок.
Первым «Заморенок» выскочил. Встряхнулся как лис. «Распушился». Леваша сопит, отряхивается. Уныло князю. Погоди-погоди, сейчас начнется настоящее веселье, когда свинорылый с компанией сюда заявится и Козлякин за ними прилезет.
Спрашиваю Юрку:
— Слушай, а что здесь может быть такого, что Володька так озабочен? Не апатиты же?
— Не знаю, — говорит, — Но судя по экспедиции твоего паренька и настроению Козлякина на последней встрече, что-то немаленькое. Ты рассказывал, у них веревки были?
— Ну да.
— Это означает, что они вообще хрен его знает, где полезут, или предполагают, что цель свою без альпинистов не достанут.
— Так ты думаешь, чего ищут?
— Сейчас думать не хочу, а вот когда появится кто здесь, то постараюсь послушать через вентиляцию, — с этими словами Юрка ткнул рукой в сторону зияющих нор, — Здесь много, куда можно через них добраться. Теперь смотрите…
«Заморенок» выложил наши планшетки и стал отмечать нужные  переходы.
— Наблюдаем Вовину территорию. Вот они три прохода, — начертил он мелом белые пятачки над каждым. — Выходят вот сюда, — три отметины карандашом легли на планшетах. Теперь наша сторона. Вход. Забрался наверх — затащи канат. Не дай Бог Вовка увидит… Тогда моему преимуществу в шахтах — кранты. Валить его придется.
— Давно пара, — нервно отозвался Леваша.
— Пара, — передразнил «Заморенок», — Пока он жив — все трупы его. Для того и держу. Его слава впереди него бежит. С вашим клиентом тоже непонятно что будет, а на Вовку что угодно списать можно, пока он жив, конечно.
Замолчал мой паренек и чувствую, стыдно ему стало за слабость свою минутную.
— Затащыть канат? — спрашивает.
— Когда наблюдать залезешь — обязательно. Теперь связь.
Я насторожился. Что за связь?
— Вот этот ход, прямо в штрек к палаткам выходит. — Подошел Юрка к самой маленькой дыре. Там я рельсу подвесил. Рядом молоток. Один раз цикнешь — есть движение. Два — прутся на нашу сторону. Три — непредвиденная ситуация — осторожней.
— Как вы с такой подготовкой и проиграли, — удивился, было, я.
— Пацаны сами виноваты — сильно всем главными хотелось стать, — зыркнул из-под бровей «Заморенок». — А потом кто сказал, что я в проигрыше?
— Тюк, тюк, дзынь, — неожиданно донесся удар металла о металл со стороны территории Козлякина, — Тук, тук, ш-пш-ш-ш-ш, — послышался шорох осыпаемой с высоты породы.   




«28» 


В. Козлякин.


Под утро Владимир стал немного успокаиваться после вечерних разговоров.
Договоренности с самим собой — лучшая терапия. Когда спать лег мысли метались в голове, беспокойными птичками смешивая картинку. Когда определился для себя, что находится задвижка на его стороне — успокоился, будто на самом деле так и есть.
Максимку с утра пнул из палатки, а сам добирал недосып, потраченный на рассуждения.
Когда окончательно пришел в себя — наружу полез. Машина во дворе у «Заморенка» как стояла, так и стоит. Поинтересовался у Максимки:
— Не было движения у Юрки на дворе?
Оказалось, тот не смотрел. Мол, указаний не было, папашка — двор Петра и все тут. А потом суетится он чего-то сегодня. Как бы, не прозевать…
Запереживался Владимир о «Заморенке», чуть с горы не полез, а потом рассудил: «У каждого свои соображения. Может быть, снова туристы к нему приехали?»
Хотя серьезные люди на девятках не катаются, но как знать?
У Петра на дворе спокойствие. Сам по хозяйству шевелится. Яйца от кур собрал, банки с молоком утащил. Неожиданно соседка заявилась.
Козлякин внутренне подобрался. За все время наблюдения та впервые в гости зашла.
Повел ее Петр по хоздвору. Там дверку откроет, тут что-то покажет. Объясняет.
«Ага, — смекнул Володя, — Не иначе как собрался куда. Прав Максимка. Нужно гостей сегодня ждать».
Половину дня на верхотуре просидел.
Петр вещички перетаскивает. Бутор подземный из сарая выкладывает.
И тут на тебе. Вот они: очкастый собственной персоной на «Крузаке», а с ним какая-то гоп-компания.
Паренек коренастый роста среднего. Волос на голове совсем нет — будто прямым ходом из Чернобыля явился. Девчонка. Фигуристая.
Показалась она еще Козлякину неестественно-высокого роста. Даже очкастый ниже ее будет, а лысый совсем уж карлик.
Пошли в дом.
Володя в сомнениях. Под землю лезть и там сидеть, или все-таки дождаться начала движения?
Решился на второе. Максимку угнал чай кипятить, а сам все внимание на Петровский двор.

Когда из дома пошли, понял: вот оно начало.
От всей компании чуть не дым идет такие «заряженные».
Воодушевленные.
Догрузили остатки вещей на «Крузак».
За руль Петров племянник сел неизвестно откуда явившийся. Поехали.
Прибросил, куда они могут на джипе добраться. Рулят в сторону четвертой шахты, которую обвалил в свое время. Скоро в мертвую зону зайдут, так что нужно по горе бежать, чтобы смотреть...
Схватил свой сидор. Покидал туда по-быстрому что надо. Указания Максимке выдал:
— Сиди  до вечера, а потом снимай лагерь и вали домой. Наблюдай сегодня за Юркиным двором. Но и Петровский не забывай. Вдруг что интересное мелькнет.
Сидор за плечи и побежал по горе кирзачами по каменьям бухать.
«Крузак» синим клопом на желтеющем фоне тащится. Даже бинокль не нужен.
Едут понемногу.
За цехом по обработке камня валуны… Совсем тихо идут. С горы все видать.
Лесом пошли с дороги свернули и переваливаются с боку на бок среди деревьев.
«Чего там я не знаю? — бесится Козлякин, — Куда едут?».
Неожиданно «Крузак» остановился, и команда  наружу полезла.
«Старая штольня, — вспомнил «хозяин горы», — Только смысл какой?»
Племянник Петров руками чего-то разводит.
«Надо было мне вами заняться серьезно, — вспомнились походы Слюдянских мальчишек на верхние уровни, — Не гуляли бы сейчас…»
Так и есть пошли в сторону той самой штольни.
«Все разгадки потом», — решил Козлякин и рванул с горы вниз.

Когда под землей до ствола четвертой шахты добежал, «Лысый» уже внизу был и груз принимал.
Злость на незваных посетителей смешивалась у Владимира с радостью.
«Не упустил вас, — рассматривал он мечущиеся лучики фонариков, — Теперь все как на ладони будет и моя игра пойдет». 
Вторым на площадке появился Петр.
При виде старого противника у Козлякина противно заныла ключица, сломанная в одной из подземных схваток.
«Медведь чертов, — погладил плечо Володя, — Надо было так неудачно пововевать?»
Азарт. Не удержался. Так заманчиво тогда он попался. Затылок — как на выставке. Кувалда «на руке». Еще когда замахивался, прибросил что русло подземное рядом совсем, а оттуда ни один секрет не всплывал.
Но.
Почуял Петька что-то. Присел и не так все пошло. Болит ключица, болит, аж разламывается.
«Ничего, — Козлякин думает, — Вы мне только дорожку укажите».
Мешки по веревке вниз покатились. «Лысый» с Петром их в кучу складывают.
Потом пауза. Десять минут — двадцать…
«Только бы на моей стороне встали, —  «колдует» Володя, — Только бы здесь…»
Полчаса никого нет. Парочка что внизу нервничает, а потом неожиданно сразу двое прибыло. Очкастый и девка эта долговязая. В обнимочку.
Что-то произошло там наверху не иначе. Стыдно, похоже, дружку Петровскому. «Лысый» ржет, а дамочка так уж его успокаивает, что не целует только.
«Куда им столько рюкзаков? — задумался Козлякин, — Вроде у каждого свой есть, а тут еще ранцы какие-то мужики на себя навьючили? Что за дела?»
Явно не на праздную прогулку пришли. Хорошо подготовлены. Резон на веревках идти  вниз тоже есть. С грузом почти не таскались.
«Интересно где лагерь поставят?» — гадал Козлякин, когда компания навьючилась к переходу.
Жалко что они ранцы не оставили, многое бы прояснилось.
Беспокоит что-то «хозяина подземли». Вроде все и в порядке, но взгляды странные вдруг почувствовал.
«Может еще, кто здесь?» — попробовал он включить свои «сканнеры».
Не вышло. Но ведь носится же в воздухе этот запашок-не запашок странный?
Когда лучи фонариков на стену случайно падали и последней парочке «Лысый» веревки светил пристально всматривался Вова в отверстия вентиляционные. Вдруг мелькнет там Юрки «Заморенка» голова, или свет зажгут. Но ничего не увидел.
Когда Петр направление определил, Козлякин возликовал. Куда группа пошла, переходов на Юркину сторону нет.
— Славно, славно, — зашептал он себе под нос.
Неожиданно девка идущая замыкающей повернулась и пространство позади себя фонарем осветила. Попала немного левей и оказался бы он как на ладони, но, не дотянула малость.
«Наука тебе, — разозлился Козлякин, — Не будешь стоять столбом».
Пошел следом, и оживают старые инстинкты. Давно он ни за кем не охотился. В палатке жить надоело — смерть. Хоть и удобно, а гадать: приедут-не приедут — устал…
«Еще бы в ловушку какую угадали, — замечтался Вовчик, — Тогда наверх быстрей соберутся, хотя интерес-то — факт посмотрят».
Но все это лишь мечты. Петр первым топает, а этот опасность чует не хуже ищейки…
Мимо бутора ихнего проходил — ощупал, не удержался. Ничего особливого, вот только показался ему в одном мешке патронташ уложенный. Дальше шариться не стал, а для себя прибросил, что не иначе Петровские дела. Он в свое время с ружьем здесь разгуливал, когда заваруха началась.
Оказалось, тащит он их таки на границу с «Заморенком». Видимо подзабыл короткий ход, или соображения, какие имеет.
Так и вышло. Подошли к старой насосной станции. Там тебе и двери железные в сохранности и повыше метра на два — так что сухо.
«Лады, — соображает Козлякин, — Вы сейчас обратно, а я и погляжу что это у вас за ранцы такие…»
Но не вышло. Петр, когда уходить собрался, замок из рюкзака достал. Ворота закрыл и на клямку повесил.
«Вот гад», — злится Володька.
Тут на него сверху неожиданно мелкая порода сыплется. Замер. Понять пытается, что происходит и соображает, что лежит он как раз под вентиляционным выходом, что поверху сотами обустроен.
«Что есть там кто? — напрягся Козлякин, — Заморенок с гостями?»
Конкуренция в планы не входила, и решил он после как «гости» спать улягутся послушать и посмотреть, что же здесь на самом деле происходит, и нет ли кого еще.
На втором ходу вещи забрали полностью, только веревки так и остались болтаться в темноте шахтного ствола.
Девчонка очкастого опекает, а тот какой-то сам не свой. «Лысый» все ржет и пальцем ему куда-то наверх тычет, а у парочки явно чувства прорезались.
«Интересно, что там у них произошло, что они вдвоем спустились? Не иначе Мишка Быковский наследничек в переделку, какую угадал, а девка его выручала…»
 Когда уже палатку в насосной ставили, оказалось что Петр ружьецо свое вниз таки притащил. Браунинг пятизарядный. Двенадцатый калибр на патронах еще наощупь в сидоре срисовал. Серьезная машинка.
«Значит, к переделкам они готовы и предполагают, что кто-то здесь может быть кроме них, — задумался Козлякин, — А что если устроить им небольшую театральную постановочку? В лучших традициях старых времен. С появлением теней из стен или звуков нечеловеческих».
Воображение разыгралось — еле себя остановил. Нельзя пугать, пока  до места не привели — никак нельзя.
А в лагере уже на газе жратву греют и никуда идти не собираются.
Стал смотреть за режимом.
В туалет по двое ходят — «Лысый» с девчонкой, а Петруха с очкастым. Ружье с собой берут, и головой крутят на все триста-шестьдесят.
«Серьезно сторожатся, — задумался Козлякин, — Подобраться сложно будет… Плевать!», — рассердился он, — Вы меня только до места доведите, а там я вам расчет и устрою».
Его сейчас уже не волновало ни оружие, ни еще один предполагаемый противник. Сумасшествие повалилось наружу и стало вдруг безразлично, с каким количеством противников ему доведется схватиться.
Решил уложить компанию спать и лишь после двигаться на разведку.
Прождал час. Злость распалила так, что не ощущал ни сырости, ни холода. Так и подмывало закрыть их спящих на арматуру, какую-нибудь прямо в насосоной.
В старые времена с туристами так и поступил бы. Поржал бы после, как открывались бы, да еще на переходах с тенями пошалил бы для пущего испугу. Неслись бы как миленькие отсюда,  но здесь случай другой.
«Как их по утру-то смотреть?, — задумался Козлякин, — Во сколько идти соберутся? Может здесь лечь?»
Но им-то в палатках тепло, а холод и сырость забрались-таки под шкуру.
«Ухожу в нычку, — решил Володя, — Хаваю и сплю часа четыре. Потом сюда. Упускать их нельзя». 
Тихий говорок, доносящийся из-за дверей насосной стихал.
Козлякин выждал минут тридцать.
Команда явно заснула.
Прокрался к дверям. Слегка потянул. Вроде заперто. Расчет верный. Ломиться громко — разбудишь сразу. Парни неробкого десятка и отмахнуться есть чем. Можно действительно спокойно отдыхать.
«Петруха сука дело знает, — одобрительно рассудил «хозяин подземли», — Голыми руками его не возьмешь».
Решил прогуляться по квершлагам, и поглядеть, нет ли там кого.
Темнота привычно открывала ему свои тайны, и фонарь был совсем без нужды. Серые блики поворотов складывались в привычный маршрут. Все казалось тихим и спокойным.
Неожиданно из перехода на территорию «Заморенка» донесся неясный шум, будто кто-то сползал вниз по скале.
Козлякин замер.
«Один, — прибросил он, услышав стук башмаков о камень. Человек явно спрыгнул с небольшой высоты. Еще шорох и стук — Два. Три… — и через несколько минут, — Четыре… Пять…»


«»


М.Птахин.

Чувства мои  — полностью всмятку. Заснуть пытаюсь, а из головы никак не идет скала и паника эта, которая меня охватила.
Никогда так страшно не было. Ощутил себя пылинкой, когда понял, что не знаю я, как перестегиваться.
Вверху тридцать метров, внизу семьдесят. Разум повиноваться отказывается. Единственное на что ума хватило, так это еще и фонарик отключить.
Зачем так сделал — сам не знаю. Прямо как в детстве. Выключил свет, и нет меня. А раз меня нет, то и позора никакого.
Вишу себе около станции, долбанной в своем пятилетнем настрое, и думаю:
«И что же дальше, мужчина?»
Ответа тоже нет. Карабины перестегивать выше моих сил, лучше уж просто висеть в темноте и все. Будь что будет.
Чувствую, сон меня берет. В экстремальных ситуациях всегда так — могу и в самом неподходящем месте уснуть.
«Ладно, — думаю, — Посплю немного, а потом разбираться будем».
Слабость конечно. Слабость и самоустранение от проблем. Всегда ругал окружающих за подобный настрой, а оказывается и у меня фокусы в сознании имеются.
Проснулся от света. Слышу шепот:
— Мишенька, что с тобой?
«Мама пришла», — думаю, а сам еще на пляже около моря лежу. Солнце закатное такое. Красота. Любуюсь и про видение странное думаю с шахтами и темнотой, мол, слава Богу, это сон всего лишь.
— Мишенька, — «мама» шепчет, — Очнись, давай.
Повернулся я с боку на бок и на тебе — просыпаюсь обратно в страшном сне своем.
Фонарик какой-то светит. Но руки и дыхание на щеках осталось.
— Мама, ты? — говорю…
— Это Аня, — слышу и понимаю, что девчонка на помощь мне спустилась.
Тут же кино в моей голове обратно закрутилось, и сообразил я комичность этой ситуации.
Признаюсь:
— Я забыл, что делать надо.
— Поняла, поняла, — шепчет Анечка, — Не переживай, — и в щеку так нежно мне дышит.
— Как же ты теперь труса целовать будешь? — бормочу.
— А так и буду, — говорит, — Причем именно сейчас, пока ты в моей власти, — и фонарь тушит.
Поцелуй этот в полной тьме на высоте семидесяти метров никогда не забуду.
Нежный такой. Тепло дыхания. Прикосновения. Перетекает что-то из губ в губы, неимоверно вкусное. Еще слаще сна моего…
— Ты зачем свет потушил? — прервала поцелуй Анечка как.
— Спать захотелось.
— Организм загасился, — говорит она непонятное,  — Ну и что снилось?
— Солнце, море…
— Как тебе в ночь возвращаться?
— Ты рядом, чего бояться?
С моей вынужденной «парковки» стащила меня девчонка за пару минут.
Сразу вспомнил, куда и что перестегивать, даже Аня удивилась, мол, не специально ли ты паренек комедию разыгрывал?
Съехали в обнимочку.
Дыхание Анино ухо щекочет, и поцеловать ее еще раз хочется.
Внизу Петр и «Лысый» таращаться, мол, чего так долго?
Аня им по-быстрому что-то специальное рассказала. Серега головой покивал, и въючиться давай.
Пока я на себя груз наваливал, взгляды почуял. Несколько. Поинтересовался у Петра — может эффект какой шахтный?
Оказывается здесь у каждого свое. Решил я расслабиться и постараться внимания этого постороннего не замечать.
«Дальше видно будет», — думаю и почему-то Козлякин мне вспомнился. Козлякин и оппоненты мои Красноярские, что в Канске обосновались.
Гоню их от себя, а они не уходят никак. Пыхтят в спину, даже дыханье свело.
«Нет, не шахты это на меня действуют, — думаю, — Не иначе следит за нами Вова».
Петру сомнения высказал. Тот отмахнулся, мол, ничего страшного и просто по одному не ходим. 
Работы у нас минимум: ставим лагерь. Ночуем. Находим сероводородный штрек. Берем то, что найхожим и отчаливаем. Пешим ходом или по веревкам, он пока не решил. После видно будет.
Палатки поставили быстро.
Пожрали. Петр двери старой насосной, где мы обосновались, на проволоку завязал, и арматуры кусок изнутри к створке поставил. Если потянет, кто — сразу брякнет-разбудит.
Спать наметились шесть часов. Потом на поиски.
Море во сне больше не появилось.
Прятался я теперь от Красноярской братвы по темным щелям и все время старался не сорваться в поток подземный, который невидимо где-то внизу шумит.
Когда проснулся от тычка Петра, то сразу сообразил, где я. Полез из мешка.
Морду тру, а напарник мой офицерскую сумку свою открывает и план тащит.
— Налево пойдешь, — говорит, — Коня потеряешь, — Прямо пойдешь…
— Не зови беду, — отвечаю, — Чую в кармане клад.
Он на меня как на идиота глянул, палец к губам приложил и вверх показывает.
Понял я, что показывает он мне лишнего не болтать.
— Здесь хоть и вентиляции нет, — шепчет, — Но слово не воробей, как раз для этих мест. Смотри, вот мы, — и карандашом в план отцовский тычет, — От нас до места всего метров двести, а потом еще пяток вниз и налево десять Я этот спуск знаю, там даже лестница одна живая должна быть. В свое время сам ее туда перетащил.
Собираемся.
Петр Анечку разбудил и на ухо ей инструкции шепчет. Та головой покивала, а потом ПМ свой выудила и в спальнике рядышком приспособила.
Бодряк у меня в самый раз, будто не шесть часов спал, а все десять.
Завтракать не стал.
— Пристреляемся сначала, — партнер говорит, — Территорию посмотрим.
Пошли. Анечка изнутри на проволоку закрутилась.
Лучики наши по стенам мельтешат-мельтешат. На полу, что-то хлюпает под ногами, шуршание непонятное за спиной.
Проводник не торопится.
Светит по стенкам. Внимательно смотрит что-то.
Коридоры не тесные, вольно идем. Воздух камнем пахнет, где-то вдали журчание. Иной раз капля на лицо упадет.
Выходим на пространство большое.
— Двор рудничный, — Петр шепчет, — Если не ошибаюсь, вот она «Заморенка» территория.
На часы гляжу. Действительно все мои ориентиры всмятку. По состоянию — утро, а на самом деле три часа ночи.
Проводник  «пассы» мои заметил и шепчет:
— Если и следил кто, то спит он сейчас, скорей всего. Вся моя задумка на пристрелку именно из этого исходит. Пробежимся сейчас, не спеша и посмотрим — жив ли тот угол, что на папашиной карте указан.
Давай по земле возле переходов светить.
Поднял что-то, и давай к губам прикладывать.
— Неаккуратно, — говорит, — Прав ты Миха. Похоже, гости у нас.
Оказывается, наткнулся он на обертку конфетную.
— Хоть бумага и вощеная, — рассказывает, — но уже за полсуток влага должна на нее сесть, а тут сухая, будто час назад бросили.
Разворачивает и читает:
— Барбарис. Неаккуратно. Ты Миха теперь внимательней гляди. Сладкоежки те же курильщики, от них следы в любом случае будут.
— Этим ходом пойдем? — спрашиваю.
— Как они, так и мы. Жалко я как Вовка не могу в темноте видеть. С фонарями идти придется…— и совсем уже тихо шепчет, — Ты давай тылы посматривай, вдруг мелькнет кто?
Тихо задышал я после этого, и уши растопырил как в фильмах про индейцев. Догадки догадками, а если кто здесь действительно есть, так уж точно по нашу душу. Сон вспомнился, где Красноярская братва меня достать пыталась.
«Ну уж, — думаю, — Фигли! Кого-кого, а их здесь быть не может. Канск хоть город и маленький, но директор-то не ошибется — номера же не сдавались».
Раздумываю и понимаю, что может произойти что угодно. Нечисто здесь в шахтах, ой нечисто. Только спокойствие Петра меня в норме и держит.
Идет себе с ружьишком наперевес. Вроде вольно топает, широко, а звука от него и нет почти.
Давай я ему подражать. Чувствую, еще немного покорячусь и завалюсь где-нибудь. Тут как раз напарник мой остановился и пальцем вперед тычет.
Подошел, смотрю, вагонетки за выходом стоят рудой наполненные. Ледок сверху слюду прихватил и даже наросли палочки такие ледяные снизу-вверх.
— Налево пойдем, — Петр шепчет, — Если смотрят, то пускай со следа сбиваются.
— А нам куда на самом деле? — спрашиваю.
— Направо, но мы в обход. Дальняя дорога не самая длинная.
— Насколько больше идти?
— Метров на семьсот. Ерунда. Лампочку выключай. Давай темноту послушаем. На счет три.
Я глаза сразу закрыл и когда три услышал, тумблер опустил и тихонько веки открываю.
Даже в полной темноте можно что-то углядеть, но не здесь. Будто и не открывал я глаз.
«Послушаем темноту», — вспомнились слова Петровские.
Сижу на корточках и чувствую, ноги мои понемногу затекают. Надо было, как напарник на ногах оставаться.
Тут вдали где-то колокол зазвучал грустно так:
— Дын-н-н.
Один удар и снова тишина.
Показалось мне, что звук этот по всем шахтам идет.
— Началось, — Петр шепчет, — Не одни мы внизу.
— А что это?
— Сигналят. Скорее всего, за лагерем секут. Мы-то, похоже, проскочили, а значит, Аня с Серегой проснулись и поперлись куда. Надо нам из перехода этого уходить, а то напорется на нас кто.
Встал Петр, меня за руку берет и тащит куда-то.
— Выше ноги, — шепчет, — Шевелись. За вагонетки справа берись и ходу.
Прусь, ноги задираю, что твоя цапля.
Петр впереди сопит. Бег, не бег, танец не танец, странное что-то иными словами изображаем. Тут он меня за руку вниз потянул.
— Вот они, — шепчет, — Ложись…
Валиться  сразу не стал — водичка под ногами хлюпала. Влево к стене шагнул, а ее там и нету. Еще шаг и чую сухо. Там и лег.
Руками стену шарю — должна же она быть где-то. А вдалеке уже лучики фонарика мелькают. После кромешной тьмы настоящие прожектора.
Легкая паника начинается. Идут по нашей стороне, и тут вижу, как напарник мой в вагонетку полез. Нырк и нету его, только ноги мелькнули. Понимаю, что и мне надо бы зарыться где, а фонари все ближе.
Соображаю: бежать некуда. До вагонеток не успеть и неожиданно вижу, что лежу я на самом пороге прохода какого-то.
Давай в него ползти.
От фонарей запрятался и на ноги поднимаюсь.
Думаю:
«Если сюда пойдут, отхожу и на той стороне прячусь»
Прибрасываю и соображаю, что не выдерживает мой план даже малейшей критики. Где я окажусь и куда прятаться буду? А если что не так? Заблужусь? и кто меня там искать будет? Снова спать захотелось, ну мне это знакомо и когда точка опоры под ногами есть, я с этим легко борюсь.
«Стоп! — говорю себе, — Хватит! Хороша картинка — противник подходит, а ты спишь так сладко, а когда разбудят, зеваешь, мол — Ничего не вышло парни. Попался, Давайте еще раз спрячусь».
Сразу после этой картинки сон прошел, и ржать захотелось.
Неожиданно веревку на стене нащупал. Натянута слабо — почти висит, а вот куда идет?
Фонарики метрах на трех мелькают. Блики в штрек залетают, но любопытство сильней. Потянул я веревку от стены и вижу я в отсветах, что она к верхней крепи привязана.
Сразу истории про ловушки вспомнил. Соображаю:
«Дерну сейчас и повалится все», — знаю, что теперь делать буду, если сюда они повернут.
Последняя мысль мелькнула: «А что если туристы?» — и тут фонари прямо возле прохода остановились.




«30»

Р.Пашян

Когда в рельсу бил ни о чем не думал.
Скрип воротьев услышал — понял, что уснул я все-таки.
«Лысый» с девкой вылезли из норы при полном параде, и наметились куда-то.
Девчонка, правда, вернулась и потащила из спальника… пистоль, не пистоль? Не рассмотрел, но похоже.
Сунула «фигуру»  в нагрудный карман.
Вышла.
«Лысый» давай замок давай вешать и только тут я сообразил, что в насосной где они обосновались, нет никого.
— Молодец Роин, — шепчу себе, а сам по шкуродеру ногами вперед ползу.
Крошка каменная руки режет, а у меня от злости слезы текут.
Надо же так проспать! Все сделал! Нору нашел наискосок от пристанища. Если воротья откроют — как на ладони картинка.
«Как проспал-то?»  — кричу себе, а рукам больно — сил нет.
Под конец еще и каримат туристический, который подстилал, дыбом встал. Еле-еле развязался с объятиями его.
Когда в машинный зал выскочил, сообразил, что на фоне уходящей парочки кто-то третий мелькнул. Тень не тень…
Но:
«Все рассуждения потом, — соображаю, — Сейчас надо сигнал подавать, вот только сколько стучать?»
Решил ударить один раз. Сунул руку в щель, нащупал молоток и вмазал по рельсу ото всей злости.
Густой звук получился. Колокольный. Поплыл в каменных щелях. Ожили шахты.
«Наверняка теперь все услышат», — думаю.
Хотя с другой стороны, чем больше непонятного, тем забавней.  Я бы после такого задумался. Мол, не трубный ли это глас последнего суда?
Сижу в темноте. Жду. В нору свою, что на лагерь их идет, нырнул разок, а там все как было. Тьма.
Давай в машинный зал возвращаться.
Кручусь как червяк в темноте и понимаю, что ориентироваться начинаю не хуже иного слепого. Любой звук для меня сейчас как на ладони. Когда обратно вывалился, слышу, ползут, не таятся.
«Заморенок» первым.
— Роин, — шепчет, — Мы это. Что у тебя?
Рассказываю, что двоих проспал и остальные куда-то отвалила.
— Жалко, — Юрка шепчет, — Лучше б не сигналил. Если они на нашей стороне шли, то спалили нас к ядрене-фене.
Оказывается парни не таясь сюда пришлепали от тепляка «Заморенковского».
— Смотри, какие прокоцанные падлы, — Юрка стенает,  — Жалко нас трое всего и на пары не разбиться. Надо же, как нас по времени обыграли. Ночь на дворе, а они работать собрались.
«Да уж», — думаю, а сам на часы смотрю. Точно — четыре тридцать. Самый сон для нормальных людей.
Оказывается в горячке, я и этого не уловил.
«Заморенок» даром, что темно настрой мой уловил и шепчет.
— Не переживай братишка. Давай вальнем всех и на Вовчика спишем.
— Не могу, — отвечаю, — Надо сделать чисто, мне же потом еще не раз к Старому обращаться. Просил несчастный случай — будем делать несчастный случай.
— Ну, тогда постарайся больше не спать, — жестко Юрка отвечает, — Есть у меня одна заготовочка.
Левашу, проводник наш, в нору посадил на базовый лагерь ихний смотреть, а сам из машинного зала и отвалил.
Остался я один. Сижу на каремате как боец проштрафифшийся и темноту разглядываю. Тяжело без света, но ничего не поделаешь. Ждем.
Неожиданно Леванчик мой, пальцами защелкал и шипат что-то. Понял я, что движение какое-то начинается и ныряю в параллельный воздуховод, который рядом с насосной выходит.
Лучики от фонариков двух по стенкам мечутся.
«Лысый» с девкой.
Не таясь, идут. Смеются. Базарят. Гляжу, а на хвосте у них тень мелькает. Сначала даже не понял, а потом уловил, что крадется кто-то следом.
«Замора, что-ли, — думаю, — Во ловкий пацан».
Тут меня кто-то за ногу дергает, оказывается здесь Юрка.
— Никого за ними не видал? — шепчет.
— Думал ты.
— Козлякинская сучка на хвосте сидит. Значит, первую парочку он, как и мы проспал. Куда ж они делись?
Молчу, а чего говорить? Переиграл нас свинорылый с проводником своим на ночном времени.
— Пошел я, — Юрка дошептывает, — Есть, одна мысля. Базар ихний буду слушать.
— Вентиляция?
— Да нет ее в насосной, вернее есть, но узкая. Не пролезешь, но попробую. Там труба метра четыре всего.
— Давай я с тобой.
— Подходы тесные. Самому бы пробраться. Ждите…

Свет в насосной не гаснет. Козлякина я больше не засек, но, то, что он рядом — факт.
Чую его, аж тошнит. Бывало у меня такое состояние в детстве, когда с сумасшедшими встречался. Так и сейчас.
«Попались, — думаю, — Хороша компания: бравая четверка, нас трое и псих, который впотьмах видит».
Вооружен Козлякин или нет — не знаю, а у девахи точно приправа какая-то на кармане.
Суета эта мне столько адреналина в кровь добавила, что сна ни в одном глазу.
В засадах много раз сидел. В такое время человеку нужно мыслей разных побольше. Прямо как у Удава в мультике: «У меня есть мысль, и я ее думаю».
Кручу я свою жизнь потихоньку, да на свет, от дверных щелок гляжу. Часы посматриваю.
Единственная надежда наша  — «Заморенок».
Парняга свою долю честно отрабатывает, причем ход его по-настоящему бродяжной — фактически последним делится. Ночлеги, нычки. Рискует не меньше нашего, а то и больше. Пойди что не так — он первый под ударом и если у нас под ногами целый шарик земной, то Юркина планета здесь. Колыбель! Лежбище! и сейчас он нам свою альма-матер за просто так отдает.
Решил если выгорит все пацана с собою позвать в «дикую дружину». Такой и в форточку занырнет если надо. Мелкие они завсегда удобные
Лежу, мечтаюсь, и забыл уже, где я и зачем. Когда на стрелки глянул, оказалось почти два часа прошло.
Неожиданно шум слышу. Идет, кто-то не таясь. Лучики темноту рвут и ходоки появляется.
«Вот они, — думаю, — Командировочные».
Топают прямым ходом к дверям. Уставшие. Свинорылый расстроенный. Прямо кожей его состояние поймал.
Думаю:
«Надо же какая у нас с ним связь».
Проводник ружье на плече тащит.
«Ну вот,  — соображаю, — Каждая спарка волынами запакована».
Радует меня, что «Заморенка» пока нет. Возможно, задумка его про подслушать и выстрелила. Если пусто давно бы вернулся.
Когда Мишка свинорылый двери на себя потянул, внутри забрякало.
Базарить давай.
До нас только «Бу-бу-бу» долетает, но и без перевода ясно, что представляется он, мол, свои.
Девчонка створку одну открывает и фонарем за спины им — шасть. И гляди-ка угадала, а вот что там — неясно.
Туша странная в два человеческих роста за углом шевелиться.
Сначала подумал — показалось, но когда девка проводника разворачивать стала, то понял, что и она заметила.
Усветились они туда аж в три фонарика. Но пропало видение в суете.
Пошли смотреть, а у меня все картинка подземная перед глазами стоит, как серая масса за углом исчезает. Вроде даже глаза блеснули.
«Не человеческие дела, — соображаю, — Может, призрак убиенного, какого явился?»
Судя по настрою «Заморенка», народу они тут немало прибрали. Дай ему отмашку и свинорылый с друзьями тоже в потоке подземном поплывет, ручками разводя, мол, не вышло ничего товарищи, а второй раз не попробуешь…
 «Ладно, там поглядим. Пропасем их немного, а после решать будем».
Соображаю и понимаю, что прав во многом «Замора». Сейчас с разведки вернется, и думать будем.
Появился только через час. Я уж наизусть двери ихние изучил. И в темноту с надеждой пялюсь — вдруг туша подземная, где мелькнет?
Противнички-то наши туда, где она явилась прогулялись. Но беспонту.
Шариться давай. Девка наверх хотела по скале забраться, но проводник ее за руку придержал и шепнул что-то. Обратно в насосную ушли.
Створки за собой завязали.
Лежу, щелки на дверях пересчитываю.
Еще час прошел, и дергают меня за ногу.
Выползаю.
«Заморенок». Фонариком шпионским в лицо себе светит. Глаза смеются.
— Получилось, — говорит, — Выловил я кое-что интересное. Тащи сюда Левана.
Сунулся я в шкуродер, в котором мой горный баранчик кочумает. Пошевелил его.
Ползет паренек. Сопит.
Базарить стали сразу прямо в машинном зале. При шпионском фонарике.
— Изолирующие противогазы у них, — Юрка рассказывает, — Ищут штрек какой-то сероводородом заполненный. В него лезть собираются. Где-то на моей стороне. План по ходу у Петрухи. Я тут задумал проводника у них из обоймы вышибить, но незаметно не выйдет. У них установка четкая: по одному не ходить. Страхуют друг друга. За спины светят — не подберешься. Девка у них матерая. Спелеолог.
— Ну и что делать будем? — спрашиваю.
— Как что? — Юрка удивляется, — Жечь! Сероводород он же круто горит, а под задвижками концентрация за много лет неплохая…
— Под задвыжками? — Леваша удивляется.
— Ну да. Когда газы при бурении проявляются, на штрек задвижку ставят. Вроде дверей бункерных с закрутками.
— Значит…
— Да! Они внутрь, а мы факелок им вслед и улетели гуси.
— Взрыва не будет?
— Это не метан. Сразу не бухает, а горит неплохо. Думаю, им хватит. По-моему самый несчастный случай из несчастных случаев.
Смеется парняга мелким бесом. Почти моих годов, а задору как в мальчишке. Вот он бродяжной характер. Не просто так преступники как пацаны до старости общаются и называют себя так же. Игры только посерьезней и частенько на чаше весов жизнь чужая лежит.
Развеселил меня Юрка. Развеселил и порадовал. Знал я, что будет вариант для исполнения просьбы товарища нашего старшего.
Давай мы с Левашей «Заморенку» рассказывать про тушу с глазами, которую за скалой заметили, а тот лишь отмахнулся.
— Показалось, — говорит, — Я, даже если увижу чего — не верю. Кто гоняться пытался или паниковал, все смерть нашли. Смелого пуля боится, — базарит, — Не ссыте пацаны не расскажу я ворам о слабости вашей минутной и про испуги ваши тоже не расскажу.
Понесло Юрку. Оно и понятно — на кураже парняга.
Интересуюсь:
— К ворам собрался?
— А что я просто так тут экскурсоводом в шахтах работаю? Косяк за мной по лагерной жизни перед братьями. Не думал даже, что вспомнят они про меня. Когда искать меня через армян стали, понял я — вот она моя индульгенция и новая путевка в жизнь. Хоть и поменялось сейчас немало, но наше — всегда наше и пока жив старый, надо позиции свои устаканить…
«Вот это да, — думаю, — Я его в свою дружину звать собираюсь, а он вон куда замахнулся. Как бы еще «Замора» нас с собою не позвал…»
Юрка тем временем продолжает:
— Сейчас они спать наладились. Петруха говорит: режим жизни не меняем и работаем только ночью.
— Матерый, — шепчу.
— Не то слово, — «Заморенок» базарит, — Матерый и фартовый. Почти всех пережил, только я да Вовка остались, ну и еще парочка чертей, но те не в счет.
Оказывается, наблюдать на другую сторону теперь будем.
— Штрек сероводородный там, — показывает в темноту Юрка, — Шли они по незаряженному переходу, оттуда и глядеть станем. Для начала направление. Потом детали. Кстати пацаны, а кто из вас «Барбариски» жрет?
— Я, — Леваша гудит.
— Дай-ка и мне парочку.
— Откуда про конфеты знаешь? — интересуюсь.
— А вот, — вытащил из кармана пару фантиков Юрка, — Не бросайте больше ничего. Это как след на песке. Гуляет, значит, кто-то…



«31»


М. Птахин.



Пока спать укладывался, никак из головы моей не шла серая туша с глазами за скалой.
Анечка тоже блеск какой-то видела.
«Ну не массовая же галлюцинация? — сержусь, — Была, и нету — будто через стену прошла».
Следов тоже не нашли — камушки под ногами, да скала.
Петр этот фокус, на Козлякина отнес. Мол, тот мастер на эдакие шутки.
Козлякин, конечно Козлякиным, а вот покоя теперь нет.
Обсуждать давай поход.
Немало неприятных мгновений пришлось пережить нам, когда я в штреке от лучей фонариков прятался, а Петр в вагонетке лежал.
Распластался я там по стеночке с веревкой в руках и жду.
Решил твердо:
«Зайдут в штрек — валю на голову крепь».
Сразу спокойней стало и чувствую, что задумка моя верная.
Разговора почти не слышал. Тихо шептались. Показалось лишь, что один из них с акцентом кавказским говорил и больше ничего.
 Минуты через две потопали они дальше.
Сразу свободней задышалось.
«Буду сидеть, пока Петруха не позовет», — думаю, а сам к выходу тянусь.
Фонариков вражеских не видно. Нырнули куда-то, или за поворот ушли.
Присел на корточки и Петровых движений жду.
Заворочался.
— Миха, — шепчет, — Где ты?
— Тут, — отвечаю, — Свет включим?
— Вали на голос, — говорит, — По вагонеткам метров сорок еще вслепую прогуляемся.
Сделал я пару шагов и вот он состав, навечно остановивший бег свой под землей.
Через пару вагончиков в Петра уткнулся.
— Пошли, — шепчет мне проводник, — За ремень от ружья держись.
Ногами будто слепые перебираем. Правой рукой железо вагонеток щупаю, а левой намертво в поводыря вцепился. Со стороны наверняка та еще картинка.
Топали минут пять-семь.
— Обходим, — Петр шепчет, — Ремень не отпускай.
Шаг, еще один. Слышу, как-то по-другому пространство шуршит. Коридор что ли.
— Включаюсь, — Петр говорит.
Лучик света — пых. Смотрю, а мы действительно от вагонеток в сторону ушли и стоим в каком-то штреке.
На стене жила слюдяная блещет и даже бирка фанерная висит как в магазине хозяйственном.
— Обратно по-другому пойдем, — говорит, — у них где-то в этой стороне лежка.
— А кто это?
— Проводником Заморенок. Здесь его территория, вот и ходит не сторожась. Сегодня на руку вышло.
— А может быть они случайно здесь?
— Не думаю. Если в одно время столько народу в шахты спускается — жди беды и повод для такой суеты, как правило — один.
— А Козлякин?
— Сто процентов здесь и это хорошо.
— ??
— Палки в колеса всем будет вставлять. Парням этим тоже мешаться будет. Особенно когда они на его сторону явятся. Нам же с тобой, пока оторвались поработать надо. Пошли.
Двинулись мы ходко так. Петр фонарик мне включать запретил. На одном идем.
На одном повороте фантик от «Барбариски» нашли.
— Там их лежбище, скорей всего, — говорит Петруха и в темноту рукой машет.
Я не уточняю. Иду за ним, а самого азарт берет.
Повороты. Переходы. Один раз пришлось под заваленными крепями ползти.
Петр чертыхается:
— Изменились шахты, — шепчет, — Пройти бы…
Как думал, так и вышло. «Купол» какой-то с его слов осел окончательно и придется нам еще большего кругаля давать.
Поднялись по старым лестницам метров на десять и закружились по коридорам.
Чувствую по суете партнера, подходим и тут раз… и, стоим на краю.
Под ногами зал здоровенный.
— Рудничный двор номер пять, — рассказывает Петруха, — Лестницам, как и думал — хана. Придется по веревочной спускаться. Лазал когда по такой?
Тащит из сидора своего тюк, а оттуда перекладинки деревянные торчат.
 — Смотри, как ловко выходит, — говорит и вниз показывает, — даже вязать не надо — крючьями зацепим.
Давай он ее под ногами прилаживать. Присмотрелся я, а там как специально арматурина приделана, на забитых в скалу костылях.
— Крепеж старой лестницы, — говорит проводник мой, — Похоже, получится даже вниз ее сдернуть.
Не стал я его ни о чем расспрашивать и поинтересовался только:
— Кто первый пойдет?
— Давай я, — удивляется Петруха, — Нет разницы.
Я рукой машу, мол, сам решай.
Полез он через край, а я  втихаря смотрю, как это правильно делается. Ловко Петр ползет — как в цирке или фильме, каком.
Когда внизу оказался, фонарем моргнул, мол, делай как я.
Включаю свет и давай корячиться, а лестница уворачивается, будто живая и никак не удается ногу на ступеньку красиво поставить.
Решаю:
«Лезу, как попало», — и в это время Петр снизу лестницу натянул.
Заперебирал я ручками-ножками, а у самого мандраже. Скала-то мокрая и мысли мои наверху около арматурины за которую Петр крючьями уцепился.
Показалась мне эта дорожка неблизкой. Когда скалу под ногами нащупал, то взмок, будто машину угля перекидал.
— Теперь сдернуть пробуем, — Петр говорит, и давай лестницу трясти, «волны» по ней пускать.
Отцепились крючья лишь с пятой попытки. Я уж переживать стал.
— Ну, все, —  Петруха воздух выдохнул, — Там наш штрек, — и рукой в темноту машет.
Гляжу рельсы, по которым вагонетки идти должны над пустотой висят.
Поясняет:
— Давно все рухнуло, лет пять как. Будем надеяться, что нужный нам угол не завален.
— А вниз как?
— Я же говорю, лестницу поставил.
Подходим к краю. Смотрю не так уж и высоко здесь — метра три-четыре.
Вагонетки, что с путей съехали, внизу валяются, а сверху вода «соплями» бежит. Много воды.
Петр рассказывает:
— Там еще водопад за поворотом должен быть. Приток речки Слюдянки сюда ушел.
Полезли.
Я первый.
«Надо, — думаю, — Труса в себе придавить».
Ступени мокрые, а деревяшка будто каменная.
Один ручеек протиный струей своей качается и сверху поливает — то в лицо мне попадет, то за шиворот.
Гадко, мокро, но терплю.
Когда вниз спустился, радость взяла непонятная, будто штрек заветный нашли уже. Чуть не заплясал, но сдержался.
Петруха сопит на спуске. Секунда и рядом, лишь зловредный ручеек в одиночестве лестницу поливает.
— Водопад смотрим? — спрашиваю.
— Потом. Нам в другую сторону. Пристреляемся, пока все спокойно.
Захотелось вредничать, но понимаю что прав Петруха: пока никто не мешает, надо работать.
Развернули план.
— Половины примет нет уже, — Петр шепчет, — По всему получается, на той стенке штрек этот замурован. За поворотом.
Идем. Воды здесь в разы больше.
Когда базовый лагерь ставили, все хотел предложить прямо к месту работы пеореехать, но жить здесь невозможно — сейчас вижу. Воздух влагой насыщен, и сырость во все щели лезет-щекочется. Если не двигаться — не согреешься, не говоря уже о сне.
Петр по стене шарит. Шепчет чего-то. Потом рукой манит.
— Иди, —  говорит, —  По той стороне на высоту своего роста скалу осмотри. Прав Быков, похоже, батя замаскировал все от греха.
Давай мы скалу «вылизывать». Я чуть носом по ней не ползаю, но никаких признаков. Отвлекаюсь еще постоянно.
Когда на самый край подошел громкоговоритель увидел. «Колокольчик». Висит так сиротливо и обрывки проводов грустно вьются. Недолго глядел, а вот думы от поиска все к нему возвращаются.
До половины дошел и решил еще раз начать. Думаю:
«Может, пропустил чего?»
Сосредоточился, и… нет результата.
Петр свою часть скалы досмотрел и над планом колдует.
— Здесь должен быть, — шепчет, — По всему здесь…
— Давай осмотрим еще раз, — предлагаю, — Ты мою сторону я твою. Вдруг зевнули?
Полчаса прокопались — ничего.
— Порода осела метра на три, — говорю ему, — Может там она. — И наверх показываю.
— Не должно. Все, как на плане и по расстоянию подходит.
— Ну что еще пошаримся или обратно? — спрашиваю.
— Уходим, — безнадежно рукою Петр махнул. — В лагере будем голову ломать.

Вернулись быстро. Фонарики не выключали и не прятались.
На Козлякинскую сторону сразу не пошли. Петр захотел ловушку посмотреть, что я нащупал.
Когда за вагонетками в штрек завернули, почувствовал, злится товарищ мой.
Давай успокаивать. Сейчас, мол, в лагере еще раз план поглядим-посоображаем. Надежда умирает последней…
Оказывается, Петруха вовсе не на это сердится, а за то, что кто-то опять войну под землей начинает.
— Свежая, — говорит он и веревку от ловушки трясет, — Всего за год должна раскиснуть-сгнить, а эта новая.
— Козлякин? — спрашиваю.
— Юрка не лучше, а может и хуже еще. Вовка многое с истерики делает, а Заморенок парень расчетливый. Все спланирует и хладнокровно исполнит.
— Почему же он до сих пор Вовчика не прибрал? — интересуюсь.
— Ну, есть, наверное, интерес, какой. Если бы тот мешался сильно, так давно бы его не стало…
Показал еще мне Петр отметину меловую над штреком.
— Запомни, и если придется здесь идти, о ловушке не забывай.

В лагере нас Анечка новостями встретила. Оказывается они с «Лысым» воду хорошую искали. Те ручьи, что возле лагеря известковый налет дали на котелке. Пока ходили, все казалось им, что следят за ними.
Как раз после этой истории и высветила она на стене непонятное что-то. Я только краем глаза увидел эту массу с блестками от глаз. Петр тоже.
Пока разворачивались, исчезло все куда-то.
Жутковато мне после стало. Лежу в спальнике, и так мне хочется к Анечке перебраться, но девчонка наших отношений, похоже, при всех выказывать не хочет. Не подает виду.
— Спать будем теперь по-разному, — Петр вещует, — Мы с Михаилом отдыхаем четыре часа и по-новой на поиски.
Тут осенило меня.
Защелкали в голове буковки как на пишущей машинке и письмо Главного Геолога перед глазами встало.
Говорю:
— Помню Быков, про укромное место писал, а там где мы искали — как на выставке метров десять. Значит, говоришь, батя не собирался эту историю рассказывать?
— Судя по тому, что мои походы вниз ему поперек горла были — точно не собирался!
— А не мог ли он зашифровать там что-нибудь еще?
— Посмотреть хочешь? Сейчас?
— Ну да. Иначе не усну.
Быковское письмо вспомнилось: «Надеюсь незримо пройтись с тобою по шахтам». Вспоминаю и чувствую, что не один я сейчас.
Петруха планом шуршит и в свете фонарика его рассматривает.
— Давай гляди, — говорит.
Обреченно так это прозвучало, мол, хрена ли смотреть?
Беру планчик. Изучаю. С местом Петр, конечно, не ошибся, а вот нет ли камней подводных?
«Лысый» проснулся:
— Отдыхайте, давайте, — шепчет, а сам планчик как увидел, так и потянулся, мол, дайте-ка и мне поглядеть.
— Аккуратней говорю, здесь тушью нарисовано. Смыться может.
— Ксерокопия, — неожиданно Петр говорит, — Просто бумага на кальку похожа.
И тут осенило меня, что может, и не переснялось что на ксероксе.
— А первый экземпляр где? — спрашиваю.
Засопел Петруха по-кулацки так жадненько и хрустит бумажками.
— Все точно должно быть, —  говорит.
— Калька-то отцовская не сильно прозрачная, — отвечаю, — Я же помню. Ты с одной стороны копию снимал?
— Ну.
— А теперь давай фонариком просветим и сравним, — отвечаю ему, а сам листок разворачиваю.



«32»


В. Козлякин.


Сомнения Козлякина берут. Сомнения напополам со злостью. Надо же было так упустить Петра с напарником. Когда понял, что в насосной их нет, подался за «Лысым» и девчонкой.
Те неплохо прошлись. По ухваткам видно, что под землей не впервые. Спокойно разгуливают — как дома.
«Ничего, — Володька решает, — Почудим сегодня. Жалко, мало приспособок с собою захватил…»
Ухваток и пугалок у него хватает, вот только не каждую экспромтом исполнишь —  подготовка нужна.
Решил не торопиться и подождать когда они вместе соберутся — для массовости эффекта. А пока этих надо проследить, а получится и послушать.
Когда территорию накануне осматривал, ничего подозрительного не нашел. Конфетку лишь подобрал под стволом четвертой шахты. Может, кто из этих обронил? Сладости из воздуха нигде не падают. Оглядел ее, ароматный запах ноздрями втянул, да и сунул в карман.
Плохо когда несколько команд в шахтах, никак не получается уловить есть ли кто рядом.
«Заморенок сейчас где?» — спрашивает себя Козлякин, но нет ответа.
Решил сначала этих спать уложить, а потом уж охотиться на вражеской территории.
«Если там они, покажу и для них концерт небольшой. Только надо чтоб Юрки в зрителях не было, — рассуждает Козлякин. — Прочувствовать должны парни прелесть мест здешних до самых печенок».
Нервы на пределе.
Мраком шахтный трепещет, и появляется чувство, что  повернется сейчас девчонка в очередной раз и за спину себе посветит.
Шагнул за скалу.
Так и есть, лучик опять мимо угадал, и увидела она лишь камни да капли.
Больше часа ходили, воду пробовали, а когда вернулись, стал Володька, к концерту готовится.
Нужен ему был сейчас уступ на верхотуре, чтобы с порога обиталища ихнего виден был.
Если бы не подсказки от темноты, в жизни бы не угадал,  он  про эту площадочку. А тут руки сами  в скалу вцепились, и в сером свете своем полез Козлякин наверх, каждую выемку угадывая.
Когда забрался, то понял, что не обманули его голоса подземные. На площадке и лечь можно — никто не высветит. Тем более Петрова команда нападать уж точно не станет. Видно, какого склада ребята.
А пока Володя готовится. Приспособление свое размотал.
Помахал им в темноте. Похоже, представление получится, как надо.
Снова Заморенок в голову пришел. Скорее всего, здесь они, иначе, как этот «колокол» понимать. Раньше тоже звучал, но никак не получалось у Козлякина разгадать его природу. Когда сегодня услышал —  понял: оживают шахты и старые времена возвращаются.
В те годы он по-разному звонил, но так и не смог Володя выведать, откуда звук берется. Когда с Петром соревновался, почти не гудел он. Если и сигналил иной раз, то смысла это не имело. Не самому же себе Заморенок рулады тогда выстукивал? а может и специально карты путал.
А звучит красиво и всегда невовремя.
«Почему ночью поперлись?» — Козлякин соображает.
Он и сам проснулся на лежке от звука и понял, что началось там, в стане противника что-то.
Добежал быстро, но получается — опоздал.
Оставалась надежда, что ничего у очкастого с Петром с первого раза не выйдет, но искать их вслепую тоже не стоило. Слишком тесно может получиться.
«Если Юрка здесь, — соображает Козлякин, — То интерес у них только к этой команде. Где же наследили ребятки, кому проговорились, что столько конкурентов в шахтах? Вот незадача, а с другой стороны нужно только дождать, — стал успокаивать себя Владимир, — ждать и смотреть. Глядишь само и разрешится. Мне-то что надо? — спросил он себя, — Место, где каверна находится. Не факт что у Заморенка те же задачи, может, он их по другому поводу пасет? — Замечталось, — Обозначат парни мне каверну, а Юрка с бригадой их и приберет…»
Хотя ясно, что такого расклада не будет, а потому нужно, чтобы ни левые, ни правые не жили сегодня спокойно.
«Вот и посмотрим», — увидел отблески фонарей на стенах Володя.
Хорошую нычку он себе нашел. Скала самого закрывает. Стоять можно в полный рост и приспособой оперировать удобно.
Всего лишь ткани кусок, а скольким он нервов стоил.
Одна туристочка до самого выхода орала, когда Юрка год назад этот фокус показал.
На поверхности тогда опять слухи о призраках поползли. Кое-кто догадался, конечно, чьих это рук дело, но крыть нечем.
Шепотки за спиной пошли, но Вове только этого и надо — чем непонятней, тем страшней.
Как раз перед туристочкой этой, нашил он на полотнище черные пуговицы несколько штук. Когда в темноте блеснут —  что твои глаза.
«Готов ли ты Петруха посмотреть на тушу метра в четыре ростом?» — усмехнулся Козлякин и встал наизготовку.
Почти все прошло, как задумал.
Девка когда на пороге стояли, высветила неожиданно фонариком из руки к ним за спины и попала точнехонько куда надо.
Козлякин только поворочал немного полотно, чтобы глаза блеснули.
Пока суетились-разворачивались, пока фонари включали. Вова тряпочку по скале наверх и затянул. Будто и не было ничего.
Подбежали.
Девка кричит: — Там площадка, я гляну. — Но не полезла почему-то, хотя сюда и первоклассник заскочит.
Решил, что раз уж так повезло и есть у них в команде смельчаки желающие чудище поймать, то без путей отходных больше фокусы показывать не стоит.
Заморенок тот вообще шутить не будет и враз укоротит если что.
«С ними я в тени из стен поиграю,  — решил Козлякин, — А этим на сегодня впечатлений хватит».
Пока лежал ткань под себя затянул. Мыслишка, что и на этот раз они наверняка долго спать не будут, а значит времени для похода на вражеской территории не так уж и много.
Приспособу с собой решил забрать. Может подстелить, где придется. Не обременит.
Свернул-скатал ее, да в чехол на поясе и засунул.
Пару раз пружинисто прыгнул. Вроде не болтается.
Пополз вниз.
Серая мгла как река течет.
Дар этот под землей полученный бережет Юрка как может. Сначала переживал, что исчезнет, а потом заметил, что чем больше он вытворяет под землей, тем лучше видит и больше может.
Тени из стен получаются у него давно. Еще до окончания подземной войны сын Максимка первым заметил.
Для того чтобы враги увидели — полумрак нужен. Или боковой свет фонарика. В прямом, ничего не видно.
Больше никаких приспособлений — очередной мистический дар темноты.
Свернул Володя тогда штрек один посмотреть, а Максимку на выходе оставил. 
Штрек слепой оказался, а вот на стенке почти у выхода друза апатитовая нашлась.
Давай ее откалывать понемногу. Разошелся, азарт забирает, а тут Максимка как ойкнет. Да громко так.
Бросил все и выскочил.
— Тени батя, — говорит, — Тени из стены пошли.
— Какие тени?
Оказывается серо-белого тона. Будто дымка, какая.
Когда Максим показывать стал, что видел, сообразил — вот они новые способности для мира подземного. Слишком уж точно сын обрисовал, что на той стороне стены Козлякин делал: когда друзу обстукивал.
Попробовали еще раз.
Максимка теперь не ойкал, а хохотал. Все, оказывается, увидел: и как, растопырив руки, Володя скалу толкал и как присел возле нее в позе недвусмысленной.
Потом методом проб и ошибок изучил этот фокус Володя полностью — когда появляются тени, а когда нет.
Вот Петра команда фирменной лампочкой пользуется. Насосная вся освещена и полутеней нету — бесполезное занятие призраков с растопыренными руками засылать, а вот что там, у дружка детского Заморенка посмотреть можно.
 «И что я делать буду, если с Юркой придется сцепиться?» — задумался Володя.
Ответ пришел почти сразу: мол, сейчас же не детство и дружбы старой нет — пора и полновластным хозяином становиться.
Бежит Козлякин переходом и думает:
«Где же тут у Заморенка лежка нынешняя?»
Глянь, а на земле бумажка лежит. Сразу конфетка найденная  вспомнилась. Достал-посмотрел  — тот же размерчик! Большего в темноте не углядишь. Фонарик надо включать, а фантик-то сухой-сухой.
Осмотрелся и в штрек слепой нырнул. Пробежал по нему метров пять и фонарик включил.
Сразу ясно — одного хозяина конфета. «Барбариска».
«Вот и посмотрим сейчас, где вы окопались», — решился Козлякин.
Нору нашел быстро. Бумажки в серой мгле видно сразу. Будто специально для него набросали.
Штрек полузаваленный. Тишина полная. Явно никого нет.
Прилег.
Воздух ноздрями потянул — точно никого.
Решился внутрь заглянуть. Тут опасность одна — лишь бы за это время никто не появился.
Прибросил, сколько времени имеется. Получалось, что от видимого поворота до норы не больше трех минут топать. Потом капкан.
Пояс с «театральным реквизитом» отцепил и спрятал.
На колени опустился и нырнул в нору юркой ящерицей.
Пока рассматривал лежку, настолько увлекся, что расчетное время пересидел чуток. Перед тем как выскакивать обратно постарался порядок навести, как было, чтобы не думали: «Кто на моей постельке лежал, да кто из моей чашки ел». Не удержался и прихватил из сидора полуоткрытого пару горстей «Барбарисок».
Смуту решил небольшую затеять.
«Набросаю фантиков побольше, там-сям — пускай Заморенок на своих товарищей рычит за бардак и следы лишние. Пока разбираются, непонятки глядишь, меж собой и появятся, а вражда у врага всегда на руку»
Радуют мысли. Ползет Козлякин наружу и все про дверь деревянную в Заморенковском тепляке думает.
«Надо же было такое заделать — будто вечно жить собрался. Интересно, что там за дверцей?»
Когда выползал, голоса услышал.
Высунул голову. Двое идут, и осталось до них совсем ничего. Хорошо хоть фонарики на головах поверху светят — есть шанс выскочить.
Выкрутился из норы ужом и на карачках, вдоль квершлага понесся, насколько прыти хватило.
Хорошо идут —  не таясь. Говорят громко. Шорох все равно был, но упустили они его за разговором.
Адреналин в крови булькает. Пока вещи осматривал, не заметил никакой лампочки большой, а значит, они в норе своей фонариками пользуются и есть возможность парочку образов туманных ребятам показать.
Пока готовился, и пояс цеплял, вспомнил про один из похожих концертов.
Туристы попались не пугливые, почти как девка сегодняшняя. С тенями бороться не стали, а побежали округу прочесывать. Чуть не попался тогда на раскорячке возле скалы.
Но все это пережито, а вот как парни себя поведут — неясно.
Пора. Настрой такой, что булькает все внутри. Прибросил откуда лучше первую картинку задвигать, руками уперся и начал.

 
   
«»


М. Птахин.


Когда загадку с планом разгадал, сразу силу почувствовал. Подкосили-таки самооценку мою упражнения на скале и Анечкина опека.
Пока засыпал, сто раз в мешке перевернулся, прерывая толчками бодрый храп «Лысого» и все никак не мог отогнать от себя позорного видения нашей альпинистки кормящей меня манной кашей.
Наконец улучив момент, пока Серега перестал храпеть, я свалился-таки во множественные коридоры и переходы сна.
«Сто восемьдесят градусов, — торжествовала моя персона, в ночных ведениях повторяя формулу разгадки задачи со штреком, — Переворачиваем всё на сто восемьдесят градусов…»
Ожидая схватки с невидимым противником, я притаился за углом скалы и пытался сообразить, как мне его увидеть, если я сижу лицом к скале.
Топор я тоже держал за лезвие вместо рукояти и понимал, что вместо нападения мне предстоит убегать, если во всем использовать эту формулу переворачивающую мир.
Единственная надежда крылась в понимании, что этот сон перевернут для всех и враги тоже не должны меня не заметить.
Неожиданно стало душно. Пришла мысль, что и спать я лег в мешке наоборот.
Душит темнота.
Решение о перевороте мира казалось теперь страшной ошибкой, и я проснулся.
По счастью реальная картинка носила привычный оттенок.
Кромешная тьма показалась такой плотной, что появилось желание вырвать из нее кусочек для своей коллекции «всячины со всего мира».
Определил бы ей на полке достойное место и показывал гостям со словами: «Вот в такой темноте мы жили, когда ходили в экспедицию по шахтам» или «Хотел больше привезти, но слишком уж далеко тащить».
Задумка рассмешила, и спать больше не хотелось. Валяться тоже.
От немедленного похода в туалет удерживали лишь инструкции Петра: «не ходить по одному».
Решил зажечь наголовный фонарик и упорядочить вещички.
Ситуация с засыпанием на скале больше под ногами не мешалась. После разгадки плана Петровского отца вернулась моя обычная решительность, и сейчас я с немым изумлением понять пытался: «Как же такое со мной произошло?»
Мой прототип, распластанный и храпящий на скале, ничего кроме презрения у меня сегодня не вызывал.
Сказал себе, что это произошло не со мной, и сразу почувствовал, что могу хоть сейчас забираться наверх без Анечки и «Лысого».
В руки попался охотничий нож, который я сто лет хотел наточить и даже взял с собой для этого полуспиленный отцовский брусок.
Видение себя наводящего в ночи остроту на лезвии холодного оружия — впечатлила.
«Все спят, а я к схватке готовлюсь», — поплевал я на оселок.
Ширканье металла  о камень не прозвучало громом в недрах горы. Напротив, появилось ощущение домашнего уюта и спокойствия.
«Лысый» очередной раз перевернулся и всхрапнул. Анечка как лежала, скукоженная в ребячьей позе так и осталась. Лишь Петр на секунду открыл глаза, глянул раздраженно и накинул себе на лицо клапан спальника.
— Чего не спишь? — поинтересовался он спустя минуту и не открывая лица.
— Сто восемьдесят градусов покоя не дают.
— Чего? — выполз Петр в слабый свет моего фонарика.
— Весь сон перевернулся, — попытался я, — Напрягает, да и выспался я уже.
Действительно организм мой не подавал сонных признаков и казался мне неплохо отдохнувшим.
— Неудивительно, — глянул на часы Петр, — Проспали все что можно. Одиннадцать утра.
— Лихо. Встаем? Давай за угол сгуляем? — предложил я.
— Пошли.

Пока шли, оговорили сегодняшний день. Петр решил, что Анечку с Серегой снова не берем.
— Лагерь весь не утащишь, — резюмировал он, — А нагадить нам — просто. Порубил топором противогазы и прощай экспедиция. Лучше уж мы перед финишем их задействуем. Если кто за нами следит, пускай тоже привыкнет что двое нас, а на финише раз и четверо…
«Аргументированно», — молчаливо согласился я.
Управились быстро. Далеко не ходили и неожиданно услышали чей то вскрик.
— Что там за б…? — рванул с места Петр.
Через пару минут наши фонарики высветили закрытую дверь, за которой слышалась приглушенная возня.
Замок который Петр уходя накинул,  был на месте.
— Клац, клям, — прозвучала по дверям заложка, — Жис-с-сь, — тонко скрипнула створка.
Внутри шла борьба.
Анечка бормотала что-то неразборчивое, а «Лысый» удерживал ее, обхватив за туловище.
— Тени, — услышал я изменившийся голос девушки, — Тени заходят.
Легкая оплеуха Петра вернула все на своё место.
— Что случилось-то? — спросил он Аню.
Та понемногу успокаивалась.
— Никогда такого не видела, — заговорила она и повернула голову к «Лысому» — Пусти Серега, нормально все…
— Я тоже увидел, — глухо проговорил тот, — Я же не просто так ее ухватил, она стрелять собиралась.
Только тут мы увидели пистолет, валяющийся на куче из спальников.
— Давай рассказывай, что это было? — уселся Петр.
Оказывается после нашего ухода, Анечка проснулась и включила фонарик. Через несколько минут в тусклом боковом свете он увидела странное движение.
Высветила стену, где было мелькание — все исчезло.
— Надо было мне свет погасить, а не кошмариться, но интересно стало. Пистолет выудила машинально. Только когда Серега у меня его выкрутил, поняла, как могла нарикошетить.
— И что это было? — повторил Петр
Анечка снова внутренне сжалась.
— Сначала из скалы руки полезли, — показала она, привстав, — Потом появилась голова без лица, а следом рот вот так открылся.
Девушка стояла около стены, показывая ракурс.
— Это и я видел, — подтвердил Серега, — Но мне не до этого было, она уже целилась туда. Жуткая картинка.
— Дела, — задумчиво протянул Петр, — Сначала туша с глазами, теперь  тени. А ну-ка пойдем, — неожиданно подскочил он.
— Куда? — удивилась Анечка.
— Ты же хотела на скалу скокнуть. Ну, там, где вчера увидела что-то?
— Вы же не дали…
— Потому и не дал, что был там кто, а загнанный в угол противник — опасен. Сейчас уж точно его там нет.
Анечка подскочила с такой решительностью, что стало ясно — давит ее минутная слабость и желает она сама перед собой оправдаться.
Все оказалось, как и полагал Петр. Над тем местом, где вчера мы тушу видели тушу находилась площадка.
— Точно были здесь, — свесилась сверху Анечка, — А вот и глаз, — швырнула она вниз что-то блеснувшее в свете фонарика.
— Пуговица, — поймал предмет Серега, — Всего лишь пуговица.
— Ну что, — резюмировал Петр, — Занимаются нами. Фокус с тенями из стен, того же парня изобретение. Что-то вроде волшебного фонаря.
— Козлякин? — догадался я.
— Без вариантов,  — «убавил громкости» Петр, — Смотрите, сколько конкурентов у нас здесь оказалось. Заморенок с дружками и Вовочка. Не много ли народу?
— А по чью душу? — включился я в рассуждения, — Архивов-то не бесконечное количество.
Петр проникновенно на меня глянул.
— Парни, — заговорила Анечка, — Может, поделитесь, зачем мы здесь?
Помолчали мы с Петрухой минутку, да и рассказази.
— Знала бы, в жизнь не полезла, — поставила точку Анечка, — Теперь у нас на хвосте две бригады, а мы еще ничего не нашли?
— Сегодня по плану с Михиными поправками работать будем, — виновато проговорил Петр.
— А общий план, какой? — продолжила допрос Анечка, и наш проводник приступил к рассказу.

На место вышли спустя еще час. Наша единственная дама свою роль кормилицы подземного мира выполнила с необычайным энтузиазмом и даже поджарила на газовой горелке гренки.
Она готовила — мы сразу ели. Очень удобно иметь повара, который все подает в свое время. Побарствовали и сели уточняться.
— Место то! — развернул на коленях план Петр.
Посветил фонариком снизу через чертеж и повторил мое вчерашнее открытие.
Разбросанные на другой стороне беспорядочные цифры обретали смысл лишь высвеченные фонариком на лицевую сторону.
— Молодец Миха, — похвалил он, — Мудрен, оказался батя с загадками своими. Никогда от него такой прыти не ожидал.
Просвеченная цифра 180 прекрасно совпадали со значком градуса и кривой стрелкой на основной стороне рисунка.
— Все правильно, — продолжал Петр, — Мы искали от водопада, а искать нужно возле него.
— Идем? — решительно поинтересовался я и понял, что прозвучало это твердо и убедительно.
«Лысый» лишь вздохнул. Участие в отвлекающем маневре его напрягало, хотя роли были распределены еще на поверхности.
Маршрута Петр не менял. Повторил лишь, что ближняя дорога не самая короткая. Сверили часы и пошли.
Добирались еще дольше, чем в прошлый раз.
Несколько раз, когда проводник помнил дорогу наизусть, двигались без света.
Фонари Петр зажигал только в штреках и квершлагах.
Вдоль вагонеток топали, держась за влажные стальные борта. Чувство сторонних взглядов не покидало ни на секунду и дыхание между лопаток не прекращалось.
Спокойствие проявилось лишь в лабиринте перед спуском по веревочной лестнице.
— Оторвались, — шепнул мне Петр, слушая подземную тишину.
— Думал, показалось.
— Не показалось, правильно чуешь. Причем их двое мелькало. Один сзади крался, а второй где-то по вентилляции.
— Козлякин и Заморенок, — вспомнил я прозвище второго «владельца подземли».
— Наверное. Больше некому. То, что их двое это хорошо.
— ??
— Может сцепятся…

Когда подошли к последней лестнице, от меня чуть не пар пошел.
— Мало времени, — бормотал Петр, прибрасывая схему, — Мало…
— Почему так думаешь?
Проводник глянул удивленно:
— Оба с приветом и каждый по своему, а тут какие-то гости их за нос водят. Ищут они нас, шахты шерстят. Пошли
Беспокойство товарища передалось и мне.
Я живенько представил, как шаркая, несется в темноте полусогнутая фигура человечка, которого увел однажды с жизненной дорожки «поцелуй» подземного мира.
Наконец дошли.
Водопад в лучах фонариков играется.
Сотни радужных бликов от капель разлетаются на валуне с края потока. Само русло черное. Прячет в себе секреты речки убежавшей под землею.
— Куда вытекает? — интересуюсь.
— Не знаю, — бормочет Петруха и на скале что-то выглядывает, — Не знаю, куда она течет. Там же под нами штреков затопленных сотни. Ни один не всплыл…— закончил он.
— Кто не всплыл?
— Кое-кого из пропавших, наши парни что «на хвосте» именно туда спустили, так вот ни один не всплыл. Рассказывали, что погружались здесь аквалангисты разок. Родственники нанимали.
— Не нашли?
— Утопия. Десятки километров проходки.
Неожиданно я представил себе холодную темноту затопленного штрека где обнявшись лежат бывшие враги и невольно вздрогнул.
От печальных мыслей меня отвлек Петр.
— Вот она,  — неожиданно тихим голосом проговорил он. В это время наверху раздался шум, и оттуда повалилась каменная крошка.




«»


Р.Пашян.

Никогда не подумал бы, что Левашу можно, чем напугать. Тряхануло моего пацанчика по полной. Сижу сейчас  на морду его заросшую смотрю и думаю, что надо было несчастный случай на поверхности все-таки городить. Слабенькие мы здесь.
Вроде как на ладони все, а не подступиться.
Когда пацаны с утра сменить пришли, смотрю, прячет глазки горный баранчик мой.
— Что с тобой братишка? — спрашиваю.
— Не приставай к нему, — Замора базарит, — Досталось пацану нежданчиком.
А Леваша на меня жалобно так смотрит, ну тут действительно запереживал я о душевном состоянии его.
— Напугался я, — базарит братишка, — Ныкак не думал, что прызрак увижу.
 — Что за дела? — говорю, — Рассказывай Юрка!
Оказалось, что вчера, когда я на вторую вахту вызвался, притопали они на лежку.
Только-только жрать собрались, как Леваша замер сначала, а потом за кинжалом своим метнулся.
«Заморенок» спрашивает, мол, что такое, а тот кричит только:
— Рукы! Рукы! — и к стенке с ножом прыгает.
Вижу я, Юрка и сам запаниковал. Когда рассказывал, на Леванчика опасливо косился.
— Ну и дальше чего? — спрашиваю.
Оказывается, исчезло все, а через минуту-другую и «Заморенок» увидел, то, что Леванчика напугало.
— Вовка это Козлякин чудит, — продолжил он рассказ, — Мы с ним с детства вместе. Интересный пацан был на придумки всякие. По блатной жизни  чистый аферист. Маму родную обманет, не вздрогнет. Жадноват только. Я-то все напрямик перся, справедливости искал, а он бывало тихой сапой обстряпает, что надо и чистый. Своя короче у него справедливость.
— Так вы друзья детства, — неожиданно сообразил я, — Ты чего Замора — свой не свой на дороге не стой!
— Мы же, как браться с ним жили. Он еще на суд ко мне на первый приезжал, и на свиданку в лагерь втихаря от родителей гонял. На малолетку. Не могу я первым его кончать… Вот у тебя есть такое из детства?
— Было, — говорю, — Не хочу вспоминать. Сейчас вот только он остался, — на Левашу показываю, — Он, да деваха одна…
Короче говоря, после этого базара ближе мы с Юркой стали. От него и так душевное тепло идет как от печки, а после как понял я их отношения с Козлякиным, невольно позавидовалось. Такого друга как Замора иметь — спина всегда прикрыта. Не продаст.
— А к тебе он как относится? — интересуюсь.
— Терпит, но, по-моему, просто боится. Ловушки всякие мастырит. Я тоже. Чтобы не видел он, будто я расслабился, и отношения своего к нему не поменял.
— Опасно это, — говорю, — Ну а как подловит он тебя где? Что делать-то будешь?
— Когда в открытую попрет пойму я сразу, что нет в нем былого отношения и руки мои свободны. А к чему ты ведешь Роин? За сейчас разговариваешь? Сегодня он нам на руку. Будь его воля пригреб бы он твоего Мишку Птаха давно, да интерес у него имеется какой-то к походу ихнему и пока он его не выкрутит — фартовый ваш может безопасно жить. На нас у него тоже надежа есть какая-то. То, что он Леванчику концерт показал, говорит только об одном — сдерживает он просто суету нашу. Мол, не суйтесь пока, и будет все окей. Так что порядок, да и списать на него можно, что мы тут намутим. Его-то слава впереди бежит.
— А что он Левану показал?
— Старый фокус. Он его «тени из стен» называет.
— Тэни б… — неожиданно ожил Леваша, — Прыкынь Роин, сыдышь себе, хаваешь, а тут из стэны руки на тэбя тянутся, патом ыще одна и ыще. Первый растворяется, а тут ыще лэзут...
— А ты? — интересуюсь, но Леванчик лишь рукой махнул.
— А что он? — продолжил Юрка, — Давай со стенкой воевать. Пока успокаивал его, все и закончилось. Не туда ломиться надо было Леваша.
Молчит баранчик мой, руки лишь сцепил, аж костяшки белеют
— Ну и куда же ломиться, если снова увидим? — спрашиваю.
— А за стенку, от которой тени идут. Тень есть — значит, Вовка  за ней, а уж как он это делает — не знаю. Я и сам-то впервые этот фокус увидал.
— Страшно?
— Бывало и страшней, а от теней этих, какой страх, так мелькание для впечатлительных. Выключил свет, и нет их, — закончил историю Заморенок.
Судя по Левашиному взгляду, сильно задели его Юркины слова, но все правильно и старший здесь Заморенок. К тому же, повторюсь, сомневаться в себе он ни разу пока не заставил.
Пока судили да рядили, совсем уходить собрались, но Юрка решил сгонять на другую сторону «бункера» своего.
Вернулся быстро.
— Только что проснулись, — говорит, — Жратву готовят. Потерпишь Роин еще немного без благоустройства? Сегодня их упускать нельзя.
— Мне что? — отвечаю, — Нет вопросов. Отмываться, и кайфовать после будем. Вон грузинский князь и тот не плачет, — на Леванчика киваю.
Юрка понятливо слушает. Сообразил, что базар этот для товарища моего. Мол, сколько надо булем: ждать, лежать, ползти, не есть, сидеть без света, не двигаться, не жрать, да спать абы как.
Жизнь братва — школа, проблемы — университет, а лагерь — академия. Не сам я такой умный — воровская выучка, а Леванчик сейчас как раз в университетские стены попал.
Про себя прибросил, что неплохо бы в спокойствии пару часиков откочумать, а то и все десять, но понимаю, что пробивает меня Замора — не потерян ли бродяжной характер? и не поведусь ли я на отдых и спокойствие в ущерб делу? А вдруг желания скотские сильней окажутся?
«Не дождешься моей слабости браток», — злюсь, но виду не подаю.
А он мне моргает вдруг понимающе, мол, правильно, держи марку и снова чую, что с непростым парнем меня урка свел.
Оставил Заморенок нас одних на своей верхотуре.
Сначала на стороне ихнего лагеря торчал, а как пошли к нам перебежал.
— Вниз пошел, — говорит, — Ты Роин давай в нору и на канат. Только тихо. Есть у меня сомнения, что и сегодня они без света пойдут. Петруха на такие фокусы мастер не хуже Козлякина. По памяти гуляет. Камнем вот так стукну, — цыкнул, пару раз по стенке Юрка. — Значит на хвосте я. Как услышишь, канат поднимай. Спустишь, когда еще раз стукну. Леваша пускай лагерь смотрит. Не проспите только, может движуха какая будет.
Прыг на веревку и будто не было его.
Связь нашу с внешним миром как сказали, наверх затянул и в нору полез. Интересно глянуть, как они по рудничному двору пойдут. Лежу себе и кажется вдруг, что слишком уж долго фонарики не появляются, а тут вдруг:
— Цык. Цык. — прямо подо мной.
«Ну, думаю Замора красавчик, упал-таки на хвост ребяткам», — а темень глаз коли, — «Как же, — думаю, — Эти в полной темноте ходят? Ну ладно Козлякин сумасшедший, Петр ихний проводник по памяти, а Замора?» — Думаю и понимаю, что не нравится мне здесь все.
Расскажи кто месяц назад, что по норам нырять буду, и жить как бомж — в рожу бы плюнул, а тут гляди: сам уже в полной темноте на стены не напарываюсь. Освоился. Иной раз конечно шпионский фонарик зажгу, но что-то мне свет перестает нравиться. Долго в сумрак обратно втыкаюсь.
Перешел я на рудничный двор. Слышу, Леванчик шуршит.
— Как дела брателла? — интересуюсь.
— Эти двое на мэсте, — шепчет, — Лишаков никакых.
— Ну и отлично.
— Как думаэшь Роин, — Леванчик спрашивает, — Долго мы здэсь провозымся?
— Даже загадывать не хочу, — отвечаю, — Тебе что плохо живется? Фонарик меньше включай и учись, как эти пацаны в темноте полной ориентироваться. Потом пригодится.
Базарю, а сам понимаю, что и мне эта кутерьма «не в масть». Соображаю, что если Заморенок не выудит ничего за ближайшие пару дней, надо рвать отсюда когти и добывать фраера на поверхности.
Соображаю:
«Не будем Козлякину мешаться, глядишь, и приберет он его без нас, а нам после и останется лишь отчитаться».
Понимаю, правда, что пустые это мечты. У Воров не проканает. Там прямо спросят, когда приедешь: «Труп видел? Похороны были?» Еще и фотку могилки запросят. Сестра мол, интересуется. Не обессудь Роин. Сгоняй, доделай.
 «Сука! Да к тому ли готовили меня мамка с папкой покойничком», — психую.
Сколько раз в мечтах прощала мамуля  все зейхера мои. У отца-то прощения не попросишь. Умер папка. Так и уйду я без отцовского слова доброго на тот свет. Сижу и понимаю, что плохи дела мои и не в ту сторону много лет иду я.
 Леваша мое настроение прочуял, но с вопросами и базаром не лезет, а меня уносит.
Чую, что итоги какие-то подвожу, будто со мною вот-вот, что случится должно. Так мне тошно стало, а тут перед глазами Мирьям встает.
«Только-только опору в жизни своей нащупал и вот он подарочек», — думаю.
Понимал же, сколько веревке не виться обрыв где-то будет, да только гнал от себя мысли эти, не прислушивался.
Понимаю: не сбежать и не сорваться мне с этого прыжка и придется, значит пройти дорожку до конца.

«Даст Бог, проскочим», — думаю.
Хотя какой уж тут Бог, руки в кровище по локоть и спасти меня может лишь смерть мученическая, так один монах расстрига в лагере рассказывалл. Расстрига, то расстрига, но мысли у него светлые всегда были. Он нам и про блудного сына говорил, и про то, что раскаявшийся грешник десяти праведников стоит, но где сил найти с «крючка» этого сорваться?
«А земное видимо лишь под землю и ведет, — понимаю, — Так что если хочешь порвать круг свой порочный товарищ Роин, нужно тебе перестать педали эти крутить. А может вспомнить молитвы солнечные наши?» — думаю.
Ведь ни одна религия плохому не учит.
Мама с папой все о стариках рассказывали: какой уклад тогда был, и какая выручка в старые времена имелась. Красиво все это, но для начала придется здесь дела доделать. Иначе можно самому счеты с жизнью сводить, чего ни одна религия не позволяет.
Такой водоворот в моей голове закрутился, что и темноты уж нет, а будто на свет я иду. Бегут перед глазами образы детства моего, и чувствую, что не могу остановиться в желании покаяться и бросить все.
Решил:
«Жду еще час и если нет новостей от Заморы, то разворачиваюсь независимо от результатов его похода».
Чтобы все по-честному было полез я в переход камушков цыканье слушать. Левашу на другую сторону угнал. Посопел мой абрек, но уполз обреченно.
Лежу, тишину, слушаю и радуюсь: какую жизнь я начну, когда часовая стрелочка заветной цифры коснется.
Пять минут осталось.
Решимость моя на другую жизнь стальной становится.
Четыре минуты. Три. Две…
— Цык. Цык, — прозвучало снизу.


«»


 
Р. Пашян.



Себе не соврешь. Одна минутка оставалась, и никто бы после не остановил меня.
Понимаю, что не дал мне Замора приходом своим шанса на другую жизнь. Теперь все — иду до конца, и прощайте слабости мои минутные.
Как решил, так и буду делать.
Только цыканье услышал, как сомнения мои дымком растаяли, а когда канат Юрке опускал, улетели они сизой струйкой в ту же дыру.
Заморенок доволен.
— Нашарил я чего они ищут, — говорит, а рожа у самого в свете шпионского фонарика от грязи лоснится — чистый афроамериканец. Зубы да глаза. — Чего ржешь Роин?
— Да уж сильно ты Юрка на негра похож.
— Ты себя еще после этого клоповника не видел, — отвечает, — Хотя такая окраска нынче всем по нештяку.
Пропас он, оказывается, эту парочку и точку, которую они искали, пропас.
— Петруха матерый, — смеется Заморенок, — Кружной дорогой туда гуляли, но высматривать его теперь нет нужды. Только выход из лагеря гляди и все. Отдыхать идешь Роин?
— Не заснешь Леваша один? — спрашиваю.
— Валы давай не прокоцывай, — абрек мой щерится.
Заморенок оказывается, воды наверх принес несколько бутылок, да сухомята пожрать. Оставили мы все это наблюдателю нашему и поперлись на отдых.
Добежали без приключений. Никогда не думал, что нора эта крысиная мне грандотелем покажется.
«Что же, — думаю, — я на поверхности увижу, когда выберемся?».
Вот что значит относительность. После этих шахт и Слюдянка столицей привидиттся.
Спросил о Козлякине.
Заморенок отвечает, что не видел он его, но:
— Больше чем уверен, — говорит, — что где-то рядом он. Азартен Вовка, а потом он же из-за этого ко мне домой прибегал. Что уж там намазано за стенкой этой?
— А сам как думаешь?
— Ценное что-то. Вовка, когда в доме со мной договаривался, все глазки прятал и нервничал. Позже посмотрим...
— А чего они там искали?
— Дверцу! Задвижка как на подводной лодке. Задрайка винтовая. Надежно ее запрятали под скалой. Просто так не найти. Они ее чистят сейчас, а я обратно рванул. Устал сука… — Потянулся Юрка, — Давай сполоснемся и на боковую.

Ручей в штреке чистый-чистый. Разделся я и вымылся полностью.
Белье свежее одел. Вернулся.
Замора тоже сполоснуться пошел, а я давай тушенку на газе греть. Хлеб порезал.
После дыры черной, грязи да темени каждая мелочь радует.
Запах от сковородки вкуснючий идет... Сижу слюной захожусь.
Робу поменял на новый комплект. Чувствую развязка рядом и ситуация на руку нам .
Юрка вернулся и давай мы хавать. Никак сообразить не могу — утро сейчас или вечер. Плюнул и давай прикидывать какой день недели. Неожиданно сообразил, что перемешалось все в голове.
Заморенка спрашиваю, а тот лишь отмахнулся.
— Неважно, — говорит, — Сейчас наша задача «гавриков» твоих обыграть, да выяснить, зачем они сюда полезли. После разберемся, в каком году живем. И еще: может и прав ты Роин насчет дружка моего детского и хватит мне эти сопли о прошлом жевать. Тем более он меня при случае точно не пожалеет.
Молчу. Ем. Человеку иногда полезно высказаться. Много чего интересного услышать можно.
Базары и возню со жратвой закончили, и полез я в палатку. Спальники даже внутри влажные чуть — чертовы шахты.
Лезу и на ходу засыпаю.
«Ничего, — думаю, — Хорошую вахту ты Роин отпахал, пускай Леваша теперь потанцует».

Приснилось мне, что новую квартиру себе ищу.
Показывает мне риэлтор прыщавый то один вариант то второй. Определиться никак не получается и прибрасываю я, что надо частные дома смотреть.
В первом же батя мой покойный выходит.
Грустно на меня так смотрит, не говорит ничего, а я уж в сомнениях: он это или нет? Не в его характере молчать — всегда веселый папка был.
— Ты отец? — спрашиваю.
Молчит, он назад отходит и двери в комнату открывает.
Гляжу, а это дом наш старый что в Тбилиси остался и обстановка вся та.
Только хотел пройти, как колокола церковные, чья маковка за окном виднеется, зазвучали.
— Дынь, дынь, дынь…
За плечо меня трясет кто-то.
Кричит:
— Леван сигналит! — а у меня все батя перед глазами.
«Эх, даже разуться не успел», — думаю и в палатку прямо из сна вываливаюсь.
— Три раза стукнул, — орет Юрка, — Потом еще три… не так что-то Роин...


«»


М. Птахин.


Как много можно потерять, что-то получив.
Например, спокойствие. У меня и так его маловато было, а после архива покойного Быкова вовсе не стало.
Ни о чем другом теперь думать не могу.
Сидим, понемногу задвижку спрятанную очищаем, а мысли мои очередной круг дают.
Отскакивают камушки, из-под молотков геологических на пол валятся. Больше тридцати лет простоял «Сезам» нас дожидаясь, вот-вот доберемся.
Упрямится цементная заливка. Не хочется ей отдавать секреты, но понемногу движется работа.
Уже и винт с круглым вентилем наружу вышел.
Сколько лет он в саркофаге пробыл, а смазка и сейчас видна. Жирно так блестит. Мы с Петром все переживали: «А откроем ли?» а тут такой подарочек. Не пожалел Петровский батя солидола на консервацию или что там было в те времена?
До конца очищать не стали. Видно, что десяток другой ударов и конец работе. Оставили как есть и в лагерь вернулись длинной дорогой.
Два часа простучали. Когда работали, казалось, целая демонстрация за нами наблюдает. Еще бы столько шума наделать.
Как уходили, шепнул Петру, мол, не открыл бы ее кто, а он отвечает, там крутни только такая вонь полезет — мама не горюй. Противогазов у противника нет, так что если даже сунутся — не обрадуются.
Вроде и верно рассуждает, но нет мне покоя. Уходим, а перед глазами задвижка торчит опупком, на виду у врагов. Охраняет старый секрет, но теперь каждый видел, где нас подловить можно.
Козлякин возможно и знает что там. Папаша-то наверняка сынку историю о кавернах поведал, а для нас-то по-прежнему загадка.
«Ему лишь место надо узнать было, — рассуждаю и понимаю, что теперь мы ему только помеха. — В открытую попрет?» — думаю, а сам ножик на поясе щупаю.
Вернулись спокойно.
Тихо в лагере. Никаких теней, или глаз за скалой.
Петр скомандовал отсыпаться.
«Лысый» чуть не застонал. Вижу, застоялся старый партнер, но не до сочувствия мне сейчас. Хочется голову в спальник сунуть и без лишних разговоров в сонный морок завалиться.
Анечка сразу лечь не дала и давай о противогазах рассказывать.
Оказалось ничего особенного. Если все запасные кассеты использовать, то воздуха у нас с Петром почти на три часа.
— Заберете с собою большую часть, — командует девчонка, — Снаружи они незачем. Одну кассету оставлю себе. Резерв сорок минут — мало ли что?
Слушаю. Про «каркать, не каркать» молчу и в спальник свой, наконец, заползаю.
Снов нет. Обрывочные картинки лишь перед глазами мелькают-мелькают, и на неуловимо-важном сосредоточится, не дают.
Когда от толчка проснулся, показалось, что и не спал совсем.
Свет не зажигали — вещички загодя уложены.
Навьючились в темноте. Цепочкой встали за пояса взялись и пошли.
На створки старой насосной замок повесили.
Тихо выбрались и есть надежда, что Петруха снова наблюдателей обыграл. Почти без шума и в самое неурочное время: с четырех до пяти утра. Хоть и сторожили нас, но биологические часы еще никто не отменял. Тишина и спят, похоже, все.
Груза у нас немало. «Лысый» спальники свой и Анечкин прихватил.
До места нынче быстро дошли и короткой дорогой.
Гуляли как по проспекту.
Когда к вагонеткам вышли не направо повернули. Раз в десять меньше дорога показалась хоть и незнакомая.
Свет Петруха пару раз всего зажигал.
Уже на месте он Ане с Серегой лежку показал, откуда они следить будут.
Смотрю торопится. Все правильно, никто не должен знать, что четверо нас здесь.
Давай задвижку долбить. Очистили за несколько ударов, и открылась она во всей красе своей. Ждет-торчит на скале как глаз.
Крутим. Легко пошла. Я еще раздумывал, имеет ли цвет сероводород.
Противогазы для начала одевать не стали. Теплилась надежда, что ушел куда газ, но не бывает чудес. Так потянуло, что мы обратно вентиль быстренько и закрутили.
— Ни хрена себе, — Петр говорит, — Воняет, будто очистные всей области здесь собрались.
Давай мы с противогазами колдовать.
Я по Анечкиному совету, на стекла в маску поплевал и пальцем растер. Ремни, подогнали, кассеты вставили, чеки «гранатные» повыдергивали.
Воздух пошел с химическим запашком, или это противогазы так новые пахнут? Но против вони из штрека — жить можно.
Петруха снова задвижку крутит.
Инструкций Ане с Сережкой он целую кучу наговорил. В основном чего им не делать. Основная задача время наше внутри штрека отслеживать, а дальше, по обстановке.
Напоследок говорит:
— Теперь вы спасение наше и выход из дыры этой…
Когда жерло темное открылось, отпали сомнения. Чую я удача нас ждет сегодня.
Еще когда противогаз одевал «просканировал» окружающее пространство. Похоже, не смотрят.
Про себя думаю:
«Будем надеяться, что нет никого».
То, что на внешней стороне товарищи остались — здорово. Целых сорок минут, случись чего.
Через задвижку перебрался легко.
Внутри, как и снаружи, скальная крошка под ногами хрустит, вот только чую я, яйцами тухлыми чуть-чуть пованивает, или воображение так разыгралось?
Дверца наша, оказывается, только с одной стороны закручивается — снаружи. Закрой нас кто здесь и хана, если за спиной никого нет.
Задвижку прикрыли насколько смогли. Вроде плотно стоит, но запах этот жуткий наверняка на улицу сочится.
На Петра смотрю и радуюсь, как шикарно он прикрытие наше спланировал.
Косолапо дядька топает аки медведь, а мне вдруг так поболтать с кем-нибудь захотелось, но в маске ясно ничего не выйдет.
Останавливаю себя и понимаю, что это кислород искусственный так меня веселит.
Петр что-то впереди заметил и показывает: стой, мол.
Гляжу, озерцо. Мирное такое. Петр молотком геологическим сунулся в него глубину поглядеть; но дна не нащупал.
Удивляется. Плечами жмет.
Мне тоже странно Ручьев-то не видно — откуда вода?
Когда обошли его ясно стало. Совсем тоненькая ниточка из-под скалы сквозит в палец толщиной.
«Слива для нее видимо, нет, — думаю, — Испаряется что ли?».
Петруха записи свои из-за пазухи тащит, а я картинкой открывшейся любуюсь в лучах фонарика.
Смотрю и вижу, как проходчики в этом штреке трудились. Крепи вот эти ставили, пока газ не пошел.
 «Колонковое бурение, — вспоминаю. И лезут мне назойливо фразы из письма Быковского. — Состоялся замысел твой Владимир Петрович, — думаю, — Нам бы теперь найти, что вы тут запрятали, да обратно выбраться».
Четко помню инструкции геолога главного: «Тридцать метров по левой стороне штрек стали зарубать, там кальцитовое пятно и нашли…»
Петр бумаженцию свою в руке держит и по левой руке озерцо обходит. Метров семьдесят прошли и в стену нежиданно уперлись.
Партнер мой пальцем в нее тычет. А там явные следы от бурения. Зияют дыры, через которые сероводород к нам сюда шпарит. Хотя как шпарит? Самотеком идет. Уравняется сейчас давление, на то, что мы выпустили и снова мертвая зона.
Петр плечами недоуменно пожимает. Нет следов никаких по этой стороне.
Руками помахали — не получается совещание. И тут соображаю я, что письмо то Быков писал со слов товарища своего — отца Петровского.
«А ну как, — соображаю, — задумка его о перевороте плана на сто восемьдесят градусов еще раньше родилась, и рассказал он Быкову уже с поправками?»
На корточки опустился и на крошке каменной рисую партнеру: 180.
Он руками машет как космонавт на Луне, понял, мол.
Обратно пошли.
Через минуту останавлтивает он меня и на часы показывает. Понимаю я — пора с кассетами в противогазах разбираться.
Меняем.
Время идет, и тут неспокойно мне что-то стало. Почудился неожиданно звон колокольный.
Прислушиваться давай. На Петра смотрю, а тот идет не спеша вдоль озерца.
«Может, показалось», — думаю. Понимаю, что ничего объяснить не получится, а время потеряем.
Решил не отвлекать проводника, а тот молоток свой еще раз в воду сует и показывает, что дорога наша кружная.
Понятно, мокнуть никому не охота. Как пождумал сразу мурашки побежали от мыслей таких. Сырости здесь и без того хватает, да и согреться, после купания толком не выйдет.
Следы наши на полу крошка каменная выделяет четко. Помогла нам она разок объясниться без слов, глядишь, еще понадобится...
До края озерца дошли, обогнули и под самой стенкой правой в глубину заходим.
Вода от стенки на метр-полтора.
«Лишь бы прижимов не было», — думаю, а сам расстояние прибрасываю.
Получается, что идти нам метров двадцать.
Фонарик из сумрака то спину Петрову выхватит, то стену, иногда вода чуть блеснет.
Иду и боюсь, что не окажется здесь ничего и поход наш зря. Быков то историю эту лишь со слов знал. Сам здесь не ходил.
«Ничего, — думаю, — Не просто так же инженер главный план шиворот-навыворот рисовал, значит было что…»
Неожиданно на спине Петровой отсвет странный появился. Я сначала подумал, показалось мне, но тут через резину уши хлопок уловили.
Партнер тоже услышал — обернулся.
Тычет пальцем куда-то за спину мне, а на маске его со стеклянными глазами блики все сильнее.
Тут еще один хлопок и вспышка яркая.
Оборачиваюсь. Мать честная, а метрах в десяти огненный клубок на всю ширину штрека к нам катится...



.
«»

Р.Пашян.

Оказалось, «ударил в колокола» Леванчик и в самое неурочное время.
— Пять утра! — Юрка кричит, — Не иначе прозевал он их, чего и грохочет. Рвем на место. Факелы бери. Волыну не забудь.
Сам в бушлат свой кутается и обрез винтовочный из чехла тянет.
— Артиллерию возьмем, — говорит, — Там пространство большое, шмальнуть можно рискануть, да и никто в открытую не полезет, если дуру такую увидит.
«Логично, — думаю, — Правильно мыслит», — и свою волыну прямо за пояс, что поверх бушлата затянул, затыкаю.
Замора ржет:
—  Мы с тобой Роин прямо как из фильма о кулаках — обрез да наган. Если что ты первым шмаляй, твоя дура потише, а эта гаубицей бьет.
— Как получится, — отвечаю и факел ему подаю.
— Валим, — Замора шепчет и в дыру ныряет.
Выскочили из нычки, фонарики включили и бегом. Юрка впереди, я позади.
«Вот, — думаю, — Фокус будет, если упустили мы их».
Понимаю, что загадывать что-либо рано, но гложут меня предчувствия нехорошие.
«Хорошо хоть исподнее сменил, — мысль мелькает, — Тьфу падла, ты, что помирать собрался?» — злюсь и за Юркой еле поспеваю.
Ходко бежит парняга. Обрез рукою к боку прижал, чтобы не болтался. В другой руке палка с горючкой намотанной.
Тормознулся вдруг Юрка.
— Воняет, — говорит, — Чуешь?
И точно тухлыми яйцами несет.
— Заслонку открыли, — Заморенок базарит, — Дай Бог, чтобы внутри они были.
А вонь уже такая, будто сто великанов нагадили.
«Как же, — думаю, — зажигать-то будем? Самим бы не пыхнуть за компанию».
Спускаемся. Лестница метра четыре всего. Мокрая. Сверху ручей в морду брызжет и где-то рядом вода шумит
«Вот гадость, — глаза протираю, — А шум хорошо — шагов не слышно».
Остановились.
— Здесь стой, — Юрка командует, — Дверца ихняя за поворотом. Дыбану и обратно. Прикрывай спину.
Стою как ниндзя с факелами в руках. «Гадская волына»  за поясом торчит.
Минуты не прошло — вернулся.
— Хватит им этого, — базарит, — Вот зажигалка — пали.
«Зиппо» бензиновую подает. Самая что надо по сырости вещица.
Факел минуты две расходился. Смотрю на пламя слабенькое и переживаю.
— Не ссы Роин, — щерится Заморенок в бликах, — Сейчас устроим ребятишкам огненную палубу.
А мне чего бояться — на миру и смерть красна, вот только сон сегодняшний нехорош. Квартиру себе искать — к смерти, а тут еще и батя покойничек привиделся.
 Юрка второй факел запаливает. Тот быстрей пошел.
— Сами не сгорим? — спрашиваю.
— Не должны. Огонь даже внутри не сразу пойдет. Кислорода-то мало.
Засветилось наше огненное шоу. Трещит и брызгает. Чистое кино.
— Ты чего туда насовал? — спрашиваю.
— Да есть варианты, — смеется Юрка, — Разгорается плохо, а так — чистый напалм. Коснешься или каплю поймаешь — не затушишь. До костей прогорит, так что аккуратнее и над собой задирать не стоит. Прём!
Когда позже вспоминал, как со стороны это выглядело, понял, что усмотри нас кто впечатлительный, мог со страху и обделаться.
Темнота  — «глаз коли» и появляются вдруг фигуры с факелами.
Водопад показался. Льется из стены плотным потоком.
Бежим. Факелы трещат. Летят из них хвосты огненные. Капли на скалу попадают и не тухнут. Тянется за нами след рыжий.
Юрка несется, что твой бронепоезд, и две полосы огненные за собою оставляет. Настоящий хеллоуин.
Когда подбежали, я к вони принюхался. Азарт настолько взял, что не замечаю вокруг ничего.
Гляжу, торчит из скалы люк круглый как на подводной лодке. Под ним каменьев навалено — долбили. Значит точно, спрятана была дверца.
— Открывай, — орет Заморенок.
«Не таится», — думаю, а сам люк тяну.
Оказалось, что и не закрыт он вовсе. Легко пошел.
Распахиваю, а Замора ловко так факелы из-за угла внутрь: «Швырь, швырь».
Хорошо я за дверцей стоял, потому, что первый язык наружу шибко саданул.
Пыхнуло, будто дракон дунул. Жар такой, пронесся, что запереживал я за Юрку. Оказывается не зря.
— Закрывай! — орет он с той стороны, — Задраивай б…!
Очнулся я и дверцу горнила этого толкаю.
Как только «топка» прикрылась немного, Юрка рядом явился. Дым от него идет, да паленым волосом воняет.
— Крути винт, — орет, а сам обрез наизготовку держит и фонарем который на башке светит туда-сюда.
Кручу.
Легко идет. Молодцы кто задвижку ставил, не пожалели смазки.
Затянул.
— Все, — говорю, — Уходим?
— Ждем, — отвечает, — Чтобы на верочку.
— Сколько? — интересуюсь, а сам наган из-за пояса тяну.
Юрка обреза не опускает. Молчит. Слушает.
Фонариками светим. Водопад шумит-шумит. Понемногу отдало. Успокаиваюсь.
За дверцей пока стояли несколько хлопков раздалось.
— Сероводород сильно не взрывается, — заговорил Юрка, — Да и кислорода там мало — шлепнет разок-другой и все. А сгореть должны точно. Температура-то как в домне!
Смеется — переживаний ноль.
— Сколько ждать собираешься? — интересуюсь.
— Час покараулим и к Леванчику пойдем.
— Смотреть будем?
Глянул на меня Юрка как на идиота.
— Сдохнуть хочешь? Там же сейчас безвоздушное пространство. Послушаем, не начнут ли долбиться и прости-прощай…



«»

М. Птахин.

Это потом я понял, как быстро все произошло. А тут смотрю на пламя и понимаю что хана нам. Выручила только моя паника на огонь
 «Вода», — соображаю, а сам чувствую, что Петр в полном ступоре и как стоял он ко мне в пол-оборота, так и зацепил я его за одежду.
Понимаю, что времени мало, а стена пламени совсем рядом.
В воду валимся как в замедленной съемке. Не врут когда говорят, что в период опасности время останавливается. Падаем мы с Петром в озеро, а огненный язык уже ног моих касается.
Смотрю, штаны пламенем пошли и понимаю, что газ этот вонючий все поры на одежде пропитал и загорается он сейчас внутри.
Досмотреть не успел — сомкнулась вода над нами.
— Хлюп, — и только шум в ушах под резиной, — Шуу, шуу…
Я сначала дыханье затаил, а потом понимаю, что бояться нечего, кислорода еще минут на десять хватит.
Петр мордой, вниз прилетел, и перевернуться пытается, а на поверхности газ догорает. Ярко осветил последней вспышкой скальную трещину, в которой озерцо приютилось, да и погас навсегда.
Погрузились мы во тьму, и понимаю я, что не окажись озерца стали бы мы сейчас двуми огненными факелами.
«Бр-р-р-р…  — думаю, — Верный расчет у тех, кто шоу это огненное устроил и хорошо, что газ не взрывался, а горел».
Ноги свои в огне вспомнил и только тут прочувствовал, какая воды ледяная.
«Градусов восемь», — думаю и в это время рука Петровская меня хвать, и на поверхность из воды потащила.
На ноги встаю.
Глубины оказалась метра полтора. Дышу и лампочку на голове кручу. Нет света.
«Дай, — думаю, — Брелок с ключей попробую лазерный»,
Тык пальцем и тоненький лучик красный пространство подземное пронизывает.
Сразу спокойней стало — вот он берег.
Петруха уже на суше стоит и мне выбраться помогает.
Ситуация — швах: говорить не можем.
Что там снаружи неизвестно. Как враги прикрытие из Ани с «Лысым» проскочили? Серега спокойно смотреть не стал бы, как нас в головешки превращают.
«Значит, случилось, что-то с ними?  — соображаю. О самом плохом и подумать боюсь. — Сам чуть не сдох, — рычу на себя, — и ребят, скорее всего, укатал».
Так мне тошно стало, что выполз я на берег и сижу не шевелюсь.
Перед глазами картинки из жизни нашей с Сережкой мелькают, и Аня на скале меня уснувшего целует.
Неожиданно Петруха полез в лучик лазерный. Гляжу, а он головной фонарик разобрал и деталюшки перебирает. Понимаю, что занялся дядька светом и чувствую, что щиплет мои ноги там, где огонь их коснулся.
Петр с моей головы фонарик тянет. Я не противлюсь — пускай экспериментирует.
Короче говоря, через пару минут он в лазерных лучах из двух фонарей один и соорудил.
Вот она радость настоящая.
Осматриваться давай. Штаны мои понизу будто взорвались. Представляю, что сталось бы, коснись нас огонь. Пока мы по штреку выхаживали, газ каждую пору одежды пропитал и потому загорелся разом куда достал.
Петру показываю. Тот головой понятливо кивает и маячит мне, мол, спасибо, что в озеро утянул. А что спасибо, я и сам радехонек как оно закончилось, а вот только закончилось ли?
Мысль эта нам в голову видимо одновременно пришла. Петр маячит мне туда, куда мы шли. Мол, давай закончим что начали.
Правильно. На ноги встаю.
Адреналин еще в крови булькает, но понемногу начинаю отходить. Ноги не то, что бы слабые стали, а просто туманчик легкий в голове клубится. 
Шагов сделали всего пять или шесть и неожиданно Петруха показывает мне — стой.
Азартно так рукой машет.
Чую, заметил он что, а бережок, на котором стоим полметра всего — не оббежать.
Присел я тогда на карачки и между ногами его полез.
Мать честная штрека начало! Где-то здесь и каверна должна быть с загадочным $. И тут вижу, лежит в метре от его ног кристаллов каких-то россыпь в кальцит вросшая.
Напарника толкаю, а тот стоит, как скала и будто в землю врос.
Тут меня трясти стало, а кто знает, я привычку к разным находкам имею.
Минуту не получалось сдвинуть товарища своего. Прошел он, потом пару шагов по бережку и смог я, наконец, до заветных камней дотронуться.
Только в руки взял Петр давай на потолок светить.
Точно — вот она дырка — даже вскрытая незаметна почти. Не знай, где она есть — ввек не найти. Видимо при очередном хлопке газа открылась.
Камни что поднял, разглядываю. Петрухе маячу, чтобы посветил.
Поворачивается напарник мой, смотрю, а цвет-то зеленый — не иначе изумруды!
Дергаю Петра за гачу и за молоток его геологический, мол, давай, долби, а он мне сидящему на земле ладошкой показывает, мол, не стоит пока шуметь.
Рядом на корточки опускается, и давай в лучах фонарика на крошке пальцем чертить:
«Соберем что упало. В тряпку завяжем, в воде спрячем. Вдруг нас на той стороне ждут».
Правильно соображает. Тому, кто письма Быковского не читал каверну не найти. Ажиотажа все эти годы не было. Правильно придумал дядька. Вот только что Козлякин с Быковским архивом?
«Ладно, потом разберемся», — думаю.
Тащит Петруха платок носовой и давай на него кристаллы собирать. Я показываю, мол, не торопись и чую, что кислород не такой становится.
Кассеты меняем.
Как свежий газ пошел, снова уютно стало. Действительно: степень комфортности человек может определить лишь при полном отсутствии комфорта.
Пока изумруды собирали, я камни в лучах фонарика рассматривал.
Большинство мутные какие-то, а вот парочка так светом сыграла, что понял я, почему сотрудники НКВД так над ними тряслись.
Сразу вспомнилось, что изумруд дороже алмаза и понимать стал, что повезло нам необычайно,  хотя «везение» сегодняшнее еще пережить надо.
Вроде все собрали. Носами чуть скалу чуть не перепахали.
Чисто.
Кристаллов на три носовых платка набралось. Решил я гачу свою понизу оборвать — так и так сгорела.
Рву.
Петруха веревочку тащит из кармана, и давай увязку изобретать.
Запаковал и рукой под берегом в воде шарит. Потом нашел чего-то и опускает мешочек в воду. На вервии своем узлы вяжет и тоже под водой прячет.
Напоследок пальцем на скалу возле штрека потыкал, мол, запомни.
Приметливы камни. Сколько раз потом картинку эту в голове вытаскивал — все до трещинки усвоил.
Когда закончили. Петруха ржать давай. Сидит на бережку и воздух руками ловит, ножками сучит.
Толкаю его. Сколько здесь просидели, по кассетам кислородным прибросил. Получается час уже после захода и теперь новые двадцать минут начались.
Пишу на полу:
«Сколько будем сидеть?»
Читает и руками машет, но гляжу, серьезнее становится:
«Выходить будем на пределе, или когда откроют».
«Значит ко входу идем?»
Осмыслился мой партнер. Отрезвила последняя надпись Петруху. Встает, и гляжу я у него ножки тоже ватными стали.
Двигаем в обратную сторону.
Скала слева идет и в озеро толкает, а перед глазами камни стоят.
В голове чушь Райкинская крутится: «Корыто куплю и мотоциклет».
Раньше заржал бы над собой, а сейчас не до смеха. Полдела сделано и предстоит нам еще наружу как-то выходить.
Ясно, что поджигатель про сероводород знает и потому сюда скорей всего не сунется. Без приспособлдений здесь любому хана.
Понимаю, что независимо, что там на другой стороне сюда мы долго не вернемся.
Когда до задвижки дошли, Петруха факелы на полу высветил. Лежат они, а из одного еще дымок вьется.
«Значит не случайность», — думаю. Теплилась еще у меня надежда, что не поджог это, но вот и она растаяла.
Пытаюсь себя на место врага поставить и сразу понимаю, что ждал бы я снаружи для верности часа два. Чтоб уж точно «клиент» не вернулся.
Мелькнула мыслишка постучаться, но понимаю, что в данной ситуации лучше «сгореть» и не звучать. Удался замысел вражеский и пускай.
«Ждем, пока кислород не кончится, — пишу, — Потом выбираемся».
 Петр согласно так кивает, и давай под скалой моститься поудобней.
Место углядел лучше не надо, даже завидно стало. Так захотелось сказать ему: «Подвинься», но не рассмешила меня эта шутка, и пошел я к нему рядом укладываться.
Мудрствовать, не стал, а завалился на пол и голову ему на ноги положил.
Удобно получилось. Сразу Том Сойер вспомнился  и как английские беспризорные спали: «Кто сверху — тому мягко, а кто внизу — тому тепло». Лежит один на полу, а другие на него головы кладут и так спят всей компанией.
Замелькали картинки перед глазами. Подружка одна, с которой лет десять назад во двор нашего «Иняза» иркутского заехали уединиться.
Целуемся, и вижу я краем глаза движение какое-то в темноте. Фары включил, и этот Лондонский сюжет нам открылся.
Летом дело было. Лежат вповалку под карнизом пацаны лет по десять-двенадцать и снятся им какие-то пацанские сны.
Долго перед глазами картинка стояла, вот и сейчас вспомнилась.
Заелозил Петруха вдруг ногами и вырвался я из видений своих. Понимаю, что время пришло кассеты кислородные менять — все занятие, какое.
Тикает время, а у нас и часов нет. В мои электронные вода попала, а Петруха стекло на своих «Командирких» разбил, когда в озеро валился.
Давай мы остатки кассет подсчитывать и сколько жизни нам остается. Получается, что продержимся еще два часа.
Решил я задвижку пошевелить — заперта, не заперта, но Петр меня остановил.
Правильно, окажись я на той стороне — с таким вниманием бы на нее глядел...
Вот она воля рукой подать, а получается, что даже шуметь нельзя. Вдруг на той стороне враг наш задвижку ухом слушает.
Уложил я голову свою «беспризорную» на ноги Петру и успокоился.
«Все, — думаю, — Теперь только кассеты меняем и не шумим ».
А время медленно идет.
Еще раз переставились.
Следующая порция в ход пошла.
Чую скоро терпение мое закончится. Дымятся нервишки. Неожиданно затюкало что-то в задвижке, заскреблось.
Вдвоем подскочили — значит, не послышалось.
«Кто?» — Петру киваю.
Тот плечами жмет и к факелам крадется. Понимаю. Если враги на той стороне, то нет у нас другого оружия кроме палок от факелов да ножей.
А возня там нешуточная идет. Петруха мне факел подает, а я ножик с пояса тяну.
Справа от задвижки встал и жду, когда появится кто, чтобы отоварить его сразу по кумполу. Чувствую, появится у нас шанс на волю вырваться.
Петр лампочку свою тушит и в это время задвижка открываться давай.



«»

В.Козлякин.


Когда колокол зазвучал, Козлякин не спал. Только-только освободился он от сонного наваждения и лежит-раздумывает:
«Надо в нычке своей палатку поставить. Влаги внутри нет почти. Умница все-таки Юрка».
Тут звон.
«Раз, два, три, — отсчитал Козлякин, а ноги-руки уже сами одеваются-обуваются. А потом еще удары, — Раз, два, три. Надо бежать смотреть, — понял «хозяин подземного мира, — Началась заваруха».
Вовремя успел. Когда на рудничный двор вылетел, где у «Заморенка» лежка, компания как раз из щели под крепями выбиралась.
«Что там у них? — присмотрелся Володька к непонятным палкам в руках выскочившей парочки, — И третий где?»
Пока бежал за ними следом сообразил, что они делать собрались. На палках намотки видны — не иначе факелы.
«Жечь решили», — почувствовал он охотничий азарт «Заморенка».
А тот бежит к боку что-то жмет.
Вспомнил, как стрелял однажды Юрка из такого подобия бревна, когда покойный «Золотой» с пацанами в тупик его загнали.
Грохотал «Заморенок» тогда будто корабельное орудие.
Камни сверху так повалились, что забоялись нападавшие. Раненого забрали и отступили.
 «Ва-банк пошли, — рассудил Володька, примеряясь к темпу, — Вот и славно».
План дальнейших действий в его голове уже сложился.
Судя по направлению, бегут они в сторону задвижки, которую вчера Петруха с очкастым нашли.
Грохотали парни по скале, на все шахты — не таились, а с другой стороны чего бояться? Призраков же не напугались?
« А как с живыми будете разбираться? Вот и посмотрим сейчас, какой вы прочности ребятки, — поддавал Козлякин вслед за бегущими, — Хоть бы они четвером туда залезли».
Действительно было бы здорово поджарить всех разом.
Судя по действиям «Заморенка» мало его волнует Козлякинская персона — а зря.
«Ты мил друг партнерами сейчас наглухо повязан, — бормочет он про себя, — Один ты может и неуловим, а вот гости твои — кандалы твои. Не получится у тебя шуровать с ними по вентиляционным ходам, так что и тебя прищучить нынче можно запросто».
Парочка что впереди уже по лестнице на обвалы рудничного двора спустилась.
Володька следом не полез и давай с самого края рассматривать, что происходит.
Юрка за угол сбегал и через минуту вернулся. Факелы зажигают.
«Ну, вот и все, — понимает Козлякин, — пускай у тебя «Заморенок» сегодня все получится».
Радуется Володька, что не открылся старому приятеля на последнем разговоре и тайны отцовской не выдал. Закончат они сейчас с гостями этими незваными и Козлякин за них примется.
План детально не обдумывал. Батя покойный приучал сначала одно закончить, а уж потом за другое браться. Одна мысль его сейчас свербит: «Все ли четверо внутри или снаружи кто остался?»
По этой стороне никого нет, а к водопаду незаметно не пройдешь.
Додумать не успел. Понесся Юрка за угол с факелами в руках. Подался туда и Володька. На рудничный двор соскользнул тенью и следом.
Вот он угол — выглядывает, а «Заморенок» как раз в сторону от языка пламени отскакивает и второму орет:
— Закрывай б…
Закрутили они ее вдвоем и расположились рядышком.
Друг другу за спины светят.
Оружие на изготовке.
Бревно-то действительно артиллерией Юркиной оказалось.
Наблюдателю даже немного не по себе стало, когда тот его лучом чуть не нашарил.
Пока сидел и думал, что дальше? план понемногу доработался.
«Сначала выбиваю из обоймы Юрку, — пятится в темноту Козлякин, — Эти без него слепые и смерти без меня найдут. Не выбраться им наверх без «Заморенка». Или отпустить их всех? — удивился он своей неожиданной доброте, — Если что будет на кого списать…»
Отвлекся он немного, а выходило по всему, что вчетвером они таки в нору-то залезли.
«Удачная глупость, — радуется Козлякин, — Отлетели к праотцам, все кто знал хоть что-то».
Время посмотрел, на «часовых» глянул.
Стоят как в рассказах Гайдара. В разные стороны фонарями светят. Не волнует их, что почти час уж после поджога прошел.
Пока прибрасывал, на каком отрезке пути «Заморенка» прибирать минутная стрелка еще один круг сделала.
«Сейчас уйдут, — понял Козлякин, когда Юрка товарищу своему что-то говорить стал. Тот наган спрятал и к дверце полез. Ухо приложил. Слушает», — сообразил Володька и только сейчас понял, что ходу в штольню задвижкой закрытую никому нет по сероводороду.
«Ладно, все в свою очередь», — решил он и выбрался с просевшей окраины рудничного двора по приставленной лестнице.
Затаился в нычке среди сваленного в кучу металлического хлама.
Одно время металлолом сильно прыгнул в цене и залетная бригада начала его собирать.
Никто им не мешал. Цветняка в те времена было столько, что никому не хотелось возиться с чем-то другим. Но аппетит приходит во время еды и когда новая команда поняла, какие здесь завалы цветного металла, жадность взяла-таки верх.
Разобрались с ними быстро и лишь, потом обнаружил Володька среди завалов собранного лома пристанище оборудованное.
Металл, похоже, прилежался здесь навсегда. С той поры как обвалил Козлякин ствол четвертой шахты, нет вариантов, доставить его на поверхность.
Тихо и темно в подземелье. Смешались внизу ночь со временем и на биологические часы можно полагаться лишь в самом начале. Организм по истечении суток-двух сам начинает избирать, что ему предпочтительней: спать, или активничать.
Вот сейчас раннее утро и половина ночи прошла на ногах, а сна ни в одном глазу.
Чует Козлякин, что пришло время расставить им с Юркой точки в детских отношениях. Понимает он, что упоен сейчас победой «Заморенок», а значит, может дать слабинку та струнка хищная, на которой он острые углы, да Козлякинские ловушки обходил.
Замелькали фонарики в дальнем конце квершлага.
Крепко идут. Чувствуется в двух приближающихся фигурах удовлетворенность от хорошо сделанной работы.
Когда мимо шли, разглядел-таки второго. Коренастый. В себе уверен. Исходит от него легкое чувство опасности, как от дикого зверя. Такое Козлякин только от «Заморенка» чувствовал, а значит с одного поля эти ягоды.
«Гаубица» Юркина под рукой на ремне заплечном висит.
В отсветах фонариков ихних разглядел Володька, что обрез это карабина или винтореза какого.
Смотрит на идущих и такая злость берет, что еле сдержался, чтоб не вылезти из засады, да в атаку не пойти. Глупость конечно, но желание обладать подземельем одному — сильнее.
«Нужно ждать пока разделятся», — понял Козлякин и пошел следом.
Коридоры в шахтах сильно заплетены. Только для стародавних жителей они книга открытая, а посторонний без проводника почти обречен.
Если соберутся по лиственничной лестнице в четвертом стволе выбираться — так закончится она на половине высоты. Через водоотливную штольню тоже сложный ход и его знать надо, да и «Заморенок» на своих территориях секретов нагородил. Не станет его — пропали пацаны.
«А что, все правильно, — соображает Володька, — Юрка в любом случае один куда-нибудь пойдет и главное теперь прихватить его в этот момент».
А поджигатели проходят тем временем поворот к норе своей и к «приграничной» полосе шуруют. Не сторожатся совсем.
Наивен Юрка. Когда договаривались о разделе и правила устанавливали, расчувствовался совсем: «Детство… Дружба…». Володька глаза тогда прятал по обыкновению, чтобы не понял старый товарищ мыслей его. Сам же решил, что не будет до поры себя настоящего показывать. Вот видимо и пришло время…
Поворот. Еще один. «Петлей» не кладут и не прячутся.
Володька даже запереживал, мол, как бы, не засада. Третьего-то нет? Может, ждет, где за углом с киркой наизготовку?
Решил еще немного отстать и чуть не упустил. Но, хорошо вышло.
Пока крался глаза «серый свет» различать стали.
Когда на коридор с переходами вышел не поверил тому, что увидел: висит на скале фигурка «Заморенка» и по канату какому-то наверх шурует.
«Вот это удача, — понял Козлякин, — Если обратно первым пойдешь, я тебя и рассчитаю по-тихому».
Подождал, пока заберется, а потом смотрит и канат наверх поехал. Все ясно: нычка тайная — вот он случай!
Крутнулся на свою территорию и не удержался, чтобы вражеский лагерь не пощупать. Закрыта дверь. Висит на ней замок в пробой одетый, а значит — сгинула вся экспедиция в огне.
«Хорошо, хорошо», — Козлякин ладошки трет, а ноги уже несут его понемногу в ту сторону, где затарка у него инструмента разного.
Есть там кирка одна ловкая, которую он лишь разок в дело пускал. Удобная. Здесь мазать как с кувалдой и Петром в старые времена нельзя. Один шанс будет, зато какой…
«Висяком на скале, — радуется Володька, — Руки заняты… Хвать его родимого по темечку и до свидания…»
Вернулся, затаился, и ждать стал.
Сидит удаче своей радуется и темноту смотрит-слушает.
Вращается серый свет колдовским покрывалом. Нет для него здесь тайн, и скоро станет он единоличным владельцем.
«А может и прав Максимка, что можно туристов сюда водить, — мечтает будущий собственник, — Хотя если клад из каверны стоящим окажется можно и бросить все…»
Но понимает он, что расстаться с подземельями, которые дар такой дали — выше сил будет.
«Как я без нор своих?» — себя  спрашивает и понимает, что никак — не деться никуда от «подземли» этой ему — не расстаться.
Ждал недолго.
Зашуршало наверху, и канат по стенке пополз.
Опустился рядом. Две случайности помешать могут: свет и если «Заморенок» не первым пойдет. Однако знает откуда-то Володька, что все сегодня получится.
Кирку свою на руке взвешивает и в серой мгле, дарованной, угадать пытается: кто же это там сверху ползет?


 

«»


Р. Пашян.


Почти два часа прождали возле задвижки, пока Юрка отбоя не дал.
— Слухани Роин что там за дверцей, — говорит, — Может, шебаршит за ней кто.
Ухо прижал, но только воздух шумит, да с этой стороны водопад мешается.
Сейчас сижу себя изучаю. Первый раз я сжигал кого, но нет сомнений или переживаний каких, хотя любая слабость — это слабость и нельзя раскисать сейчас. Нужно удостовериться — удачно ли? и наверх валить.
«Заморенок» решил сначала к Леваше нырнуть в наблюдательный пункт, мол, нет резона на Вовину территорию лишний раз соваться.
Обратно шли не таясь.
Мне и самому надоело вылеживаться да прятаться шагаю и хозяином себя чувствую. Когда первая ниточка эмоций таких мелькнула, сперва не заметил, а потом разматывать ее давай.
«Забавные мысли у тебя Роин, — говорю себе, — Никак прикипаешь понемногу к подземному городу?»
Нет ответа, а только лучики наши мелькают на стенах и чувствую я, что приняли шахты жертвоприношение огненное — с удовольствием приняли. Плюнул я тогда на все мысли и спрашиваю товарища своего:
— Как думаешь, Юрка? Чего они там искали?
— Не знаю пока.
— Смотреть будешь? — интересуюсь.
— Сначала приспособу надо собрать водолазную для подачи воздуха. Потом можно и рискануть.
— А что если МЧС раньше нас найдет что? — интересуюсь, — Нам же ситуацию с несчастьем закончить надо, чтобы честь по чести: вот они трупы и вот он несчастный случай.
— И что предлагаешь?
— Тут уж братишка тебе решать.
— Ну, тогда глянем для начала — не остался ли кто у них в лагере. Нам такой расклад в самый раз. Не придётся слугам государевым самим цинковать про случившееся. За нас все сделают.
Вьются шахты. Опасный «муравейник» — суровый. Как подумаешь, что можно сгинуть здесь без вести не по себе становится. Стоит мыслишку эту от себя прогнать, другие лезут не лучше.
«Вперед Роин», — кричу себе, но легче не становится.
Когда подходили к тому месту, где канат должен быть Юрка фонарик затушил и мне отмашку даёт. Понятно, нычка службу хорошую сослужила, и нет резона палить ее, если следит-таки за нами Володька Козлякин.
— Цык, цык, — клацнул чем-то по скале «Заморенок», — Цык, цык…
Зашуршало наверху.
— Давай Роин, — Юрка шепчет, и канат мне в руки сует.
С таким количеством узлов и ребенок в темноте вскарабкается. Ноги поставил, за шишку ухватился, подтянулся и все сначала.
Леваша с той стороны дыры ждет.
— Прывет Роин, — шепчет, — Праспал я.
— Все вовремя, — отвечаю, — За нами удача сегодня брат. Заделали мы свинорылого. Поджарился — не пикнул.
Чувствую, отдало у моего горного баранчика. Прижался он к плечу как мальчишка и шепчет:
— Значыт навэрх идем? На свэт?
— Еще неделю жить здесь будем, — «набрасываю» ему для понта, и тут из дыры Юрка появляется.
— Ну что Леван не было движухи на той стороне? — спрашивает, а сам канат наверх затягивает.
— Нэт.
— А как ты угадал, что они пошли? — спрашиваю.
— Заснул я, — кается наблюдатель наш, — А как понал сколко проспал рисканул до двэрэй сгонять, а там замок висит.
— Красавчик,  — Юрка говорит, — И каким ходом ты на Вовкину территорию гулял?
— Каторый с мастыркой. Ну, тот, что ты мелом отмэчал.
— В масть все, — радуется «Заморенок», — Молодец Леван! Прихватили их как надо…
Когда точки расставили стали решать, как быть нам.
По любому придется сначала факелы в штреке прибирать и только потом МЧС на несчастный случай приглашать, а для этого подача воздуха нужна. Значит пора на поверхность.
— Сейчас шмотки собираем и валим, — командует Юрка, — Поперли братва.
Похватали мы бутор свой. Увязались. Воду остатки допили, чтобы не тащить и «Заморенок» канат в дыру швырнул.
Фонарь на башке загасил и червяком нырк в шкуродер свой.
Сижу, жду, когда канат задергается, мол — второй пошел.
Минуту жду, вторую.
Тишина и понимаю: не так что-то.
Ныряю в дыру и ходу по веревке. Терять нечего, так что фонарь я сразу зажег.
Чую, беда у нас и когда вниз светил. Заметил: валяется под канатом кирка не кирка, да пятно какое-то темное «Чеширским котом» улыбается.
«Ни хрена себе, — думаю, — разменяли, что ли братца нашего?»
Вниз за секунду слетел. Высветил пятно еще раз и понял что кровь это. Жирно так блестит остаток жизни Юркиной. Кирка тоже в крови. По всему получается, что достал его вражина, когда собирался проводник наш с каната прыгать.
«В темноте бил»,  — соображаю. И означает это только одно — поставил Вова Козлякин точку в отношениях старых друзей.
Канат дергаю, мол, давай вниз Леваша.
Слетел мой абрек аки горный баран и обомлел.
— Гдэ Замора? — спрашивает.
— Нету Заморы братишка и выбираться нам теперь скорей всего самим.
— Гляды, вон, куда его потащылы, — Леваша пальцем тычет.
И точно. Тянутся две полоски от сапог Юркиных детского размера. Все правильно весу в нем килограмм на сорок пять — любой упрет.
Тащу наган из-за пояса и вспоминаю все истории о стрельбе в подземельях.
«Плевать, — думаю, — Кого увижу, сразу шмалять буду».
Как прикинул, так и вышло.
Понеслись мы по следу, уже не таясь, а за вторым поворотом увидели, как тащит мужичонка плюгавенький товарища нашего под рученьки.
 Я как бежал, так с ходу и бабахнул в него, потом еще. Но далековато и света мало. Темень кругом и тени какие-то по краям лучика клубятся, или кажется мне?.
Не отреагировали шахты никак на пальбу. Не ворохнулись камушки, а человечишка Юрку бросил и рванул куда-то в глубину.
Петляет. Я за ним.
Нюхом направление угадываю. Несется эта тварь подземная и чую, что ослепил я его и не может он никак на темноту переключиться. Еще пару раз шмальнул, гляжу, клюнул носом гаденыш, но не остановился, а так обороты лишь немного сбавил.
Леванчик за мной пыхтит, кинжалом своим трясет. Чую я дали мы кругаля и неожиданно вижу проход мелом отмеченный, где ловушка из бревен замастырена.
«Если туда, — думаю, — рванет, придется мне паузу в гонках этих давать, иначе получу деревяшкой по темечку».
Только «карлик» не в этот штрек ныряет, а в другой — метров через пять.
Я за ним. Коридор узкий и тут вспоминаю неожиданно, что «Замора» за какую-то ловушку здесь говорил, а про какую не помню.
Притормозил.
След в след за уродцем этим тащусь.
Отпечатки ног его четко на крошке видны и неожиданно на одном из следов этих и не нашел я опоры.
Остановилось время мое и даже за край скалы уцепиться не вышло.
Вниз валюсь и понимаю, что попал я таки в ловушку, а отпечаток мне этот Козлякин специально прямо посередине  дырки замастырил.
Метра два падал и в ледяную речку ухнул.
Запустила водичка щупальца свои под одежду. Подхватил меня поток, и удалось лишь на секунду увидеть просвет, в который свалился, да голову абрека моего Левана с фонариком на лбу.
Со стороны вдруг картинку увидел, будто не со мной это, но такая надежда растаяла сразу. Понимаю, что фокусы это сознания моего.
Свет умер, как окунулся и давай я пытаться уцепиться за что.
Ничего не получается.
Дна тоже нет.
Пальцы по стенам скользят-скользят, и нет уступов, ни крепи захудалой.
Лишь раз удалось мне ухватится за верхний край очередного тоннеля и тут сообразил я, что наклонный он.
Воздуха в нем не два метра, где падал, а сантиметров тридцать всего.
Немеют руки, и понимаю я, что не вынесет меня наверх, а упокоюсь я где-то в глубине шахт этих проклятых.
Страшно осознавать неизбежное, и закричал-завыл я так люто, что показалось, задрожал свод, а тут пальцы силу окончательно потеряли, и скользнул я в жерло это черное.
Несет вода меня, и не страшно теперь совсем. Даже с течением бороться перестал.
Потолок все ниже, ниже. Десять сантиметров воздуха осталось, пять.
А мне уже хорошо и понимаю я, что это сон всего лишь.
Чувствую, что скоро проснусь, и лишь видением окажется вся жизнь беспутная моя.
Знаю, что опять я мальчишка и понимаю, что вот оно долгожданное утро.
Свет вижу, а в нем папка мой ко мне идет.
Соображаю, что не сон это, а по-настоящему просыпаюсь я и в последней картинке угасающего кошмара разглядел, как несет поток подземный тело чье-то с безвольно болтающимися руками.

 «»

М.Птахин.

Долго-долго задвижка открывалась.
Луч фонаря снаружи темноту рвет, а я палку от факела наготове держу.
Тут слышу, через резину противогазную зовут нас два голоса:
— Миха! Петр!
Понял я сразу, что вызволители это наши явились. Анечка с «Лысым» .
«Каково им ожидание это интересно далось? — думаю, — И почему так долго?»
Пока я это обмусоливал, Петруха сообразил, что происходит и в дырку лезет. Меня тычет, мол, чего замер-то — пошли.
Вылезаю я через проем и соображаю, что вернулись мы, в общем-то, с другого света.
Анечка в объятия свои нас ухватила и смеется-плачет.
«Лысый» задвижку крутит-затягивает.
Потом разворачивается и тащит нас куда-то. Оказалось на лежку, где они оставались.
— Нежности, какие, — ворчит Серега, — Смотри-ка, целуются они. Тут глаза и уши кругом. Фонари тушите и противогазы снимайте. Да не вяжись ты, — шипит он на меня, — Воняет как из ямы выгребной, а туда же обниматься...
А и точно, наверняка несет от нас с Петрухой нестерпимо, хотя человек скотина такая и ко всему привыкает быстро.
Каждому из нас рассказать есть что. Уселись мы в темноте на спальники, и давай шептаться.
Прежде чем план вырабатывать, поделились, кому и что досталось в переделке этой.
Заговорили разом, и каждый о своем.
Минут пять остановиться не могли — такая тарабарщина получилась.
Понемногу успокоились
Оказывается Серега чуть в атаку на противника не пошел.
Когда они с факелами из-за угла появились, была у него секундочка, чтобы остановить их. Схватил он браунинг Петровский, как догадался, что за судьбу нам враг уготовил.
Бегущего с факелами выцелил, но не получилось выстрела. Мудреным оказался для него предохранитель на ружье бельгийском — упустил время.
— Как я себя ругал, что не спросил у тебя, где он, — шепчет в темноту Серега, — Сколько мне ружей гладкоствольных попадалось — всегда разбирался, а тут мимо.
— Не переживай, — Петруха шепчет, — Грамотно все получилось, а долго не открывали почему?
— Ждали они, — Анечка отвечает, — Когда факелы закинули сразу оружие достали, и давай во все стороны светить. Дважды лучом в нас попадали, хорошо мы далеко и  лежа, видно за камни и сошли.
Оказывается Серега после неудачи с браунингом давай у Анечки пистолет требовать, а та его утихомирила. Мол, все уже произошло — зажглась «печка» и нет смысла стрелять — упустили время. А если не выйдет у нас «войнушка», то и парням не поможем и самим хана. Шутить-то поджигатели не собирались.
— А сколько их было? — интересуюсь.
— Двое. Один маленький совсем, а другой поздоровей.
— А маленький, какого росточка?
— Да чуть не метр пятьдесят. — Включился в разговор «Лысый», — Совсем как подросток. Он факелы, кстати, и швырял, да и сам от пламени, что обратно бухнуло, чуть не сгорел. А вы-то как выскочили? Мы уж не чаяли.
— Озеро там, оказалось, — говорю, а сам вспоминаю, как мы из-под языков огненных в воду валимся, и как штаны мои понизу горят.
Защипало ноги и только сейчас понимаю, насколько нам повезло.
Анечка слезу через раз пускает, да и у нас, чего греха таить нет-нет, а голосок-то задрожит
Рассуждать давай, что дальше делать будем.
Мнения разошлись: я за то чтобы использовать нечаянную удачу — считает противник, что погибли мы, да и хай с ним. Берем вещички и наверх.
Сереге воевать охота. Давит его видимо неудача с выстрелом и духарится паренек.
— Огорчен, что душегубом не стал? — спрашиваю, — Отвел тебя Господь, да и радуйся, а что не додумался, кто это мог быть? — интересуюсь у Петра.
— Если бы один поджигал, так я бы точно сказал что Козлякин это Вовка. А другой способный на такое, да еще маленького роста — Юрка «Заморенок» наверное. Вот только каким боком он здесь?
— Не один и вооружен, — продолжаю.
— Вот, вот. А знаешь, на что это похоже?
— Ну?
— Думаю я, ждали они, пока мы задвижку найдем, или третьи причины какие есть.
— А зачем она им? Что они тоже в курсе про каверну?
Молчим. Нет ответов.
Интересуюсь дальше:
— Судя по теням из стен и туше с глазами Козлякин тоже здесь?
— Этот до самого разбора не уйдет и наверняка он тоже нас покойниками считает, так что прав Миха нужно нам на поверхность скорее выбираться.
— А там что делать?
— МЧС позовем, — вступила Анечка в разговор, — Про нападение расскажем.
— Поверят?
— Мне да, а потом шахты эти давно дурной славой пользуются и загадок хранят много. Я когда в прошлом году на празднике у них была, генерал МЧСный все интересовался, нет ли знатока Слюдянских подземелий. Ты думаешь с чего мне так легко противогазы дали?
— Понятно, — загрустил я, — Ну и что мы будем с камушками делать Петр?
— Камушками? — оживился «Лысый», — Так что нашли?
Только тут мы сообразили, что затмило нам спасение основную цель.
Рассказывать давай, как там внутри, да где запрятали.
Решили, что пока тихо зайдет Петр внутрь и заберет увязку-складку в озере запрятанную.
— Как там с газом? — спрашиваю.
— Когда вас открыли, воняло так же, хотя как его определишь, — Анечка отвечает, — Ты Петр давай противогаз надевай. Он заряжен, я же спасать вас собиралась.
Даже в темноте вижу — смеется девчонка. Чувствую, отлетает от нас всех корка какая-то и стали мы совсем как родные.
«Вот что такое проблемы пережитые», — думаю. И так мне захотелось расцеловать товарищей, что рядом в темноте сидят.
Петр уже тем временем ранец на себя одел.
Все в темноте делаем. Хорошо хоть водопад рядом шуршит и звуки наши с бормотанием гасит.
— Зажигаю, — проводник наш говорит и разрывает темноту лучик.
После черноты кромешной прямо прожектор тепловозный.
Встаем.
Я браунинг взял и с предохранителя снимаю. Вот он торчит, как уж Серега его не нашел? Впрочем, разницы нет — удачно все получилось.
Понимаю, что осмотри, кто из противников лагерь наш в насосной старой — сильно, похоже, что нырнули мы  в проход сереоводородный вчетвером, а значит, и сгинули вчетвером. Тогда получается на поверхность надо сразу выбираться, чтобы не разубеждать врагов в погибели экспедиции. Нет нас в живых, да и нет.
Поделиться соображениями своими не успел, а Петруха маску на себя напялил, и задвижку распахивает.
Вонь, конечно, жуткая пошла, но, то ли концентрация еще не та, то ли принюхался я, не сильно отвратило меня.
«Лысый» морщится и дверцу к стенке толкает. Исчез фонарик Петрухин за люком и снова мы в темноте.
Воняет газом спасу нет.
— Ты винт закрутил? — интересуюсь.
— Конечно!
— А запах откуда?
— От тебя дорогой, — Аня смеется, — Есть у меня такое чувство, что долго тебя отмывать придется.
 — Я не против, если займешься, — смеюсь, но тут же пинок в темноте от «Лысого» выхватываю.
— Молчите, — шипит он злобно, — Заткнитесь и темноту слушайте, мало ли что.
Действительно расслабились мы на радостях, а ведь ничего еще не закончилось и неизвестно когда на поверхность выберемся, а бежать-то отсюда надо как можно скорей.
После мыслей этих давай я «локатором» своим вращать.
Шум водопада теперь мне врагом показался. Подкрадись кто и, не миновать беды.
Рассказы Петровские о Козлякине вспомнил, как тот в темноте бегает и показлось мне, что есть рядом кто-то.
Шаги слышу крадущиеся. Ближе, ближе.
«Лысому» шепчу:
— Слышишь?
— Нет ничего, — отвечает, — Сам себе не придумывай. В темноте всегда что-нибудь мерещится. Если пойдут — такой грохот будет. Успокойся.
Петр гулял минут десять. Я даже запереживал.
— Чего так долго? — шиплю на него.
— Дыру маскировал, — отвечает, — Напихал туда камней вовнутрь. Теперь если не знаешь где она — не найдешь.
— Из озера складку достал? — спрашиваю и по карманам его хлопаю.
— Вот она, — стучит Петруха по груди, — Помоги лучше Сереге задвижку затянуть, — и фонарик гасит.
Пока мы с «Лысым» дверцу закрывали, Аня с проводником нашим вещички разбирали и делили, кому что нести.
Браунинг у меня Петр отобрал.
Совещание про обратный поход получилось короче некуда.
Мои аргументы оставить базовый лагероь как есть только «Лысый» принял без энтузиазма.
— Обвязку новую оставляю, — шипит, — Французскую систему! Ты Миха ответишь, если что случится.
— Нам главное на поверхность сейчас проскочить, — успокаивает его Анечка, — Меньше чем за сутки спасатели прибудут, а там уже и шахты наши — нечего бояться.
Расставляемся.
Петр решение принимает идти без света и головным встает.
Я второй, следом Серега, Анечка замыкающей.
Привычно уже за ремни держаться и в темноте гулять. Не совсем удобно на ходу поправлятьс этот бутор, да и сил что-то мало остается.
— Кружным путем пойдем, — Петр шепчет, — Нам сейчас, чем дальше, тем лучше, так что держитесь. Главное незамеченными до штольни водоотливной добраться, а там считай дома… 




«»

Леван Гудушаури.


Когда Роин рванул неожиданно и стал палить по убегающей фигурке, почувствовал Леван, что конец истории еще не написан.
Была еще надежда, что лишь ранен Юрка, но с такими травмами, что мелькнула в лучах фонарика, не живут. Полголовы киркой разворочено, и жижица на пол из дырки круглой течет. Лежит парняга куклой на голой скале и даже меньше еще стал.
Ярость ударила Левану в голову и знает он, что не будет покоя, если убийцу товарища своего  они упустят.
Мелькает в лучах фонарика фигурка «бегуна» «Замору» прибравшего, но будто заколдованный он — никак не достанешь.
После одного из выстрелов клюнул, было, носом, но хода не сбавил.
«Царапина, — оценил увиденное Леван, — Умирать не собирается…»
А так все удачно сегодня закрутилось, хоть и проспал. Когда отсигналил пацанам и замер в ожидании движений всё мысли в голове своей перебирал.
Темнота угнетала, конечно, и грязь эта совсем «не в масть», но на Роина с «Заморой» посмотришь, и ясно становилось, что бывает жизнь и похуже этой.
Лежал на каримате и все душевую стойку на хате своей в Красноярке вспоминал.
Щекочут тело струйки теплые. Мелочь вроде, а когда несбыточное что, так сразу раем кажется. Летят думы облаками легкими — скорей бы заказ воровской исполнить и снова к «вольной дружине» прибиться.
Давно задумка была рвануть из Сибирской столицы в первопрестольную. Сколько раз пацаны звали, но Роин лишь ради дела и мог подписаться на что-то вне территории насиженной, а потом снова на дно.
Может и правильно. Пока вместе работали много народу полегло или «на кичу» устроилось, а у них, как и раньше все на мази. Верные слова: «Не для того надо жить чтобы сидеть…» 
И то: кормла трасса, кормили лохи-комерсы. Кормят налеты красивые.
За столько лет ни одного запала и вот на тебе столько неудач сразу, да еще нырнули по собственной инициативе в самую преисподнюю.
Фонарик проверял несколько раз. Закроет ладошкой, чикнет выключатель и вырубает сразу. «Замора» говорил, диодов на полгода хватит, но снова как подумает Леван на какой глубине тьма эта, рука сама тянется проверить — а светит ли?
«Светит», — билась мыслишка, как увидит он лучики между пальцев.
Медленно время шло и когда вдруг зацикало под скалой там, где канат опускать показалось, полгода прождал.
Парни завалились на верхотуру на куражах — хозяевами. «Все на мази братишка», — базарили, — «Сгорели, не пикнули», — и тут на тебе история эта с киркой…

Бегут. Вот он вражина рядом, а не достать его никак. У Роина уж два патрона осталось. Бережет он их. «Заморин»-то обрез рядом с телом валяться остался. Наверняка безоружен выродок этот — лишь бы не упустить. А тот вьется ужом по проходам за углы ныряет и понимает Леван что еще немного и оторвется он, а хуже того в ловушку приведет.
В голове все смешалось. Штреки, залы, переходы. Появилось чувство, что останься один на один с городом этим подземным и не выйдешь.
— Какой такой один-мадин, — Леван шепчет, — Шмаляй Роин!
А в кого шмалять? Не видно что-то гадской фигурки, что Юрку прибрала. Один Роин несется, обороты только сбавил немного и в проход вдруг шасть направо.
Когда следом за ним выскочил Леван, то увидел лишь, как руки мелькнули над дырою в скале. А как упал на край, только и заметил, как унес поток подземный тело друга.
— Роин!!! — закричал он в отчаянии и понял что все — конец
С земли не вставал, наверное, час и все в дыру светил. Спустя минут пять-семь, как упал друг в речку, донесся из самой глубины горы крик отчаянный. Тут дошло до Левана, что надежды на спасение теперь нет. Не вынесла река подземная товарища на берег, какой-нибудь.
Закончилась история и так можно лишь перед смертью кричать, уж он-то знает.
Сил встать нет и сколько времени прошло не ясно, да и без разницы теперь.
Наконец на ноги встал, кинжал за спину в чехол сунул и обратно пошел.
А памяти, откуда прибежал, и нет совсем.
Перемешались картинки в голове. Когда из штрека коварного вышел, то показалась знакомое что. Вроде должен сейчас за поворотом рудничный двор мелькнуть, но нет его, а лишь новая сетка из коридоров.
«Куда идти?», — спрашивает себя, а ноги уже сами за поворот уносят.
Нет мыслей лишь стон о товарищах погибших, но не смерти боится Леван. Безразличны и своя и чужая, только не думал он, что так глупо все закончится.
Каких-то два часа и нету товарищей. Всех прибрал подземный гном  — киркой и ловушкой.
«Быстро он нас заделал, — понимает абрек, — А значит, как на ладони были — проиграл «Замора».
Ловушка, в которую Роин попал, хорошо исполнена. Лист бумаги плотной, а сверху пыль серая и обломки скалы мелкие. Честь по чести твердый пол, а на поверку — бездна…
Потерял уже Леван счет поворотам и переходам и чувствует, что в самую глубь горы уходит.
Вспоминает истории «Заморины», которые тот рассказывал.
Говорил Юрка, что входов-выходов здесь неизвестных множество и до конца заблудится почти невозможно. Вот только поздно истории эти вспомнились.
Советовал Юрка в случае чего на одну руку придерживаться, а он уж и налево и направо сколько раз поворачивал.
Пару раз по лестницам небольшим поднимался-спускался. Ползет и понимает, что не ходили они здесь в этой «командировке».
Решил назад повернуть и лишь через час сообразил, что снова ошибка.
Нужно было хоть по следам идти что ли, а как из бокового штрека на собственные отпечатки вывалился, понял, что третий раз здесь идет.
«Что там еще Замора говорил?» — пытается вспомнить Леван, но не идет ничего в голову.
Бесконечные повороты, да переходы одинаковыми кажутся, но не поддается панике Леван. Понимает, что позволь он, захлестнуть себя безумию тогда точно пропадать, а так остаются шансы, хоть и слабые.
Когда отдохнуть сел, то понял он что кружит. Пять цепочек следов в разные стороны расходятся.
Решил на правую руку идти и в левые переходы нырять.
Когда выскочил на рудничный двор, в котором лагерь свинорылого с товарищами был — глазам не поверил.
Вот она дверь насосной, откуда экспедиция сегодня утром ушла.
Судя по замку — не вернулись, а значит это одно — достали-таки их Роин с «Заморенком» всех четверых.
К канату пошел.
Теперь дорожка ясная сколько раз туда-обратно гуляли. Сообразил, что вот оно то, место самое, где тело Юркино убийца бросил, когда побежал. Однако не оказалось там «Заморы» и значит, что доделал-таки свое дело упыренок.
«Ну что же пусть как есть, — рассудил Леван, разглядывая натекшую из головы товарища лужицу и следы на крошке каменной, — Мертвое мертвым, а живое живым… Мне сейчас только до лагеря добраться, а там планшетка и план выхода».
До полуобваленного штрека быстро дотопал.
Внутрь нырнул и обомлел — нет ничего внутри. Будто корова языком слизнула. Выскочил на другую сторону двери к ручью — пусто…
Только сейчас Левану по-настоящему страшно стало. Чуть не завыл он как Роин в ледяной преисподней, но сдержался.
Удивило его только, что не прибрал и его этот гном подземный до сих пор. Скорее всего, не хочет на открытый бой выходить, потому и лишил его плана и жратвы вместе в ночлегом.
«Оставил, значит, помирать меня?» — задумался Леван и понял — уверен противник, что не выбраться ему.
Путаются мысли. Только привычка к риску и уверенность выработанная годами паниковать не дает. Сейчас надо еще раз ситуацию обдумать и что-то решать.
«Свинорылый на веревке прибыл, — соображает абрек, — Значит, выход наверху есть. На тот рудничный двор еще и лестница какая-то приходит… А что если рискануть?» — мелькнула неожиданная мысль
 
Тусклый свет фонарика закрепленного на голове вырывал из кромешной тьмы воду, бегущую по скале вниз и мокрые ступени из лиственницы.
«Сколько там ещё? — всматривался в зияющую черноту штольни человек, распластанный на высоте хорошей девятиэтажки, — И что потом?».
Перед глазами еще стояла картина падения товарища в подземную реку. Тело его по-прежнему летело в воображении, судорожно ловя воздух руками и высвечивая фонарем быстрый подземный поток.
Реальность вернулась, смешивая краски. Руки застывали. Вода многочисленных ручьев стекающих в чрево заброшенной шахты была холодной.
Сильно хотелось есть. Вечная сырость штолен, штреков и постоянно низкие температуры могли убить и более опытного человека, нежели новичка потерявшего все ориентиры, проводника и товарищей.
Отчаяние захлестывало разум.
Умирать не хотелось. Где-то там наверху шла другая жизнь, оставленная всего лишь несколько дней назад.
Нужно было двигаться. В это время свет пучка диодных лампочек задрожал. Человек замер и неожиданно уловил движение воздуха слева. Он показался на удивление теплым и принес с собой осенний запах прелого листа.
«Вентиляция, — повернул человек голову в сторону зияющей черноты неожиданно открывшегося штрека, — Вентиляция или один из скрытых входов», — вспомнил он истории покойного проводника.
Рубчатая подошва башмака коснулась края скалы, смахнув с нее скальную крошку, и незадачливый путешественник шагнул в неизвестность.




«»

В. Козлякин.


Хорошее оружие кирка. Когда чвакнул Юрку по темечку, тот даже не гавкнул. Одну ошибку совершил: посчитал что один пойдет «Заморенок» и решил тело спрятать, но не вышло.
Когда старший стрелять начал и пуля возле уха свистанула, понял Володька, что вот он край. Никогда не попадал он в такие ситуации. Все время за невидимку катил, а тут на тебе, заметили. Рванул с места так, что сам удивился. Скорость набрал хорошую — никогда так не бегал.
Когда глаза фонарик осветил, сразу пропал туман колдовской и никак от преследователей оторваться не получалось . Единственный плюс, что дорога видна в отблесках чужого фонарика.
Все пули мимо свистнули,  и лишь одна бок обожгла.
Бежит Володька и  прислушивается  к себе — скользом или нет? Сил не убывает, но успокаиваться рано и решил он на ловушку преследователей затащить. Кругаля дал и в штрек.
Когда завернул, пропал свет вражеский. Тут уже свой фонарик включил  — некогда серой пелены шахтной дожидаться — накроют. Сунулся сапогом на ловушку — след обозначил и ходу.
На ту сторону выскочил и тут крик его угасающий догоняет.
«Есть, — сообразил Козлякин, — Попался!», — и за уступом приел.
Фонарик выключил и глаза закрыл-закрыл. Серая пелена опускается, и черно-белое изображение из небытия тащит.
Смотреть, что случилось, не пошел.
Судя по крику, рухнул-таки один в реку подземную, а второй сейчас возле дыры сидит и ждёт: вдруг выберется товарищ.
Сильно беспокоили Володьку планшеты, которые он при первом посещении логова вражеского увидел. Трогать в прошлый раз их не стал, но понял, что планы выхода на них, а значит, нужно и эти концы оставшемуся пареньку отрубить.
Сказано-сделано. Крутнулся быстро. Рядом пещерка укромная есть — штрек слепой.  Сойдет за временное хранилище.
Вещички вынес полностью — под метелочку за три ходки. Меньше чем за час управился. Хотя и много добра, но эта ноша уже своя, так что не тянет.
«Теперь Заморенок, — продолжает зачистку Козлякин, — начатое доделывать надо».
Забавно, но ничего не ворохнулось, когда он к телу вернулся. Как лежал Юрка, так и лежит: ноги в сапожках детского размера бессильно вытянул.
«Вот и расход нам с тобою друг сердешный», — улыбается Козлякин и воздух шахт впервые за много лет полной грудью вдыхает.
Так закричать хотелось от радости, но сдержался и лежащее на полу тело за подмышки ухватил.
Тащить теперь в два раза короче. Открылась ловушка и нет нужды до водопада, что за рудничным двором переть тело приятеля старого.
«Отправлю тебя к друзьям плавать, — думает Козлякин, — Вместе жили парни, пускай и после смерти не расстаются».
Неожиданно уловил он, что не все в порядке с оценкой действительности. Плевать вдруг ему стало, на то, что происходит. А зря. Как там с «Заморенком» получится — неизвестно, а уж четырех, что сгорели — точно искать будут.
Но полученная власть над подземным миром уже мозг туманит и нормально думать не дает. Ощущает себя Володька титаном каким-то всевластным и есть у него предощущение от новых возможностей.
Успокаивает себя, понимая, что безумие это начинается, но ничего поделать с собой не может.
Правда, пока тащил Юрку к дыре с потоком подземным, успокоился немного.
В штреке никого.
Кровь из башки «Заморенка» даже не капает. Подумал еще, что надо подтереть, где убивал, но очередная волна безумия накрыла его, и понял Володька, что ни к чему это — теперь он здесь царь и бог.
Тело ногой столкнул и почувствовал силу свою над чужими жизнями.
Стоит, ноги расставив над потоком подземным. Спину выпрямил впервые за много лет и видится Козлякину, как царство подземное, клятву верности ему приносит.
Останавливать наваждение это, теперь и не хочется.
Стоит и видит вдруг, как несет речка черная тело человечка небольшого. Потолок все ниже-ниже, а русло уже-уже. Течение о стенки его стукает, но не чувствует ничего мужичонка — мертвый он. В зал подземный тело выскочило, и опустился он рядом с товарищем своим и с прочими, что во мраке этом навечно устроились. 
Но Володька собою занят. Что ему картинки эти — царственность покоя не дает, хотя мысли светлые еще в голове стучатся и решил он лагерь противника проверить, что в насосной старой спрятался.
Вьется туман пеленою серой, и выплывают в нем переходы и повороты.
Неожиданно почувствовал Володька, что есть за углом кто-то и затаился-скукожился.
Не подвело чутье.
Лучик на стенке мелькнул вдалеке и видит Козлякин третьего товарища из Юркиной экспедиции.
Устало идет паренек. Обреченно. Похоже, и сам не знает, куда путь держит.
Решил отследить его Козлякин, тем более что направление совпадает.
Тот штрек, куда парень с фонариком свернул прямиком на рудничный двор выходит, где лагерь Петровский за железными дверями остался.
Когда вышли, то ясно стало, что случайно он сюда угадал. Оживился разом, и прицеливаться давай. Метнулся влево-вправо. Двери закрытые подергал и лишь, потом с направлением определился.
Глядит Володька, а мужичок в сторону лагеря «Заморенка» шурует.
— Ничего тебя там не ждет, — шепчет в воздух Козлякин и следом крадется.
Так и вышло, паренек там совсем недолго пробыл.
Когда выбрался он из нычки полузаваленной обратно, от уверенности былой и следа не осталось. Ожидал, конечно, Володька большего — истерики, например, но крепкий парняга в товарищах у Юрки ходил. Даже спесь, с «царя подземного» слетать стала, когда выудил тот за рукоятку ножище из-за спины.
Размер лезвия такой оказался, что ноги у наблюдателя подкосились.
— Цх-х-х, — осклабился хищно парень и ногтем по лезвию ведет.
Неожиданно понял «царь», что с кавказа он. Точно горец! И борода под стать…
— Цх-х-х-х, — машет абрек в Володькину сторону ножом и холодок неприятный по груди ползет, будто лезвие уже вошло.
«Нет уж, пусть уходит скорей куда захочет», — решил  Козлякин. Слишком уж серьезные парни  в попутчиках у «Заморенка» оказались. Сразу бок заныл, который пуля оцарапала, и пропало, наконец-то, наваждение о царствии подземном.
Человечишкой мелким себя ощутил Володька, но решил проводить-таки как радушный хозяин гостя незваного. А тот как прошипелся с ножиком, так за плечи его и сунул.
Двинулся походкой уверенной в сторону рудничного двора.
«Интересно, что ты задумал? — бежит Козлякин следом, — Куда пойдешь?»
Долго следить не пришлось. Подходит мужик к остаткам лиственничной лестницы. На прочность пробует и на первые ступени уверенно ступает.
«Ясно все с тобою горец, — оценивает Володька, — Решил ты судьбу по своему испытать, ну что же парень пускай и тебе улыбнется сегодня удача».
Метров на десять наверх поднялся, когда Козлякин мастырку небольшую, в самом низу лестницы соорудил. Ничего страшного, а вот вернется или нет, заметно будет сразу.
Когда закончил, вернулся он мыслями к четверке бравой безвременно голову сложившей.
«Нет их», — распрямляет свою спину «царь» и накатывается на него волна безумия сладкого.
Потрошить насосную пока не стал — другие дела есть. Надо теперь прогуляться до задвижки открытой, может и прояснится что.
Побежал туда сразу.
Дорога вроде не дальняя, но не нравится ему спешка собственная — будто воровать чего собрался, а ведь за своим идет. Это они кто сюда залезли — воры, а он здесь дома.
Тише пошел.
Никогда так вольно не шагалось ему по коридорам этим, все больше по закоулкам или шкуродерам ползал.
«Кому еще дано в темноте так видеть?» —  спрашивает он себя и понимает, что никому.
Серая пелена теперь не по краям вьется, а под ноги стелется. Новый горизонт открылся для Козлякина не два-три метра, а все десять. Вот он спуск к задвижке обваленный и лестницы  край торчит. Никогда такого не было, никогда так далеко не видел…
Когда на край обрыва вышел, то водопадом, открывшимся в серой мгле, любовался минут двадцать. Закончена работа, почему не насладиться. Летит вода серым потоком и в провал подземный падает.
«Эх, если бы раньше так получалось», — сетует Козлякин, но понимает, что не сразу все. Не слушай он голосов, что о власти подземной шептали — ввек не видать ему, чем сейчас овладел — как ушей своих не видать.
— Ну что парни, — проговорил он в пространство, — Снова мой верх?
Тишина.
Спустился и к задвижке пошел. Нужно оценить теперь, что дальше делать. Вопрос серьезный и гореть как та четверка вовсе нет желания.
— Посмотрим, — бормочет под нос Козлякин, а сам винт крутит.
Но только край дверцы заветной шевельнулся, пахнуло как из преисподней.
«Не получится  сегодня, — понимает Володька, — значит надо на поверхность быстрей выскакивать и думать, как зайти».
Выбираться решил через дырку за камушком своим под сопкой. Прежде чем в дорогу налаживаться потащил он груз из Юркиного лагеря к себе на постоянную нычку.
Час два убил.
Радует добыча. Стерлись границы окончательно — трофеи воинские и все тут.
Плотно забил пристанище свое и только тут сообразил, что зря провозился. Не выйдет здесь палатку ставить — места мало, а значит надо Юркину лежку осваивать и по возвращении скарб придется обратно тащить.
На часы глянул, сколько времени потерял и психанул:
«На поверхность надо быстрее идти! День-два и нагрянут ангелы из МЧС с поисками? Да и с «Заморенком» не ясно: может и он информацию о походе своем кому оставил?»







«»

М.Птахин.


Кружная дорога Петровская непростой оказалась, а тут еще и груз. Хотел предложить я противогазы оставить, но не стал.
Тащимся по темноте. В самом начале пути территорию Козлякинскую пересекали.
Петр первым идет. Остановился вдруг резко, чуть не повалились мы как косточки от домино.
Ждем, молча — приучила «подземля».
Проводник наш фонарик зажег. Присел. Пальцами по полу шарит. Потом встал, потушился и ходу. Чувствую, поддает все быстрей и быстрей.
На первом привале рассказал, что увидел:
— Кровь, — шепчет Петруха в темноте, — Кровь и волосы… Не иначе кому голову здесь проломили.
Сижу и понимаю, что пока мы возле задвижки шептались, разыгралась здесь очередная трагедия.
— Нам это на руку, — Анечка шепчет, — а то я думаю: что МЧСникам говорить? Найдем во второй раз это место?
— Конечно, — Петр отвечает, — Не проблема.
На привалах почти не разговариваем, каждый в мыслях своих витает: «Да-нет, есть-пить», — и все...
Это понятно. Тяжелый денек выдался. Такого количества событий любому болтуну хватит, чтобы заткнуться.
После как на кровь наткнулись, чую я совсем другим человеком отсюда выйду.
«Эх, Владимир Петрович, Владимир Петрович, — думаю, — Полагал ли когда отчеты свои писал, что столько крови здесь прольется?»
Находка про многое говорит. Сначала с нами разобрались, как с гостями незваными, а теперь друг за друга принялись.
«Кто же это нас атаковал? — задумался я, — Зачем? Все до мелочей парни просчитали. Факелы с собою, оружие. Заход наш верно просчитали, и удар-то нанесли под самый дых».
Задумка в базовый лагерь не заходить правильная. Если знают они про нас столько, значит, следили и теперь около насосной засада, может быть.
Тем, кто нас жег ни Аня, ни Серега в свидетелях не нужны.
Сейчас для МЧС надо истории придумывать. Про штрек с сероводородом  упоминать, вообще не стоит — проскочили, да проскочили. Крови на земле хватит — найдет Анечка что сказать.
Изо всех нас только «Лысый» хозяйственным оказался — топает с недовольной рожей. Обвязка, да системой французская дороже ему удачи нашей.
«Проверить, что там внутри штрека никто не проверит», — рассуждаю.
Сосредоточился я снова на ходьбе. Петр после кровавой находки совсем уж через какие-то дебри нас повел — кругами.
Красота конечно.
Минут через тридцать ходьбы проскочили мы пару водопадов. Тут уж даже Серега оттаял. Оказалось, захватил он таки фотоаппарат свой «Кэннон» — фотать давай.
Петр сначала упрямился. А я ему моргаю, мол, пусть потешится. Тогда проводник наш о привале распорядился.
Смотрю, не таится, в полный голос разговаривает
Поинтересовался. Оказывается, ушли мы от всех торных дорог. Пустые шахты в этом углу. Нет здесь ни друз апатитовых,  ни камней самоцветных для поделок. Металл тоже давно освоили: глухой угол иными словами. Курорт.
Водопады играются. Только сейчас я понял, какое мышиное существование мы в «подземле» вели.
Летит струя из стены мощная и перед самыми ногами в провал черный уходит. Висит пыль водяная и в лучиках фонарика переливается.
Показалось, теплее стало. Петруха сказал — так оно и есть. Сквозняков мало. Сырость донимает, конечно, но температура от мест, где мы с невидимым противником «соревновались» — выше.
Отдохнули неплохо.
Петруха о потерянном времени ворчит, но видно, что и сам рад. С новыми силами пошли мы и с новым настроением.
Крутятся лабиринты, и кажется, мне, что на месте мы идем, ногами перебираем, а гора вокруг нас вращается. Настолько этот фокус сознания на меня надавил, что утерял я реальность и видится, мне, что не со мной это происходит.
Кручу картинку в голове и не могу остановиться: нет нас в шахтах и шахт теперь тоже нет.
Превратились мы в игрушку компьютерную.
Квест  с загадками: там надавишь — тут откроется, здесь наступишь — там препятствие возникает.
Странная штука сознание. Если к себе прислушаться иной раз поймешь, что утверждения психиатров о всеобщем сумасшествии — не шутка.
Пока с собой боролся к потоку подземному вышли.
Вода темная бежит, будто в сказке страшной.
В иных местах по мелкому хлюпать приходится. Смотрю, беспокоится проводник наш.
 — Не было, — говорит, — здесь столько воды. Как там сейчас в штольне, что наружу ведет?
Настроение после этих слов подпортилось — опять неизвестность.
Когда на привале около водопада лежали, слетела корка черная, хоть пой, а сейчас опять муть впереди.
Петр напряженно идет. Оно и ясно — столько пережить и новое препятствие.
На привале очередном поинтересовался: что за штольня, которой пойдем?
Оказалось Петр истории не знает, а только именно благодаря ей не затопило в свое время шахты под завязочку. Неожиданно в голове поплыли строчки из Быковского архива о прорыве воды и как кто-то там спас «сумконоса».
Спросил Петра о забавном словечке.
Оказалось, что была такая профессия: таскали парни сумки со взрывчаткой  и называлась они — сумконосы.
«Лысого» история эта развеселила. Действительно есть  в звучании этом что-то кенгурячье.
Смеемся, а Серега на кураже.
Не люблю я такое состояние. Понятие «досмеялись» именно про это.
Иной раз, когда с молодежью общаешься, и возникает у них смех дурной-куражный, сразу жди беды. Несет их, и остановиться не получается. В таких случаях знать надо — неприятности рядом.
А хохот уже не шуточный. Слушаю и понимаю, что завтра сами удивятся над чем смеялись.
 — Пошли, — говорю, — Хватит ржать — и с уступа, на котором мы вчетвером приютились в воду:
— Шлеп.
Глубина уже сантиметров десять. Ширится наводнение. Бежит течение теперь под самой скалой и вынуждены мы с оглядкой топать.
Хорошо Петруха настоял утром сапоги резиновые всем одеть. Как знал.
Понимаю теперь, почему в иных деревнях в резинках зимой бегают. Если не минус тридцать и тепло в них и сухо.
После купания в озере подземном я так и не обсох. Забудусь и вроде ничего, а как на воду гляну, сразу одежду влажную чувствую и в сапогах противно чвакает.
А «Лысый» тему кенгурячью о сумконосе развивает — остановиться не может.
«Не в истерике ли паренек», — оборачиваюсь, а у Сереги и на самом деле глаза лихорадочно блестят.
— Чего смотришь? — спрашивает задиристо.
— Прошу тебя иди аккуратней, — говорю.
Понимаю, что остановить его как-то надо.
— Да нормально все, — отвечает, — Устал я только в молчанку играть, вот и ржу…
Отвернулся я.
Сильно хотелось пощечиной паренька отрезвить, и пожалел я в следующую минуту, что не врезал.
Прервался неожиданно смех, чиркнуло меня что-то по спине, да Анечка закричала:
— Серега!!!



«»
 
М.Птахин.

Никогда не думал, что можно попасть в такую ситуацию. Все проклял, когда Сережки моей за спиной не оказалось.
Анечка руками воздух ловит, а «Лысый» в потоке барахтается.
Вода быстрее нас оказалась. Петр только успел большой фонарик зажечь, и увидели мы, как утаскивает Серегу в темноту.
Страшная штука бессилие.
Застонал я.
Анечка «соляным» столбом стоит, а проводник наш говорит:
— Идемте скорей, если там ничего не поменялось — выберется.
После случившегося усталости будто и нет — спешим-хлюпаем.
Анечка веревку достала и скрепила нас в «колбасу».
«Раньше надо было», — думаю, но молчу — ей и так хреново дальше некуда.
Слава Богу, речка подземная в сторону не уходит.
Петр говорит, что это водоотливной штольни начало самое и Серегу никуда унести не должно. Но все это слова и точит беспокойство — беспокойство и бессилие.
Снова мысли в голову лезут: страшная штука клады. Сколько авантюристов головы свои буйные сложило в погоне за призраками? Мы хоть и нашли, что искали, так еще на поверхность надо выбраться без потерь...
А вода все выше.
В походке Петровой беспокойство улавливаю. Поддает он темпа, а время медленно идет.
Отдыхали один раз — с минуту. Анечка тут телефон свой в водонепроницаемый чехол спрятала.
Правильно делает — связь это жизнь наша.
Петр говорит, что штольня на самый берег Байкала выходит. Какая там температура на поверхности? Мы хоть и в сапогах, но одежда влажная — хоть отжимай. В обуви тоже не сухо, хоть и не черпали.
Ходьба по воде оказалась задачкой. Скользит скала на мелкой воде. Тут выходим мы  из-за поворота, а впереди пещера темнеется, и поток прямо в нее ныряет.
— Вот это да, — Петр говорит, — Значит, сегодня не одному Сереге купаться.
Я не понял сначала. А потом сообразил, что вот она та самая штольня.
Поинтересовался, какая длина здесь, и оказывается отсюда метров триста, а общая протяженность тысячу двести.
Поток в дыру с силой летит, а до потолка там, около метра всего.
Дрожь меня шибает. Дрожь и страх. Не за себя. Представил, я как поток Серегу тащит и не знает он, что «по адресу плывет».
«Натерпится братишка», — думаю и понимаю что это лишь надежды на благополучный исход.
Петруха тем временем странное что-то затевает. Сидор свой по нижней части распаковал и достает оттуда пакеты.
 — Водонепроницаемые, — говорит, — Себе один оставлю. Складывайте сюда белье сухое. На улице-то зима нас ждет.
— Так что плыть будем? — спрашиваю.
— А куда нам? — говорит Петруха, — Что там позади? Трупы? К ним хочешь?
Беру я, молча упаковку полиэтилленовую, и понимаю что ситация безвыходная. Ничего не поделаешь. Придется и нам сегодня нырять.
Петруха смеется:
— Вплавь быстрей, чем пешком раза в два, Серега там уж минут десять мерзнет.
Смотрю на него, и вижу, что отдало у него беспокойство.
— Почему так думаешь? — интересуюсь.
— Ничего не поменялось, — смеется проводник наш, — Я переживал, может после землетрясения русло, какое появится, а здесь только воды больше стало.
Нательного белья решил два комплекта в мешок засунуть. Серега то сейчас весь мокрый.
Каково это на морозе я знаю, тонул раз в армейские времена на газике 66-м. Стоишь потом на ветру и медленно застываешь. Вся одежда колом становится — страшная смерть.
— А не уйдет он от штольни куда? — интересуюсь.
— Не должен. Ясно же что и мы вот-вот появимся.
— Ну, тогда давайте скорее, — говорю, — Он сейчас там мерзнет бедолага, — и белье пакую с портянками.
 — Я ему тоже сухое положил, — Петр говорит, — Так что теперь у него двойной комплект. Анечка что там с телефоном?
Девчонка отвечает, мол, в порядке все.
Петруха давай нам номера диктовать. Пояснил, что как вынесет нас поток, надо племянника вызывать.
— Не подведет? — спрашиваю, но Петруха на меня так глянул, что ответ не понадобился.
— Его самого откапывали, разок, — говорит, — и он-то знает, как это погибать. Спит сейчас в полглаза и вместо телика за едой на телефон смотрит — нас ждет.
Кивнул я молча. Ясно. Ждет нас парень.
Встаю.
— Ну что, ныряем и плывем? — спращиваю
— Зачем нырять? Ложись на воду, а поток сам, куда надо утащит. Первым пойдешь?
— Давай, — говорю, а сам понимаю, что последнему страшнее, — Как выйду племянника вызывать буду.
— Сашка его зовут.
— Помню…
Чувствую одобрение в голосе проводника и понимаю, что назад дороги нет и нужно мне в ледяную воду красиво теперь зайти.
Подумал, подумал и прямо где стоял, на тропинку уселся.
Глубина сантиметров тридцать. Ногами дно щупаю, а его и нет.
Водичка ледяными пальцами меня хватает, и чую я стартовать пора.
Соскользнул в поток и понял, что Сережка почувствовал, когда его понесло.
Дно лишь на секунду нащупал, и подхватило меня течение.
Петр фонариком вслед светит.
Соображаю, что надо было груз распределить так, чтобы можно было движением управлять, а то несет меня сейчас на спине как тюк. Но сомнений на секунду хватило, и махнул я рукой, потому что затащило меня в узкую часть штольни и понесло как щепочку.
Стены руками достаю — мерзнут пальцы. Вода ледяная уже каждую клеточку тела обжигает.
Тут мысль пришла, что не дай Бог, проход забит чем. Вода-то выход всегда имеет, а мы с грузом своим не проскочим.
Картинки завалов давай рисоваться из крепей потоком принесенных.
Дальше, больше. Панику только допусти к себе, и не отцепится она, пока не задавит.
Тут неожиданно разворачивает меня в очередной раз. Взмахнул я руками, да по потолку чиркнул.
«Ничего себе, — думаю, — Как бы с головой не искупаться».
Крутит меня поток, а я рук теперь не опускаю, и даже вода не такой ледяной кажется.
Не исчезает потолок, а только ниже становится!
Потом еще ниже — сантиметров тридцать воздуха осталось.
Десять…
Зацепиться пытаюсь.
Состояние появилось, что сужаются стены. Понимаю, что это фокусы воображения и просто штольня вниз идет, но остановиться не могу.
Не получается у меня ухватиться и последняя мысль мелькает: «Лишь бы на той стороне решетки не оказалось».
Воздух закончился разом — только щекой по потолку чиркнул.
Пока зажмурившись под водой, летел, всю жизнь свою перелистал.
Путаются мысли мои, то ребенком себя вижу, то с Серегой на «Кругобайкалке» в тоннелях лазаем.
«Хлоп» и выскочил как пробка.
Воздух — манна небесная. Даже ледяная вода теперь не мешается.
Потолок снова вверх ушел и понимаю, что проскочил через самую узкую часть.
Дышу, дышу, и нет ничего слаще мне глотка этого воздуха морозного.
Как надышался, сообразил, что холодно и ногами дно зацепил.
Подниматься не стал.
Прав Петруха — плыть не идти, однако на улицу решил на ногах выходить.
Встал и понимаю, что в воде теплей было. Морозец-то оказался градусов десять, так что мокрому сильно неприятно.
Вот он свет «белый» из норы моей показался.
Вижу небо звездное и бреду я к выходу.
Радость неимоверная. Кричу что-то. Изо рта пар валит. Неожиданно фигурка на выходе появляется.
— Серега! — ору, — Ты?
Молчит.
Чувствую плохо ему. Еще бы он-то минут на тридцать раньше нас купаться начал.
Подхожу.
Точно «Лысый», только заторможенный какой-то. Руками гребет меня аки медведь.
Обнимаюсь и чувствую, что одежда на нем колом.
— Переодевайся, — кричу и бутор с себя сбрасываю.
Вижу не так что-то и улавливаю, что идет от товарища моего запашок спиртовый.
Сразу вспомнил, что наш запас спиртного у него оставался — две армейские фляжки.
А Серега икает вдруг пьяненько и спрашивает:
— Бухать будешь?
Оказалось, что оприходовал он уже полфляги, а это кто знает — грамм четыреста.
Дилемма переодеваться или выпить решилась сразу. Одежда вон где, а фляжка перед носом маячит.
Глотаю водку и понимаю, что повезло нам. Проскочили в очередной раз без потерь и любая простуда теперь не в счет.
Тепло внутри растекается, а я уже пакеты непромокаемые тащу.
— Переодевайся, — швыряю «Лысому» шматье и телефон включаю
Засопел он, как сообразил, зачем это и давай с себя ледяные корки тащить, а мне уже хорошо. Даже пальцы застывшие отпустило.
Тычу в кнопки.
Загорается экранчик. Сеть показалась — вот оно спасение!
Номер что под землей записал, набираю. Время тянется еле-еле.
Вызов пошел.
«Эх, есть-таки в цивилизации кайф», — думаю, — а тут из дыры Анечкин голос:
— Серега! Мишка!









«»

В. Козлякин.

Решение родилось простое: раз уж в штреке с таинственным $ нет воздуха, то значит, надо его туда доставить.
С незапамятных времен помнил Володька в поселке Култук у мужика одного компрессор водолазный для жесткого костюма. Два больших колеса на ручном приводе.
Еще когда Юрку в «плавание» отправлял, пришла ему эта идейка.
«Противогаз возьму, — прибрасывал Козлякин, — и примайстрячу маску через шланг».
Пока рассуждал, уйму работы сделал.
Проверил сторожки свои возле лестницы, по которой наверх ушел незадачливый кавказец с ножом.
Все как стояло. Не возвращался.
«Может, нашел-таки ход, какой? — задумался Володька, — Эти-то четверо, сверху спустились».
Сиротливо висящие альпинистские шнуры он решил оставить. Спасательная экспедиции так и так будет и незачем лишний раз на мысли, какие их наводить.
Вспомнилась задвижка. Получается, что нужно открыть ее, иначе какой это несчастный случай?
«Потом, — решил Козлякин, — Времени мало прошло. Сколько времени до спасательной экспедиции? Неделя? Две? Загадится все этим вонизмом. Как почую посторонних в шахтах, так и открою».
Мысли вернулись к уползшему по лестнице парню.
«Давно хотел верхние уровни просмотреть, — сетовал Володька, — Не иначе как выходы там, какие молодежь вскрыла. Куда-то же он делся?»
Беспокоит Козлякина молодое поколение, не желающее спокойно жить на поверхности. На самый низ они, правда, не суются, но мечта сына Максимки про экстремальных туристов — рядом и беспокойство «владельца шахт» сильней.
«Ничего, — рассудил он, — Сейчас четверых этих вытащат на поверхность и сообразят родители, что с детишками может произойти, а мы еще и слухами подогреем…»
Хорошая задумка.
«Два базовых лагеря с ночлегом, — размечтался Козлякин, — Четыре экскурсии на водопады. Альпинистские маршруты. Крепи переставим для безопасности. Свет сделаем».
Будущее выглядело радужным.
Мечты мечтами, но пора и на поверхность.
Еще раз мысленно пробежался по шахтам и неожиданно уловил на верхних уровнях движение угасающее, будто уставший кто засыпает.
«Не выбрался, похоже, — всплыл в памяти бородатый абрек с ножом, — Тоже неплохо. Будет что эмчсникам рассказать».
Присел на дорожку и подался в сторону камушка своего, что под горою норку прячет.
Вышел затемно.
Воздух сладко в легкие залетел — кружится голова.
Звездный купол висит — небо чистое…
Когда из царства своего выбрался — ссутулился Володька.
Не его это мир. Другие здесь хозяева. В полный рост только в «подземле» можно, а здесь придется незаметным жить.
«Там посмотрим, — упрямится мыслишка, — Думать надо, глядишь, отвоюем и наверху что-нибудь…»
Температура градусов десять мороза.
Жжется. За уши кусается. В пропитанный влагой бушлат и штаны иголками тычется.
Подался Володька домой.
Максимка рад не рад, но с вопросами не лезет. Кормить отца давай.
Когда в сухое переоделся, понял, что и так все видно — хорошее настроение в карман не спрячешь.
Парнишка все переживает, что баню не затопил, а что баня? После беготни подземной и вода в тазике нагретая раем кажется. На завтра отложил и разговоры все и баню.
Белье постельное свежее уносит в страну далекую, где все хорошо будет. Летит в нее Володька и ничего не может сна его омрачить.
Во второй половине ночи вдруг проснулся воды попить и, сломалась сказка.
Лежит в потолок пялится и мысли разные тараканами изо всех щелей ползут.
Чувство проявилось, что не закончилось ничего, и многое еще пережить предстоит.
Пропали неожиданно мечты о маршрутах туристических, и появилось странное состояние неприятностей.
«Что же может быть?  — выхаживает по кухне Володька, — Что не так?»
Успокаивает себя, но понимает, что отсюда ничего не разгадать.
Заснул только в шесть утра.
Не было больше полета в страну детскую. Темные штреки, да повороты неизведанные снились. Когда окончательно заблудился и понял, что не выбраться, разбудил его посуды грохот, которой Максимка на кухне шурудил.
 — Баню будем топить? — спрашивает.
Какая тут баня. Нет покоя после видений ночных.
«Неужели упустил что?» — мыслишка из глубин темных на поверхность царапается.
Нет ответа.
За чаем с бутербродами немного успокоился. Пока без потерь в этой переделке только он — чего переживать?
В город надо идти. Послушать о чем говорят и на людях покрутиться, чтобы запомнили — на поверхности он.
Неделька другая пройдет и смешается все в головах, глядишь, и за алиби сойдет.
В первую голову на рынок пошел. Самое место для слухов и разговоров.
Купил семечек стакан и гуляет между рядами.
Поздоровался несколько раз. Поговорил. В беседе специально день перепутал. С одним ветераном взялся про число спорить.
Неожиданно закончилось хорошее настроение, когда старателем одного встретил.
— Привет Володька, — старик кричит, — А я уж думал, прибрали тебя.
— Где прибрали? — Козлякин опешил.
— Да в подземле.
— А что там? — напрягся Володя.
— Там же война целая началась. МЧС из Иркутска едет. Проводников ищут по старикам. К тебе не приходили?
— Нет пока, — отвечает, а сам понимает, что вот, они новости нехорошие и неизвестно чем теперь все закончится. — Ну и что нашли кого?
— Из старых нет, а вот сынок геолога главного подписался.
— Петр? — вытаращил глаза Козлякин.
— А кто ж еще?
Обухом, тяжеленным новости ударили. Забыл сразу и про семечки и о планах. Стоит и не слушает уже, что старатель замшелый рассказывает. Минут десять сообразить не мог, что дальше делать, а потом ноги сами побежали.
Для начала к «Заморенку» во двор глянул.
Холодный дом стоит. Девятка малиновая снегом запорошена — нет никого.
«Парни, когда вниз шли помирать не собирались,  — понял Володька, — Цели у них стояли ясные, так что за их поход никто не в курсе».
Следов на дворе нет, а значит, абрек с ножом застрял где-то на верхних уровнях — тоже хорошая новость.
Следом решил дом отца Петровского осмотреть и обомлел.
Стоит на дороге рядом «Крузак» очкастого — родственничка Быковского.
Страсть не хотелось по снегу в кармашек за гараж мраморный забираться, но заставил себя.
Полез.
Пару минут всего пролежал, и выходят на двор Петр и Мишка «наследничек».
— Жалко ничего мы в камнях не понимаем, — Петр говорит.
Второй голос более уверен.
— Чистой воды они должны быть и без трещин, — гудит собеседник, — Вот как эти два. Остальные, скорее всего мусор.
«Камни, — задумался Козлякин, — Чистой воды? Драгоценные! Так вот что такое $ Быковское. Не подвело чутье. Что же ты батя молчал-то? — закричал он давно упокоившимуся старику, — неужели все вынули?»
— Жалко времени не было остатки забрать, — продолжает тем временем Петр, — Я туда даже молотком сунулся. Глубины сантиметров восемьдесят.
— И со всех сторон кристаллы выходят, — утвердительно произнес второй,  — Так что почти метровая каверна с изумрудами…
Мир обрушился. Изумруды! Надо теперь мешаться всячески и умников этих в штрек с сероводородом не пускать.
«Как они выжили-то? — задумался Козлякин, а перед глазами его еще раз картинка поджога развернулась и «Заморенок» покойничек факелы за дверцу швыряет, — Смотри какие удачливые, а кто их выпустил ?»
И только тут понял Володька, что выбрались четвером. Как уж там неважно, но выбрались.
«А наружу они как попали? — повалились вопросы,  — Где выходили-то? — чуть не заорал он, — и МЧС им за чем?»
Нет ответов.
Лежит на снегу Козлякин и чуть не плачет от злости. Не вышел его план, ей не вышел. Только «Заморенка» и прибрал, но при нынешнем раскладе лучше б не делал этого. Все стрелы теперь на него — кровь опять же осталась.
«Нашли они следы, — понял Козлякин, — На меня, конечно, мало что указывает. Может, они между собой повздорили? и, не разобравшись, уложили друг друга? Интересно как быстро спасатели приедут?»
— Через час МЧСники явятся, — отвечает на его вопрос Петр, — снова вниз полезем.
«Через час,  — прибросил Володька,  — Еще час на подготовку — есть время».
Опять все ему на руку, если это так назвать можно.
— Кто предупрежден, тот вооружен, — бормочет Козлякин, да из щели наружу лезет.
Нужно теперь обратно нырять быстрей да смотреть, что там спасатели делать будут.
Максимка глаза вытаращил когда батя взъерошенный в дом завалился. Как о бане спросил — пожалел.
— Какая баня? — отец орет, — Шмотки давай! Вниз полезу.
Засуетился Максимка, а тут звонок от калитки кто-то давит.
Глянул Володька в протайку оконную и обомлел.
Стоят за палисадником милиционеры в форме и машина милицейская стоит.



«»

М. Птахин.

Дом Петровский снова штабом стал.
МЧСники аж на трех тачках притащились. Два «Крузака» и шедевр отечественного автопрома — внедорожник «Патриот».
Рассматривал я в свое время вариант приобрести такую машину. Питал надежды про «цена и качество», но не задалось. Обогнал меня старый друг Сашка Канторович — приобрел себе это счастье.
Выждал я полгодика, и вопросик ему задаю: как, мол, машина Саня?
— Дерьмо автомобиль, — отвечает, — Но если купить соберешься, — у меня бери.
С той поры как «Патриот» вижу, смех меня разбирает, и сразу историю эту вспоминаю.
Старшим у спасателей подполковник войсковой.
По всему вижу, оторвали мы его от  важных дел. Злющий. Ну, думаю, повеселю его, и когда знакомились, встал как в армии когда-то и представился честь по чести:
 — Старший лейтенант Птахин воинская часть 74286.
Вздрогнул подполковник. Закрутилась, смотрю в глазах у него пелена армейская времен СССР. Руку с чувством жмет. Род войск, спрашивает. Какое училище заканчивал.
— Мотострелок, — отвечаю, — А вот с училищем промашка. Двугодичник я. После института через год призывался. Всего-то и образования  — кафедра военная.
Оттаял после такой встречи подполковник, оказалось имя его Сергей Васильевич.
— Ну что парни, — говорит он своим офицерам, — Загадали нам ребята задачку. Непонятно кто в подземелье том шурует. Экскурсанты, — делает он ручкой в нашу сторону, — Кровь видели, так что вполне вероятно помощь наша там требуется.
Оказывается Анечка в управлении областном на хорошем счету. Васильевич так и сказал, мол, не Аня в жизни бы с таким размахом экспедицию не стал бы сочинять.
Смотрю, а при упоминании имени девчонки нашей взгляд у подполковника странный становится.
«Ну, — думаю, — Не миновали и тебя стрелы амура командир».
Интересуюсь:
— А вы раньше вместе работали?
Зыркнул на меня подполковник как рублем одарил, а принцесса наша отвечает, мол, было один раз, когда на реке Анод в Бурятии сплавщики с тридцатиметрового водопада рухнули.
Оказалось, нужен был человек местность знающий и кроме Анечки никого быстро тогда и не нашли.
«Понятно, — рассматриваю сочувственно МЧСника, — Ранен!»
План обсудили быстро. Заходим, как и в первый раз через ствол 4-й шахты по открывшейся штольней. Дальше делимся на группы.
Основной проводник для поисков — Петр.
Оказывается, мчсники все как один любители спелеологии и с альпинизмом «на ты».
«Лысый» уже о чем-то с одним лейтенантом спорить давай. Терминами сыплют, что твой горох. Устал я от их белиберды и собственный планчик вынашиваю.
Оттянул Петруху перед самым выходом в сторону.
— Рассказывай, — говорю, — Что мне делать, когда я в штрек залезу? Ну, как каверну эту раздалбливать?
Оказывается сложно все. Кальцитовое пятнышко небольшим было и все что на нем крепилось уже у нас. Петр и сам не знает, что дальше делать.
— Ну не геолог же я, чего пытаешь? Поковыряйся, может, еще что выудишь.
Злюсь:
— Круто! А остальное врагу оставим?
Петр «фыркать» начал, мол, отвяжись и делай что хочешь, видите ли, у него сейчас другие задачи.
«Ладно, — думаю, — Раз уж у нас внутри спасательной экспедиции еще один поисковый отряд созрел, партнер для меня остается только один — Сережка».
Оттянул его в сторону и план свой поведал, что собираюсь я под прикрытием ЧСников еще раз в штрек занырнуть на остатках кислорода.
Серега сразу морду заговорщицкую сделал, мол, секрет есть секрет. Любой на него сейчас глянь, сразу поймет, что затеял парень не меньше чем государственную измену.
— Ты попроще, попроще, — шепчу, — Все пироги внизу будут. Момент улучим и к норе вонючей. А здесь улыбайся, давай и Сергея Васильевича слушай.
Ржет Серега. Молодец. Меньше суток прошло, как его течением реки подземной от нас унесло, а он проспался и в порядке уже.

Когда Анечка из дыры черной выбралалась, мы оба под хмельком были. Племянник Сашка где-то по пути к нам, а Петруха еще в потоке.
Классная штука водка. Анечка тоже хлебнула из фляги не хуже иного парня. Вот что значит таежная школа.
— Заново родился? — Серегу спрашивает.
— Нет. Первый раз помер, — хрипит он, а корка ледяная на верхней одежде горбом стоит.
И впрямь. Сейчас уже шутить можно, да смеяться, а тогда как подхватил его ледяной поток подземный, попрощался Серега со всеми кто ему дорог.
Сначала не было испуга, говорит. А потом как вода под «шкуру полезла» и пару раз в течении перевернуло, настоящий страх пришел.
— Когда в дыру меня засосало, понял я что конец мне. А уж как воздух закончился…
Сопит в темноте.
«Эх, — думаю, — Если бы не водка и не белье сухое, загибаться бы нам сейчас, а так еще сносно».
Тут Петруха из дыры вываливается. Мы и его давай переодевать и водкой пичкать. Оказывается вот оно счастье. Хлюпает товарищ наш из фляги, а я неожиданно состояние его умиротворенное почувствовал, мол, закончилось все…
— Никогда такой воды не было, — говорит, — не иначе еще, какая речка в шахты ушла. Смотри, по «самую маковку» заполнились — прям до потолка.
Только тут я понял, что действительно Серега с жизнью прощался, когда воздух в потоке пропал.
Рассказывает:
— Я когда снова дышать смог, посчитал что умер уже. Даже холод пропал куда-то, а свет этот ночной я за тоннель принял, который в клинической смерти видят…
Закончить свой рассказ Сережка не успел. Племянничек на «Крузаке» моем прирулил.
Потащились к машине и свалились в нее мокрой кучей вместе с вещами.
— Домой, — выдохнули чуть не хором.
Оказалось, что баня горячая еще. Племянник Петров до нее большой охотник и чуть не каждый день топит.
— Вас ждал, —  хвастается.

Воспоминания мои прервал Сергей Васильевич. К столу зовет роли распределять.
Выдвигаю предложение: для ускоренного осмотра территории — разделиться. То, что знаем, можем осмотреть самостоятельно.
Подполковник на Анечку вопросительно смотрит, а та разом сообразила, что я задумал.
— Давайте, — говорит, — Можно. Парни опытные и нам проще — как раз три группы получится. Петр главный и основные силы с ним, а мы вокруг них под вашим руководством...
Когда она к Васильевичу под начало записалась — сразу утвердился план наш.
«Молодец девка, — думаю, — Выдала нам с Сережкой карт-бланш».
Срок операции отмерили двое суток. Дальше по обстановке.
Погрузились быстро. Я личные вещи к Сереге сунул, а в сидор свой изолирующий противогаз запаковал.
Стартуем.
Анечка в экипаже с Васильичем.
Когда подошли к штольне, накрыло меня дежавю. Как вчера все, вот только снег лежит, и закончилась, похоже, осень.
МЧСники в азарт входят. Пакуются.
Анечка командует:
— Первыми Серега с Мишкой пойдут!
Я аж вздрогнул.
«Вот это подарок, — думаю, — Спасибо тебе дорогая. А что если враги веревку загубили?»
Но оказывается, девчонка ситуацию лучше знает.
— Операция наша, — мягко так подполковник ей говорит, — Нам  и решать…
 Анечка морду обиженную скорчила и мне втихаря моргает, мол, все в порядке, сейчас закрутится маховик.
Парни что в команде Васильича прибыли еще шустрей наших альпинистов оказались.
Когда по штольне до края дошли,  шнур по-быстрому рядом с нашими веревками закрепили.
«Лысый» руками машет. Объясняет на какой, высоте промежуточные станции бил.
 Первый ЧСник в темноту отчаливает. Оказывается у него с собой рация, а на приеме Васильич.
— Первая станция в порядке, — динамик хрипит, — Веревка тоже, — молчанье и сопение команды. Пар из ноздрей в лучах фонариков. Потом, — Вторая станция в норме,  — и чуть спустя, — На дне.
— Ну, вот теперь можно и ваших запускать, — Васильич смеется.
Ему-то смех, а  мне страшновато, ладно в прошлый раз среди своих, а сейчас?
«Лысый» выручил.
— Не ссы капустин, — шепчет, — Тебе лишь до первой станции доехать, а там я тебя подхвачу. Пошел вперед!
Вот уж точно есть возможность отыграться за издевательства мои по прошлой жизни.
Глянул на него:
«Ржет, наверное?» — думаю, а у Сережки на лице ничего кроме дружеского участия.
Такой сволочью я себя почувствовал, что без колебаний на первую станцию и съехал. Даже перестегнулся сам. Когда внизу оказался, удивился — я ли это? А когда и Серега следом прибыл, то слова его мне на раны бальзамом.
— Молодец, — шепчет, — Не ошибся я в тебе. Все экспедиции теперь наши.
Посыпались парни сверху как горох. Десять человек. Серьезная  команда получилась — некого бояться.
Насосная стоит нетронутая. Внутри места свободного на пару палаток. Ловко МЧСовцы работают — никому ничего объяснять не надо.
Установились.
Поели, и давай прибрасывать, кто куда пойдет.
Мы с Серегой в вольном плавании, как и решили, а остальные под руководством Петра с полковником шахты чешут.
Давай они маршрут обсуждать, а мы с «Лысым» как на иголках.
Двинулись.
После всего, что пережили, шахты эти для нас как дом родной.
Идем не таимся. Единственное что меня гложет, так это что одному в сероводород нырять придется.
Сережка поделился, что от купания вчерашнего отойти не может. Эйфория после спасения такая, что кажется, ему, будто великан он и может запросто горы ворочать.
— И краски для меня теперь совсем другие, — шепчет, — Утром на небо смотрю, а оно голубое-голубое. Как же я думаю, раньше красоты такой не замечал?
— Бывает, — смеюсь, — Мне вот после штрека этого и пожара тоже вся неустроенность здешняя раем привиделась.
Замолчали.
Скрипит каменная крошка под башмаками. Высвечивают фонарики стены города подземного. Лезет сырость «под шкуру», но после купания вчерашнего — ерунда.
Идем только пар из ноздрей. И тут чую я, запашок утробный пошел — сероводородом по полу тянет.
«С чего это, — думаю, — Мы же вроде закрывали задвижку вчера? Может, кажется?»
И тут «Лысый» говорит мне:
— Чуешь?




«»

М.Птахин.

Когда до задвижки дотопали, вонь неимоверной стала. Хорошо рудничный двор большой, да сквозняк имеется, а то могли бы и не пройти.
Какой гад задвижку открыл неясно, но понимаем что враги.
Расчет прост: не попрется никто в сторону такого кошмара просто ради любопытства.
Серъезные идем. «Локаторы» на 360 градусов вращаем — приучили шахты.
Открыта дверца сокровищницы подземной. Нарастопашку открыта, а перед входом мелкая-мелкая порода навалена скальная. Почти как пыль.
Серега смотрел-смотрел на пол, да и наклоняется ко мне.
— Контрольно следовая полоса, — говорит, — видишь, руками ровняли, — а сам воздух как рыба ловит.
Присмотрелся я. На самом деле полоски на крошке, будто руками заглаживали. Странно, но здесь возле самой дверцы не сильно воняет, а означает это лишь одно — повыше здесь, а газ низом стелется.
«Значит, Сереге нужно садится на старом месте, — думаю, — там, где они с Аней в прошлый раз прятались».
Разом заговорили. Настроение улучшилось, но спешить надо, пока никто из гостей не появился.
Серега противогаз помог мне застегнуть и сам в сторону водопада подался. Смотрю, маячит и за нос себя дергает. Рожа радостная такая. Сразу ясно стало — нет там газа.
«Ну и, Слава Богу, — думаю, — легче с караулом управится».
Кассету новую поставил. На часы глянул и время засек. Всего сорок минут мне отведено. Договорились с Серегой задвижку не задраивать. Прикрою ее изнутри, на сколько смогу и все.
Пошел кислород. Через дыру лезу аки зверь, какой. Страха нет. Силу дикую чувствую.
Соображаю, что поаккуратней надо. Опять веселит меня воздух искусственный.
Вот он штрек с тайнами своими. Надо же, сколько преодолевать приходится, чтобы найти хоть что-нибудь.  Выдал же головоломку дедушка Быков со значками своими.
«Сколько авантюристов разом здесь, оказалось, — думаю, — И какая заваруха у них получилась».
Сплошные вопросы: кто задвижку открыл? Кто песочек из скальной породы на входе насыпал? Кто и кого убил, и чьи волосы с кровью Петр нашел?
«Ну один-то знакомец мой неожиданный, что архив дедушкин с записями утащил, и дом чуть не поджег — Вовка Козлякин, а остальные кто? »
Исправно работает противогаз. Качает воздух.
Иду, шаги до каверны считаю. Петр распорядился. Есть у него задумка приспособление, какое соорудить, чтобы через шланг воздух подавать, как под водой делают. Как рассказал он, я вспомнил, где такое видел. Еще в молодости фильм такой был — «Бездна». О кладоискателях.
Озерцо началось. Шаги считаю, а сам спиной слушаю, что там позади. Обернулся пару раз. Вдруг опять огненная стена? Но спокойно все.
Темнеет вода спасительница. Как увидел ее нога обожженная зазудилась под одеждой — такого не забудешь.
Иду. Скала справа.
Картинки похода нашего с Петром мелькают. Понимаю, что сильно повезло нам в первой части истории. Будем надеяться, что и сейчас проскочим.
Подхожу.
Прижим чуть уже стал. Здесь мы с Петрухой вниз валились, а вон и штрек начинается.
Чисто все. Тишина и лишь сопенье мое в маске резиновой.
Крутится картинка. Гора. Тысячи тонн породы и Мишка Птахин маленьким червяком возле единственной «изюминки» этого пирога.
Наверх свечу.
Петруха отверстие хорошо замаскировал. Не знаешь, так сразу и не найдешь.
Поймал себя что стою и любуюсь — кислород жру просто. Мысли сразу в деловом русло пошли:
«Работаю, сколько кислорода хватит, — соображаю, — На выход пять минут. Нет стоп, — думаю, — Десять надо дать, а вдруг ошибка?»
Сразу вспомнил, как мы из Тофаларии на резервном запасе топлива вертолетом шли в Нижнеудинск.
Облачность. Пилот маяк найти не может, а лампочка уж минут десять горит.
Это потом мне объяснили, почему зам главы администрации так переживал. На резерве всегда неясно, когда топливо закончится — у каждой машины по-разному.
Расчетные двадцать минут, а бывало и после восьми падали.
Пока мысли эти в голове крутились, разобрал я Петровскую закладку. Камушки уложены ловко.
Аккуратно на полу их пристроил.
Зияет отверстие над головой.
Хорошо, что стремянки не надо. Я шел и переживал: вдруг напарник ошибся и не достать мне ее.
Для начала рукой туда сунулся. Влево пусто, а вот справа почуял я кристаллы.
Давай рвать пробовать — не выходит.
Неожиданно понимаю, что бесполезен мой поход. По-хорошему нужно здесь аккуратно скалу обкалывать, но азарт сильнее. Не хочу пустым уходить.
Сую молоток внутрь и давай им там размахивать.
 — Клац, — чувствую, — Клац, — по руке шуршит что-то.
Смотрю, а на пол кристаллы валятся. Остановился я и давай добычу рассматривать. Все как один трещиноватые и непрозрачные. Понимаю, что остановиться пора, но захватил меня уже туман колдовской и за временем я не слежу.
Однако размахивать беспорядочно молотком прекратил и давай со стороны кристаллов, которые нащупал ковырять.
Кальцит легко идет, а вот как скала началась — застрял я. Рукой щупаю, а кристаллы рядышком.
Макушку одного даже фонариком высвечиваю. Играет он в отблесках, а я к «подошве» его рвусь. Грызу скалу и не чувствую ни усталости, ни времени.
Тут после одного из ударов хрустнуло что-то, и кусок, по которому я стучал, повалился, будто в замедленной съемке.
Небольшой кусман на два кулака, но торчат на нем грибами три кристалла. Два мутные, а вот как третий сверкнул, понял я — пофартило.
Играют блики на нем, но остановиться я не могу. Кручу в руках скалы кусок и понимаю, что этот в пару тем двум как раз подойдет.
Только тут я на часы и глянул.
Мама дорогая! Остались у меня каких-то шесть минут. Снова вертолетные истории в голову полезли, но не могу я отойти от клада.
«Сдохнешь идиот!» — кричу себе, и рвутся вдруг колдовские объятия.
Уходить все-таки не тороплюсь. Камушки собираю дыру закладывать, а как внутрь каверны глянул через «окошко», так снова замер.
Большим отверстие стало — есть дорожка для света.
Камни в тишине сваеркают. Форма ниши овальная и вижу я ее шкатулкой перевернутой — сверкает-сверкает.
Еле оторвался от наваждения.
Понимаю, что не остается воздуха почти, но пробыл я в ступоре этом еще минутку драгоценную.
С закладкой пришлось повозиться. Когда последний камушек в «головоломке» этой улегся, понял я что могу остаться прямо здесь.
На часы и смотреть боюсь. А как глянул…
Две минуты для спасения остается.
Давай помалу дышать.
Вспоминаю фильмы, да истории книжные как можно кислород сэкономить.
Вдохну и считаю про себя: «Раз, два, три, четыре» и так до двадцати. Потом выдох тоже медленно.
Иду не спеша и резких движений не делаю. Понимаю, что любой жест лишний кислород съедает.
Камень с кристаллами за пазуху спрятал, а в руках лишь молоток геологический.
Тропинка под скалою шире стала. Вот и озеро закончилось. Вспоминаю, что по шагам почти половина пути.
«Хорошо, что на мысли кислород не тратится», — думаю, и удивляет меня, как долго минутки мои последние тянутся.
На часы глянул, а их и нет уже минуток этих — задыхаться пора.
Понимаю, что не зря я в режим пловца ушел. Совсем немного до выхода осталось.
Вот и дверца заветная.
Толкаю и не верю себе — заперта…
.





«»

В. Козлякин.


Как убегал дворами слабо помнил.
Калитку милиционерам открывать Максимку отправил. Сказал только, чтобы возился подольше, а сам подхватил сидор и огородами.
Стукает под ногами дорога машинами в лед закатанная.
«В шахты, — говорит себе Володька, — Только в шахты — там не достанут».
Конечно, теперь отсиживаться придется, но встречать милиционеров на пороге — совсем уж дурость.
На время смотрит, а час тот для прибытия слуг государевых, о котором Петр на подворье говорил — заканчивается.
«Для начала все равно совещаться будут, — рассуждает Козлякин, — Потом только поедут. Спустятся снова через ствол шахты — не иначе. Нужно как уйдут опять его заваливать».
Понимает Володька, что сегодняшняя ситуация не на пользу ему — МЧСники не туристы какие и тряпкой из-за угла их не напугаешь.
«В любом случае подготовленный народ, да и у этой команды хватило сил выкрутиться. Интересно как они вышли? — спрашивает себя Козлякин, — Не иначе Петра заготовка».
Думает Володька и понимает, что далеко ему до полного владения шахтами.
Рвется наружу сумасшествие. Готов он сейчас любого кто попадется ему под землею с жизнью рассчитать. Когда поймал, что почти не контролирует себя, самому страшно стало.
«В психушке бы не закончить», — думает Козлякин одной половинкой, а из второй ярость неуемная сочиться. Злится Володька, — Суток на поверхности не пробыл, а сколько плохих новостей».
Ноги уже к сопке принесли, где нора под камушком прячется.
Вот она темень родимая.
Не тушит Володька фонарик. Не от кого таиться. Кроме него лишь один в переделке этой уцелел и тот неизвестно где сейчас.
То, что живой он Козлякин не сомневается. Но сырость и температуры многих в отчаяние приводили и крепких мужиков ломали. Быстро силы тают, когда вокруг тебя неизвестность полная.
А у Володьки сейчас тоже неизвестность. Понимает он, что надо к переделкам готовиться, а за что ухватиться и сам не знает.
Пока гадал, добежал до самого рудничного двора, где насосная за железными дверями стоит.
«Хорошо потрошить не стал, — рассуждает, — Как оставили так есть. Нет, ты посмотри какие продуманные, — опять полезла наружу скрытая ярость, — ничего не тронули и даже не мелькнули — будто растворились».
Успокаивает себя, и соображает половинкой, где рассудок еще остался, что нельзя сумасшествию этому воли давать.
Неожиданно глаза сына увидел и испуг в них. Понял, что даже сын заметил что, как домой вернулся.
«Скрутили меня камушки драгоценные, — задумался Вова, Даже Максимка заметил и понял неожиданно, что очкастый с Петром затеяли, — Еще раз полезут. У ЧСников за спинами», — говорит он себе и неожиданно решение приходит, что делать надо.
Тащат ноги его в нужную сторону, а Володька и не противится больше безумству. Снова всевластное состояние накатило, и проблемы теперь с горошину кажутся.
«Главное к штреку их не пустить, — рассуждает Козлякин, — Нюхнут ЧСники вони и наверняка развернуться ».
Внизу не поменялось ничего.
Прислушивается к себе Володька и улавливает неожиданно вздох какой-то с верхнего уровня, ну или не вздох, а трепетание слабенькое.
«Жив паренек, — понимает, — Жив, но не выбрался. В тупиках где-то висит».
Некогда рассусоливать. Бежит Володька к кладовой драгоценной и понимает, что слабоват его планчик. Может и не пойдут ЧСники к задвижке, но уж сильно изворотливы Петруха с Мишкой очкастым, да и противогазы их не подвели в прошлый раз.
Вот она родимая. С той поры как увидел дверцу эту, потерял покой Козлякин. Что особенно давит, так это невозможность внутрь попасть и посмотреть на камушки, которые в темноте дожидаются.
Потекла «черная патока» в сознание. Мутятся мысли, и ощущает себя Володька снова всевластным хозяином, которому любые поступки дозволены.
Крутит винт и думает:
«Сколько лет задвижка и сколько раз ее нынче открывали-закрывали?»
Как дверцу откинул, пахнуло так, что чуть на изнанку не вывернулся. Открыл пошире и ходу.
Наблюдать устроился на той площадочке, откуда тряпкой своей с пуговицами Петрову команду пугал.
Выключил фонарик и давай кромешную черноту разглядывать.
Быстро темнота расступилась. Когда впервые заметил за собой способности новые, думал, что, кажется. Потом привык, а сегодня распахнулись горизонты Володькины, и видит он теперь намного больше.
Разом открылась картинка, будто освещение кто включил — минуты не прошло.
«Здорово, — радуется Козлякин, — Очередной подарок темноты. Никто так не может…»
Путаются мысли, и уносит Володьку поток сладостный в страну чудесную.
Мальчишкой себя чувствует. Мальчишкой в сказку попавшего. Когда рассказывала ему бабушка истории вымышленные, бывало у него такое состояние. Истории ее живенько в картинках представлял. Так и сейчас.
Когда неожиданно возня сверху началась, пару мгновений не получалось мысли собрать. Сильно унесли его мечты да видения.
«Началось, — тюкает мыслишка, — началось…»   
Первый верхолаз, когда прибыл, то давай светить вокруг себя. С верхотурой по рации болтает и осматривается.
Вторым очкастый явился. Приземлился не совсем ловко, и отцепляться ему ЧСник помог.
Третий паренек из Петровской команды — лысый. Партнера своего по плечам хлопает.
«Смотри, как радуются, — Козлякин думает, — не иначе все по плану идет».
Когда вся спасатели прибыли загрустил Вова. Десять человек насчитал. Мелькали сначала мыслишки состроить и для них ловушку какую, но теперь ясно стало что главное самому не попасться.
«К задвижке пойду, — решил Козлякин, — Там буду сторожить. Остальное неинтересно».
Действительно на что тут глядеть? Основное там, возле водопада.
Момент улучил, когда насосную открывали, да и шмыгнул в темноту.
Пошел вкруговую не торопясь. Пока никого..
«Интересно надолго они здесь?» — думает и по вещам прибросить пытается.
Понимает что не меньше суток. Палатки рядом с Петровской поставили, а значит ночевать будут.
Снова бешенство на головушку затуманенную свалилось. Вроде только-только отвоевал территорию и на тебе опять посторонние топчутся.
«Ничего, — говорит себе «хозяин» подземелья,  — Ничего, цыплят по осени считают…»
Воняет сильно. Такое учуял бы, сто раз подумал идти сюда или нет.
«Смотри, — рассуждает, — Даже сюда дошло, а как рядом пахнуть будет?»
Когда в сером тумане колдовском в зал с водопадом и дверцей заветной углядел, глазам своим не поверил — прикрыта дверца и значит, есть сейчас кто-то внутри штрека сероводородного.
«Не надо было дальней дорогой ходить!», — говорит себе, а ноги к задвижке несут.
Думать не получается — нет мыслей. Туман один клубится, туман и ярость неуемная.
— Мои шахты! — закричал неожиданно Козлякин, — Мои! Не отдам никому!
Вот он винт. Шевельнул дверцу, а та лишь прикрыта.
— Подыхай! — Козлякин кричит, и винт крутит, — Подыхай сволочь!
Исчез запах. Захлопнулась ловушка.
Только-только повернуться хотел, как неожиданно по голове сзади:
— Чвак!



«»


 М. Птахин.

Не остается воздуха.
Летит картинки передо мной: дача, бабушка Надя сало солит, и дед Саша долгожитель наш за что-то выговаривает.
Пальцем квадратным грозит-грозит, а я слов никак уловить не могу. Пытаюсь по губам угадать, но выходит чушь какая-то. То ли молоток, то ли потолок.
«Молоток», — неожиданно понимаю и соображаю где я.
Дверца из штрека как была, так и заперта, молоток в руке, а под маской духота неимоверная.
Закончился воздух.
Когда в детстве с пакетами целлофановыми игрались, так же душно бывало.
— Ык, — дышать пытаюсь, — Ык-ык.
Силы тают, хотя чему уже таять.
На молоток опираюсь и через туман розовый, в котором дед с бабкой пришли к дверце рвусь.
— Баньс! — гудит «тарелка» под молотком геологическим, — Баньс, баньс.
Нет сил, и тут гляжу, вращается хвостовик винта.
Еще оборот, еще.
Туман с головой накрывает. За края цепляюсь и не вижу, как меня под руки хватают.
Выкатываюсь в черноту полную, и последня мысль моя, что погас-таки фонарик…

Клубится муть в глазах. Вонь накрывает, но чувствую я что дышу и поднимает меня кто-то.
Фонаря луч глаза режет.
В груди пожар в голове туман и перемешалось все.
— Мишка, — в ухо мне шепчут, — вставай.
На карачки поднимаюсь и ползу в сторону дуновения свежего, что по полу тянется.
Неосознанно ползу — как мотылек на свет.
Серега позже рассказал, что не было у него времени мной заниматься. Мужичонка что запер меня в штреке, вот-вот очнуться мог.
Около водопада сейчас сидим. В себя приходим.
Враг наш, где его вырубили, там и валяется связанный по рукам и ногам лямками противогазными.
 — Когда увидел, как он винт крутит бешенство меня взяло, — рассказывает Сережка. — Несусь к нему, а плана никакого. Одна мысль: остановить, остановить.
Рассказывает товарищ мой, а водопад журчит. Лежу воздухом наслаждаюсь и понимаю — нет большего счастья человеку, чем подышать вволю. Понимаю, что другим я отсюда выйду.
Помимо камней что за пазухой лежат, владею я огромной частью мира — бесценна она. Ни за какие деньги не купишь глотка воздуха свежего или воды ключевой.
Бесплатно Господь нам все это подарил, а лишимся этого сами…

У Сереги с первого раза врага вырубить не получилось.
 — Когда он обернулся, понял я что не в себе мужик, — Сережка рассказывает, — А как сцепились… — машет рукой спаситель мой, и бессильно так головой кивает.
— Так как одолел ты его? — спрашиваю.
— Чуть не придушил он меня, — отвечает, — Силы вернулись, когда стук твой в дверце услышал. Стряхнул его на пол и на голову коленом надавил.
— А он?
— Вскрикнул только, а потом хрустнуло что-то, и затих он.
— Ааа-ы-ы-ы-ы, — донесся неожиданный вопль от  задвижки.
— Очнулся, — подскочил Сережка, — Очнулся, слава богу!
Побежал смотреть, а я позади плетусь — нет сил.
Когда лицо мужичонки осветил на полу, то не сразу и опознал я, что Козлякин Вова передо мной лежит.
Дугой выгнулся, и воет. Глаза безумные. Белки навыкате.
Рядом сажусь, а он в мою сторону зубами:
— Клац…
«Ни хрена себе номер, — думаю, — как тащить-то его?»
Говорю:
— Успокойся Вова. Успокойся, закончилось все.
Засопел. Смотрю, глаза на место становятся, и лишь гримаса остается.
— Не закончено ничего, — бормочет он, будто с собой разговаривает, — не закончено! — орет вдруг, — Будет еще случай у меня прибрать вас, будет!
— А смысл? — спрашиваю.
— Камни нашел? — шепчет он вдруг, — Покажи мне камушки, покажи…
Чувствую, прав «Лысый» — не в себе парень.
— Какие камни, — спрашиваю, — Нет там ничего.
А сам думаю:
«Вот ведь скотина, какая, растрезвонит сейчас МЧСникам про штрек. Придется видимо в честных нынче играть».
Говорю:
— Давай Серега валяй за Васильичем с командой. Скажешь — нашли одного…
— Второго не найти, — забормотал неожиданно пленник, — Высоко забрался паренек слететь не получается…
— Высоко? — понять пытаюсь.
— Высоко-высоко, — мелко Козлякин хихикает, — Высоко-высоко, высоко-высоко…
Сколько раз он это словечко повторил я и не сосчитал. Пока мы с Сережкой ситуацию обсуждали, и в обратную дорогу налаживались, пленник наш все бормотал мелко-мелко:
— Высоко-высоко, высоко-высоко…
— Заткнись сука, — подскакивает к нему «Лысый», — Мозг вывернул!
— Высоко-высоко, — не останавливается тот, — Высоко-высоко…
— Иди, давай, — толкаю Сережку, — Иди, а то сам чокнешься.
— А ты?
— Мне сегодня все безразлично. Воздух есть, а больше ничего не надо…
— Высоко-высоко, — доносится  с пола каменного, — Высоко-высоко…

Если бы кто рассказал, что придется сумасшедшего в темноте караулить — не поверил бы.
Фонарик тушу на всякий случай, как «Лысый» ушел.
«Вдруг кто еще есть?» — думаю
Побормотал свою чушь пленник наш, а потом началось.
— Идут к тебе, идут, — бормочет, — Заберут тебя, заберут… Камушки покажи им камушки!!! Убейте его!
Жутко мне стало. Свет зажигаю. Одни мы.
— Страшно тебе, — таращит свои глаза Козлякин, — Рядом они рядом… Обернись!
Свечу.
Никого. Лишь водопад шумит-шумит, и воздуха сколько хочешь.
— Ты же убить меня хотел, — говорю, — Зачем тебе?
— Мои шахты! — орет Вова, а у самого глаза из орбит, — Мои! Камушки тоже мои!
— Слушай, — вспоминаю я кровь на полу, — А парень которому ты голову пробил где сейчас?
— Заморенок? — сумасшедший спрашивает, — Юрка?
— Ну, он.
— А нету его! — орет пленник, — Нету!!! И вас не будет! Мои шахты!
— А остальные? — интересуюсь, — Ну, товарищи его где?
Тут он такое выдал, что опять не по себе стало:
— Роин? — спрашивает меня Вова вкрадчиво, — Роин с Леваном?
Вздрагиваю. Несутся мысли:
«Как это могли они в шахтах оказаться противники мои стародавние их Красноярска?» — и понимаю — недаром суета в Канской гостинице была и поджог в штреке — их рук дело.
— Нас они жгли? — спрашиваю.
— Они-они, — бормочет Вова, — Они-они, они-они.
— Ну и где Роин сейчас? — интересуюсь.
— Они-они, — в ответ мне, — Они-они…
— А Леван?
— Высоко-высоко, — переключается Вовчик на старую песню, — Высоко-высоко, высоко-высоко…
По кругу разговор пошел и понял я, что не добьюсь большего. Прибрасывать понемногу давай, что нам теперь с камнями делать.
По-всему получается, что сдавать клад государству придется, но это неплохо: нет больше сомнений никаких и можно секретом всему миру хвастаться.
Сижу, прибрасываю, как бы карту эту разыграть.
Вова возле ног моих бред свой несет, и тут слышу звуки посторонние.
— Тык, трык-тык, — из коридора, — Тык, трык-тык-тык… — шагов россыпь гремит.
Идут не прячутся.
Фонарик гашу. Понимаю что наши это, но сдержаться не могу.
— Миха! — кричит мне Серега от края.
Моргаю лучиком: раз и два.
Гляжу, почти вся команда притащилась.
Васильич первым бежит.
Кричит:
— Где эта сволота?
Пальцем вниз тычу, а там Вова чушь свою несет.
Рассказал я старшему про разговор наш с глазу на глаз. Давай он вопросы уточняющие пленнику задавать, мол, где это высоко-высоко?
Минут десять говорили. Вова что только ни орал, но выудил из него Васильич что уполз по лестнице кто-то наверх. И начинается она прямо под стволом четвертой шахты.
Петр идти вызвался, мол, уровни те помнит, хотя и давно не был.
Полковник своим командует, и часть команды во главе с проводником нашим обратно подалась.
— Рассказывай Вадимыч, — начинает он меня допрашивать, — Что тебя в эту вонючку понесло?
— Доложу отдельно, — отвечаю, — Основной расчет был, что попытаются прибрать нас пока я внутри.
— На живца значит?
— Вроде так.
— А мне чего не сказали?
— А вы пустили бы? — интересуюсь ехидно, — Операция-то ваша. Зачем лишний риск, а победителей не судят.
— Все так, — полковник отвечает, — Ну, хоть не бесполезно?
— Задержанный налицо, — отвечаю, — Состав преступления есть, а остальное, — повторяюсь, — доложу отдельно.
Лицо глубокомысленное делаю. Головой киваю значительно.
Отвязался, наконец, от меня Васильич. Погрузили парни Козлякина на носилки и потащили его в лагерь.


«»


В. Козлякин.

Не получается себя контролировать. Совсем не получается.
В пяти местах сейчас Володька находится.
Одновременно.
Видит он, как парни из МЧС по лестнице карабкаются вместе с Петром и как в штрек горизонта, что выше идет, заходят.
Глянь, картинка проявляется потока подземного на дне, которого «Заморенок»  с Роином «обнимаются». Колышет вода тела ихние — руками, будто куклы машут.
«Нашли друг друга», — мыслишка бьется.
 Максимку видит. Сидит парнишка дома и телевизор смотрит — спокойно все.
Очкастого с командиром ЧСников видит идущими со спины. Мишка руками машет, рассказывает что-то, а перед ними два крепких парня носилки волокут.
«Раненый?» — Володька думает и тут сам себя опознает.
Пропадают картинки. Чувствует, что связан и кипит ярость на губах вместе с пеной:
— Мои шахты! Мои! Камушки отдайте!
Только-только успокоиться пробует, как снова его по кругу уносит:
Леван без сил лежащий у вентиляционного хода.
ЧСники в сотне метров от него — вот-вот найдут.
Потоки подземные и кости много лет в глубине белеющие.
Мишка очкастый с генералом и на носилках бойцы несут кого-то.
Крутится колесо.
Нет возможности остановиться. Потерян контроль.
Когда себя осознает, узлы пробует. Но затянули надежно.
Голова болит-болит. Перед глазами муть плывет. Навалилась она, когда товарищ очкастого коленкой своей башку чуть не раздавил и не уходит теперь никак.
Картинки-картинки.
Только-только светлей себя почувствовал, как вдруг увидел шахтеров лица.
Отца увидел. Быкова Владимира Петровича. Подняться хотел, но давят ремни —немеют руки.
Покаяться хочется перед стариками, но злость сильней: маленько не успел. Еще бы чуть и один в шахтах.
«Камушки блестят. Камушки! Или фонарики это глаза слепят?»
Понимает Корзлякин, что так и не добрался он до цели заветной, а дел нагородил почем зря.
Сколько времени прошло и не знает он. Картинки летят-летят. Один из ЧСников укол поставил прямо через штанину и замолчал Володька.
Смотрит на себя со стороны Козлякин и понимает что ненормально это все.
Неожиданно движение началось. По рации болтают ЧСники, и понимает Вова, что нашли паренька наверх ушедшего. Переключиться пытается, но не выходит. Мешается ему лекарство — сильно мешается.
Снова собой становится Володька и понимает, что проходит понемногу сумасшествие. А тут ЧСники носилки от лестницы приносят, и видит Козлякин на них парня с бородой.
В сознании горец.
Глазищами ворочает, но видно, что слабый. Руки не связаны. Только ремни по телу, что к носилкам пристегиваются.
Рядом поставили.
Голову абрек поворачивает и улыбается:
— Цххх, — говорит он с акцентом, — Ты душэгуба?
Молчит Володька. Поглощают его глаза ненавистью своей, а горец руки к нему свои тянет:
— Цххх, убью сука!


«»

М. Птахин


Левана от Козлякина еле оторвали. Проблему заметили, когда пленник хрипел уже. Горец сверху навалился, но сил не хватило.
Решили связать и его.
Меня он только после увидел и зашипел сразу:
— И ты здэсь. Жывой сука.
— А я помирать и не собирался, — отвечаю, — Вот только объясни, зачем я вам понадобился?
Понял паренек, что болтнул лишнего и отвернулся.
Лежит-молчит,  а я не настаиваю. Спросил только где Роин, но он лишь глянул злобно и зубом цыкнул еще раз.
Понимаю, что правды не будет и пошел я с полковником нашим откровенничать.
Васильич сначала вполуха слушал. А когда я до Быковского архива дошел понимать стал, куда мы их втянули.
Сидим, болтаем.
Решил я все как на духу выложить, а история немаленькой оказалась. Это же только с первого взгляда все просто: зашли и вышли, а на самом деле, если в кучу собрать целая «повесть» получается.
Когда до поджога в штреке дошел, распорядился Васильич проверить, как задержанных спеленали.
— Нам бы только наверх их доставить, — говорит, — Мы же, как спасатели шли — наручников не брали.
Письмо Быковское ему прочитать дал, но оконцовку не тороплю — пускай проникнется, думаю.
Просматривает послание Васильич и нет-нет глазом на меня зыркает.
Улыбается.
— Ну и что это за тайна столетняя, — спрашивает, — И что это за значки, про которые с таким страхом покойный пишет?
А Вова Козлякин в своем бреду отвечает неожиданно издалека:
— Камушки это мои. Камушки.
— Вот, — говорю, и в сторону носилок пальцем тычу, — Вот и ответ поспел Сергей Васильевич, — а сам Петра подзываю. — Каюсь властям, — говорю, — Подходи смотреть партнер, что я приволок,  — и кусок, что отколол, из-за пазухи тащу.
Васильич рот открыл и смотрит, как находка наша переливается.
Камень, который чистой воды действительно заколдовать может. Играет светом от фонариков и кажется, что внутри у него собственное пламя горит.
Козлякин все чушь свою несет, но под лекарствами спокойней стал.
— Изумруды, — Васильич выдыхает, — Они же дорогие, наверное?
— Думаю да. Мы же и сами не знали что это за значок. В архиве, что псих этот утащил, он редко упоминается. Как обнаружат каверну, так всех участников в НКВД тащат, а то и под арест.
— Да, дела, — Васильич гудит, — Ну и что дальше с этим делать?
— А государству придется сдавать, премиальные же полагаются?
Васильич ко всему спокойно отнесся и властность свою не показывал. Хороший дядька. Честный. Мне даже стыдно стало, что использовали мы их, но сомнения мои Анечка развеяла. Когда я с ней поделился, она посмеялась только.
— Васильич мужик правильный, — говорит, — И вся команда у него такая —  настоящие государевы люди.
Петруха давай вопросы Козлякину задавать, а тот щерится только и бредятину несет. Пошарил он тогда по карманам у него и достает бумажку какую-то. Смотрел-смотрел, а потом и говорит:
— Интересный планчик. Не бывал я там. Похоже Заморенка территория.
Я тут спращивать давай, мол, как обратно пойдем. Дела-то закончены.
— Мы наверх, — Сергей Васильевич отвечает, — Нам же надо спасенных-задержанных доставлять.
— А мы тогда по планчику этому прогуляемся, — Петр говорит, — Вверх — не вниз, да и боюсь я чего-то веревок. Лучше уж пешедралом.
Решили, что налегке пойдем. Анечка с «Лысым» весь бутор из лагеря поднимут, племянника вызовут, а тем временем и мы наверху появимся.
Принято решение. Васильич не против.
Увязали вещички. Чайку по стакану на дорожку выпили. Схватили по баулу, да и нырнули опять в темноту.


«»

ЭПИЛОГ.

Четыре месяца прошло, пока история эта завершилась.
Правильно сказано: «Не ищите вам непринадлежащего».
Это только показалось нам, что исчез город подземный, а он просто другой стал.
Раньше НКВД за всеми следило, а мы после находки своей под такое внимание спецслужб попали — мама не горюй!
Допрашивали нас с пристрастием, только что не били.
Если бы решили утаить чего, то на противоречиях бы ухватили нас безо всяких вопросов. В  коллективе нашем лишь у меня имелся опыт общения со следствием.
Но решение рассказывать только правду оказалось верным, да и своих дел у ФСБшников хватало — отстали от нас понемногу.
Экспедицию за остатками камней планировал Васильич.
Проводниками Петр пошли с Анечкой.
Нас с «Лысым» с «подземлей» бортанули в последний момент уже в Слюдянке.
— Слишком непредсказуемые, — поставил точку подполковник.
Обидно.
Гуляли они два дня, а мы у Петрухи дома водку с Сережкой жрали.
Когда вернулись, товарищ полковник по-другому на нас смотрел.
— Натерпелись вы парни, — говорит, — Налейте-ка и мне рюмаху.
Куратор ФСБшный тоже выпил.
— Молодцы, — говорит, — Честь по чести находка, — и список камней показывает.
Протокол — все как полагается.
Коробка специальная.
Опечатана.
Целых пятнадцать камней чистой воды оказалось, да еще наших три. Размеры разные. Остальные только в коллекцию — мутные и с трещинами
После как в Иркутск приехали по второму кругу допрашивать давай, но больше для проформы. Тут я и поинтересоваться судьбой противников наших.
 Козлякина, оказывается, лечат и к суду готовят. Покаялся он в нескольких убийствах — разговорил его таки психиатр.
Оказывается, шлейф кровавый давно за ним и все с «подземлей» связано.
Леван выжил, но как только Красноярск, проверили, оказался он в розыске там как неизвестный — за разбойное нападение какое-то.
Оперативник ФСБшный, что со мной работал, позже информацией поделился, мол, не сами они по мою душу в Иркутск, приехали, а вроде как заказ у них воровской был, но кто и что данных нет, так что загадка осталась.
Анечка в последнем походе с одним разведеным капитаном МЧС пересеклась. Виноватилась когда говорили. А меня такое разрешение узла нашего только обрадовало. Что у нас могло получиться кроме проблем?
Четыре месяца проходит, и вызывают нас к следователю еще раз.
Повестки вручали лично.
Созвонились мы между собой, и оказывается на одно время у всех назначено.
Понимаем: затевается что-то.
Десять утра.
Около кабинета, куда вызывали, наш Васильич стоит с парочкой своих бойцов. Аниечкин бравый капитан тоже здесь.
Ведут всех в актовый зал. Усаживают за стол круглый.
Смотрю генерал ЧСный. Заместитель губернатора и парочка важняков «в стороночке» сидят.
Зачитывать бумаги давай.
Начали с МЧСников: ценные подарки парням, внеочередные звания, Васильичу — денежная премия.
Свободны. Уходят.
Вчетвером остаемся.
Тут эта важная парочка слово берет.
Поблагодарили за участие и особо за молчание.
— Ни к чему нам лихорадка золотая еще раз, — говорят, — Молодцы! Надеемся на ваше гражданское понимание и в дальнейшем.
Приятно, хотя с самого начала нам следователь рот протоколом запечатал.
Пауза.
Думаю:
«Неужели все? Вот вам, получайте спасибо за гражданское понимание!»
Чуть не психанул я, а выступающий паузу выдержал и сумму оценки найденного называет.

Когда  на улицу вышли говорить не хотелось.
Любая точка, пусть и такая сладкая послевкусье оставляет.
В машину садимся, и чую у каждого на сердце грустно.
Закончилась история — хоть и красиво.
Четыре месяца мы по инерции жили. Допросы, беседы — не затихала возня, а сейчас все.
Деньги через полгода получим — сумма немаленькая и официальная.
Минус налоги
Казалось бы: чего еще? но грустно до боли. Разбежимся сейчас от Москвы до Слюдянки и будем перезваниваться после все реже.
Соберемся, конечно, не раз, но не будет уже азарта того.
Редко такая удачная карта падает, да и удачная ли?
Время покажет.

2011 г. 8 января
Иркутск — Куала-Лумпур. Малайзия.