10. Первые месяцы в Калуге

10. Первые месяцы в Калуге

См.начало: http://www.proza.ru/2011/08/19/1142

        Вот и наша родная Калуга. Не дожидаясь выгрузки из вагона, я помчался в город. Он показался мне хмурым и неприветливым, впрочем, таким он, возможно, казался  из-за осенней пасмурной погоды. Улица Революции, ведущая от вокзала в центр города, выглядела пустынной, малолюдной. Встречались на ней и приметы войны:  разрушенные бомбежками здания, и проплешины там, где руины уже были прибраны.
        А вот как эту улицу  увидел и описал в своей книге "Голос времени" военврач III ранга, хирург   Походно-полевого госпиталя 22-66, Николай Михайлович Амосов, прибывший в Калугу вместе с госпиталем 24 января 1942 года:

       «Длинная вокзальная улица. Каменные дома сожжены или взорваны.    Людей мало.        В стороне от проезжей части – немецкая техника. Трупы еще не убраны - видели несколько, валяются в подворотне, в легких френчах, очень белые лица, и волосы развеваются на ветру. Вот они, «белокурые бестии». Домаршировались. Ищу внутри себя чувства – нет, не жалко. В центре много целых, но замороженных домов без стекол». 
       Вместе с госпиталем, который будет развернут в бывшей духовной семинарии, Амосов  пробудет в Калуге до 1943 года.

       Несколько слов об Амосове. В послевоенное время он станет знаменитым  советским и украинским кардиохирургом, ученым, академиком, лауреатом Ленинской премии, Героем Соцтруда. В 1986 или 1987 году я находился на излечении в Киевском Национальном институте сердечно-сосудистой хирургии АМН Украины, которым Амосов руководил и названном после его смерти в 2002 году его именем. В институте я несколько раз видел Аносова и интересовался им у его секретарши, с которой близко познакомился, а также у своего лечащего врача. Они отзывались о Николае Михайловиче только положительно, как об опытном и талантливом кардиохирурге и  замечательном человеке. 

       Пройдя по улице  несколько кварталов до так называемого Брянского моста, разрушенного бомбежкой, я повернул назад.

       Потом, когда мы обретём жилье, я более подробно познакомлюсь с городом.  Калуга, по сравнению с другими городами, подвергшимися оккупации, не очень пострадала. И всё же потери имелись. Вот некоторые из них. Наш уютный, с замечательной акустикой, театр, один из старейших в России «храмов Талии и Мельпомены», сгорел при наступлении немцев. А ведь в нём играли такие знаменитости, как М.С.Щепкин, П.М.Садовский, В.Ф. Комиссаржевская. Кажется, совсем недавно мы были в театре на «Мещанине во дворянстве» Мольера, и вот – одни развалины. В 1958 году на месте этих развалин разобьют сквер, а в нём установят памятник К. Э. Циолковскому. Теперешняя молодежь, наверное, и не знает, что тут когда-то стоял замечательный театр.
       
       Развалины увидел я и на том месте, где раньше стояло красивое здание в стиле ампир, бывшая Шалаевская гимназия, в которой когда-то училась моя мама. Была разбита и стоявшая на территории городского рынка водонапорная башня, построенная еще в ХIХ веке. Пострадало много и других исторических зданий.
      
       Оставшаяся после боев при освобождении города немецкая военная техника уже  давно была убрана. Но на улице Степана Разина еще стоял немецкий танк. Все, что можно снять, с него было снято, остался один остов, который уберут много позже.
      
       От танка улица Степана Разина круто спускалась вниз к Оке. Как мне рассказывали, по окончании боев за освобождение города, а здесь были самые кровопролитные бои, на улице остались лежать замерзшие трупы немецких солдат, и мальчишки на этих трупах, как на салазках, съезжали вниз с горы.

       Мы вернулись домой, но в дом по улице Пролетарской, в котором раньше проживала наша семья, мы не попали. И не потому, что дом не уцелел, хотя мог и не уцелеть. Когда мы вернулись, Калугу уже не бомбили, а в 1942 году, после её освобождения, налёты немецкой авиации случались чуть ли не каждый день. При очередном налёте вражеская бомба упала в метрах пяти от дома, полностью  разрушив соседний дом. Нашему дому повезло, в нём лишь выбило взрывной волной   оконные рамы. А в дом мы не попали по той причине, что в нашей квартире теперь жили чужие нам люди. За двухлетнее наше отсутствие там сменилось несколько жильцов. И все они, съезжая с нашей квартиры, брали с собой «на память» что-то из нашего имущества. Где жить? Куда идти? Вот вопросы, мучавшие нас и требовавшие скорейшего разрешения. И мама пошла их разрешать.
 
       Несколько дней мы жили у бывшей маминой сотрудницы. В мое отсутствие её сынок-малолетка украл из моего портфеля что-то из письменных принадлежностей. Я рассказал об этом маме, а она попросила меня не поднимать шума - ведь здесь нас приютили. Вскоре в железнодорожном доме на Улице 1905 года маме дали комнату в коммуналке, в которой кроме нас проживало еще три семьи. Рядом с домом – действующий двухэтажный Свято-Георгиевский собор – храм в честь великомученика Георгия.  В этом  храме когда-то венчались мои бабушка и дедушка. Напротив собора – дом Гончаровых, родителей жены А. С. Пушкина, Натальи Николаевны. Так что, место было историческое. В этой коммуналке мы прожили до 1946 года.

       Надо было заново обживаться и разрешить еще много других проблем. Вопрос с трудоустройством мамы был решен в первые же по приезде дни - она вернулась на свое прежнее место работы – в  Управлении дороги.
            
       Был конец сентября, учебный год уже давно начался. И надо было решить, где мне учиться дальше. Этим вопросом занялась мама. Она повела меня в техникум железнодорожного транспорта.  Желания там учиться у меня не было, поэтому я сказал маме, что хотел бы поступать в военное училище, но она всё решила за меня, и я был вынужден с нею согласиться. Из кабинета директора техникума Середы мама вышла довольная. В свидетельстве об окончании 7 классов у меня были хорошие отметки, и я был принят без экзаменов и каких-либо собеседований.
       
       К учебе я приступил 1 октября, пропустив целый месяц занятий. Несмотря на войну, голод и разруху, это были лучшие годы моей юности. Первый год учебы был довольно труден, помимо общеобразовательных и чисто «железнодорожных» предметов, были и совсем незнакомые мне сопромат и высшая математика, и я нахватал кучу троек.
       
       Сразу же не сложились отношения с преподавателем химии. Еще в школе я был с  химией не в ладах, в чём, прежде всего, винил учительницу, не сумевшую привить мне, если не любовь, то хотя бы уважение к преподаваемому ею предмету. В Свидетельстве об окончании  семи классов у меня было семь «отлично», три «хорошо» и одна отметка «посредственно» - по химии.
   
       В техникуме химию преподавал усатый старичок по прозвищу Морж. А его жена, рыжая дама преклонных годов, имевшая прозвище Сильва, преподавала русский язык и литературу. Мне сразу же рассказали, что они пережили большое горе: их дочь была изнасилована, а затем убита в бору солдатами, из располагавшейся там воинской части.            
       Среди студентов было много  сельских ребят, приехавших из районов области, и Морж, вызывая очередного студента к доске,  называл его не по фамилии, а по тому месту,  откуда он приехал. Приехал из деревни Грабцево, значит Грабцевец. Так что все студенты в нашей группе, очевидно, и в других группах, имели у него свои топонимические клички. На первом же уроке химии, на котором я присутствовал, при знакомстве со мной Морж поинтересовался, откуда я приехал. Я ответил, что из Казахстана, и у Моржа я стал Казахстанцем, что меня, коренного калужанина, очень возмущало. Не мудрено, что и здесь химия мне «не пошла», я нахватал кучу двоек, а курсовые экзамены по химии сдал всего лишь на троечку, да и то  с двух заходов.
 
       С моей учебой вопрос был решен. Следующим важным делом были поиски вещей и мебели, пропавших из квартиры. Мама выяснила,  кто проживал в квартире во время нашего двухлетнего отсутствия и их новые адреса. Вдвоем с ней мы шли по  адресам, и к нашей радости,  кое-что из нашего имущества обнаружили. Нашли кровать, шифоньер и мой любимый диван, и я снова мог на нем валяться, распевая песни. Нашли даже старинные бабушкины ходики, пережившие пожар 1918 году. Увидев их в очередной квартире, мама радостно воскликнула: «А это ходики наши, они с боем». И эти слова «они с боем» почему-то убедили нового владельца, что часы действительно наши. Надо отметить, что обнаруженные нами вещи их новые владельцы возвращали безропотно, очевидно боялись последствий - ведь их можно было обвинить в мародерстве.

       Обустраиваться в Калуге помогали близкие. Тетя Варя привезла из Песочни, где теперь она жила, шерстяные носки, соломы для матрасов, а еще – мешок картошки. Крёстная Елизавета Ильинична, самая близкая бабушкина подруга, подарила нам старинный самовар. Она же из какой-то старой одежды пошила пальтишки Эле и Виталику. Элу и Виталика маме удалось устроить в детсад. Мне мама купила солдатскую гимнастерку и шаровары. Их продала маме её подруга Зина Лаврова, у которой квартировал военный хозяйственник. А у бабушкиной знакомой Марии Карловны Киселевой  мне купили охотничьи болотные  сапоги её покойного мужа, такие сапоги называли бахилами. Сапоги были из толстой яловой кожи с голенищами до самого паха, я их завернул и сапоги стали похожи на ботфорты. Поскольку другой обуви у меня не было, в этих сапогах я ходил не только в техникум, но и на занятия боксом и даже на уроки бального танца.


Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/19/1117