Живущий на вершине конфронтации

C такой подписью в английском журнале “Civil Engineering News” в конце августа 1991 года появилась моя фотография.

А началась эта история годом раньше, когда в сентябре 90-го в Москве проводился  конгресс некой Bartlett International Summer School. Эта организация традиционно собирала  ежегодно специалистов из разных стран, и они обсуждали технические и социально-экономические проблемы планирования и строительства. Предыдущий конгресс прошел в 89-м в Париже, и там решили, что следующий BISS-90 должен быть в Москве, ведь тогда, в горбачевское время Россия была очень притягательна для западной интеллигенции.
    Мы с моей женой Ириной в то время работали в научно-техническом обществе строителей, она – в Центральном правлении, а я – в Московском областном. Наше НТО занималось организацией этого конгресса, так что мы оба попали в оргкомитет. В Москву приехали иностранцы из восьми стран мира, включая далекую Мексику, их было человек тридцать. Мы их встречали в аэропорту «Шереметьево» и оттуда сразу же везли  в гостиницу молодежного комплекса «Олимпиец» по соседству с аэропортом, там же проводился и сам конгресс. И было, конечно, много поездок в Москву: на ВДНХ, в архитектурный институт, экскурсии по городу.

Время было очень скудное, в Москве появились очереди за хлебом. В «Олимпийце» для приехавших иностранцев нам предложили стандартное меню на 3руб.50коп. в день. Мы, конечно, готовы были платить больше и просили кормить их чуть обильнее, хотя бы как спортсменов, на 4руб.80коп, но на такую «огромную» сумму кухня не могла обеспечить продуктов. Так что всем нашим гостям, очень демократичным, но привыкшим к западному качеству жизни, пришлось хлебнуть прелестей нашего советского общепита по полной программе. На завтрак им давали знаменитую «шрапнель» - перловку, плюс кусочек сыра, масла и кофе «из бачка». Иностранцы стойко это переносили, они больше страдали от того, что бар вечером закрывался в 10 часов, а ехать на ночь глядя в город было сложно. Им оставалось привыкать к российским «междусобойчикам» в номерах с горячительным, которого у нас было достаточно, несмотря на горбачевскую кампанию трезвости.

Тогда на BISS-90 мой доклад «Некоторые вопросы инженерных обследований старых зданий» имел неожиданный успех у иностранцев, особенно им понравилось новое русское слово «долгострой». Именно тогда со мной познакомился другой участник нашей секции, молодой инженер Алекс Тосетти из английской компании Waterman. Знакомство, как водится, углубилось в нерабочей обстановке – в сауне (позднее в отчете Алекса о московской конференции я прочитал о его знакомстве с ученым секретарем НТО строителей доктором Фрейшист, «который может говорить на ломаном английском»). Эта встреча имела интересное продолжение. Именно Алекс позднее представил меня своим боссам в Лондоне, и, благодаря его энергии и инициативе, компания Waterman в следующем 1991 году пригласила меня в Англию на пятинедельную учебу по линии министерства торговли и промышленности Великобритании. Программа предусматривала тренинг на рабочем месте и была очень разнообразной. Короче говоря, пять этих замечательных недель быстро пролетели, а в конце программы мне даже удалось устроить приглашение для Ирины и в течение нескольких последних дней разделить с ней радость от Лондона, который с тех пор стал нашим любимым местом.
    Моя программа завершилась так называемым «де-брифингом» - интервью с зам. главного редактора журнала “Civil Engineering News” (гражданское строительство). А через неделю после нашего возвращения в Москву здесь разразился знаменитый августовский путч.

Мы к тому времени успели уже глотнуть свободы, с первым нашим президентом Горбачевым времена наступили совершенно невообразимые. Возникло много новых печатных изданий, появились интересные телепередачи, трибуной перестройки стал «Огонек» Коротича. В прессе смешивали с грязью еще вчера могущественных чекистов, критиковали монополию компартии на власть. Появились новые властители дум, мы внимали Галине Старовойтовой, академику Афанасьеву, слушали и читали экономистов Отто Лациса, Гавриила Попова, Павла Бунича. Очень популярны были "600 секунд" молодого журналиста Невзорова. Люди часами сидели у экрана, следя по ящику за происходящим на заседаниях Верховного Совета, восхищались блестящим оратором  юристом Собчаком, молодым Явлинским. В Москву приехали эмигранты-диссиденты, трибуну получили такие борцы с режимом, как Новодворская. В Верховном Совете выступал академик Сахаров; наша приятельница Машка (Нона Голикова) , скептичная и циничная, говорила: «Заманили и убьют». И скоро мы хоронили его, холодной зимой многие десятки тысяч москвичей шли по Комсомольскому проспекту проститься с Андреем Дмитриевичем. Каждый день приносил что-то новое. Из Афгана вывели войска, прибалты рвались на свободу, уже разрушили Берлинскую стену. Соцлагерь рассыпался, как карточный домик.
    Тем временем Россия впервые в рамках Союза оформила свою государственность, получила своего президента, свой парламент, символы власти. Мы стали называться «Россияне», трехцветный флаг вызывал воодушевление и пробуждал надежды. А в Союзе бушевали Карабах и Приднестровье, настал Сумгаит, потом события в Тбилиси и Вильнюсе. На фоне бестолковой антиалкогольной кампании прошла «павловская» реформа – операция по отъему денег, в Москве появились талоны на водку и сигареты, карточки покупателя.

Танковые колонны на московских улицах и телевизионное шоу ГКЧП, объявившего чрезвычайное положение в стране, для большинства из нас было как плевок в лицо. Общие чувства лучше всего выразила тогда Елена Бонэр: «Для этих людей мы с вами – быдло». Поэтому решительное выступление первого российского президента Ельцина против путчистов, которых он назвал государственными преступниками, нашло горячий отклик у многих москвичей. Толпы людей шли к дому правительства - Российскому Белому Дому, который стал штабом сопротивления.

Надо сказать, что весь этот кусок Пресни, где теперь разворачивались главные события, был для меня давно знакомым и родным, здесь на Новинском бульваре (ул. Чайковского) прошли мои детство и юность. Потом четверть века мы с Ириной проработали в своем КБ на улице Николаева, напротив при нас построили Белый Дом правительства, от него нас отделял маленький Глубокий переулок. Там когда-то жил Булат Окуджава, который написал: «Над Москвою-рекой в переулке Глубоком Дульцинеи, как в древности, жаждут свиданий…». У Иры детство и юность тоже прошли на Пресне неподалеку. И в дни нашей юности ни Калининского проспекта, ни Новоарбатского моста, ни Белого Дома еще не было. Там, где сейчас стоит Белый Дом, находился большой автобусный парк, а неподалеку – женская школа №97, дружившая с моей мужской 110-й, там учились подружки моей юности. Рядом на стадионе «Метрострой» общества «Локомотив» я играл в те годы в теннис, корты смотрели прямо на Горбатый мост – свидетель боев 1905 года. Уже в позднее время этот мост превратили в памятник и поставили на нем монумент. А на проспекте вырос небоскреб СЭВа, рядом в Девятинском переулке – гостиница «Мир», напротив – новый комплекс американского посольства. А у метро «Краснопресненская» построили новый многозальный киноцентр. И мы с Ириной после двенадцатилетнего чертановского периода теперь снова жили на Пресне, как раз напротив этого киноцентра на улице Заморенова, через наш двор можно было выйти прямо к садику Павлика Морозова и к Белому Дому. Поэтому в августе 91-го, когда взволнованный известием о московском путче Алекс позвонил нам из Лондона, я сказал ему, что главные события разворачиваются вблизи от нашего дома.

Наш телефон вскоре после начала путча отключился. Потом говорили, якобы на нашем Миусском телефонном узле заблокировали все линии с номерами на 252 и 255 – такими же, как в Белом Доме. Во всяком случае, когда двадцатого августа связь восстановилась, первым до нас дозвонился именно Алекс. Я тогда ему сказал, что надо набраться терпения и подождать дальнейшего развития событий, а днем позже он уже поздравлял нас со счастливым исходом.
    А накануне, 19-го августа все всколыхнулось. Наши ребята Юля с Сережей, у которых только в июне была свадьба, политикой не интересовались, ими скорее двигало любопытство, они бегали по городу с фотоаппаратом. Некоторые из их снимков сохранились у меня, как документальные свидетельства тех событий. А мы с Ирой, старые идеалисты, были у Белого Дома, там уже собрались толпы народа, на фасаде дома было вывешено огромное трехцветное полотнище – флаг новой России. Молодой еще Ельцин в окружении своих сторонников выступал с балкона (через два года эти сторонники возглавят его врагов). Со всех сторон от Белого дома мгновенно выросли баррикады, впечатление было такое, будто наши современники не забыли, как это делалось на Пресне в далеком 1905-м.

Вообще-то следует признать, что с точки зрения безопасности расположен дом правительства просто отвратительно, он окружен со всех сторон довольно широкими проездами, и к нему можно подъехать с любой стороны: с Калининского проспекта (Нового Арбата), с Садового кольца по Девятинскому переулку, с Дружинниковской улицы, со стороны Рочдельской, от Краснопресненского метро, с Кутузовского проспекта и, наконец, с любой стороны по Краснопресненской набережной. А вокруг самого здания – лишь зеленый газон и никаких ограждений (высокие решетки появились позже). Так что требовалось перекрыть все эти многочисленные пути. В ход шло все, что можно было притащить с окрестных строек, когда попадалось что-то солидное, использовали автокраны. Кое-где поперек улиц стояли груженые грузовики-самосвалы, троллейбусы со спущенными шинами. Притащили звенья эскалатора, сложенные у метро по случаю ремонта. Мы тоже таскали какие-то железки, потом стояли в цепи вокруг здания, держась за руки с незнакомыми москвичами (в память об этом позднее было образовано демократическое объединение «Живое кольцо»). Кругом, конечно, царила неразбериха. Ближе к вечеру мы вернулись домой, ночью там оставалась дежурить, в основном, молодежь. Ожидая возможной танковой атаки, всех женщин отправили по домам, вокруг Белого дома остались одни мужчины, жгли костры. Когда действительно появилась колонна легких танков, выяснилось, что эти танки «наши» и готовы защищать Белый дом. Женщины из окрестных домов приносили танкистам и волонтерам еду.
    Среди защитников Белого дома было много знакомых нам молодых людей, в том числе Машкин сын Алеша и влюбленная в него Марта. Тогда ни у кого не было мобильников, поэтому ребята прибегали к нам домой, пока телефон еще работал, чтобы позвонить волнующимся близким. В ожидании штурма, запасались у нас лекарствами, перевязочными материалами, теплой одеждой. Алеша с увлечением рассказывал о защитниках (эти события Машка  - Н.Ю.Голикова изобразила позднее в своей пьесе «Русская пляска»).
    Потом «наши» танки ушли. Потом настала та самая ночь, когда «чужие» танки или БТРы пытались пройти с Садового кольца через туннель, и там погибли трое из участников сопротивления, трое молодых ребят – русский, татарин и еврей. Это была кульминация противостояния, вскоре в Москву привезли Горбачева, путчисты были арестованы, а команда Ельцина праздновала победу Российской демократии. А через неделю в Лондонском журнале появилась статья о компании Waterman и о моем визите с тем самым фото.

Алекс и Хью приехали в Москву уже в ноябре. Я привел их к дому правительства, у Горбатого моста еще не все баррикады разобрали. Здесь мы с ними фотографировались, ведь для англичан это был элемент московской экзотики.

К сожалению, эйфория первых дней после краха путча очень скоро сменилась разочарованием и апатией. Наш кумир очень быстро растерял доверие, он много наломал дров, особенно всех обескуражила Беловежская авантюра. Но весной 92-го, когда против него впервые активно выступила оппозиция, его еще многие поддерживали. А когда в следующем году против Президента выступил парламент во главе с его недавними сторонниками, большинству москвичей уже было наплевать на эту борьбу за власть. Конфронтация продолжалась долго, парламент был блокирован, а вместе с ним и мы, так как наш дом с проходным двором оказался внутри оцепления. На улице Заморенова под нашими окнами стояли армейские грузовики и пожарные машины с водометами. Охрана у ворот впускала во двор только жильцов, гостей надо было встречать. Если мы выезжали в город на своем «Москвиче», то я укреплял на стекле паспорт с пропиской, иначе в наш микрорайон проехать не давали. При въезде во двор машину проверяли, нет ли оружия. Жильцы выносили «сторожам» попить и подкрепиться.
    Находясь под круглосуточной охраной, мы чувствовали себя в безопасности, но обстановка была гнетущая, напряжение нарастало, более впечатлительная Ирина нервничала. Поэтому когда наступило субботнее утро, я сказал: «Не стоит здесь сидеть, давай-ка, выберемся в центр, может, погуляем, поедим мороженого…». И мы отправились.
    Был  теплый солнечный день. Знакомыми переулками мы дошли до Белорусского вокзала, здесь ничто не напоминало о происходящем у Белого Дома. Мы прошлись по Тверской, там царила обычная московская субботняя суета. Посидев в кафе-мороженом, мы кое-что купили, и чтобы не тащиться с сумками, решили вернуться домой на метро. Но выйдя из метро на Баррикадной, мы словно попали в другой мир. Скопление милиции, возбужденные толпы людей, все куда-то несутся. «Для паники нет причин»,- говорил я Ире, пробираясь к дому, хотя со стороны Дружинниковской доносились странные звуки, неприятно похожие на автоматные очереди. А у нашего дома уже не было никакого оцепления, омоновцы со своими щитами грузились на машины. Вскоре все уехали, и улица опустела. Включив телевизор, мы увидели, как толпа, ведомая коммунистами, опрокинула милицейский кордон у Смоленской и штурмовала здание мэрии. А потом в прямом эфире появилась Светлана Сорокина с сообщением о штурме Останкинского телецентра. И когда телеэкран погас, стало не по себе. «Быстренько собирайся, поедем к Ленке, пока «Москвич» во дворе и еще можно проехать», - позвал я Иру.
    У дочери Лены в Мневниках все было абсолютно спокойно, народ отдыхал, хозяева выгуливали собак. Вечером по телевизору показали, как штурмовали Останкино, и как его отбили. Сообщения о первых жертвах были очень неопределенными.
    Одуревшие от всех этих событий, мы решили на следующее утро всей командой отправиться на дачу. Все, кроме Ирины: она заявила, что останется дома и будет «держать руку на пульсе». Так она и просидела все воскресенье перед экраном, и когда мы вернулись вечером, рассказывала про начало «военных действий», а скоро мы и сами все увидели. Поразил идиотизм наших сограждан: рядом с вооруженными спецназовцами прогуливались мамаши и папаши с колясками, а когда началась стрельба из танков и другого оружия, все балконы, чердаки и крыша углового серого дома у Новоарбатского моста были облеплены зрителями, как галерка в театре. Для них все происходящее было всего лишь любопытным зрелищем. Так что было много пострадавших случайно, от шальных пуль. Но были и активные участники, любители «поиграть в солдатики». Когда мы вернулись на Пресню, наша дворничиха Надя сказала Ире: «В инвалидный магазин не ходи, там трупов много».
    Выяснилось, что моя дочь Татьяна с семейством тоже натерпелись страху у себя на Новинском бульваре. Говорили, что на башне соседнего углового дома сидел то ли снайпер, то ли пулеметчик, так что весь этот перекресток Садовой и Нового Арбата был под интенсивным обстрелом, и наши хоронились в глубине квартиры в районе ванной.
    Сообщения о количестве пострадавших были разные. По-видимому, погибли не менее сотни человек.

На этом наша история еще не кончается. Вскоре поблизости от нашего дома вдоль бетонного забора стадиона «Метрострой» появились всевозможные поминальные знаки: кресты, венки, фотографии и списки погибших, надписи с обещаниями помнить и отомстить, всевозможные флаги от красного до андреевского и т.п. Постепенно вся эта территория превратилась в нечто вроде мини-кладбища, ходить там стало неприятно. Здесь постояно кучковались человек 10-15 странных мужчин и женщин, со временем мы стали замечать одни и те же лица. Милиция никого не трогала и вообще старалась здесь не появляться. Однажды к Ирине, проходившей мимо, женщины бросились с вопросом, кому сдавать деньги, но Ирина упустила этот свой шанс обогатиться.

Остается добавить еще немного. Посмотрев в теленовостях кадры с черным дымом над нашим Белым домом, наши англичане решили предложить российским властям свои инженерные услуги. Моментально подготовили отчет, на фотографиях в нем были банковские небоскребы Лондонского Сити, поврежденные террористами из ИРА, и работы компании Waterman по их диагностике и восстановлению. Этот отчет я передал людям из новой администрации, связанным со строительством и недвижимостью. Мы еще были тогда довольно наивны и верили, будто кого-то из российских чиновников помимо пополнения личного кошелька может заинтересовать что-нибудь еще, например, качество профессиональных услуг. Вскоре жизнь отрезвила нас.

Теперь, когда я слышу разговоры о том, в какое интересное время нам довелось жить, я говорю, что мы жили еще и в интересном месте.
    Между тем закончилось последнее десятилетие бурного двадцатого века, все описанные события уже становятся историей. Я вспоминаю о них, разглядывая юбилейный выпуск Waterman International News от октября 2001 года, посвященный 10-летию деятельности нашей компании в России. Там на первой странице – моя фотография 91 года с баррикадами на Горбатом мосту.

                Франкфурт на Майне, 2004.

   Фото автора