я знал

я знал. я точно знал. я был в этом уверен. с первой же нашей встречи.
в день нашего знакомства, после первой же произнесенной фразы, я знал, что она будет моей.

её взгляд был полон ненависти. Она ненавидела меня, когда впервые увидела, то ли от того, что испугалась, то ли от того, что сама почувствовала то же самое.

О, как долго я охотился за ней. Первая же её фраза обозначила дальнейшие два года наших не.взаимоотношений.

"Иди ты!"

Сколько ненависти она вложила в эту фразу, леденящего металлического тона, а так же страсти.
Я тут же возжелал её. Я тут же представил, насколько она горяча, как пылает жаром её плоть.

Иногда она доводила меня до исступления. Я был в гневе, ярости, был готов крушить всё вокруг.
Особенно, когда она целовалась в переходах с семнадцатилетними мальчишками.
Я вскипал. Мои кулаки сжимались, я тяжёло дышал.

Она же оборачивалась, окидывала меня дерзким взглядом и самодовольно шествовала в ближайший паб, где напивалась. И этим она доводила меня ещё больше.

Эта игра длилась томительно долго. Она изводила меня. то практически была в моих руках, то вновь ускользала, чтобы выкрикнуть очередное ругательство в мой адрес.

она была непостоянна, я бы сказал ветрена.

Но всё же у неё была одна единственная постоянная слабость - я.
Её пристрастия в еде, одежде, музыке, фильмах менялись стремительно и в совершенные крайности.

Весной она ходила с нерасчёсанными, путанными волосами, в непонятного размера свитерах с ужасного цвета зонтом и в огромных армейских ботинках. Тогда она слушала исключительно Oomph!.

Но приходило лето. И она менялась. Она надевала светлые сарафаны, яркие фенечки, заплетала мелкие косички и носила венки.

осенью она надевала утончённый чёрный костюм, собирала волосы в хвост, обувала ботильоны на 12-тисантиметровой шпильке. И слушала только попсу.

Зимой переходила на стиль кантри, а иногда на богемный. И тогда она слушала классику.

Она изводила меня. Постоянно. И любила это делать.
А я любил её. А она не могла отказаться от меня, от моего присутствия, не могла отказаться от драйва.

Иногда, когда она ехала в очередной сомнительный ночной клуб, я увязывался за ней. И она знала, что я приеду. Когда я входил в клуб, она уже закидывалась феном и "лобызалась" с очередным мальчиком в майке с прикольным принтом.

Она проходила мимо меня, буквально таща его за собой в машину, и смотрела в мои глаза.
Она в очередной раз бросала мне вызов.

Но чаще мы играли без публики. У неё на квартире или у меня в студии.
Она дразнила и просила снять её ню.

Она знала, что я пылаю при виде её роскошного тела. Но когда её плоть находилась в объективе моего фотоаппарата, я не мог оторваться.

Она стала музой.

Я любил её. Она любила доводить меня.
В итоге она полюбила и меня.
Но я жесток, мне нужна была игра. А влюбившись она потеряла своё очарование.
Игра кончена.
Она стала моей.
И я ушёл за новой жертвой.
Я-охотник.

А она? она наглоталась таблеток. Её могила где-то на северном кладбище.