Участвовал и запомнил

 19 августа. Вполне обычная дата и в моей жизни она случалась… Впрочем, не будем называть точное количество, чтобы не впасть в расстройство от преклонного возраста. Так, несколько десятков, естественно, по одной в год. Но один день 19 августа и пару дней после были настолько необычны, что не забудутся никогда. 

 Итак, по порядку.

 19 августа 1991 года. Я молодой пенсионер от министерства обороны, наслаждался свободой, обрушившейся на меня несколько месяцев назад. Накануне я занимался обычными домашними делами и  лег спать поздно, собираясь проваляться в постели часов до десяти. Затем планы вели меня на дачу для продолжения заслуженного отдыха. Однако, трансляционная точка в моей квартире,  молчавшая до этого несколько лет, ровно в шесть часов утра, выдав тревожным голосом диктора: «говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза», заставила тело принять вертикальное положение, а организм проснуться.

 Собрав мысли и чувства в кучку, я внимательно прослушал полную информацию и под чарующую музыку Петра Ильича, побрившись и умывшись, конечно, вышел из квартиры, для совершения неотложных дел. А такими делами, в том году были: покупка продуктов и напитков по талонам, а также заправка автомобиля бензином. После отстаивания длинных и долгих очередей. Решив, что топливо важнее, я встал в строй машин, метров за триста до АЗС. Через два часа, наполнив бак девяносто вторым и, включив соответствующую скорость, я направил свой «Москвич–412» в сторону дачи. Там, где занимались садоводством жена и теща, а также  набирался летнего здоровья наш девятилетний сын.

 В голове сумбур и полное непонимание ситуации. Постоянная передача сообщения ТАСС и балета Лебединое озеро, ясность не вносила. И только пресс-конференция членов ГКЧП, которую мы коллективно просмотрели всей семьей, расставила все на свои места. Окончательную точку в определении отношения к происходящему, поставил сам начальник этого комитета, тогдашний вице-президент страны, товарищ Янаев, когда вытер дрожащей рукой свои сопли, образовавшиеся под носом, видимо, от страха. Ровно в этот момент созрело решение направить самого себя на борьбу против реакции или за демократию. И мы вместе с женой поехали в город, чтобы выразить свое отношение к происходящему в числе многих тысяч ленинградцев. Митинг, который проходил на Исаакиевской площади кипел страстями. Мы заразились общим настроением, в результате чего меня занесло в кабинет председателя Ленсовета. Там шло непрерывное заседание штаба по защите города. Зайдя туда, я увидел, сидящего за столом морского офицера. Подошел к нему, представился и попросил использовать себя на пользу общего дела. Моряк подвел меня к заместителю председателя и после минутного разговора я был назначен начальником внешней охраны Мариинского дворца. Одновременно был выписан мандат, в котором всем организациям города и страны предписывалось оказывать мне всяческое содействие.

 Первым делом, которым следовало заняться было определение сил и средств для осуществления охраны и обороны главного законодательного здания. На площади шел митинг и людей, готовых защищать демократию было достаточно. Надо было их организовать.
Сделать это было очень непросто. Никто не хотел подчиняться. Только группа «афганцев» действовала очень осмысленно и активно.

 Информации о намерениях противной стороны у меня, да и никого не было. Тогда я решил с помощью ребят ветеранов осуществлять разведку с опасных, как мне казалось, направлений. Со стороны Пскова, где стояла дивизия ВДВ и в местах дислокации военных училищ. Что и делалось. Несколько групп выезжала на своих машинах во всех направлениях и, вернувшись, докладывали мне обстановку. Имея эти данные, я передавал их в штаб.
Правда, в большей степени руководители Ленсовета пользовались информацией регулярно получаемой из Белого Дома в Москве.

 Характерным для того времени было всеобщая суматоха и неразбериха. И еще тотальная шпиономания. Любой человек, который приходил в здание, принимался за агента противной стороны. Мне порой приходилось некоторым горячим головам разъяснять, что это не шпион, а человек, который хочет применить себя для защиты демократии.

 Еще одно впечатление. Защитники демократии на площади действовали сами по себе, а власть – варилась в собственном соку демократии. Многие сильно боялись и впадали в панику. Особенно, когда, Белла Куркова, истерично кричала из Москвы о начинающемся штурме Белого Дома. И делала она это с завидной регулярностью – один раз в тридцать минут.

 Строительство баррикад и подготовка бутылок с зажигательной смесью производилось исключительно инициативно людьми, что постоянно находились вокруг дворца. Саму же власть решимость ленинградцев пугала. Они боялись спровоцировать на активные действия противную сторону. И в целом, мне показалось, что только народ не позволил себя победить. Власть же, я имею ввиду тогдашнюю законодательную, только  позволяла себя защищать. Зато с победой 21 августа, их голоса зазвучали громко и уверенно. В основном про свои заслуги в деле руководства борьбой за свободу. А люди, добившись своего, тихо разошлись по домам, отдав свои судьбы на милость «победителям в борьбе за народовластие». Ушел и я, посчитав свою задачу выполненной. Просить награду за участие счел неудобным. Думал, что пригласят и отметят. Но этого, понятно, не произошло. Но воспоминания о 19-21 августа 1991 года остались.  Мои друзья сказали мне: Уважаю! А это главное.

 Вот так мы сегодня живем, пожиная плоды своей победы.