Села писать раз

Села писать раз. Села писать два. Три. Перепачкала море листов А4 печатными буквами, потом все стерла и стало чуть легче. Бумага – это именно то, что сохранит твои мысли и, если ты не захочешь, не выдаст никогда то, что на ней вырисовывалось долго. Медленно. Задумчиво и так серьезно или быстро, пылко и с эффектом лавины, сходящей с гор при единственном хлопке ладошек в теплых перчатках. Заберите меня. Спрячьте. Растворите в серной кислоте. Убейте. Расчлените. Сделайте что-нибудь, только вытащите меня сейчас из этого ада. Просто так, протяните руку. Я всегда была человеком открытым, готовым помочь всегда и надеявшимся, что в сложную минуту обязательно заиграет мелодия на телефоне, и кто-то просто скажет: «Привет. Эй, как ты? Что ты? Расскажи, я хочу услышать. Я хочу помочь». Да, так было. Да. Казалось, что вот-вот и я куда-то исчезну отсюда. Только почему-то сказала «нет». Распереживалась о том, как будет другим людям, хоть и тем, кто сделал мне так отвратительно больно. Так невыносимо. А теперь хочется услышать что-то. Услышать кого-то. Но… Если бы все душевные раны оставались не на наших сердцах в виде невидимых, но ощутимых порезов, то сегодня, то сейчас, я была бы изуродована. С меня бы струями стекала багровая кровь. И я бы навсегда осталась такой. Только вот почему-то слишком быстро затянулись. Слишком ровно. Слишком. И вот в эту минуту я вдруг осознала, что вокруг только тишина, даже кошка рядом не мурчит, а тихонько сопит в плед, которым я укрыла ее приличное количество этих сумасшедших минут назад. Сейчас заговорила душа. Не голос, не разум. Сердце. Оно там медленно начало биться в груди. Так осторожно, с опаской, что кажется – лекарства сейчас не помешают. Они как пилюли для счастья, но это всего лишь облегчение физического, но не душевного. Это поможет, но ненадолго. Станет легче, но не навсегда. Прошу вас, не говорите «навсегда», оно так часто становиться «никогда». После срывов наступает спокойствие, но от чего-то сегодня оно было вечным. Эти кусочки часа, что ползли, как радуга по небу после дождей, как кубик Рубика, который непрофессионалы могут собирать годами, становились для меня крупинками в огромных песчаных часах. Казалось, что я вижу в замедленном действии как они проходят свой путь в вакууме до нижней поверхности стекла. Было страшно. Было больно. Было тяжело. Было. «Все проходит. Пройдет и это» напомнил мне мой уже хороший знакомый. Да, наверное, я не думала об этом. Нет. Я знала это подсознательно. Ощущала каждой мыслью, каждым словом, но точно знала, что больше ничего не измениться. Что это останется навсегда где-то там, глубоко. Там, где никто не достанет. Там, где никто не найдет. Даже я, сквозь дым от сигарет. Я не чувствовала усталости, не чувствовала сожаления, только много боли и…ничего. Пустота. Так легко и просто. Потушила свечку. Поставила пепельницу на стол. Села по-турецки. Включила музыку. Взяла кошку на руки. Ее бархатистая, мягкая шерсть напоминала мне о чем-то очень добром и хорошем. Неужели после стольких слов, сказанных без струн эмоций, осталось что-то такое. Осталось что-то дорогое. Да. И этого стало так мало, что цена ему возросла. Как цена воде в пустыне. Как цена капле в море, без которой его могло бы и не быть. Что делать. Как поступать. У каждого свой выбор. Я его сделала. Разрушив что-то одно, я сохранила что-то другое. Наверное, самое ценное. Самое главное. Самое нужное, дорогое, любимое, родное. Можно сказать много и по-разному, суть останется одна: я оставила рядом близкие мне глаза.

 С грустью, К.
 Девятый день восьмого месяца одиннадцатого года нового тысячелетия.