Одиночество

     Они встретились на берегах Невы. В это время года река была серой и угрюмой, словно готовящейся ко сну. Она несла свои воды не спеша, хандрила и портила настроение. Низкое свинцовое небо нависало над городом серым рваным одеялом, изредка прорываясь мелким и неприятным дождиком, скверным, навязчивым, и оттого чрезвычайно досаждающим  своей мелочностью и незначительностью.
     Он стоял на набережной, облокотившись на низкие кованые перила, и курил. Вся фигура его выражала растерянность и какую-то странную задумчивость, он будто застыл в этой серости и мрачной неподвижности позднего утра, такого обыденного и вместе с тем такого неоднозначного. Кто знает, какие мысли роились в его непокрытой голове, какие несмелые надежды улетали вовне вместе с клубами тяжелого дыма – едкого, вонючего дыма дешевых сигарет. Он затягивался рваными порывистыми движениями и долго не выпускал из своих легких едкую гарь, будто пытаясь удержать в себе свои рвущиеся наружу, хоть и невидимые взгляду, невеселые мысли…
     Она подошла к нему сзади, заметив издалека его съежившуюся и ушедшую в себя фигуру. Почему-то ей показалось, что именно в этой жалкой и сгорбившейся фигуре незнакомого мужчины она сможет найти сегодня утешение для себя. Подошла тихо, скромно, пытаясь умерить неуместно бьющую через край энергию, странно не сочетающуюся со всем этим древним великолепием и меланхоличным туманным светом ускользающего питерского утра.
     - Привет, - тихим приглушенным голосом произнесла она, в общем не надеясь даже на ответ и лишь краем сознания полагаясь на отклик своего странного, жалкого, неуместного порыва.
     Он вздрогнул от звука ее голоса, прозвучавшего совсем близко, как человек, пребывающий в глубокой задумчивости и отрешенный от внешнего мира, внезапно потревоженный. Поднял на нее растерянный взгляд, все еще далекий и непонимающий, и трогательно уязвимый.
     - Вы мне? – спросил осипшим, слегка надтреснутым голосом.
     Она огляделась вокруг, нарочито показательно, будто говоря: «А кому же еще? Разве здесь есть еще кто-нибудь, кроме нас двоих?» А вслух произнесла:
     - Угу, - и призывно улыбнулась.
     - Ну привет, - нехотя ответил мужчина, слегка раздраженно и вместе с тем заинтересованно, досадуя, что его потревожили, и не понимая, чем он обязан сомнительной чести быть удостоенным внимания этой странной назойливой особы.
     - Холодно сегодня, - она поежилась, как бы в подтверждение своих слов, и продолжила, - тут совсем рядом варят неплохой кофе, может, пойдем, согреемся?
     Мужчина с трудом, медленно оторвался от перил и уставился на девушку долгим немигающим взглядом. Во взгляде этом явственно читалась смесь насмешливости, глухого нарастающего раздражения и колючего недоверия. Размяв пальцами очередную сигарету, он глубоко затянулся, не спеша, с наслаждением выпустил густой дым через нос, и лишь потом ответил:
     - Что, день нынче выдался небогат на улов?
     И самодовольно, но как-то жалко, ухмыльнулся. Наверно, он и не подозревал, что вызывает в своей собеседнице неизменное чувство непонятной, щемящей жалости.
     - Зря вы так. Я всего лишь хотела составить компанию. И вам, и себе, чего уж греха таить…
     - С чего ты взяла, что мне нужна компания, тем более твоя? – грубо перебил мужчина, словно намеренно отгораживаясь от нее своей грубостью.
     - Так, показалось… - разочарованно протянула девушка. – Извините, если я не к месту и не ко времени со своим предложением. Я вообще не по этой части… то есть, я хочу сказать, я не та, о ком вы наверняка подумали… Просто на душе как-то… а тут вы, тоже такой грустный и одинокий… как мне показалось… извините.
     И она быстро, мелко стуча каблучками, заспешила прочь, будто устыдившись своего внезапного желания стать ближе этому замкнутому, ничем не примечательному, некрасивому, и в общем даже отталкивающему своей озлобленностью человеку. Чем было продиктовано это желание? Состраданием? Или чувством собственной потерянности и одиночества? Наверняка она не знала, да и не задумывалась над этим, просто сейчас ей хотелось как можно быстрее убраться подальше от сверлящего недоброжелательного взгляда.
     - Эй, постойте! – вдруг услышала она далеко за спиной. – Погодите же!
     Голос приближался, а вскоре послышались и шаги – тяжелые, неуклюжие, словно пьяные.
     - Я подумал… что ж, давайте выпьем кофе… или что там еще… словом, я передумал, - он заглянул ей в глаза и улыбнулся мягко, обезоруживающе, почти просительно, и ей было очень странно видеть на его лице это почти умоляющее выражение, особенно после столь хамского отпора.
     Впоследствии она не могла сказать или вспомнить, почему, то ли перемена в нем произошла такая разительная, то ли во взгляде незнакомца промелькнуло что-то такое, что заставило ее усомниться, то ли просто звезды так встали в этот короткий миг, но она сдалась.               
     - Лена.
     - Костя.
     И они вместе, плечом к плечу, медленно пошли вдоль набережной, неловко оглядываясь по сторонам, глупыми пространными замечаниями пытаясь скрыть неловкое молчание. Оба лихорадочно искали тему для разговора, но не находили ее, злились на глупость ситуации и на себя самое, жалея уже о случившемся, и страстно желали дойти хоть куда-нибудь, до какой-нибудь конечной точки, где можно укрыться от неуютного серого неба, тяжело перекатывающихся темных, почти черных, волн и от царапающего, неуклюже ворочающегося в их одиноких сердцах непривычного чувства общей принадлежности чему-то…
     А потом была странная, унылая комната с высокими потолками и ободранными  стенами, голая, неуютная, неустроенная. Он брал ее неистово, нежно, еще и еще, опускаясь все глубже и глубже  в пучину своих ночных страхов и необузданных желаний. Она стонала под его напором, содрогаясь от всеобъемлющей животной похоти и неуместного чувства стыда, представляя себя то неукротимой своевластной амазонкой, то покорной рабой восточного паши. И ей хотелось снова и снова, чувствовать это пульсирующее нечто внутри себя, осознавать свою безграничную власть над этим ничтожным человечком, власть призрачную, здесь и сейчас, таящую в себе опасность забвения и фееричность кажущейся необходимости…
     А потом было утро – снова серое, сырое и очень угрюмое. И она ушла. Ушла тихо, наскоро одевшись совсем беззвучно, боясь потревожить этого чужого человека, с которым провела ночь, странного замкнутого незнакомца, так искренне и бескорыстно подарившего ей пусть мимолетное и забытое когда-то, но все же такое знакомое и необходимое иногда ощущение мужского плеча. Прикурила только его крепкую сигарету, закашлялась коротко и глухо, и впопыхах выбежала из комнаты, панически боясь быть остановленной, уличенной в постыдном трусливом бегстве. А он лежал с открытыми глазами, отвернувшись к стене, и слышал каждый ее шаг, каждый шорох и приглушенное движение, и думал только об одном – хоть бы не окликнула, хоть бы ушла молча, не прощаясь, избавив его от необходимости смотреть в глаза и подыскивать какие-то слова, пустые, ничего не значащие и никому не нужные. Он боялся этого не потому, что не хотел, чтобы она осталась, а потому, что, наоборот, слишком сильно этого хотел, но знал, что она все равно уйдет. И когда гулко хлопнула дверь в прихожей, он позволил себе наконец обернуться, и увидел дымящийся окурок в губной помаде, словно застывший в прозрачном  рассветном воздухе, как на дешевых картинах бездарных художников, обделенных не только талантом, но и воображением. Вздохнул, поднялся нехотя, дрожа от сквозняка, пролезающего в оконные щели, и шагнул в новый день. Еще один бессмысленный, одинокий, не отягощенный ничьим присутствием, день.

2010