Йола и гондола

(из повести "Девять лет одного дня")
Через две недели домашнего ареста и вынужденных незапланированных репетиций мы с Димой снова сошли с корабля, но под наблюдением командира – порознь, с интервалом в два часа. Гастролировать по городу с одиночными косплей-дефиле у нас не получилось, и мы снова решили выступать парно. Найти в морском городке друг друга оказалось не сложным,  мы встретились в насиженном месте и решили сегодняшний день посвятить осмотру достопримечательностей. На набережной мы посетили военный корабль-музей «Блыскавица» и учебный парусник «Дары Поможа». Потом купили мороженое, и пошли гулять по Аллее Яна Павла II, выходящей в Гданьский залив. На крыльце одного из многочисленных яхт-клубов города Гдыня, размещавшихся на набережной аллеи Яна Павла II, стояла знойная женщина и махала нам руками, приглашая зайти. Нас узнавали – вот она слава! Мы поднялись в клуб, и нас сразу посадили за стол, выкатили бочонок с пивом и подали креветок, кальмаров и прочих морских закусок.
       Оказалось, что мы попали всего лишь на праздник «Дней моря», проходивший в эти дни по всей Польше.
       Седовласые бородатые старички-капитаны в клубных пиджаках с золотыми пуговицами и гербами разных клубов на нагрудных накладных карманах устроились на барных стульях. Они потягивали бурбон и неистово сжимали в уголках своих обветренных просоленных губ курительные трубки, попыхивали ими и провожали платоническим взглядом молоденьких Ассолей: полдюжины девушек на стройных загорелых ножках, обутые в туфельки-лодочки, бегали между столиками и ними, разносили закуски и при этом подмигивали нам – плотоядным.
        При каждом их телодвижении из-под мини-юбочек, так выгодно колышущихся на девичьих бёдрах, выглядывали трусики. А из-под коротеньких шёлковых широкополосных тельняшек, одетых на голое тело, были видны полуокружности грудей, и, на мгновения даже, показывались покрытые мурашками карминовые от загара края сосков. Всё их скромно-нескромное одеяние увенчивалось пушистыми синими помпонами на белых беретах. 
       Нам с Димой тут же захотелось вылить по бокалу пива друг другу на голову. Но тут знойная женщина представила нас публике как русских моряков, и собравшиеся стали хлопать в ладоши и пожимать нам руки. Мы были польщены таким приветствием, вышли на установленный по случаю праздника танцпол и спели и сплясали «Яблочко».

Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в рот попадешь -
Да не воротишься!
Эх, яблочко,
Да на тарелочке,
Ко мне в рот попадешь -
к милой девочке!

       Капитаны аплодировали нам стоя, а две девушки пригласили нас даже потанцевать. В перерыве мы попросили юнг показать нам яхт-клуб, на что они с желанием откликнулись и проводили нас к закрытым эллингам.
        В одном из них стояла открытая круизная яхта и девушки разрешили нам осмотреть внутреннее убранство. Уже через несколько минут мы с Димой стояли с открытыми ртами, офигев от интерьера каюты, тускло освещённой через иллюминаторы, держали в руках шёлковые топики и трусики, а помпоны уже щекотали нам животы. Ещё через пару мгновений мы поудобнее устроили девушек на диванах и сами пристроились к ним поближе.
        Мачты были уже подняты длинноволосыми юнгами, оставшимися только в синеньких мини-юбках и беленьких туфельках, и мы помогли девушкам расчехлить наш рангоут и такелаж, проверить ещё раз рыболовные снасти и – надёжность крепления мачт. Аккуратно поприжимав кнопы в складках парусов и мусинги рыболовных буйков с поплавками, мы придали им твёрдости, и уже через мгновение  заставили паруса полностью раскрыться. Паруса были алыми и набухли от влажного ветра, мачта затрещала, внезапный порыв  наполнил парусник долгожданным движением, и мы отправились в незапланированный круиз.
        По дороге мы опускали и ставили паруса, поначалу неловко раскрепляя и натягивая их на рангоут, разворачивали кораблик кормой, находу переставляя мачту, потом разворачивали обратно и  снова укладывали паруса по ветру. Девушки помогали нам приноровиться переставлять снасти, ставить на место мачту, поддерживая её у корня, и вновь натягивать паруса.
        Моя подружка волнительно положила длинные ноги на ахтерштевни у меня за спиной, и поцеловала меня, чем предала мне дополнительной уверенности, а раскачав корму в резонанс с порывами ветра – ещё и дополнительной динамичности общему движению.
       Нос корабля, с неожиданной для моего юнги силой, врезался в волну, утопая в мелких барашках. И я, держась за налившиеся морской влагой литые палубные буи, стал проверять их на прочность, одновременно поддёргивая поплавочки. Девушка дотронулась пальчиком до спрятанного в складках парусов кнопа, но я отвёл её руку и стал искать его сам. Корма кораблика приподнялась и девушка, изнемогающая от морского волнения, подставила кноп к моему рту, и я стал торопливо пытаться языком и губами застегнуть его. Юнга трепала меня за волосы, ловила ртом воздух, и паруса, наполненные свежим движением, задрожали. Тогда я оторвался и снова поднялся к штурвалу, подставил парус мощному порыву ветра и направил яхту к причалу. Почти одновременно зазвенели колокольчики на моей донке, и юнга, сняв берет, и расправив локоны своих пышных волос, сжала колокольчики пальцами и помогла вытащить удило. Потом попросила меня присесть отдохнуть на палубу, покрытую бархатным шпоном, и придвинуться к ней поближе. Я присел вплотную к буйкам и стал осторожными движениями подкручивать торчащие из них поплавки. А девушка зажала между буями разбухшее на ветру древко моего удилища, взяла управление в свои руки и,  целуя меня, пришвартовала корабль к причалу.
        Полгода мы с Димой не выходили в открытое море, стоя в ремонте, и сейчас с лихвой восстанавливали подрастерянные навыки.
        Так в течение наступившего вечера мы ещё несколько раз, теперь уже по очереди, дабы не привлекать внимание и не раздражать капитанов, осматривали яхту и весело раскачивали её. Неудобство приносила только холодная кожаная обивка диванов и кресел. Но с другой стороны, нам приходилось из-за этого чаще меняться местами, находить новые, и получать от экскурсии ещё большее удовольствие. Уставшие, но довольные каждый раз мы возвращались с морской прогулки на танцпол и здесь, смыкаясь в объятиях с юнгами, шептали им всякие нежности. Их звали Аньела и Гражина, что значило по-польски – посланная Богом и Богиня радости.   
     Рядом с нами танцевала в объятиях какого-то одноглазого капитана-пирата знойная женщина, она держала голову на его плече, подмигивала нам, улыбаясь, и смахивала слезу.
       Мы проводили девушек на вокзал. По дороге они рассказали, что учатся в Гданьске: Аньела изучает изящные искусства, а богиня Диминой радости – медицину, там же они вместе снимают квартиру, а в Гдыню приезжают  только по выходным – работают в Океанариуме возле яхт-клуба, и администраторша клуба, та самая знойная женщина, попросила их помочь в проведении праздника. Администраторшу звали Зофия, что значило по-польски – опытная.
       Девочки пригласили нас на следующие выходные в Океанариум, а мы в свою очередь, за неимением лучшего – посетить их как-нибудь наш военный корабль.
Посадив наших богинь на электричку, мы с Димой выпили на остановке по пиву и сели в последний автобус. В автобус запрыгнули командир корабля со своей женой, которая приехала к нему погостить. Он был удивлён, но не тому, что увидел нас вместе, а от нашего, вполне благопристойного, вида, даже какого-то, как ему показалось, одухотворённого. Он заглянул нам в глаза и разглядел в них только лишь по 0,2 промили алкоголя. Его жена, поздоровавшись с нами, увидела в наших глазах сложенные в виде сердечек крылышки амуров. Я разглядел в Диминых глазах широкую беленькую корму йолы цвета жжёной сиены, а в моих глазах стоял распустившийся на дне гондолы нежный цветок орхидеи с розовой жемчужинкой в бутоне.