Для чего человек рождается?
счастья, как птица для полёта»?
Вопросы литературы, 2002, №4, с. 261
Милая традиция вешать это высказывание на безответного Короленко зародилась, видимо, уже в последние годы его жизни (ухмылка, с которой И.Эренбург вспоминает эту фразу в «Похождениях Хулио Хуренито», возможно, частично адресована и этой, специфической форме цитирования) и с тех пор так растиражирована, что сделалась органическим, неистребимым элементом нашего сознания. Впрочем, В.Аксёнов в романе «Новый сладостный стиль» с некоторым сомнением (через вопросительный знак) предположил, не Горький ли так сформулировал свой неувядаемый оптимизм? Аксёнов совершенно прав, фраза несомненно звучит как горьковская, романтически-восторженно (наличествуют даже обожаемые Горьким пернатые, с которыми он не расставался первые пятнадцать лет своей литературной карьеры) и уже по одному этому никак не может принадлежать Короленко, вполне вменяемому и рассудительному. Добросовестное цитирование требует бережного сохранения в цитате всех признаков авторского отстранения от цитируемого текста, тем более, когда эта отстранённость продемонстрирована так явно, можно сказать – с криком. Обстоятельства, при которых эта фраза появляется в рассказе Короленко («Парадокс», указанная отстранённость – сюжетная пружина рассказа), повторю – и всё творчество Короленко, включая его публицистику, всё это находится в решительной критической оппозиции по отношению к обсуждаемой легковесной отвлечённости.
Но даже с учётом всех этих тонкостей и подробностей в вопросе об авторстве Короленко остаётся немало проблем.
Бунин («Жизнь Арсеньева») упоминает этот мобилизующий лозунг как «польскую пословицу».
А Вольтер («Царевна Вавилонская») задолго до рождения и Короленко, и Бунина уже иронизировал по этому поводу. Именно обсуждаемой формулой он закончил свой издевательский пересказ то ли «Теодицеи» Лейбница (прямо не называя ни автора, ни его сочинения), то ли её главы «Замечания на книгу о начале зла, изданную недавно в Англии»: «тяжбы, интриги, войны, богословские споры, - всё, что укорачивает человеческую жизнь, - бессмысленно и отвратительно, человек рождён лишь для счастья; не любил бы он так страстно и неизменно наслаждения, если бы не был создан для них; и сущность человеческой природы – наслаждаться, всё же остальное суета. Эта превосходная мораль никогда не была опровергнута ничем кроме фактов».
Сочинение Лейбница написано триста лет назад, в тогдашней системе представлений (а Шекспир, Сервантес, Гёте предостерегают: будьте достойными наследниками, не спешите отбрасывать то, что кажется «устаревшим». Безумие крушить старое жилище, когда новое существует ещё только в эскизах, какими бы привлекательными эти эскизы ни выглядели. Процветают только те, кто вовремя внял подобным предостережениям). Уже Вольтер в своём пародийном пересказе явно наполняет понятие «счастья» совсем не тем содержанием, какое было у Лейбница. Как говорил Набоков, «смысл так слабо удерживается в слове». Сравним: у Чаадаева («Апология сумасшедшего») – «на Западе идея, всюду кидаясь, вступаясь за все нужды человека, алкая счастья во всех его видах, основала власть на принципе права …», или «Синюю птицу» Метерлинка, или «Счастье» Чехова, или у Н.Глазкова ( 1942 ) – «счастье с честью несовместимо» («счастье» бесчестия – неплохо звучит! Видимо, нигде прогресс не бывает так ощутим, как в эволюции наших представлений о счастье) …
И вот рассуждение, оторванное от благочестия Лейбница и даже от яростного сарказма насмешника-ниспровергателя Вольтера, выпотрошенное до состояния какого-то обглодыша, обструганное до примитивности и определённости, с какими рекламируются средства для чистки унитазов (обладание рекламируемым товаром – тоже своего рода «счастье»), снабжено липовым клеймом Короленко и в таком виде предоставлено массам … Как тут не вспомнить И.Губермана: «идея, брошенная в массы,- это девка, брошенная в полк …».
А весь разговор о «счастливой птице» - плод «орнитологического недоразумения». «Хотел сказать одно – получилось другое. И – всего любопытней – в самую точку. Птица проводит в полёте довольно малую часть жизни. Примерно таково соотношение счастья – и прочих самоощущений» (В.Перельмутер. Записки без комментариев).
Мрачный мизантроп Ламор из романа М.Алданова «Заговор» так подытоживал свои наблюдения: «Я на своём веку видел с десяток счастливых людей, из них человек пять были круглые дураки, остальные пьяницы или, реже, фанатики».
*
Другие статьи автора
1 Бедный Платонов! Бедные читатели! (О книге А.Варламова «Андрей Платонов»).
2 Беседа под бомбами (встреча Гумилёва с Честертоном и пр.).
3 Беспечные и спесьеватые (Н.В.Гоголь «Женитьба»).
4 Великое Гу-Гу (А.Платонов о М.Горьком).
5 Весёлая культурология (о статье А.Куляпина, О.Скубач «Пища богов и кроликов» в «Новом мире»).
6 «Гималаи» (Сталин, Бухарин и Горький в прозе А.Платонова).
7 Можно ли устоять против чёрта? (Гоголь спорит с Чаадаевым).
8 Не вещь, а отношение (послесловие к четырём моим статьям о Платонове).
9 О чём скорбела Анна Павловна Шерер? (Л.Толстой об убийстве Павла I в «Войне и мире»).
10 Пересказ навыворот и буйство фантазии (о статье В.Голованова «Завоевание Индии» в «Новом мире»).
11 Портретная галерея «Чевенгура».
12 Походы Наполеона в Индию.
13 Пришествие Платонова (Платонов и литературный мир Москвы).
14 Частица, сохранившаяся от правильного мира (Ю.Олеша «Зависть»).
15 Четыре анекдота о времени и пространстве (как Панин вешал Державина, Платов завоёвывал Индию, а Чаадаев отказывался быть адъютантом Александра I).
Свидетельство о публикации №211082000380