Глава первая

    Родилась я в обычном городском роддоме с крашеными панелями на стенах и тараканами в тумбочках. Была ранняя осень, ночь на пятницу и дождь. С тех пор я люблю ночь – не только на пятницу, а вообще. И дождь. А вот осень не люблю. Хотя по идее, если я люблю ночь и дождь, то непременно должна бы любить и осень. Потому что это как бы входит в концепцию. Но я-то знаю, что никакая, даже самая стройная, концепция не сможет заставить меня полюбить вынужденное выпадание из жизни. Ибо что есть осень? Осень – это предчувствие зимы. А зимой все замирает, останавливается и покрывается толстым слоем унылой угрюмости. Ну или угрюмой унылости – кому как больше нравится… Да, единственное, чего я не люблю еще больше осени, так это зиму.
     Но вернусь все же к тараканам. Не знаю, то ли повсеместное их присутствие при самом важном событии в моей жизни (ибо кто станет отрицать, что рождение есть самое важное событие в жизни любого человека), то ли какое другое обстоятельство повлияло на дальнейшее духовное развитие меня в личность, но в подростковом возрасте оформилось из меня нечто, такой тип особи женского пола, простодушно именуемый в народе «девочкой с тараканами в голове».
     Однако не стану забегать так далеко вперед. В детстве – особенно первые четыре месяца существования вне уютной материнской утробы – я была довольно хлипким созданием, переболевшим целой кучей всевозможных болячек и доставившим немало хлопот всем окружающим меня людям. Но зато годам к двум из меня вырастили очень смешной, улыбчивый и ужасно обаятельный воздушный шарик. Понятное дело – я росла при однозначном обожании со стороны многочисленных родственников, друзей этих родственников, друзей их друзей и даже просто соседей. Каждый раз, завидев меня с мамой, сжимавшей мою маленькую ручонку в ее «большой» теплой руке, они начинали привычно искренне потакать моим личным талантам, а я, вдохновленная таким вниманием, очаровательно выдавала очередной шедевр малявочной мысли, выражавшийся в стихах, песнях или просто «глубокомысленных» сентенциях на различных иностранных языках, коими в изобилии владела моя бабушка по материнской линии.
     Года в три с небольшим мои родители с трудом вырвали меня из объятий любящей, и горячо любимой, бабушки и насильно, как-то наскоком, вдруг, окунули меня в атмосферу огорода, курятника и хлева, а также блестящей угольной пыли и запаха свеженаколотых дров, аккуратно сложенных в дровяном сарайчике. Все это присутствовало в доме родителей отца, брянских «немытых кацапов», как некорректно называла их моя любимая бабуля, мама моей мамы и дочь немецкого дипломата, между прочим. Атмосфера эта, прямо скажу, мне сразу очень не понравилась. Прежде всего мне не понравилось присутствие множества незнакомых мне людей, к коим в то время я причисляла и собственного отца: до того момента он принимал в моем воспитании весьма посредственное участие и я имела честь лицезреть его всего несколько раз за мою короткую жизнь.
     Также мне не понравилось обилие незнакомых вещей и предметов, среди которых я никак не могла сориентироваться. Вообще ошибочно полагать, что дети младшего возраста не придают особого значения окружающей их обстановке. Так вот, я придавала. И регулярно давала всем об этом знать посредством крайней любознательности и засовывания своего маленького носика решительно во все неподобающие места. Вокруг меня постоянно что-то рушилось, гремело и грохотало. Невиданный доселе простор собственного дома (по сравнению с малогабаритной двушкой в «хрущевке») предоставлял мне огромное поле для деятельности. Это были чрезвычайно важные эксперименты: например, мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть, что творится на таком далеком, практически недосягаемом, чердаке, и однажды я взглянула, конечно, но, не обнаружив там ничего существенного, кроме пыли и каких-то совершенно неинтересных старых деревяшек, я от разочарования чуть не сверзилась с чердачной лестницы. Потом я отдавила себе пальцы крышкой от маминого пианино, и делала это впоследствии неоднократно, что, наверное, и натолкнуло моих родителей на мысль обучить меня игре на этом замечательном инструменте, которая и была успешно претворена в жизнь через несколько лет. Ну и так далее.
     Да, но несмотря на все эти веселые и познавательные события, мне все равно отчаянно не нравилось на новом месте. А в скором времени случилось нечто, что окончательно выбило меня из колеи. С точки зрения неокрепшей детской психики, как я теперь это понимаю, то была моя первая жизненная трагедия: родилась моя младшая сестра. И это было ужасно.
     Нарекли ее Натальей. Мое первое воспоминание о сестре – туго спеленатое в пеленки, лежащее в коляске и практически мне невидимое по причине малого роста (то есть моего роста, разумеется) «нечто» кричит нечеловеческим голосом, а я, видимо, приставленная к нему для присмотра, отчаянно трясу обеими ручонками эту коляску, тщетно пытаясь утихомирить разбушевавшегося монстра. У меня ничего не выходит, и я, то ли от крайнего расстройства, то ли из последней надежды, начинаю трясти еще сильнее, и в какой-то момент моя сестренка просто-напросто вываливается на пол с таким характерным глухим стуком. На мгновение все затихает, и я с облегчением думаю, что наконец-то оно заткнулось. Но не тут-то было. Ор возобновляется с удвоенной силой, я в панике хватаю увесистый сверток и с натугой, кое-как запихиваю его обратно, а потом с невинной улыбкой ангела, сделавшего все возможное и даже невозможное в данной конкретной ситуации, встречаю на пороге наконец прибежавшую откуда-то и запыхавшуюся маму. Как много раз за последние несколько недель, снова сталкиваюсь с неодобрением и даже осуждением в ее глазах и, со злостью выкрикивая какие-то грубости, чтобы не расплакаться, убегаю куда-нибудь подальше…
     То были, несомненно, первые уколы ревности. Я ревновала как всякая уважающая себя женщина (я настаиваю именно на такой формулировке) – не подавая виду, не проявляя никаких внешних признаков сего процесса. Конечно, я не знала тогда, как объяснить то, что я чувствую, и каким нехорошим словом это называется, а знала только, что мне жутко обидно, обидно до слез. Со временем это чувство прошло, хотя и очень не скоро. Для этого понадобилось много лет, бесчисленное количество ссор и обид, и даже драки до синяков и крови. Но все же прошло. А вот комплекс старшей сестры, вечно за все ответственной, ставящейся в пример и ставшей предметом для подражания, остался на всю жизнь. Плохо это или хорошо – задачка для психолога, я же ответа на этот вопрос не имею и по сей день.