Стрекоза. Иван Медведев

     Свой дом мы построили на одной усадьбе со свекрами, прожив вместе с ними восемь лет. Разъезжаться было и трудно и радостно. Трудности были чисто эмоциональные: муж был единственным сыном у своих родителей. Радостно потому, что мне почему-то всю жизнь хотелось жить в своем доме, хотя и в семье свекров никаких сложностей, тем более скандалов, не было. Жили дружно, без всяких разборок и неприятностей. Разъехавшись, практически не расстались. Огород был общим, баня одна, дрова и все прочие задачи хозяйственного, семейного характера, решались сообща, дружно и без обид. Но всего не предусмотришь.

     Свекровь, внешне здоровая женщина, на 62-м году своей жизни как-то быстро исхудала, пожелтела лицом и через два месяца скончалась. Врачи определили «рак». Свекор на все наши предложения жить вместе – не соглашался, твердо отстаивая свое желание жить самостоятельно. Ему было 68 лет, участник войны, внешне выглядел вполне неплохо. Естественно, все заботы о нем и порядке в его доме лежали на мне. Лишь приготовление себе завтраков и ужинов дед брал на себя.

     После похорон жены прохмурился свёкор около года, а потом, чаще всего шуткой, стал намекать, что, может быть, ему лучше кого-нибудь найти – жениться то есть. Раза два приводил каких-то женщин, но не получалось что-то у них. Дед курил, матерился, правда, обсуждать женщин не хотел. Просто махал рукой, говоря – «пришли, ушли и все тут»

     На участке у свёкра был сад. И не то чтобы он был в образцовом состоянии, но яблоки и сливы почему-то вырастали крупными, сладкими и в большом количестве. "Порода, - смеясь говорил Дед, - у меня хорошая, вот и яблоки растут добрые. Иначе нельзя, нарушение мичуринской науки получится."
Вот и в этом году яблок было много и все, как на подбор, крупные, хорошего цвета и вкуса. Куда столько деть? И дед решил излишки продать. Да, надо сказать, что в то время все мы жили в Майме*.

В субботу дед, набрав два ведра яблок, на автобусе уехал в город на базар. Вернулся он часов в пять, после обеда. Настроение у него было приподнятое. Говорил, что яблочки быстро продал и познакомился с хорошим человеком и что завтра снова поедет на базар и вечером, наверное, задержится.

    Утром в воскресенье я пришла помочь ему собраться. Когда я пришла, он уже позавтракал и стоял с утюгом, намереваясь гладить брюки от костюма, чего, надо отметить, никогда не делал сам. Я ему погладила брюки, рубашку, галстук. Галстук, говорю, зачем? День, вроде, будет жарким. Надо, отвечает, а будет жарко – сниму. Собрался, надел лучший из двух имевшихся у него костюмов, надел шляпу, хотя обычно носил кепку. Постоял у зеркала, спросил, как он выглядит со стороны? Хорошо, говорю, лучше некуда. Яблоки из ведра дед высыпал в сетку и отправился на автобусную остановку.

   Вернулся домой дед вечером, весь измученный, какой-то вдруг постаревший, действительно похожий на деда. Открыв дверь, в сердцах бросил сетку на диван. Снял пиджак, совершенно мокрую рубашку, вытащил из кармана смятый галстук. Разделся, пошел под душ. После оделся в свою обычную одежду, сел за стол. Муж мой Николай был уже дома. Из окна увидев деда, вышедшего из-под душа, сказал:

- Пойдем, что-то дед вроде не в себе.

Пришли. Дед сидел за столом, стуча пальцами по столешнице. Николай спросил:

- Что-то ты, отец, какой-то необычный, смурной? Маша говорила с твоих слов, что вчера ты познакомился с каким-то хорошим человеком. Сегодня-то виделся с ним?

- Виделся, да еще как виделся!

- Ну, так расскажи.

- Да и говорить-то как-то неловко... В общем, комедь!

- Вчера, - заговорил дед, я действительно познакомился с женщиной. Ей лет сорок, может несколько больше или меньше. Не так уж и молода, но приятная на вид. Она мне сказала, что завтра, то есть сегодня, опять придет на базар со своими овощами, но предупредила, что если не придет, то я могу прийти к ней на чай. Сказала, что звать ее Ольга Николаевна и адрес свой назвала, переулок Ручейный, номер дома, объяснила, как туда пройти.
     На базаре ее не оказалось, но у меня был ее адрес, и было приглашение на чай. С яблоками я стоял недолго, часам к двенадцати какой-то мужик взял их у меня оптом. И я отправился в гости. Зашел в магазин, купил коробку конфет к чаю. Долго искал этот чертов Ручейный переулок. Идти пришлось далеко, я и не знал, что там вообще люди живут. Это за старыми могилками, вверх по логу, чуть ли не до вершины горы. Я там ни разу не был.
    Шел я по главной улице – даже не улице, просто была грунтовая дорога, правда, хорошо уезженная. В одну сторону от улицы – глубокий овраг с ручьем и крутыми берегами. По другую сторону отходят переулки, но не Ручейные. И людей почему-то не видно. Наконец встретил девочку, спросил про Ручейный переулок. Она сказала: – вон там, наверху – и махнула рукой в сторону вершины горы. Иду, весь мокрый, уже и галстук снял, и пиджак несу на плече, по спине, чувствую, ручей течет. Но вот и последний переулок, других нет, значит Ручейный. Избушки стоят. На одной увидел № 6, догадался, что от этой избушки до № 16 еще должно быть пять домов, и точно, последняя избушка и на ней № 16. Изба небольшая, простой пятистенок, но есть сени. Калитки нет, а прясло из жердей есть. Постоял; собаки вроде бы не видно. Подошел к сеням, дверь не заперта, стучу, в ответ ни звука. Открываю, вхожу в сени. Стучу в комнатную дверь, слышу в ответ – «открыто».
     Вхожу в комнату. Видел я много и таких, и лучше и хуже комнат. В этой стены и потолок побелены, пол подметен, а больше, кроме скамейки и камелька у стены, ничего, да еще запах тяжелый. Другая комната отделялась от первой с одной стороны дымоходом камелька, с другой – забеленными досками. Проход между ними был затянут какой-то короткой занавеской. Но говорят: не красна изба углами, а красна пирогами. Хотя, опять же, запах совсем не пирожный.

Громко спрашиваю:

– Есть кто живой?

Слышу ответ:

– Есть-то есть, да встать-то не могу. А ты кто такой?

– Да, вот, – говорю – надо мне Ольгу Николаевну, где она?

Отвечают:

– А вот я и есть Ольга Николаевна. Заходи!

Захожу, Комната чуть больше первой. Прямо передо мной окно, окно и с левой стороны, а справа... не кровать, скорее топчан. На нем какая-то постель, а на ней старуха лет под девяносто. Возле топчана источник запаха, пропитавшего всю комнату – что-то вроде большого горшка, прикрытого фанерой.

– А ты зачем пришел-то? – прошамкала старуха.

– Продавал, – говорю, – вчера яблоки, познакомился с женщиной. Назвалась Ольгой Николаевной и адрес дала, на чай пригласила. Пришел вот.

– Ну, ты, добрый человек, на меня не серчай. Это моя внучка все выдумывает, а мне даже ничего не сказала… Стрекоза – шутить любит. Сегодня с утра к сестре пошла, сестра-то далеко живет, в Майме, да адреса я не знаю. Ждать будешь? Так она, может, сегодня и не придет.

Конфеты я отдал старухе. Посмотрел – не только какого шкафчика, даже стола не было. Как она живет, спрашивать не стал. Коробку положил прямо на старухину лежанку, повернулся и ушел. Долго спускался по укатанной грунтовой дороге, четыре переулка насчитал. Как это люди по этим откосам ходят , каждый день спускаясь и поднимаясь по такой неудоби? А если дождь, грязь? А с детьми как – садик, школа... Мука одна.
Под такие мысли спустился до автостоянки, на автобус – и до дома.

    После рассказа отца Николай как-то надулся, покраснел и громко во весь рот расхохотался. Я тоже не удержалась. Николай, хохоча, спросил отца:

– Так, говоришь, Стрекозой ее звать?

– Стрекозой, – тоже смеясь, ответил свёкор. – А я, похоже, выглядел старым стрекозлом.