Зима. День. Маршрутка

Зима. День. Маршрутка. Пассажиры сидят, стоят, толпятся, озабоченно смотрят в замороженные окна.
На остановке двери открывается и раздается старушечий голос: “Куда идет?.. А?.. На вокзал? Это нам подходит. Залазь”, —  командует она седому старику в очках и с белой палкой, с которыми обычно ходят слепые, и залазят в маленький переполненный автобус.
Ей уступает место молодой человек.
Она отказывается: “Нет, мне сначала надо деда пристроить.”
Встает второй парень: “Садитесь уж оба.”
— Вот спасибо, — садятся старики, и бабулька оказывается скорее не бабушкой, а пожилой, но боевой деревенской женщиной.
— Куда ж путешествуете, бабушка? — спрашивает, улыбаясь уступивший место парень.
— Да, до Китая,— не обижается на “бабушку” женщина, — что б забраться — так уж и не вернуться по такой жизни. Вон с папой  полдня в больнице просидели.
 Все пассажиры с любопытством взглядывают на старика.
— Отец? — недоверчиво спрашивает напротив сидящяя женщина.
“Дочь” согласно кивает:
— Отец.
— О! — раздается единый удивленный возглас пассажиров.
— Слава богу, до 85 лет дожил, — по прежнему улыбается жизнерадостная молодая бабушка.
 — Мне уж и самой за 60, — сказала и сама смущается и краснеет, как девушка.
Тут автобус толкает.
Старик скрипит: “За палку держись за мою, палка для чего дадена?”
— Вон, воспитывает, — смеется пассажирам “бабушка”. —Оба: дед да бабка, а все воспитывает.
— Для родителей дети —всю жизнь дети. А он?..
Женщина нагинается к пассажирам и говорит, приглушив голос, даже не шевеля губами:
— Вы поосторожнее, он у меня все слышит. А то еще и обидится.
Все осторожно с интересом косятся на деда. А он, седой и хмурый, сидит, смотрит из под нависших бровей в замороженное окно, перебирая узловатыми пальцами свою белую, с облупившейся краской, дюралевую палку (клюку).
— Да... еще ревнует, — тихо говорит женщин.
Все смущенно улыбаются.
— Когда муж у меня умер, —продолжает она, покосившись на старика, — он уж и глаза с меня не спускает, словно я девка какая на выданье. Этот автобус прямо до вокзала доедет? К пяти поспеем? — тут же и отвлекается.
Ее успокаивают, что успеют, и снова склоняются слушать.
— У-у-у, он у меня... Недавно, купи мне, говорит, журнал— “Без сисек”. Какой, говорю? Все равно какой. Одной тебе, говорит, что ль...  А чего мне то? Муж умер. О-о, — вертит пальцем у виска, — совсем уже. Заговаривается совсем. Все вспоминает: как родился, мать ему хлеб дала, он прожевать не мог, а?.. А! У него все так: в полтора года косил, в два пахал.
—Да как же? — удивляется соседка.
— Ну! А я про что?  Заладил одно и то же — я ветеран, я ветеран... ?.. ...Чего мы говорили-то?
— Пахал он.
— Где ему пахать? В два годика. Склероз уж старческий... Укутайся получше, — помогает она укутаться шарфом отцу, — как ребенок.
— Чего? — хмуро оборачивается старик.
— Ничего, — замолкает на минутку дочь.
Все молчат, с улыбкой разглядывая старика.