Сон

     Двенадцать лет мне снится сон. Один и тот же сон. Он снится мне не каждую ночь. Лишь время от времени всплывает из небытия, заставляя каждый раз, снова и снова, переживать этот кошмар.
     Ночь. Самая глубокая, очень темная, предрассветная. Небо затянуто плотным пологом туч. Ветер гонит их карикатурно быстро, и лишь изредка в просветы между ними слабо пробивается неясный свет луны. Я бреду по берегу океана, и в короткие минуты просветления тучи отбрасывают быстро бегущие тени на шумящие волны. И я знаю, что это океан, не море, не тихий залив, а огромный открытый океан. Я чувствую это, его громада как будто давит на меня своей чудовищной массой, и я иду, задыхаясь от этого ощущения и от ветра, треплющего мои волосы и окатывающего солеными брызгами.
     Я иду  всегда в одном направлении, на запад, туда, где миллионы лет подряд солнце заканчивает свой бег ежевечерне, чтобы ежеутрене вновь воскреснуть для нового дня. Я иду не в никуда. У меня есть цель – маленькая, жалкая, но я упрямо продираюсь к ней вот уже двенадцать лет. Эта цель – далекий, едва видимый огонек чьей-то сигареты, который  можно рассмотреть только благодаря искрам, высекаемым ветром. Огонек то стоит неподвижно и почти гаснет, то передвигается слегка и разгорается с новой силой, и тогда я понимаю, что таинственный его обладатель сделал очередную затяжку.
     Я не знаю, зачем я туда иду. То есть я не знаю этого, когда просыпаюсь. Я не понимаю значения своего сна. Но во сне, когда я нахожусь там, один на один со стихией и с упрямым желанием добраться до цели, я очень хорошо и отчетливо осознаю, что этот тлеющий свет вдали – моя единственная надежда, смысл моего существования, средоточие всех моих чаяний и суть концентрация всего моего естества. Я знаю, что должна дойти, что если не дойду – это конец… Но конец чего?!
     А потом начинается дождь. Сначала мелкий и несущественный, он постепенно перерастает в тяжелый холодный ливень, и крупные капли странно медленно и тяжеловесно падают мне на лицо, на обнаженные руки и плечи. Однако мне не холодно. Только очень страшно. Мне страшно, что сейчас эти капли потушат мое слабо тлеющее счастье и я снова потеряюсь в этой шумяще-рокочущей мгле. Так и случается. Огонек гаснет. Я теряю свой ориентир. Я теряю все. Страшная тяжесть невыносимой утраты вдруг наваливается на меня с неистовой силой, я рыдаю, почти кричу… и просыпаюсь.
     Просыпаюсь каждый раз с тем же невыносимым чувством потери и тоскливым нытьем под ложечкой. Мне хочется вздохнуть полной грудью, стряхнуть с себя наваждение, избавиться от тоски. Но у меня не выходит. В глазах все еще стоят слезы, я все еще ощущаю запах и вкус морской воды на губах, а грудь разрывается остро и давяще невысказанным криком. Так плохо, как в эти бессонные часы после навязчивого сна, мне не бывает никогда. Я неподвижно лежу, вспоминая все в мельчайших подробностях, не в силах шелохнуться, и с новой силой переживаю свою боль. А потом еще долго, очень долго, много дней, хожу сама не своя и не могу вернуть свою жизнь в нормальное русло. И все спрашиваю себя – зачем мне снится этот сон столько лет подряд? Что он означает? Существует ли это место на самом деле? И если да, то где он, этот треклятый пляж? Что это? Призрак из прошлого или может, наоборот, что-то, что ждет меня впереди?
     Но это еще не все. Самая главная странность заключается в том, что мой сон не стоит на месте. Он продолжается. Каждый раз начинаясь с одного и того же, повторяя все в самых мелких деталях, так, что за столько времени даже во сне я уже знаю, что произойдет со мной через мгновение, с каждым последующим сном-близнецом я продвигаюсь все дальше и дальше. Как будто кто-то невидимый и могущественный прокручивает перед моим взором пленку бытия раз за разом немного вперед, чуть больше приоткрывая завесу тайны. И я все ближе к своей цели.
     В последний раз в моем сне уже занимался рассвет. Далеко-далеко за моей спиной, где-то на пределе видимости, скорее даже на интуитивном восприятии обостренными нервами, еле-еле забрезжила розовая муть. Но чернота впереди по-прежнему оставалась непроглядной. И я была совсем близко, так близко, как никогда прежде, когда снова начался этот дождь! Мне кажется даже, что я видела темную удлиненную прядь на мокрой щеке в красноватом отблеске беспорядочных искр, и чувствовала терпкий запах белесого дыма. А потом крупная капля с тихим и кратким шипением потушила этот хрупкий светоч, и я в который мучительный раз погрузилась во тьму и пучину отчаяния. И проснулась, конечно…
     Я боюсь продолжения этого сна. Боюсь настолько, что вот уже четвертые сутки не сплю, хотя и понимаю, как это глупо. Во-первых, сон никогда не возвращается так быстро, он застает меня врасплох совершенно неожиданно тогда, когда я напрочь забываю о нем; а во-вторых, рано или поздно я все равно усну, и глупо бороться с этим, потому что есть на свете вещи, в корне нам не подвластные, и неизбежная человеческая потребность в сне – одна из таких вещей. Я боюсь и жду его одновременно. Жду, потому что знаю, что наконец дойду. И боюсь. Ровно по той же самой причине. Потому что знаю, что непременно дойду. А что ждет меня там, в непостижимой и недостижимой столь долго мгле?..
                *  *  *
     В огромном, бесконечном пространстве Мироздания, существует бесчисленное множество Нитей. Невидимых, неосязаемых, неуловимых ни одним из человеческих чувств. Это Нити Мироздания. Они определяют все бытие во Вселенной. Эти Нити бывают разные – совсем тонкие, едва теплящиеся жизнью, или наоборот, мощные и искрящиеся светом. Они бесконечно тянутся, переплетаются, расслаиваются на много частей, чтобы когда-то, в необозримой глубине веков и столетий, соединиться вновь. И эти Нити, наряду с жизнями нескончаемого множества маленьких и больших миров, определяют также и жизни их обитателей, всех существ во Вселенной, умеющих и не умеющих мыслить, добрых и злых, людей и нелюдей…
     Когда-то давным-давно, в незапамятные времена, в молодой расширяющейся  Вселенной, одной из мириадов ей подобных, лопнула тонкая, но очень яркая Нить. Она разделилась на две равные части, и, извиваясь и почти касаясь друг друга, две половинки одного целого начали теперь уже разные, отдельные друг от друга,  жизни. Их тянуло друг к другу с естественной созидающей силой, стремящейся соединить расколовшееся единство  и привести его в изначальное равновесие; они стремились друг к другу с неведомым и непостижимым постоянством и упорством, пытаясь воссоединиться и обрести первозданный смысл своего существования. Но несмотря на все их усилия и тщетные надежды, они только все больше и больше отдалялись, запутываясь в потоках других миров и жизней. И со временем почти потеряли друг друга, почти позабыли о том, что они – одно целое, и только странным полусном-полусознанием эти Нити знали, что есть что-то в этом тяжело ворочающемся клубке Мироздания, что имеет настоящее, первобытное, назначение.
     И вот однажды что-то произошло, что-то очень важное в бесконечном сплетении неведомых дорог, и Нити наконец повернулись друг к другу, обретя нужное направление, и устремились навстречу своей неизбежной судьбе. А когда они встретились вновь и переплелись в едином неистовом пульсирующем танце, где-то на далекой маленькой голубой планете новый рассвет принес двум одиноким сердцам новую жизнь – без липких навязчивых снов, без томительного ожидания неизвестного, жизнь, обретшую смысл…
                *  *  *
      Он приходил сюда каждую ночь, спасаясь от бессонницы.  Много лет подряд сидел на этом берегу, раскуривая одну сигарету за другой и слушая мерный шепот волн, набегающих друг на друга монотонно и неотвратимо. Это однообразие не надоедало ему, наоборот, успокаивало. Он как будто ждал чего-то, сам не зная, чего. А с первыми проблесками рассвета поднимался и уходил, чтобы вернуться сюда снова на следующий день.
     Сегодня океан шумел особенно сильно. На небе не было ни единой звездочки – небо затянуло грозой. А когда ночь уже готова была отдать себя на растерзание зарождающемуся дню, начался дождь – холодный и мерзкий. Большая дрожащая капля вдруг потушила его последнюю недокуренную сигарету, мужчина чертыхнулся и встал, намереваясь уйти. Он с сожалением посмотрел на еле угадывающийся вечный восход, привычно вздохнул от непонятной тоски, и вдруг увидел силуэт. Светлая хрупкая фигурка брела по пляжу в его сторону, съежившись от дождя и холода и зябко обхватив руками свои плечи. Силуэт был женским, ветер лихо трепал гриву распущенных волос, а длинный подол платья, подобно близким пенящимся волнам, путался под ногами. Она шла словно наослеп, в ее движениях угадывались отчаяние и страх. Мужчина замер нерешительно, будто раздумывая, потом лицо его вдруг просветлело, он улыбнулся тихо и неуверенно, словно еще не веря в сбывшееся предчувствие, но уже принимая его, и пошел навстречу…

2009