Две звезды

Время около 4 часов утра. Может быть пол 5 или около того. Предрассветное состояние. Заплывающая, но все – таки еще очень красивая Луна на едва проясняющемся небе и только две звезды. Одна меньше. Другая больше. Обеих в действительности уже давно нет. Только свет их до меня доносится. И форма, по которой я различаю, что одна меньше другой. И это почему-то делает момент особенно прекрасным и запоминающемся. В руках у меня бутылка пива. Недопитая. Меня тошнит. Я бросаю ее верх. Она летит обратно. Разбивается вдребезги, ударяясь об асфальт.
- Ну, - обращаюсь я, глядя в небо, - накажи меня еще пидр. Что, не получается?...
Пока болтаю с Ничем, не замечаю как отхожу довольно далеко от киоска, из которого нам вызывают такси. Шурик, мой товарищ, когда ехали потерял телефон, а я свой еще вчера загнал первому попавшемуся таксисту. Это я умею. Это не сложно.
- Куда ты ушел? С кем ты там разговариваешь? – крикнул мне Шурик.
Я вернулся обратно. К киоску. Мы сели на железное ограждение.
- Вызвали, сейчас такси приедет.
- Спасение уже рядом, - равнодушно констатирую я.
- Продавщица, жена хозяина ларька.
- Да, хорошая женщина, - соглашаюсь я, - все остальные отказались вызывать нам такси.
Достаю пачку. Вытаскиваю сигарету. Шурик подносит мне зажигалку. Я закуриваю, но ничего не чувствую.
Спать и не видеть снов, вот это во истину хорошо. Я это понял, так как спать, не видя снов, не могу уже очень давно. Много лет. И даже просто спать не всегда получается.
Подъезжает такси. Мы садимся в него.
- К ближайшему банкомату, - говорит Шурик водителю, - надо деньги снять.
Машина от Первомайска, сквозь мглу едет к Дружбе. Останавливается у магазина Монетка. Шурик выходит из такси. Подходит к банкомату.
- Это конечная? – спрашивает меня таксист.
- Нет, еще в аптеку и обратно потом, - опережая события, отвечаю я.

Опять жизнь. И опять я болею. Не только из – за тебя. Все в той или иной мере причиняет мне страдание. Хотя конечно превалирующий источник боли здесь, если трусливо отбросить меня самого - это Ты. Я любил тебя, когда пил и кололся. Любил, когда сходил с ума. Любил, когда умирал. Любил, когда обливал грязью, ненавидел и называл шлюхой. И теперь, прощаясь с тобой навсегда, я тоже Люблю Тебя.

Шурик снимает деньги. Садиться обратно в такси. Мы едем в аптеку на Курчатова.  Он снова выходит. Покупает две пачки Тетралгина. Тропикамид 1%. И два шприца – десятки. Садится в машину. Велит таксисту ехать обратно на Первомайск. Таксист просит заплатить за уже наезженное. Шурик платит за весь путь в сумме и мы едем обратно. Светает. В пути я смотрю на пролетающие деревья вдоль дороги. На остановки. Тени. Одиноко стоящие машины. Ни одного человека. Это мне нравится. Сердце болит. Я думаю о тебе. Ничего конкретного. Просто Ты. Всегда и везде. Я могу плохо о тебе думать. Могу плохо тебя видеть. В тумане и грязи. В полумраке. В обморочном состоянии. В бреду. Но ты всегда где-то рядом. Ты во мне неотвратима. Я к этому привык. А правильнее будет сказать – свыкся.

Мы высаживаемся на остановке,  не доезжая до дома. Надо сделать еще кое – какие покупки.
- Пиво возьмем? - спрашивает Шурик.
- Конечно, - отвечаю я, - и сигарет. У меня заканчиваются.
Одинокий пес лежит на асфальте. Я подхожу к нему. Он сперва отбегает. Боится. В глазах страх и смирение. Жалкое существо. Жизнь сломала его, но он все еще живет, потому что не знает другого варианта.
- Брат, - говорю ему я, - поглаживая и слегка потрепывая за холку. Он все еще опасается, но уже дает к себе прикоснуться.
- Пошли! – кричит мне Шурик.
- Я друга нашел, - говорю ему, показывая взглядом на пса. Шурик улыбается:
- Тут полно таких друзей.
- До свиданья, - шепотом говорю я псу и мы уходим.

На пол - пути к дому останавливаюсь и как-то особенно тоскливо поднимаю глаза в небо, ничего собственно для себя от него уже не ожидая. Луна исчезла. Две звезды растворились. Небо прояснилось, но от этого стало еще тусклее.

- Я ключи забыл, - говорит Шурик уже у подъезда. – Опять придется через окно лезть.
Это старый район. Из одних хрущевок. Край города. И хотя, в этой квартире редко когда появляются. И притом первый этаж, окна в ней летом, никогда не бывают закрыты. Шурик здесь не живет, но он здесь вырос. Его все знают, и никто не решиться посягнуться. Дороже обойдется.

Шурик залазит в окно. Я иду в подъезд. Он открывает мне дверь. Ключи лежат на тумбочке.
- Ну вот, - говорю я глядя на них.
Я начинаю ходить из стороны в сторону и скулить.
- Ты чего Ромик? – спрашивает Шура.
- Не знаю. Чувство, как будто все в теле болит, но и боли, как таковой не чувствую.
- Сейчас вмажемся и полегчает, - успокаивает он.
Мы берем рюмки и шприцы. Идем на кухню. Ополаскиваем  рюмки, набираем по пять кубов воды в каждый шприц. Возвращаемся в зал. Раскатываем таблетки. Высыпаем в рюмки. Выливаем туда воды из шприцов. Хорошенько разбалтываем. Вытягиваем через ватки. Добавляем по пять кубов Тропикамида и вмазываемся. Я нормально, а Шурик начинает бормотать что-то бессвязное. Встает, секунду другую ходит по залу и падает у кровати. Я пытаюсь его поднять, но тщетно – его небольшое, но очень мускулистое и плотное как свинцовый шарик тело не поддается моим ослабевшим рукам.
- Ну ладно – говорю я, - так поспи Шур. Он еще секунду другую что-то бормочет и отключается. Я сажусь в кресло. Открываю банку пива. Делаю глоток. Закуриваю и тоже пытаюсь отключиться. Но все напрасно. Я лишь погружаюсь в подобие сна. Темную дремоту – промежуточное состояние между сном и бодрствованием. Там совсем никого. Ты один на один с собственным адом. И скорбь. Особенно ярко это темное и сырое, поразительно плотное по ощущениям чувство скорби. Утраты. Потери. Безысходная необратимость. В таком состоянии я свесив голову пребываю несколько часов. Слышу все что происходит вокруг, хотя вокруг ничего собственно не происходит.  Час – два – три часа. Пробуждение. Шурик поднимается.
- Ну наконец – то, - говорю ему я, - сколько можно спать.
- Долго я спал, - спрашивает он.
- Долго, - отвечаю, - а я - то не сплю совсем.
- Толкнул бы меня, - говорит он, - разбудил.
Мы поднимаемся. Убираем шприцы, ватки, окурки. Берем ключи. Выходим на улицу.

Забавное чувство, когда тебе говорят, что ты вот очень скоро уже умрешь, если не перестанешь делать определенные вещи, а ты плюешь на это и все равно продолжаешь их делать, и не умираешь. Как – будто упираешься ногами в небо и не даешь ему упасть.
Зубы болят. Вся челюсть. Еще год назад у меня не было таких проблем. Болят ноги и периодически сердце. Но это ерунда, главное небо пока еще не рухнуло.

Пес у остановки, мой новый друг, стоит с длинным вытянутым лиловым членом. Тяжело дышит. А рядом его подружка.
- Хаха, - говорю я Шурику, - смотри.
Он не обращает на это никакого внимания. Мы садимся в маршрутку. Едем через весь город. Выходим у аптеки. Закупаемся. Берем тоже самое и еще спирта. И идем уже ко мне домой. Там снова трескаемся и отключаемся. Сил больше нет. Я уже никуда не хочу идти. Хочу лежать и ничего не слышать.

Проходит час – два – три. Вечность. Шурик просыпается. Подходит ко мне и скловнившись обнимает.
- Ромик, - говорит он удивительно тепло, - сынок.
- Шурик, - сынок, - отвечаю ему я,  взаимно обнимая. И радуюсь, что вижу его в сознании и добром здравии.
Я поднимаюсь с кровати. Он наливает пол стакана разбавленного спирта. Выпивает Наливает еще и предлагает мне. Я беру стакан. Минуту держу в руках и возвращаю.
- Не могу, не лезет.
- А я выпью, - говорит он и опрокидывает вторые пол стакана. Я ослабевший снова заваливаюсь на кровать.
- Как думаешь, сколько нам еще осталось? – спрашиваю его я.
- Две недели или двадцать лет, как скажешь…- отвечает он.
- Да, счастливая старость нам обеспечена.
- Да уж, - смеется он.
Потом мы говорим о чем-то многозначительном. О чувстве вины и боли.  О страдании и обреченности. О воспоминаниях и  книгах, которые хранят их. О похоронах моего отца.
- Ты, наверное, не помнишь меня, когда я еще твоего отца хоронил? Ты еще маленьким тогда был.
- Помню, - отвечаю я, - даже помню, когда ты закапывал могилу.
Я действительно все это помню в мельчайших деталях, хоть и прошло 11 лет.
Мы еще сидим какое-то время. Говорим о прошлом. Периодически смеемся, хоть и хочется заплакать. Я так и не могу выпить ни капли.
- Пойду, - говорит, наконец Шурик. Поднимается. Снова обнимает меня. На прощание.
- Там спирт еще остался, если захочешь, выпьешь, - говорит он и я закрываю за ним дверь. Возвращаюсь в спальню. Сажусь за стол. Смотрю на неполную полторушку. Открываю окно и выкидываю ее. Затем закуриваю. Смотрю на дым. За окном темнеет.Так заканчивается еще один марафон. Еще один кусок жизни в никуда. Еще один день в парашу.