Я так рад...

Голоса шепчут и дразнят. Голоса призывают и подгоняют. Наведываются и уговаривают, приказывают совершать. Приказывают, делая больно и нестерпимо, заставляя причинять боль другим. Я пытаюсь изгнать их из своей головы, выдолбить, выдавить. Но я захожу слишком далеко, когда от сильных ударов теряю сознание и затем долго не могу вспомнить произошедшее. Голоса становятся настойчивее и требовательнее. Я пытаюсь закрывать уши, но они не смолкают. Я чувствую ужасную боль, расковыривая правое ухо, и теряю сознание, затем пробуждаясь в луже собственной крови, однако голоса продолжают терзать и избивать моё сознание, хотеть, снова требовать. Я пью сильные снотворные средства и успокаивающие лекарства до тех пор, пока не перестаю вообще осознавать чувство текущей реальности, понимать, где я и что я. Мои конечности покрываются болезненной синевой и постоянно холодеют. От недостачи необходимых пищевых веществ у меня подкашиваются ноги. БОльшей частью времени я лежу на кровати и смотрю в одну точку, пытаясь не слушать множество слышимых мною голосов. Они раздаются в моей голове и кажется, что ими наполнено всё помещение, в котором я нахожусь. Я кричу и раскидываю свои вещи и предметы, пытаясь с ними бороться, пытаясь хоть на минуту с ними совладать.

Очередной день борьбы с голосами вынуждает пойти меня на более крайние меры и опрометчивые шаги. Трясущимися руками я подвязываю петлю на потолке, кое-как в то же время отмахиваясь от обступивших меня голосов. Пришлось разбить почти все окна, прежде чем я нашёл себе подходящий табурет. Нелепо скорчившись, подвязав петлю, я засовываю в неё свою синюшную шею и затягиваю узел. Пинком я опрокидываю табурет и вижу красивое родное лицо умершей матери. Голоса тотчас же прекратились и в перевёрнутом верхом вниз помещении наступила тишина. Я шёл вместе с матерью по лесу в погожий июльский день. Мы улыбались и разговаривали обо всём на свете. Время бежало незаметно и быстро. Я так рад, что у моей матери хорошо на душе...