Бутерброд

Она ест мой бутерброд. Я сделал свой любимый, сложный, многослойный, себе сделал, достал бутылку пива из холодильника и ушел в комнату поговорить по телефону. А она вышла из душа, закуталась в мой халат, забралась на диван с ногами, сидит, читает книжку и ест мой бутерброд. Пиво не тронула, а бутерброд ест. Я тысячу раз оставлял свои бутерброды на столе и они всегда дожидались меня в целости и сохранности. Потому что кроме меня здесь никого не было. А сейчас есть она и она ест мой бутерброд. Глядя на нее, я понял то, о чем раньше никогда не задумывался: это — мой бутерброд! Он более мой, чем мои домашние тапочки, чем мой любимый махровый халат, который она натянула без спроса, он — моя неотъемлемая часть, просто временно от меня дистанцированная. И это покушение, в прямом и переносном смысле, было столь неожиданным и невозможным, что я испытал даже не возмущение, а недоумение и констатировал удивленно: «Ты ешь мой бутерброд». Она посмотрела на меня и засмеялась. А во взгляде — радостная детская уверенность, что мне не жалко для нее бутерброда. И я понял, что мне не жалко для нее бутерброда. И что на нее нельзя сердиться, так же, как на кошку, которая стащила оставленную хозяином колбасу, сидит в углу и облизывается, полная невозмутимости и чувства собственной правоты. Она тоже, как кошка, — забилась в уголок, стащила мой бутерброд и ест. И смеется.

***

Она и впрямь как кошка — попала ко мне случайно и осталась не спрашивая. Обошла всю квартиру, облюбовала несколько местечек — старое кресло, тот самый уголок дивана на кухне, кушетку в моем кабинете — и осталась.
Она носит мой халат. Она трогает мои вещи и переставляет их с места на место. Иногда мне это не нравится, и я ворчу. Тогда она внимательно смотрит на меня и некоторые из вещей возвращает обратно. Она заняла мое место на кровати — у стенки. Я не очень люблю спать с краю, но она, в первый же раз забравшись в кровать, так уютно устроилась у стеночки и посмотрела на меня с таким выражением счастья, что я не стал сгонять ее со своего места. Она чувствует себя как дома и наполняет квартиру своим присутствием, своей аурой, сотканной из чего-то, похожего на солнечный свет. Эта энергия ощущается даже физически — мне так кажется. Может быть, потому что мы все время молчим. Вернее, она молчит, а я ворчу иногда, когда меня раздражает, что она нарушает мой привычный порядок жизни и вещей. А все остальное время мы молчим. Молчим, и кажется, что не надо слов, что все вокруг насыщено, напитано нами, и любое желание, любая мысль, как разряд в этой густой атмосфере — сразу заметен и понятен обоим.
Она всегда смеется или улыбается, я ни разу не видел ее в другом настроении. Только однажды, на второй день после того, как она появилась в моем доме. Я спросил ее: «Лила — почему у тебя такое странное имя?» Она забавно поджала губы, засмеялась и пожала плечами. Но я не отставал, сгреб ее в охапку и все повторял: «Нет, скажи, ты совсем не хочешь со мной разговаривать, а как твое полное имя, почему ты мне ничего не говоришь?» Она, хохоча, вывернулась из моих рук, убежала в комнату, вернулась с листочком бумаги и, посмотрев на меня серьезным и немного грустным взглядом, написала на нем: «Я немая». Пока я, туго соображая, переваривал эту новость, она приписала еще одну строчку: «Меня зовут Лилия».

***
Это имя совсем на нее не похоже. Мягкое, уютное, игривое существо и хрупкое изнеженное изящество лилии — ничего общего. Я зову ее Ли или Лил. Только изредка по вечерам, когда она задумчиво стоит у окна, я подхожу сзади, обнимаю ее и шепчу: «Лилия…» Она поворачивается ко мне и смотрит взглядом, полным преданности и покорности, как будто вся ее жизнь и судьба зависят от меня. И я начинаю понимать, что это так и есть, но мне ни разу не удалось окончательно погрузиться в трагизм всей глубины моей ответственности за нее. Через мгновение она уже улыбается, в глазах скачут смешинки, она звонко чмокает меня в нос, выворачивается из моих объятий и ускользает куда-то по своим кошачьим делам.

***
Она научилась говорить мое имя, в двух вариантах: Ёа и Аёа — Лёша и Алёша. Второй — для случаев, когда она меня стыдит, например, встречает в дверях, говорит укоризненно «Аёа», качает головой и машет передо мной мобильным телефоном — это значит, что я задержался и не предупредил — и тут же улыбается, считая воспитательную часть законченной.
Вообще-то, она умеет говорить, правда, непонятно, сдавлено, не выговаривая согласные и уродуя гласные. Но это некрасиво — сказала, вернее, написала она, а ей не хочется быть некрасивой для меня хотя бы в чем-то. Поэтому, единственное, что она произносит — это мое имя.
По вечерам после работы я рассказываю ей о своих делах. Она слушает внимательно, удивляясь, радуясь, сочувствуя, потом берет мою ладонь, прикладывает к своей щеке, а в глазах ее живет такой покой и безмятежность, что я понимаю, как неважны мои неурядицы, и глупо придавать им такое значение, они пройдут и все будет хорошо. Вернее, все и так хорошо.

***
Она совсем не готовит. Просто не стала этого делать и все. Поэтому мы питаемся сосисками, яичницами и прочими блюдами из моего холостяцкого рациона, и она ничего не имеет против. Каждый раз, когда я вижу ее, она сидит или лежит, уютно свернувшись калачиком, с книжкой в руках или пристает ко мне, весело смеясь — она никогда не занимается делами. Но квартира блестит, посуда вымыта, белье постирано, пыль протерта. Не представляю, как ей это удается. Быть может, за нее стараются ночные феи, пока она смотрит свои цветные сны? Потому что ночь она точно проводит в кровати — мы спим в обнимку, и я все время ощущаю ее рядом.

***

Я проснулся оттого, что ее нет. И сразу понял, почувствовал, что ее нет не только в постели, ее нет в квартире вообще. Казалось, что сама тишина, молчаливая и неподвижная, говорит мне об этом. Я взял мобильный и написал короткое «Ты где?». Из кухни донеслись переливы звонка. Я выбрался из кровати и, томясь предчувствием, пошел туда — на столе лежал ее телефон. И ключи от квартиры. Она ушла. Почему? Почему сегодня? Неожиданно, без предупреждения вернувшееся одиночество навалилось на меня с размаху, и единственное, что я понимал сейчас, что я не очень-то ему и рад. В коридоре что-то зашуршало, я пошел посмотреть — она с трудом протискивалась в дверь, обвешанная пакетами, с огромной связкой шариков в руках. Сосредоточенно глядя под ноги, осторожно, стараясь не шуметь, она направилась на кухню. Увидела меня, от неожиданности выпустила шарики, которые тут же прилипли к потолку, потом заулыбалась, поцеловала и обдала сияющим взглядом. «Откуда узнала?», — строго спросил я, еще не успев прийти в себя от внезапного ее появления. Она недоуменно посмотрела на меня, а потом ткнула пальцем в ноутбук. Ах, да, всезнающие социальные сети выдали ей дату моего рождения. А она глядела на меня и смеялась так счастливо и радостно, как будто это она придумала и мой день рожденья, и разноцветные шарики, и ноутбук с Интернетом, и весь этот залитый солнцем мир.


***
Ничего плохого не случилось. Никаких катаклизмов и трагедий. Она по-прежнему живет со мной и наполняет мой дом и мою жизнь своим присутствием. Все хорошо.
Сегодня она снова съела мой бутерброд. Она так редко это делает, что я со временем забываю о возможности таких покушений, расслабляюсь, а потом, глядя, как она ест мой бутерброд, удивляюсь, словно в первый раз. Я говорю недоуменно: «Ты ешь мой бутерброд», она смеется в ответ, и мне начинает казаться, что это и впрямь первый раз, тот самый, с которого все началось. И оттого, что я знаю, что будет дальше, мне становится тепло и спокойно.