Сентиментальное путешествие

________________________________________________________
        "Жизнь коротка и печальна. Вы заметили, чем она заканчивается?"
(Иосиф Бродский)


Турфирма через газетную рекламу на фоне весьма привлекательных условий тура, соответствующих действительности, дает его заниженную, против обычной, стоимость, что резко выделяет ее среди конкурентов (в общем ряду на одной печатной полосе), тем самым обеспечивая шквал звонков клиентов (первый уровень захвата). Телефонный диспетчер, выдерживая свои функции, отбивает все стоимостные вопросы уверением, что размер стоимости тура вне его компетенции (второй уровень).
В порядке борьбы за бумажник каждого потенциального клиента следует хотя бы на ближайшие дни после рекламной публикации обеспечить достаточно свободный телефонный дозвон присоединением телефонов резерва (путем аренды телефонов других организаций или личных группы поддержки, чьи номера, естественно, должны быть отражены в предварительной рекламе).
На третьем уровне включаются соответствующие условия офиса, обеспечивающего комфорт контакта клиента со специально подготовленными сотрудниками, которые означенную стоимость объясняют ошибкой "вечно виноватой" редакции.
По ходу беседы клиент имеет возможность видеть демонстрацию красочных видеороликов предполагаемого тура, не без интереса, конечно, же, замечая при этом активную запись других претендентов - само собой, скрытых членов команды, среди которых нелишними будут достаточно привлекательные молодые люди или девушки (по ситуации) - "будущие спутники по вояжу".
В осуществление четвертого уровня фирма может объявить о наличии линии обратной связи с теми, кто уже побывал на данном маршруте (конечно же, предоставляются номера телефонов контактных, обладающих даром убеждения членов команды). Уместен и "экспромт" на выходе, когда с упрямым клиентом, оставшимся в нерешительности, заговаривает "бывший клиент фирмы".
Вхождение в диалог: вопрос - остались ли еще путевки на данный маршрут? - после чего следует "объективный" рассказ о плюсах-минусах. Чего больше - догадаться легко.
(Цитата из неопубликованной по неизвестным причинам рукописи автора "Рекламные штучки")
...Нет, ничего подобного не было в турфирме, куда мы позвонили насчет пары недель отдыха в Болгарии.
Не без труда обнаружив необходимый номер дома на соответствующей, забытой Богом улочке в глубине Васильевского острова, мы поставили свой легкомысленный "Хюндай" под предполагаемые окна офиса и пошли стучаться.
Железную дверь фирмы открыла сумрачная тетка в надёжных шерстяных колготах, как быстро выяснилось, объединившая на тот момент в себе весь дружный штат фирмы - от директора до секьюрити.
Демонстрация достоинств и преимуществ их болгарского варианта отдыха свелась к самообслуживанию, а точнее, к молчаливому и тупому разглядыванию затёрханного иллюстрированного журнала, который я случайно сам же в углу и надыбал.
Короче, весь наш последующий разговор шёл в ключе: если едете - так будем оформлять, а нет, так и не надо - другие на подходе.
Однако, несмотря на местные суровые нравы, только здесь нам, как выяснилось, давали возможность, заехав с группой на пару недель, оплатить проживание в отеле только за первую неделю с тем, чтобы вторую провести, в порядке личной инициативы, в славном городе Стамбуле. Тур выливался где-то в 400 баксов с носа, деньги с неба упорно не падали, и мы просто обязаны были этот вояж как-то отбивать, совместив приятное с полезным.
Массу приятного обещала комфортно расположенная Греция в лице Эгейских островов, но не хотелось потом загонять себя в стойло узкой меховой специализации, на которую пришлось бы бросить весь свой ум и талант, явно выходящие за узкие меховые рамки. На летнем глобусе выделялась и Италия с её не менее колоритной историей, ласковым солнцем и вполне покупательной обувью вместе с довольно разнообразным более-менее качественным шмотьём. Однако всё это и по закупочным ценам стоило недёшево, уже шепча загорелыми губами: "Пусть как-нибудь потом". А вот близкая, через плетень, базарная соседка Турция вроде бы объединяла терпко бьющую в нос восточную экзотику со всем многообразием щедрого на все вкусы и запросы мирового центра, где по-прежнему был в цене и почете крутой белый человек с сотней-другой баксов в ухватистом клюве. Отсюда проистекало и наше единственно возможное по уму и карману решение: Солнечный берег щедро падал к нашим ногам на развлечения, Турция же шла ему на отбой.
Мы, сунув мрачному офисному сфинксу её бабки и наши загранпаспорта, наконец, рискнули.
Накануне отлета жена начала собираться, как всегда, с вечера. Я по опыту знал, что этот сверхважный процесс подбора купальника, платьев, футболок и кофточек затягивается у нее далеко за полночь, ибо у каждой из женщин есть свои заморочки, которые нашего брата своей нелогичностью и отсутствием здравого смысла дико раздражают, но лишь спустя время обнаруживаешь, что эта необъяснимая шизофрения и есть та соль и тот перец, которые всему этому миру и придают настоящий вкус.
За поздним ужином мы, в основном, обменивались приятными предвкушениями, заменяя ими сладости, которых, как всегда, не хватило к чаю. Заканчивались быстрые последние питерские сутки, я так остро любил сейчас наш дом - как всегда перед отъездом хотелось ласково погладить его ясные вымытые очи окон, смахнуть еще раз пыль с маленьких уютных ушей вентиляционных решеточек, прощально пожать ручку нашей надежно отделяющей от враждебного мира входной двери...
На этой мягкой волне сентиментальности я задремал, а проснулся уже под утро, когда женой, похоже только вошедшей во вкус чемоданных сборов, по телефону, как бы в обмен на неприкаянного, потерянного слоняющегося кота, был вызван Иванов, третье действующее лицо - рыхлый, молчаливый, но довольно бойкий при этом подросток. Третье лицо было нашим общим воспитанником, приятелем и другом семьи, для которого внезапный утренний самолет в Болгарию был в полный кайф, а о своем участии в вояже он узнал вот только что - Лена любила подобные вещи.
Мне оставалось только выпить кофе и можно было идти ловить такси. Я поймал его в два счета - у самого дома. Это была по-боевому примятая с боков ядовито-желтая с шашечным гребнем "Волга", изнутри уверенно выглядывал командир.
Иванов быстро выволок по-моему  знаку наши неподъемные сумки, таксист, кряхтя, помог их запихнуть и, под его дружественное бормотание, мы со скоростью семьдесят кэмэ помчались навстречу событиям.
"Эти гаишники меня достали, - откровенничал водила - Как-то еду, вижу - навстречу мне их "Форд", навороченный такой... Знаю, что нельзя, понимаю, что меня пока еще секут, но поворачиваю прямо под кирпич. Форд, естественно, резко на разворот, включает мигалку и - за мной. Останавливаюсь, конечно. В чем дело, мужик, говорят. Да видел я вас, отвечаю. Бес меня попутал, под знак переть, да и не по пути мне вовсе было туда поворачивать, вот гадство-то!".
Переживая прошлую ситуацию, он, как медуза, совсем расплылся по рулю. Небольшого росточка, с темным горбоносым лицом индейца и с детскими маленькими, но трясущимися руками - конечно, командир производил впечатление.
Мы дружно нащупали задницами ремни, которые, если что, помогают сохранить в приличной, приятной для глаз близких родственников и знакомых целостности тела.
Впрочем, глядя, как уверенно наматывала машина на свои колеса гладкую ленту Московского проспекта, мы подуспокоились,  решив, что таксер не так уж откровенно, прямо с утра, забухал, а лишь слегка выпадает в отходняк, после ночного, скорее всего, будуна.
"Забирайте вещи все до последней и не вздумайте мне здесь хоть что-нибудь оставить!" - по отечески ворчал старый могиканин, помогая вынимать наши сумки, сумочки и пакеты, при этом слегка покачиваясь, как березка на ветру.
"Эти рассеянные совсем меня забодали, - вынимая задумчиво из самых недр багажника чей-то бесхозный красный, противно тикающий будильник и одинокий велосипедный насос, добавил он. - Мать родную готовы забыть и оставить в багажнике у меня. Эти валенки, блин, достают еще хуже гаишников!".
Мы приехали в самое время, в две минуты по табличке на шее легко обнаружив внутри павильона, забитого пассажирами, представителя нашей турфирмы, с радостью убедившись, что нас таки не кинули, как водится, растворившись с концами в этом прекрасном и удивительном городе - вместе с сейфом, печатью, нашими паспортами, деньгами и надеждами. Заполнив декларации на каком-то неанглийском,  предполагающем по крайней мере Оксфордское образование пассажира языке, мы расслабились и , как оказалось, напрасно.
Бесстрастный диктор объявил, что до конца регистрации нашего, на Бургас, рейса, осталось десять минут. И это было бы еще ничего, но вдруг обнаружилось, что вся эта впереди нас колыхающаяся невротизированная, обремененная развалами багажа, буквально вся толпа топчется в очереди на оформление к одному проходу, куда, подхватив свою кладь, надо бы резво двигать и нам. Здесь, кажется, одновременно собрались все, кому назрело лететь сегодня - кроме нашего брата, какие-то пухлые финны, угрюмые шведы и бардаком напуганные культурные немцы.
В отдельную дырку на привилегированном положении стройно стояли счастливые французы. Их опекал, распяв себя на входе, жестко фильтрующий движение рослый, холеный, уверенный в себе питерский турагент, который надменно объяснил мне, психованно снующему вдоль стеклянной стены, между двух этих узких непроходимых проходов, свое отношение к чужим, не французским проблемам.
Я, чувствуя себя грязным ниггером, в тупом отчаянии, за пять минут до часа, когда можно было уже и никуда не торопиться, сквозь напирающие с боков, сзади и, казалось. даже сверху. тела, сумел пробиться к человеку в синем форменном костюме. 
"Стойте, где стоите, суки лагерные!" - сурово, будто с заградительной колымской вышки ответил мне костюм на мою попытку, прихватив своих,  как-то ближе прорваться к уже где-то трещавшему крыльями и бьющему клювом самолету.
Само собой, вторая часть фразы произнесена не была, но явно, явно подразумевалась.
Зыбкая неопределенность ситуации вот-вот грозила перерасти в разряд немой картины "Прощай, надежда!" или даже в полный стонов и отчаянных воплей инцидент "Тяжелый случай".
Однако в этот момент почти к самой дырке как-то чудом сумела пробиться тонкая и хрупкая юная дева без всяких опознавательных знаков, робко объявившая себя руководителем нашей группы и попытавшаяся собрать расползшихся по аэровокзалу бургасовцев в свой маленький изящный кулачок. Для этого ей, конечно, как минимум, необходимо было просочиться по ту сторону барьера.
"Пропустите девушку, - попросил я толстого, накачанного пивом двухметрового финна, перекрывшего брюхом всякое сообщение с таким манящим миром самолетов. - Она здесь от фирмы!".
Однако полузадавленная громада скандинава, несмотря ни на жесты, ни на мой явно английский язык, определенно думала исключительно о себе, о своих маленьких меланхолических надеждах и планах, связанных только с одной мыслью - прорваться сквозь кордон на летное поле, чтобы улететь к чертям собачьим, подальше от этой нескончаемой предполетной варварской давки. Не дождавшись реакции, я слегка тронул его за мягкое бабье плечо, повторив просьбу.  "Ноу" - твердо произнес финн, высокомерно дернувшись, после чего у нас обычно бьют в харю.
Положение спас все тот же синий форменный костюм, который, видимо, только что получил какие-то сверху "ц.у."
Девушку, пронеся едва не над головами за горячие подмышки, бережно поставили на ноги и наша троица, вместе с дюжиной неожиданно обнаружившихся участников вояжа, после официально произнесенной девою строгой фразы "Проходят только пассажиры на Бургас", энергично поволокла, наконец, свой немеряный багаж на контрольный просвет к местным телевизорам. Пять последних проходов аврально, в несколько минут, переварили нас вместе с вещами.
"Вот так всегда! - вздохнула наша групповод. - Все рейсы собрали на день. Днем густо, вечером пусто!".
Оказалось, за час местные стахановцы бывает обрабатывают здесь, не приседая, до двух с половиной тысяч голов...
В самолете, который пилотировал усатый болгарский экипаж, мы решительно захватили первые же носовые кресла. И это понятно - во-первых, когда у самолета отваливается хвост, нос какое-то время все еще летит и летит, а во-вторых, носовые первыми получают в лапы содержимое традиционной тележки, толкаемой в узком проходе толпой стюардесс. Тележку, чтобы не томить народ, черноволосые цыганистые красотки выкатили в первые же четверть часа, под какие-то коржики с маслом наливая каждому, кто не протестовал, по бокалу болгарского красного либо белого сухаря.
Конечно, тут мы не кочевряжились, стараясь особо не смотреть, как мать  сыра земля все больше уходит из-под ног, превращаясь из привычной надежды и опоры в какое-то нереальное, зыбкое и призрачное, перевитое седыми облачными волокнами марево - небо с изнанки, с его обратной неприличной стороны.
Время от времени накатанная авиадорога сменялась неожиданной ямой или, чаще, бездонным колодцем, куда мы с замиранием сердца выпадали и даже, во время очередного уж очень затянувшегося замирания решили было, что у нашего древнего лайнера кончился всякий керосин.
Но через пару часов, не успели и развеяться у пассажиров сладкие винные пары, наш самолет благополучно приземлился на летном поле аэропорта Бургас. Больше часа нас мурыжили и мариновали дружественные болгарские власти, в свой единственный допотопный, вырубающийся поминутно рентген, пытаясь рассмотреть, что же запрещенного мы тут им навезли. Эта трудная и долгая работа была бы естественной, учитывая предыдущий российский шмон, лишь при условии общего с экипажем сговора и тайной, по пути, посадки, где-то, скажем, на маковом поле.
В конце концов нас, штампанув что требуется в паспорта, любезно впустили в страну. К Солнечному берегу группу взялся доставить автобус-трансфер и очкастая, похожая на школьную училку представительница встречающей стороны за те пару часов, что мы катили к отелю, навязала нам свой довольно содержательный ликбез, из которого мы внезапно узнали, что в малютке Болгарии всего около 400 городов и, кроме привычных и естественных болгар, здесь, как дома, чувствуют себя местные турки, русские, цыгане и, конечно, вездесущие евреи. Солёность моря, которое нам еще предстояло оценить, у берегов, как оказалось, достигает семнадцати процентов, а солёные проценты никому неизвестного Поморского озера, расположенного где-то в этих же местах. достигают чудовищных семидесяти, что вполне сравнимо со знаменитым Мертвым морем, которое, как известно всем, своей ядрёной солёностью способно переродить любого махрового приползшего сюда на четырех костях ревматика и паршивца в гладкокожую и бодрую топ-модель.
Среди всякой другой, полной цифр, эпитетов и сравнений информации, нам запомнились только вполне актуальные рекомендации быть осторожней с валютой и в полуденную жару стараться потреблять сухие белые, не красные, вина, что, как грустно отмечала встречающая сторона, явно недопонимают наши дорогие соотечественники, простодушно меняющие денежку у первого же встречного местного жулика и потом, забыв про всякий отдых, тупо пьющие все подряд.
Когда из-за поворота обещающе мелькнула ажурная пенистая полоска прибоя, мы радостно поняли - близок конец пути. И действительно, через каких-то пять минут, проехавшись вдоль стройного скопища разномастных, как гости на свадьбе, домов, мы прибыли - сначала к "Свежести" - одинокой серой, без архитектурных излишеств, прямоугольной громаде отеля, куда свалила большая часть пассажиров, а потом и к "Кораллу" - нашему временному местожительству.
Отель "Коралл" в натуре представлял собой прилепившуюся к вещевому рынку длинную трехэтажную, скорей стеклянную, нежели каменную коробку, привлекшую нас имеющимися по фасаду широкими лоджиями, преимущества которых мы смогли прикидочно оценить еще в Питере, по тому самому мусорному журналу и подозрительно блеклому мелкому фото.
Здесь быстро и улыбчиво, без всякой тягомотины нам выдали ключи в обмен на паспорта - на всякий случай, чтоб мы не дернули внезапно на родину, не попрощавшись и прихватив с собой пуховые подушки.
А выпал нам второй этаж, окна в сторону местного Черного моря. Самого моря, кое-как поднявшись вместе с этой нашей коллекцией тяжеленных, как бронежилеты, футболок и кофточек, мы, правда, не увидели, зато в первые же четверть часа выхлопными газами дала знать о себе близкая, в каких-то ста метрах кольцевая автобусная остановка, где, как выяснилось, бесконечно фиолетово дымили, сменяя друг друга, одряхлевшие еще с советских, видно, времен, старики "Икарусы".
Особо расстраиваться по этому поводу мы не стали, успокоив себя мыслью что, один черт, все эти золотые наши денечки мы, конечно же, проведем на пляже, ну а ночью... ночью, как известно, автобусы не ходят.
Все трое мы не очень то привыкли к королевским опочивальням и потому, не обнаружив в номере малейших следов роскоши, а лишь две аскетических без затей кровати, пару стульев-калек, свалочную тумбочку и сильно обшарпанное взглядами трюмо, только посмеялись, что в целом нашего оптимизма отнюдь не поубавило. В конце концов, был минимум, включавший в себя даже горячий - к вечеру - душ и победно ревевший при соответствующем нажатии унитаз. Правда, вечером этого же дня, на бугристом потолке комнаты внезапно нарисовался первый болгарский таракан. Наглое и шустрое насекомое мы, опасаясь завезти с трудом приручаемую и крайне беспокойную живность в свои питерские зимние квартиры, ловили всем кодлом и не без успеха.
Неискореним совдэп проклятый - таракана мы точно не заказывали! Наш оптимизм дрогнул, покачнулся, но устоял.
В начале следующего дня, прочно настроясь на отпускной мажорный лад, мы отправились поучаствовать в законном разграблении шведского стола, ежеутренне, как нам обещали, накрываемого в соседнем, в каких-то сотне метров, ресторане "Пальма".
Элегантный, бритый, едва не в смокинге, похожий на дорогого карточного шулера господин у входа сделал свои первые тщательные пометки в наших гостиничных карточках - по-видимому, чтобы мы не вернулись за халявный стол, скажем, через полчаса, наклеив, например, себе усы и бороды.
Наш шведский стол оказался вполне болгарским и в принципе, не стесняя никого в объеме аппетита, нас особо не удивил, включив в себя традиционные крупно нарезанные, кроваво-красные помидоры, зеленые пупырчатые крокодильчики огурцов, терпкие ломтики мокрой брынзы, пышный коврик вызывающе желтого омлета, дешевый напиток с названием "кофе", ну и конечно, кое-что болгарское еще.
Берег, похоже, окончательно продрал глаза. Давно уже, поджидая народ, по всему городку стояли бравые часовые коммерции - многотысячные, как муравьи, продавцы у бесчисленных, куда ни глянь, лотков, заваленных завешенных, в основном, обувью, сувенирами, сумками, футболками и пляжными принадлежностями. Глобальный местный базар, очевидно являясь единственным источником доходов большей части населения, своим выбором, очевидно, предусматривал все. Ближе к занимающим, наверное, гектар одноэтажным заколоченным, донельзя загаженным домикам-бунгало, служившим некогда, в советские еще времени, счастливым приютом для малообеспеченным туристов и молодежи, туземные бабушки-старушки ненавязчиво предлагали километры паутины ажурных, любовно связанных салфеток, скатертей и накидушек, так ценимых в семьях немецких бюргеров, не жалеющих трудовых марок за свой традиционный мелкобуржуазный интерес.
С каждым годом все чаще слышится у здешних берегов родная русская речь, нет-нет, да вдруг под вечер выпорхнет к небу из какого-нибудь шалмана приятно узнаваемое крепкое матерное слово, перекрывая мелодию той же незабвенной "Мурки". А так как, по-видимому, верно, что наша публика была и осталась самой читающей в мире, местный рынок тотчас же среагировал широким предложением книжной макулатуры по типу той лабуды, что вы читаете в эти мгновения.  Вся эта жуть - прекрасно изданные кровавые русские триллеры для русских на русском, соответственно, языке рядами лежали во множестве, пестрыми корешками к нам, вдоль самых оживленных путей, ибо с каждым сезоном все более прибывало сюда вполне оклемавшегося от перестроек нашего брата-потребителя, так как каждый отпускник, знакомый с арифметикой, быстро расчухал выгоды и преимущества балканского варианта отдыха  - в сравнении, скажем с той же зажравшейся Ялтой или Сочи, после чего тысячи наших соотечественников и поперли сюда - поездами, автобусами и самолетами.
И что характерно, для довольно значительного контингента в лице упитанных наследников Шиллера, Фейхтвангера и Гёте здесь с избытком были представлены сувениры, вино, музыка, темпераментнейшие туземные женщины - да все, что угодно, но никаких книг здесь никто и нигде не предлагал.
Не теряя вечно стремящихся выпасть из дырявых карманов золотых монеток драгоценного времени, мы направленно и уже неостановимо заструились к морю, как к гигантскому магниту и, сбросив с себя всё, что можно было сбросить на горячий и мягкий, как тело похотливой женщины, песок, мы растворились, наконец, в морской ленивой дружественной массе. Хорошего бы да понемножку - нам, бледным детям питерского подземелья от этого слишком жаждущего нашей нежной кожи, свирепеющего уже почти в зените, солнца, следовало бы поберечься, а это можно было сделать лишь заползя в спасительную тень одного из многочисленных здесь нарядных грибков, после чего мгновенно из ниоткуда, как черт из коробочки, возникал болгарский человек, пляжный представитель теневого бизнеса, требуя за это самое свой законный доллар или его эквивалент.
Быстро обнаружились и другие, гораздо более доллароемкие соблазны.
Конечно же, там и сям на волнах мелькали яркими бабочками паруса уже привычного всем виндсерфинга. Однако, кроме того, над чудесной, как детский утренний сон, лазурной бухтой время от времени появлялся плавно скользящий вслед за катером купол параплана, к которому был прикреплен беспомощный, сарделькой болтающийся в поднебесье пассажир - 20 долларов за короткий круговой облет. Привлекала наше внимание и едва заметная на небесном потолке фигура, крепко обнимавшая хвост мотодельтаплана (примерно та же сумма).
Адреналин в крови прекрасно поднимали и водные лыжи, резво несущиеся за катером, еще лучше  - стильные маленькие, но мощные водные мотоциклы-джеты, всего десять минут сумасшедшего пилотирования любого из них, где тормозом могло быть только снижение газа - клянусь, мало не покажется.
Изюминкой последнего добровольного аттракциона было то обстоятельство, что мчащийся на пределах трехсоткилограммовый малютка-джет, в случае отказа двигателя, метров на пятьдесят из-за инерции терял всякое управление - и все это в море с его бетонными волнорезами и головами купающихся, беззаботно мелькающими там да сям.
Впрочем, джет, несмотря ни на что, без дела, кажется, ни минуты не стоял...
Еще одним, уже за бесплатно, зрелищем для лиц, не потерявших ориентацию, мог быть всегда актуальный видок мелькающих кое-где за барханами нахально обнаженных грудей приезжих эмансипированных дам, что было здесь давней и устойчивой традицией.
Вечером, правда, мы оценили еще и все преимущества игры в болинг, где, выбрав одну из дорожек, можно было, потягивая холодное пиво, налюбоваться вдоволь как собственными увесистыми ударами всесокрушающего шара, так и ловкими, изящными движениями каких-то местных, явно не случайных здесь креолок.
Впрочем, очень быстро оказалось, что моя несравненная, скорая в чувствах подружка-жена имела, как водится, совсем иные представления о женских прелестях. В ту ночь я кое-как уснул лишь благодаря статистике, согласно которой семьи, живущие абсолютно без раздоров, размолвок и разборок, живут, может быть, спокойно и размеренно, но так и не приобретя к этой чуме иммунитета, увы, непрочно и недолго. Костер, поливаемый бензином, костер, поливаемый водой... Ничего, дай Бог, вода к утру просохнет.
А на дворе, между тем, с утра обозначилось преддверие осени и вдруг всем нам здесь стало буднично и пасмурно. "Что же делать? - спросил я седого жилистого деда, щедро льющего на базаре виноградную ракию в наш трехлитровый графин. - И будет ли, черт побери, погода?".
Старик, как и все местные здесь понимающий русскую речь, покивал, что по-болгарски значило - "нет", пообещав к вечеру мокрый снег. А на счет первого вопроса он ответил, что по всей Болгарии в плохую погоду принято делать вот так. И старый хрен с помощью пальцев энергично мне кое-что показал. Ну что ж, по-своему он был, конечно, прав. Но мы, приняв крепкой огненной ракии, сели на первый же автобус маршрутом на Несебр.
Собственно, при желании добраться к этому миниатюрному игрушечному острову, густо поросшему, как пень грибами, черепичными древними домиками, можно было бы и иначе - на ветхом, начала века, баркасе, например, от ближайшего причала или, почти до самого места, на одном из декоративных куцых, почти цирковых автопоездов, изображавших паровозные, с кабинками и трубой, составы, которые бесконечно сновали туда-сюда вдоль всей береговой линии.
Не прошло и получаса, как мы, выехав на узкую дамбу-мост, соединившую остров с материком, уже любовались тщательно вылизанными шершавым языком времени местными руинами.
Внезапно наши уши обнаружили, что воздух балканской древности вибрировал какими-то специфическими несущимися сверху звуками. Мы, подойдя поближе к неширокому каменному проходу легко увидели козлом скачущий на верхотуре его источник.
Экзотически одетый в пеструю хламиду мужик резво носился по кручам взад-вперед, крепко за горло сжимая волынку и заунывно-разнообразно при этом дудя.
Понятное дело, мужик всеми доступными средствами создавал над островом особую атмосферу, причем, похоже, из чистой любви к искусству, ибо денег за свой безумный труд ни у кого категорически не просил.
Мы долго и бесцельно бродили по узким, перенасыщенным неспешно фланирующими туристами каменным улочкам, вдоль любовно и тщательно вылепленных, похожих на декорации, домов, почти каждый из которых имел если не внутри  себя, так во дворике ресторанчик или кафе и приземлились, в конце концов, за одним из столиков на самом краю обрывистой скалы.
Перед нами широко простиралось спокойное море, политое матовым лаком штиля, радужно засиявшим через каких-то пять минут, преломясь в опрокинутых куполах наших наполненных доверху бокалов - как никогда празднично и великолепно.
В меню была масса всякой экзотики, к тому же после российских реалий, все это казалось по бросовым ценам. Конечно же, всем нам хотелось чем-то свой обычно притесняемый желудок приятно порадовать и удивить.
- Шопский салат? - пробовали вкусно. Мидии? Да, конечно, отчего же нет... А вот - читаем - некое блюдо с интригующим названием "жабешки".
- Что такое жабешки? - спросил я склонившегося к нам официанта, подозревая уже, каков будет сейчас перевод.
Минуту, наверное, молчал в задумчивости официант.
- Так что же такое жабешки? - упрямо настаивали мы, еще не веря, что здесь запросто подают на стол эту болотную скользкую бородавчатую тварь.
- Ну понимаете - ква-ква, ква-ква... - как-то грустно и задумчиво прозвучал, наконец, ответ.
Судя по тому, что, чуть ниже в меню предлагалось и "лягушаче мясо", местная кухня в своих творческих поисках шагнула гораздо далее французской.
Был сказочный теплый ласковый день позднего лета наших лет. Мои друзья пили вместе со мной свое веселое вино. Мы были. Мы были здесь. Мы были еще так живы и молоды и потому могли остро чувствовать, улыбаясь друг другу, еще один редкий праздник этого сурового мира - ну хотя бы сейчас, ну хотя бы за этим столом!
... А наши жабешки оказались двумя парами упитанных, с толстыми задницами лап, по вкусу напоминающих обычную вульгарную курицу.