В Крым и обратно

   

путевые заметки




Движение — это всякое изменение материи.

Из учебника по Физике





1. Входные данные.



Итак, мы едем в Крым. На машине. Мы — это я, скромный преподаватель петербургского ВУЗа, моя жена Надя, скромный заведующий Фельдшерско-Акушерским пунктом поселка Воейково под Петербургом, и трое наших пупсяриков — Даниил, 10-ти лет, Мария, 8-ми лет, и Михаил, 6-ти лет. Да, у нас трое детей. Это немного безумно, но зато круто, и мы их обожаем. Вдаваться в причины того, почему их столько, а не стандартный один или стандартных двое, - сейчас не хочу.


Мы собирались ехать в Крым давно, два последних года. Раньше поездке мешала моя неорганизованность — я не успевал во время (то есть еще весной) «отлынить» от участия в приемной комиссии — и был, как назло, связан работой. Ну, наверное, была еще и другая причина — некоторый страх перед тем, как мы вообще всю эту предполагаемую поездку провернем, неуверенность.


В этом году нам ничего не мешает. Я получил более или менее вменяемое количество отпускных денег и с 5 июля до сентября официально не работаю. Простор открыт, мы с женой загорелись.


Почему у нас такое сильное желание поехать в Крым? Я долго об этом думаю уже во время поездки и прихожу к мысли, что существует некая мифология Крыма. Она складывается из многого — из подслушанных рассказов туристов и путешественников, из текстов и фотографий в дешевых путеводителях, наконец, из произведений искусства — к примеру, песен Высоцкого о горах (не знаю, пел ли он о крымских горах или кавказских, но это и неважно), для меня лично — наверное, из кинофильма Соловьева «Асса», действие которого разворачивается в Ялте. Чаще всего во время нашей поездки в Крым я вспоминаю эпизод, когда главный герой Бананан везет свою возлюбленную на трамвайчике канатной дороги в Ай-Петри, и при этом за кадром играет знаменитая (после этого фильма) песня Гребенщикова «Город золотой». Впрочем, мое отношение к Крыму не абстрактное — сильнее, чем всё, вместе взятое, моя мифология пропитана частыми поездками на этот полуостров, когда я был ребенком. Все вокруг — горы, Бахчисарай, Ялта — действительно казалось (и действительно было) потрясающим.


А вот моя жена и мои дети никогда там не были. Поэтому, я думаю, что цель поездки - как раз привить им эту мифологию Крыма, заразить их ею.


Наверное, если копнуть еще глубже (хотя делать это совсем не обязательно), можно обнаружить, что мифология Крыма накладывается на какие-то глубинные матрицы коллективного бессознательного. У нас в России они подразумевают, что здесь, на севере, жизнь довольно хреновая, государство никого не любит, люди — отмороженные, а вот на юге — сказочные страны, где этого государства почти нет, где все люди добрые, где плоды и цветы сами прут из земли и т.д. Об этих странах рассказывали сказки. Туда уходили русские сектанты XIX века (я даже могу назвать место, если оно кого-то заинтересует, — это, правда, не Крым, а Кавказ). Вот примерно такие невидимые психологические маховики «работают» на всех туристов и путешественников из России. А значит, - и на нас тоже.

 
Ехать на поезде не хочется изначально. Во-первых, покупать билеты на пять человек — дороговато (и, вроде как, дороже, чем ехать на машине, хотя я этого не проверял). Во-вторых, нам с женой просто жалко детей, которые бы сутки с лишним «квасились» в душном вагоне, слонялись по нему, ходили в ж\д туалет с его специфическим «биоценозом»... В-третьих, машина даст нам возможность лучше посмотреть мир. Вобщем, решение в пользу нее принято «единогласно».


Наши родственники относятся к идее по-разному. Отец Нади сразу нас «благословляет», желает «попутного ветра» и даже ни о чем не спрашивает. Ее мать, сама в прошлом году ездившая в Крым на машине, тоже нас поддерживает. Мои родители, наоборот, нагоняют на нас страх, что нужно ехать на поезде, что на машине опасно и прочее.


Страшно ли нам? Конечно. Страшно, что машина сломается в самый неподходящий момент, или что моя жена просто по-водительски не справится с огромными расстояниями, ведь от Петербурга до Севастополя — 2000 км. Да, пикантное обстоятельство, о котором я не сказал выше, заключается в том, что права есть только у нее, а мне их получать лень (это приводит к некоторому перекосу женско-мужских ролей в нашей семье, потому что гонит под 120 км/час она, а я в это время сижу рядом и ругаю ее за лихачество). Наконец, машину могут элементарно угнать, о чем нам уж совсем не хочется думать...   


Страхи, конечно, связаны не только с машиной, - мы боимся за детей, чтобы с ними ничего в дороге и на юге не случилось, боимся за деньги, потому что, так и не разобравшись, как там, в Крыму, обслуживаются наши петербургские банковские карточки, мы тупо везем «денежную массу» в кошельке (я все время над ним дрожу), боимся, что мы не сориентируемся в крымском турбизнесе и не найдем себе нормальное жилье.


Все это (и многое другое) «висит» над нами как дамоклов меч, грозя снести нам головы. Но, как это обычно бывает, желание оказывается сильнее и интуиция  говорит нам, что все будет хорошо. Или, по крайней мере, должно быть хорошо. Я, подбадривая себя, пою песню про «город золотой».


Вобщем, тихим утром 2-го августа мы отправляемся в путь. Мы не знаем, что нас ждет, но дрожим от предвкушенья...   



2. Дорога туда.



День первый. Выезжаем из Петербурга в 7 утра. На кольцевой обламываемся — стоим в пробках около часа, видим подряд пять аварий. Потом, наконец, вырываемся на Киевское шоссе.


Настроение, все равно, отличное. Словно мы действительно прорвались в другую реальность — хотя это всего лишь Ленинградская и Псковская области. Мне все интересно — открыв рот, смотрю в окно. Жена и дети тоже в восторге — наверное, просто от того, что мы, наконец, «сделали это». Слушаем музыку с MP3 плеера — случайную нарезку из предпочтений моих, жены и детей (группа «Флёр», песня Летова «Ходит дурачок», «улетная» песня Владимира Кузьмина «Улетаю», а главное - «Чумачечная весна» (любимый хит Машки) и «I like to move it», общий любимец).


Все вокруг кажется чудесным, даже заправка, на которой мы на пять минут останавливаемся. Проезжаем поворот на Пушкинские Горы с улыбками культурного восхищения и клянемся друг другу, что на обратном пути обязательно туда заедем. Псков и Изборск — то же самое.
Псковская область, несмотря на нашу субъективную эйфорию, все-таки, представляется убогой и какой-то опустошенной (там даже есть такой район и город в его центре — Пустошка, неспроста).


Во второй половине дня переживаем все новые чувства — дети спят, небо — красное от заката, леса подавляют своим молчанием, мы слушаем медитативные песни «Флёр». Но при этом — бензин кончается, а мы въехали в такую часть Псковщины, где заправок нет на протяжении многих километров — но мы об этом еще не знаем. Начинаем нервничать. Дети просыпаются. Присоединяются к переживанию интриги. Бензина по датчику — ноль. Мы заезжаем в какую-то убитую деревню и, чуть ли ни ругаясь матом, ищем обещанную знаком заправку. Находим — тоже убитую. Местные наливают там бензин чуть ли ни в полиэтиленовые пакетики. Маленькая интрига (как предвестница больших) разрешается. Я, на самом деле, изначально знал, что так оно и случится. 


У меня вообще во все время поездки будет такое чувство, что жизнь — спектакль, что все в ней не по-настоящему, что это реалити-шоу, где нас понарошку проверяют, что сейчас откуда-нибудь покажется камера и режиссер с потрепанным текстом дешевого сценария. Странное чувство.


Часа в четыре пересекаем границу России и Беларуси. Да, здесь я должен сказать, что дорог в Крым две — через Москву и через Беларусь. Моя жена выбрала последнюю, потому что ей наговорили, что русская дорога — в пробках и ехать по ней страшно (в криминальном смысле). Не знаю, насколько это верно, но, в конечном итоге, - она рулит.


Пункт пограничного контроля проезжаем, не останавливаясь. Жена и дети в восхищении — они, бедные, впервые в другой стране. Также их удивляет то, что нас даже не остановили на границе. Они не знают, что такое Союзное государство.


Беларусь нам всем сразу нравится. Все вокруг — вылизано и вычищено, дороги — широкие и добротно сделанные. Одним словом, - Европа. Правда, в этот евростиль каким-то причудливым образом, с подачи Лукашенко, вплетается, я бы сказал, неосоветский стиль — типа специально сохраняющихся надписей на зданиях «Подвиг советского народа бессмертен», нарочито ухоженных могил Неизвестного солдата и прочее. У меня это не вызывает отторжения, скорее, интерес как к местной экзотике.


Другая забавная деталь — все фасады деревенских домов выкрашены в яркие цвета (в основном, это желтый). Я сразу вспоминаю, что в России Николай I тоже заставлял подданных выкрашивать свои дома в строго определенные цвета.


В первом же населенном пункте меняем русские рубли на белорусские — и ржем, за три наших тысячи нам дают 540 тысяч «зайчиков». Тратя эти баснословные суммы, я пытаюсь понять, дорого ли, например, отдавать за пол-бака на заправке 180 тысяч (потом понимаю, что недорого).


Едем дальше. Возвращаясь к характеристикам, скажу еще, что Беларусь кажется идеальным транзитным терминалом — в ней мало машин и, я бы даже сказал, мало людей. Причем поначалу от этого приходишь в восторг, но потом от этой вылизанной пустоты становится как-то не по себе.


В семь вечера, проделав за первый день 600 с лишним км, въезжаем в не самый большой белорусский город Могилев. С некоторым волнением (поскольку для нас с женой такие вещи — в первый раз) ищем гостиницу и находим — некий «Родничок», довольно убогий, еще с советских времен, вариант, платим за два номера аж 175 тысяч. Дети, тем не менее, в восторге, потому что они боялись (хотя нам не говорили), что мы вообще будем ночевать на дороге. Ночуем. До одиннадцати вечера в коридоре бушуют какие-то то ли белорусские, то ли русские подростки, спортивная команда. Они ведут себя как полные уроды. Я хочу выйти из номера и сказать им об этом. Но не выхожу. Послав всё подальше, засыпаю.



День второй. Выезжаем в девять утра и прём дальше. Когда ты едешь на машине на такие большие расстояния, то в твоей голове одна сплошная математика — только цифры. Четыре ряда цифр — сколько бензина в баке, сколько проехали километров, сколько времени и сколько денег. Эти ряды тесно связаны друг с другом, ты постоянно их сопрягаешь.


Около часа дня подъезжаем к украинской границе. О ней нам говорили, что проходить ее тяжело, что «хохлы» над русскими издеваются и прочее. Я — человек, чуждый расовых предрассудков, а также методично избавляющийся от «постимперского синдрома», скажу, что — всё так и есть.


Проход через украинскую границу организован плохо. Мало того, что там очереди, бог с ними, мы стоим два часа, наверное, это не так уж и много (перед поездкой я читал в Интернете, что на границе того шоссе, которое идет на юг через Москву, люди стояли сутками). Никто ничего не понимает. Три типа контроля, которые мы должны пройти, — паспортный, таможенный и автомобильный — о них нам никто из пограничников ничего не говорит. Все узнаю я сам, бегая и чертыхаясь на жаре. Нам выдают иммиграционные карточки. Мы с женой заполняем их, естественно, по-русски, а потом я читаю в инструкции, что это нужно делать по-украински или на латыни! Нормально. Потом, правда, выясняется, что по-русски, все-таки, тоже можно (почему тогда не написать это в инструкции?). Ну и дальше все в таком же духе.


Когда мы, наконец, отстояв очередь, подъезжаем к самому пункту пропуска, пограничник, который к нам подходит, даже не здоровается (хотя мы это сделали). Взяв в руки наши российские паспорта, он ворчит, что россияне, мол, так и не научились ездить в Украину по загранпаспортам. Вот так вот! А на хрена тогда вы заключали с нами договор 1999 г.? Растрогайте его, если у вас какие-то проблемы. Блин, да вообще не пускайте нас, «москалей», если не хотите! Но — уж если пускаете, ведите себя культурно. Нужно честно играть по правилам, а не «давать понять» о нежелательности нашего визита.


Да, граница — сплошная нервотрепка и расстройство. 


Вдоволь напсиховавшись, но, все-таки, пройдя через бюрократическое чистилище, мы въезжаем в Украину. Потом все, кроме Нади, спим. Я просыпаюсь км за сто перед Киевом. Мы останавливаемся в какой-то деревне и покупаем у бабушки ведро «антоновки» - бабушка чистая украинка и она быстро-быстро говорит на своем языке. Нам смешно и радостно. Платим 20 гривен.


Доехав до пригорода Киева, мы сворачиваем с шоссе Е95 «Санкт-Петербург — Одесса», потому что ехать в Крым через Одессу — крюк. Мой план состоит в том, чтобы срезать и ехать по, правда, довольно скромному, шоссе Н-08 до Днепропетровска и уже там оказаться на большом шоссе Е105 в направлении Симферополя.


Едем. Дорога узкая и Наде приходится постоянно обгонять огромные фуры (кстати, в Беларуси они уступают легковушкам дорогу). Вечереет. Я должен сказать, что, несмотря на все дрязги этого дня и на волнение из-за того, что еще неизвестно, где мы будем ночевать, все мы в этот вечер переживаем что-то особенное. Мы влюбились в среднюю гоголевскую Украину — с ее степями, мазанками, огромными крестами на дорогах и какой-то необычной тишиной и покоем. Здесь захотелось остаться.


Часов в девять мы въезжаем в Кременчуг, не дотянув до нашей локальной цели  - Днепропетровска — 179 км. Снова ищем гостиницу. Находим отель «Европейский», где нам предлагают двухместный номер за 800 гривен (!). Я понимаю, что это дорого (по-нашему — 2400 рублей), но все равно готов смириться. Однако моя неутомимая жена к этому не готова. Хотя она уже спит на ходу, но заявляет, что нужно найти другую гостиницу. И мы ее, поплутав по городу и поругавшись на себя и на судьбу, находим. Два номера в отеле, построенном еще в СССР, за 400 с лишним гривен. Ночуем.



День третий. Утром в шесть часов я просыпаюсь и, сонный, выхожу на улицу погулять-покурить по незнакомому городу. Кременчугцы с изумлением наблюдают мой променад в шлепанцах из своих автобусов и маршруток. Смотреть-то в городе, впрочем, особенно нечего.


Шуруем дальше. Я замечаю, что дети, проехав два полных дня и переночевав в двух гостиницах, уже начинают отчаиваться в том, что мы вообще когда-нибудь приедем в этот далекий и непонятный «папин» Крым. Я, как могу, их подбадриваю. Говорю, что сегодня точно должны приехать. И это, кстати, окажется правдой. Другое дело — нам еще нужно найти в Крыму жилье, а делать это на ночь глядя, - довольно сложно... Я ломаю над этим голову, но, в конечном итоге, как всегда в таких случаях, говорю себе, что надо просто отдаться жизни. И отдаюсь.


Доехав до Днепропетровска, максимальной точки на восток, которая нам нужна, сворачиваем на юг. Кружим в Запорожье в поисках нужного шоссе Е105. По ходу дела, Надя нарушает какое-то странное местное правило, за что ее на 100 гривен штрафуют «гаишники». При этом они утверждают, что очень любят город Петербург, что он похож на Лондон и что у них, на Украине, делать нечего, лучше бы мы остались дома. Ржем и едем дальше.


Во второй половине дня пересекаем границу Автономной Республики Крым. Дети вне себя от счастья — они не знают, что на этом приключения еще не закончились. Я с придыханием объявляю, что перед нами — то самое Черное море, ради которого мы столько претерпели — дети видят какую-то непонятную голубую полоску вдали, она их не впечатляет. А еще — солончаки.


Где-то, по-моему, между Мелитополем и Джанкоем, останавливаемся, чтобы, извините, пописать. Дети бегут в небольшой подлесок и с криками убегают оттуда, говоря, что там много пауков, и все они - большие. Я смело вхожу в заросли и делаю свое дело. Меня опутывает паутина. Черт с ней, думаю я. Потом чувствую, что по мне кто-то ползет. Черт с ним, с пауком, снова думаю я. Выхожу к машине и прошу Надю снять с моей головы членистоногое. Вся семья в шоке — они кричат, что паук действительно огромный. Она стряхивает. Я его вижу — блин, да он с мой кулак! Я тоже начинаю кричать. Мы быстро садимся в машину и сматываем. Данила дрожащим голосом спрашивает, будут ли пауки в Черном море. Мы над ним смеемся. Данила в истерике, он вообще у нас чувствительный.


И вот, по сторонам шоссе, - первые горы. Дети замирают от восторга — они никогда в своей жизни ничего такого не видели. Горы стоят и молча приветствуют нас, словно приглашая разделить с ними их небесное бытие. Я радостно вздыхаю и думаю, что мы не зря ехали.


Часам к семи подъезжаем к Симферополю. Но ведь нам нужен не он, он — условный ориентир, нам нужно побережье, и жена мужественно заявляет, что надо ехать дальше. Мы сворачиваем на город Саки, северо-запад Крыма, близ Евпатории, потому что мы от кого-то слышали, что там очень легко можно снять жилье. Приезжаем в Саки часов в девять, темно. Ищем жилье, и ничего не находим. В одной частной гостинице нам предлагают переночевать в подвале. Дети в ужасе. Родители снова завезли их непонятно куда. Мы с Надей начинаем паниковать. Я предлагаю выход — ехать обратно в Симферополь.


Шуруем. На въезде в город стоит гостиница европейского уровня «ТЭС», у них есть для нас двухместный номер за 655 гривен. Надя снова возмущается дороговизной и решает искать что-нибудь другое, Симферополь — город большой, столица Крыма, как-никак. Мы въезжаем в глубину города. И — теряемся. Темно — хоть глаз выколи. А главное — по обеим сторонам улицы сплошные аулы. Мы не знаем, куда ехать, людей почти нет, одни собаки. Ну, Симферополь, как я потом понял, вообще город странный, под русско-европейской оболочкой в нем скрывается татарская сущность. Вот в эту сущность, на ночь глядя, мы и угодили. Мы снова начинаем дрожать от страха и буквально заставляем Надю ехать обратно к «ТЭС». Заплатив несчастные 655 гривен, мы из зловещих темных переулков вдруг оказываемся в рациональном светлом европейском пространстве гостиничного номера.


Наши дети — да и мы с женой, в принципе, - не избалованы дорогими гостиницами. Поэтому в тот вечер мы переживаем нечто вроде культурного шока — вместо устаревших ключей карточка, тотальное видеонаблюдение, халаты, душ с джакузи и прочее. В сущности, такой же точно номер мы могли бы снять и в Петербурге, но ведь это не имело никакого смысла. Дети мгновенно переключаются от отчаяния к эйфории. Я, устало посмеявшись вместе с ними, иду на балкон курить. 

      
Как бы то ни было, думаю я, но мы в Крыму.



3. Крым.



День четвертый. Впрочем, утром я просыпаюсь с одной тревожной мыслью в голове — учитывая наш неудачный ночной рейд на Саки, я уже не уверен в своем изначальном расчете быстро и легко найти на побережье жилье за тысячу-полторы русских рублей. Жена, как может, меня успокаивает.


Мы едем в симферопольский аэропорт, в информационно-туристический центр, где милая девушка пытается продать нам путевку в санаторий в Алуште по цене около четырех с половиной тысяч рублей в сутки. Я, от отчаяния, уже склоняюсь к этому варианту, но Надя снова со мной не согласна — и это хорошо. Мы не будем жить в санатории с четырехразовым питанием (и, правда, как-то многовато), а будем сами искать жилье.


Шуруем в Алушту. Именно подъезжая к ней, мы, наконец, видим настоящее Черное море, таким, каким я и хотел его показать детям — огромной голубой «мыльницей», пронизанной солнечным светом. Пупсяры восхищаются. На подъезде к городу мы останавливаемся рядом с каким-то агентом, который сдает нам  очень неплохую трехкомнатную квартиру всего за 350 гривен в сутки. Мой план осуществился, расчеты оказались верными.


Заселяемся. Идем на море. Агент сказал, что оно — рядом, но мы проходим добрых полчаса, здесь он, конечно, слукавил.


Вот и пляж. Дети бегут купаться в прозрачно-голубом чуде Черного моря. Мы с Надей раздеваемся на берегу. Конечно, пляж далеко не идеальный — людей много, лежаки, как выяснилось, платные (я заплатил 60 гривен). Ну да, впрочем, о пляжах — отдельный разговор. Мы ложимся рядом и я говорю своей жене: «Вот за этим мы и приехали».


Вечером выпиваю 1,5 литра местного пива «Рогань», очень даже неплохое.



День пятый. Загораем и купаемся на пляже. Погода, кстати говоря, еще совсем не «крымская» (как и вчера), - градусов 26-ть примерно, и ветер.


Да, я хотел сказать про пляжи. С пляжами в Крыму, надо признать честно, напряженка. Главная проблема Черного моря — это люди. Все они — голые, и все они хотят, чтобы их здесь было намного меньше, чем есть. Но это желание, скорее всего, просто невыполнимо. Вот такая вот ситуация.


Пляжи санаториев — платные. Городские — бесплатные, но (что забавно) с платными лежаками. Больше того, то, что ты заплатил, - совсем не гарантия, что, например, море будет чистым.


Все это нас с Надей немного расстраивает. Мы начинаем поговаривать, что нужно искать какие-то другие пляжи, в пригороде, или — что даже нужно сменить сам город, найти другое жилье. Впрочем, попав в плен к Солнцу и воде, мы постепенно превращаемся в каких-то ленивых существ, которые, пролежав весь день на пляже, мечтают только о том, чтобы доползти до кровати.


Забыл сказать еще одно — в этот день утром мне в голову приходят странные мысли. Я почему-то начинаю думать, что поездка к югу была интересней, чем сам юг. Банально, но меня это пробивает. Цель — почти ничто, движение — все. Цель — повод для движения. Цель — передышка между периодами движения.      


Вечером выпиваем с Надей местное вино «Алустон», купленное на винзаводе. Неплохо, но пиво лучше.



День шестой. Облачно, и мы решаем ехать на машине в Бахчисарай (Маша, намучившись в гостиницах, говорит нам с Надей: «Ни в какой сарай я не поеду!», мы смеемся). Я очень туда хочу, в детстве был в этом городе. Меня тянет к татарской экзотике.


Главный музейный объект Бахчисарая, когда-то столицы Крымского ханства, - Ханский дворец. Останавливаем машину напротив него, платим за парковку 30 гривен (как потом выяснилось, это еще не предел для парковщиков). По дороге к дворцу нас осаждают зазывалы из татарских ресторанов — наверное, думаю я, взяв очередной буклетик, так было и в каком-нибудь XVIII веке.


Покупаем билеты, слушаем экскурсию; экскурсоводка — красивая, наверное, татарка, я иногда посматриваю на ее затянутый в джинсы зад. Впрочем, рассказывает она очень интересно. Экспозиции музея — довольно бледные, моя жена и дети особого интереса не проявляют, но меня привлекает всё, каждая деталь. Они, наверное, думают, что особых отличий между этим музеем и, скажем, петербургской Кунсткамерой (в которой мы были в июне) нет. Но это совсем не так. Все вокруг здесь дышит историей, людьми, которые жили и умирали в этом дворце. И я — чувствую их дыхание. Словно они говорят мне, что да, мы здесь жили, и вот, все, что от нас осталось, - истлевшие ткани да куски обработанного камня. Мы бы и сами хотели остаться, да никак — порядок такой. А кто мы, чтобы против него идти?


Летняя беседка. Зал Дивана. Портал Алевиза. Ну и, конечно, попсовый Фонтан слез с историей про стихи Пушкина.


Важная деталь — я ездил в Крым еще во времена СССР (в последние его годы) и все вокруг было суховато и по-светски. Теперь же — религии пробудились, что православие, что ислам, и это очень заметно. К примеру, именно в Ханском дворце сейчас находится главное духовное управление мусульман Крыма (мы туда чуть ни зашли, но испугались чьей-то обуви, оставленной при входе).


Второй классический объект Бахчисарая — конечно, горная крепость Чуфут-Кале. После дворца мы отправляемся туда. Причем дети, узнав, что мы идем на гору, естественно, после «скучного музея», буквально прыгают от радости. Я говорю, что ехать к подножию горы на машине — не нужно, оно рядом. И мы идем пешком. Идем где-то минут сорок под палящим солнцем, мои родные меня проклинают. Но все равно — тихие татарские улочки Бахчисарая великолепны. Уже усталые, подходим к подножию горы и начинаем подъем. 


Через полчаса доходим до пещерного Успенского монастыря. Опять-таки, в моем далеком детстве он был недействующим, а сейчас — полон верующих. Сам монастырь, конечно, по-горному красивый, и кельи, выбитые в скалах, - тоже. Но что касается адептов... Главное впечатление, которое у меня (верующего и атеиста со стажем) оставляет монастырь — это обилие запрещений. Нельзя буквально всё, разве что дышать можно, и то, наверное, это тоже под вопросом. Нельзя курить на территории монастыря (при том, что по этой территории проходит дорога на Чуфут-кале — светский музейный объект). Но это еще можно понять, - непонятно, зачем писать объявления о данном запрете буквально на каждом шагу. Напротив каждой крупной мозаики — запрещение фотографироваться. Перед пещерным храмом — запрещение входить в него женщинам не в юбках и без платков, мужчинам и женщинам в шортах (а в чем же еще?). 


Я отваживаюсь и вхожу. Рядом со мной — наш младший сын Миша, в татарской феске, купленной ему в Бахчисарае. Я понимаю, что это тоже «неправильно», но ничего ему не говорю. С моей стороны это лень и даже желание провокации. В итоге, мы нарываемся — классическая православная бабулька (которая и в Крыму бабулька) недовольно кричит нам с женой: «Снимите ему это! Купили мусульманский предмет, а сами ничего не знают!» Миша пугливо снимает феску. Всё мы знаем, бабулька. Просто мы живем в эпоху постмодерна. Выйдя из храма, Миша спрашивает: «А сейчас надеть можно?» Я улыбаюсь и, глядя на молодого монаха-экскурсовода, который горячо объясняет что-то паломникам,  разрешаю.


Усталые, садимся в монастыре на какой-то совершенно невинный паребрик, отдохнуть. И что бы вы думали? Через минуту к нам подходит казак (да, православные казаки охраняют православный монастырь — все правильно, все православно) и говорит, что здесь сидеть нельзя. О, православие... Нас так долго учили... любить твои запретные плоды!


Делать нечего, идем дальше. Еще минут через сорок доходим до Чуфут-Кале. В детстве я здесь тоже был, это знаменитая аланская, а потом караимская крепость, построенная в V веке. Дети мгновенно уносятся от нас, и начинают лазить по бесчисленным пещерам (я за ними гоняюсь, в страхе, что они куда-нибудь упадут). Впечатление — потрясающее. Огромный мертвый город, с каменными улицами, ходами, жилищами, башнями. Когда смотришь на все это, кажется, что получаешь очень много какой-то особенной духовной информации. Мертвый Чуфут-кале привлекает больше и сильнее, чем «живой» Успенский монастырь. Заселить-то последний заселили, да вот — кем? Может быть, это и не стоило делать? Ради чего? Ради того, чтобы ставить запрещающие объявления? Чтобы гордо рапортовать о «христианизации», темпы которой опережают плановые? Чтобы освящать хлористую воду, которая от этого не перестает быть хлористой?


Ходим по Чуфут-кале и не можем оторваться. Здесь — загадочная башня, здесь — гробница татарской принцессы (вдруг захотелось увидеть эту девушку), здесь — культовое сооружение с непонятными надписями (позже я узнаю, что это караимская синагога). А вот здесь — караимское кафе. Буквально. Напомню, что караимы — это небольшая тюркская народность, исповедующая иудаизм (хотя в тот момент я этого еще не знаю, я ошибочно думаю, что караимы — это просто крымские евреи). Кафе чисто восточное — мягкие диваны, небольшие круглые столы, в углу — кальяны. Но нам ничего этого не нужно, нам главное — сесть в тени, что мы и делаем.


Вместе с нами в кафе заходит небольшая украинская семья таких же туристов, как мы, - папа, мама, сын. Садятся напротив. Хозяйка кафе — худая женщина лет сорока, как я потом узнал, член караимского общества (но не караимка), говорит нам: «Вам что-нибудь принести?» Все это — без напряга, не в таком стиле, что давайте, заказывайте, или мотайте отсюда. Мы качаем головами, украинцы заказывают холодную воду и пирожки. Украинка уточняет: «Воду сильнохазованную...» Мы улыбаемся. Потом я тоже заказываю воды. Наш Миша начинает просить пирожки, чего мы с Надей не хотим (Мишка всегда канючит чего-нибудь).


Украинка говорит своему сыну, чтобы он отдал один пирожок нашему Мише. Надя возмущается и отказывается. Пирожок все равно дают. Надя говорит, что мы его оплатим. Украинцы спорят. Возникает неловкость и все замолкают. Я с любопытством рассматриваю фотографии людей, которые были в этом кафе, — Александр III, Максимилиан Волошин... Наконец, мы уходим, - хозяйка сидит на улице и курит. Я расспрашиваю ее про кафе и про караимов. Исчезнувшие караимы определенно нравятся мне больше, чем оставшиеся православные. 

 
Главное, что мы находим в Чуфут-Кале — это невозможно отвесный обрыв в задней части крепости. Подходим к нему. Внизу — долина и белые песочные дороги. Напротив — еще одна гора-«соседка». Потрясающее чувство полета, пространства, воздуха. Фотографируемся.

 
Возвращаемся в Алушту на машине поздно вечером, всей семьей напевая песню Кузьмина «Улетаю». Круто.


Дома пью пиво «Львовске живе», 5,5 гривен. Отличный пивас. 



День седьмой. Ничего особенного не происходит, кроме того, что мы перестаем ходить на городской пляж, который нас достал своей толчеей, и начинаем ходить на пляж санатория «Жемчужина», где народу хотя бы слегка поменьше. 


Вечером того же дня я приобретаю местное пиво «Жигулевское», абсолютно отвратительное на вкус. Но пить его все равно приходится.


Да, и еще — устанавливается невозможная жара, типично крымская, больше тридцати, и — ни облачка на небе.



День восьмой. Все то же самое. Только море на нашем пляже становится немного мутным, как нам кажется, из-за ночного шторма, а, на самом деле, (как мы потом узнали) — из-за не очень чистой горной речки, впадающей в этом месте в море.


В первой половине дня я прогуливаюсь по Алуште, ведь мы ее еще толком и не видели, всё ходили из дома на пляж да обратно. Типичный небольшой курортный город, я жил в нем в детстве. Мне нравится, что в Алуште православная церковь стоит совсем недалеко от мечети. Захожу в книжный магазин — хочу купить что-нибудь этакое, местное, экзотическое. Путеводитель по Крыму — нет, тем более, что почти такой же уже куплен в ларьке. История Крыма — неплохо, но, все-таки, это учебник. И тут я натыкаюсь на необычную книгу — М. Кизилов, «Крымская Иудея». Это научное исследование о евреях и иудеях в истории Крыма. Книга сделана красиво — на обложке девятисвечник и трое мужчин с бородами и пейсами, говорят или спорят о чем-то, один из них — держит в руке свиток (видимо, Тору). Да, это именно то, что мне нужно. Значительная часть книги посвящена тому самому Чуфут-Кале, так поразившему нас позавчера. Это будет в тему. Карты, фотографии древних надгробий, рисунки, сноски. Это моя стихия. Не сомневаясь, плачу в кассу 89 гривен. Недорого. Довольный, иду к семье на пляж.   


С этого дня я читаю Кизилова (раньше читал без сильного интереса предсказуемую книгу про Нерона, которую без сожаления бросил). Из нее я и узнаю впервые, что караимы, не будучи евреями, исповедовали иудаизм, что очень меня удивляет. 


Вечером катаемся на катамаране — забавно, что работник пляжа, сажающий нас на судно, с улыбкой говорит, что он не в курсе, как надевается детский спасательный жилет. Он, наверное, думает, что это вроде как смешно.


Дома, после пляжа, допиваю, наконец, ужасное «Жигулевское».



День девятый. Договариваемся и едем с одним местным мужчиной на «уазике» в горы Алушты. Есть, как известно, на юге такая «опция» - дикие поездки. Пару лет назад я уже так ездил с мамой и Данилой в Геленджике. Тогда, кстати, мы получили массу удовольствия — горная речка, водопад...   


Здесь же мы едем на гору Демерджи. Сначала поднимаемся по судакскому шоссе и перед нами открывается захватывающий вид на море, мы снова любуемся им. Единственное, что нас несколько разочаровывает, - машина едет примерно 40 км/ч, буквально плетется. А хотелось, наоборот, экстрима. Потом «уазик» заезжает на гору. Страшно переваливается с бока на бок, я оборачиваюсь к детям и радостно смотрю на них — они в шоке.


Первая остановка — Долина Привидений, мы выходим и видим скалы, которые ветер обтесал так, что кажется, будто это страшные чудовища. Наш «черный» гид — полный высокого роста украинец — долго и нудно рассказывает нам легенды Долины. Жара. Мы с трудом слушаем. Потом он предлагает нам купить билеты в саму Долину, потому что именно там снимался фильм «Кавказская пленница». Мы ничего не покупаем — у нас с Надей нет желания смотреть «тот самый» орешник, у которого снималась навязшая «в глазах» гайдаевская пошлятина.    

   
Вторая остановка более приличная — средневековая крепость Фуна, принадлежавшая грекам (византийцам). Берем билеты, слушаем экскурсию. Ее ведет совсем молодая, я так понимаю, студентка, которая проходит здесь археологическую практику. Крепость живописна, хотя и не впечатляет так, как Чуфут-Кале. Запомнился сохранившийся в крепостной стене средневековый унитаз (наш Мишка на него сел).


Третья остановка — буковый лес. Деревья в нем действительно красивые, но вот ходить и смотреть на них, словно они — музейные экспонаты, как-то не круто.


Четвертая и последняя остановка — тоже «природный памятник», а именно — сбор лаванды на горной поляне. Собирая ее вместе с нами, наш Вергилий рассказывает очередную легенду, на этот раз, про кизил. Никто, впрочем, его не слушает.


Возвращаемся в город несколько разочарованные (и уставшие от жары). Не хватает какого-нибудь водопада, с грустью думаю я.


Вечером снова пью «Львовске живе».


Из книги «Крымская Иудея» узнаю, что евреи жили на этом полуострове еще в античности (сохранились надгробия). Этот факт меня потрясает. 



День десятый. В этот день мы совершаем поистине великое дело — ищем на машине и находим пляж, который лучше, чем все предыдущие. Мы уезжаем в пригород Алушты. Требовательно осматриваем каждый разделенный волнорезом кусочек берега. Натыкаемся даже — подумать только! - на нудистский пляж. Дети снова в шоке (после этого однажды Маша сказала Мише, что, если он будет плохо себя вести, то пойдет на пляж, где голые тетки и дядьки). Я с любопытством всматриваюсь в обнаженных женщин и мужчин, и при этом задаюсь теоретическим вопросом — есть ли такие пляжи у нас в России? Я этого не знаю.


Наконец, мы обретаем то, что нам нужно, - узкая полоска галечного берега. Большие камни на берегу и в море. Людей — мало (относительно). Именно на этом пляже мы и будем отдыхать до самого конца поездки.


Пью ли я вечером этого дня пиво? Не помню.


Из книги узнаю, что такое манумиссии. Да, а вам не скажу. Это что-то очень страшное. Лучше даже и не знать, что.   



День одиннадцатый. В этот день мы снова в пути, снова, что называется, в седле. На этот раз наша цель — канатная дорога на горе Ай-Петри. Я загораюсь этой идеей еще накануне, потому что вижу, что очень много автобусных экскурсий идет именно туда. Ну и вообще — это знаменитейшее место, вспомнить хотя бы тот самый эпизод из «Ассы»...


Приезжаем на нижнюю станцию канатной дороги (очень не люблю слово «фуникулер», хотя и понимаю, что оно вполне приличное) где-то в час дня. Машин — до фигища (вот приличное слово). Стоянка — 50 гривен (!), то есть, по-нашему, 150 рублей. Ладно, бог с ними.


Заявляемся на станцию — очередь от кассы идет до самого шоссе. Жуткая жара. Мы занимаем очередь. Вокруг ее хвоста какие-то мужчины истошно кричат, буквально беснуются — кричат нам всем о том, что нам не нужно стоять три часа в очереди, что они довезут нас до верхней станции на машинах за ту же цену, что и «канатка», расскажут все о крымском заповеднике. Это какое-то сумасшествие. Подходят к туристам, спрашивают, не надумали ли они ехать, берут девушек за руки. Первое желание, которое возникает от всего этого — мотать. Оно и возникло у моей жены, чувствительной к таким вещам. Если бы не настойчивость моя и Данилы, мы бы и умотали. Да, я сказал, что возникает желание уехать. Ну, это не совсем точно — у меня-то возникло совсем другое желание, совсем, знаете ли, неевропейское, неполиткорректное — замочить всех этих крикунов. Я хочу обратиться к украинцам — что же вы так не любите своих туристов? Ведь это — элементарное отсутствие порядка, мать вашу. У нас на российском побережье Черного моря такого «дикого капитализма» уже давно нет, знаете ли.   


Да, у меня возникает желание их замочить. Реальный неконтролируемый гнев. Я призываю на помощь все шесть тысячелетий развития человеческой цивилизации, чтобы справиться с ним. Как поется в тупой песне тупого Чижа: «но что-то его держало; может быть, трое детей; а, может быть, директор школы». Да, нас всех держит «директор школы». Все, что я делаю, - поворачиваюсь к крикунам спиной, чтобы не видеть их хари (заметьте, что хари эти не только татарские, но и славянские). 


Мы мужественно отстаиваем очередь. И совсем не три часа на это понадобилось, а где-то один час. Шокировало, правда, сообщение кассирши о том, что билеты, которые мы покупаем, — в одну сторону, и что там, на верхней станции, на вершине Ай-Петри, нам тоже нужно будет стоять очередь за билетами. Ну, это уже — за гранью воспринимаемого. Ничего не скажу. Нет, скажу, все-таки, - что в Новороссийске очередей на «канатку» нет (крикунов тоже нет) и билеты берутся, естественно, в обе стороны. Чего извращаться-то? Возникает даже «крамольная» мысль — нет ли связи между крикунами, заинтересованными именно в такой работе «канатки», и самой «канаткой»? Ну ладно, углублять не будем... 

 
Пробиваемся к трамвайчику. Здесь выясняется, что он относительно небольшой, а едут в нем человек, наверное, двадцать (я-то, насмотревшись «Ассы», мечтал, что буду ехать в трамвайчике только со своей семьей, но не тут-то было). Заходим — в нем душно. Как можем, лепимся к стеклам. Все-таки, - это подъем. И с ним поднимаются и наши души. Открывается даль моря. Ялта. Дуги берегов. Поднимаемся еще выше и становится даже немного страшно — за что, собственно, и платили. Светло-коричневая вершина Ай-Петри застывает рядом с нами. Дети и я в восторге. Жена чертыхается, что ей нечем дышать.


Выходим на гору. Настроение, все-таки, светлое (еще бы не светлое — столько в очереди стояли). И первое, что с нами происходит, - на нас буквально  набрасываются татары со своим орлами, сидящими на их руках. Невозможное количество. И каждый спросит — не хотим ли мы сфотографироваться?  Тактично умолчу, какое именно чувство я испытываю в тот момент. Надеюсь только, что мои проклятия в адрес крымского министерства туризма (или что у них там) не останутся бездейственными. Еле-еле фотографируемся на вершине — сами, конечно, орлов, что называется, не надо, - и буквально с боями отступаем  вглубь горы. Здесь — все то же самое, только с верблюдами. У них пошла другая тема. И мы им, вроде как, даже мешаем творить свой бизнес. На зазывал, которые подходят ко мне с вопросом, буду ли я катать своих детей на их верблюдах, я даже не смотрю, прохожу мимо.


Наконец, мы отрываемся, - и заходим на некий склон Ай-Петри, где людей почти нету, а тех людей нет совсем. Я глубоко облегченно вздыхаю и сажусь прямо на траву и белые камни. Надя и дети садятся рядом. Мы смотрим на Ялту и море, вдыхаем горный воздух. Я тихо напеваю Высоцкого (песню, которую я так часто слышал от отца): «Весь мир на ладони, ты счастлив и нем, и только немного завидуешь тем — другим, у которых вершины еще впереди...» Я не фанат Высоцкого, но такие вещи происходят на автомате, это — коллективное бессознательное, если ты поднялся на гору, даже на «фуникулере», ты просто должен спеть этот куплет. И твои дети тоже его споют, когда будут, в свою очередь, прививать свои детям мифологию Крыма.


Естественно, очередь на верхней станции мы не стоим, лень толкаться и ругаться, мы едем вниз на маршрутке. Мишку укачивает от быстрой езды по серпантину и даже чуть ли ни тошнит. Последнее, что мы еще успеваем увидеть в этот тяжелый день, правда, издали, с шоссе, - Ласточкино гнездо. Мы фотографируем его, оно кажется грустным и романтичным. Идти к нему, брать билеты, снова опускаясь в водоворот крымского турбизнеса — нам не хочется.


Вечером узнаю из книги «Крымская Иудея» о том, что примерно с V в. н.э., в условиях христианизации Византийской империи, на евреев начинаются гонения. Меня очень интересует этот вопрос.


Еще я что-то пью, но что — не помню.



День двенадцатый. Снова валяемся на пляже. Послезавтра — уезжаем обратно. День этот тоже какой-то муторный, психически тяжелый. Магнитные бури, что ли, хотя я и не верю во всю эту бодягу. Факт, по крайней мере, заключается в том, что и у меня, и у Нади, болит голова, а наши дети постоянно истошно кричат, купаясь на матрасе, и мы никак не можем их унять. Просто беда какая-то.


Кроме этого, происходит вот что — уж совсем что-то неожиданное, на что я даже не знаю, как реагировать. Наш младший сын Миша, которому шесть лет, вдруг говорит нам, что он знает, что такое секс. Мы с женой навостряем уши. А Миша продолжает — это когда мужчина засовывает свою письку в сраку женщины. Я, извиняюсь, конечно, за буквальное повторение. Миша убегает купаться, а мы с женой — в моральном нокауте. Вот тебе и необходимость сексуального воспитания. А в чем необходимость, если они уже и так все знают, еще до школы? Я говорю, что Миша набрался всего этого во дворе (меня вообще пугает его дворовое существование). Жена говорит, что Миша набрался этого в фильмах, которые я разрешаю ему смотреть. Да какая разница? Просто страшновато как-то. Вобщем, I need a drink, одним словом. Впрочем, в этот вечер я воздерживаюсь от алкоголя — потому что надоело.


Вместо отуманивания мозгов я читаю книгу и узнаю, что правящая элита Хазарского каганата приняла иудаизм, скорее всего, в конце VIII — начале IX вв.      



День тринадцатый. Последний день пребывания в Крыму. Я постоянно повторяю эту фразу детям и у них развивается целый «культ последнего дня». А-а-а-а, последний день... А-аа-а-а, нужно все успеть. А главное — сходить на пляж (Миша называет Черное море просто - «соль»).


Едем туда рано утром. Купаемся. Постепенно начинается шторм. Я кайфую на волнах. Сажусь на огромные камни и наслаждаюсь природным джакузи — сначала вода идет к берегу, потом — обратно, и все через меня. Турбулентность, одним словом. Потом с гор приходят тучи, и приносят с собой настоящий ливень. Люди бегут с пляжа. Люди, но не мы. Мы остаемся и сидим под пляжным зонтом, приобретенным за 80 гривен. Надеемся, что дождь кончится, но он и не собирается. И тогда — мы идем в воду, купаться. В падающие на море капли. Вода теплая, в ней теплее, чем на воздухе. Так проходит наш последний день на побережье.



4. Дорога обратно.
         


День четырнадцатый. Не знаю, интересно ли еще кому-нибудь то, что я здесь пишу. Если интересно, то я готов рассказывать дальше.


Мы выезжаем из Алушты в то же самое время, что и из Петербурга, - в семь утра. И сразу быстро шуруем по шоссе Е105. Ехать обратно легче — по многим причинам. Во-первых, меньше машин. Все-таки, в середине августа еще в основном едут в Крым, а не из него. Во-вторых, - мы уже знаем дорогу и не теряем много времени на ее поиски. В-третьих, моя Надя прямо-таки набрала водительских мускулов, стала смелее, быстрее. Вобщем, 120 стало для нее нормой. Раньше, до нашей поездки на юг, я бы ее за это ругал, но теперь, наоборот, хвалю. Когда ты едешь, ты хочешь только одного — приехать.


В этот первый день обратной дороги мы проезжаем огромное расстояние — от Алушты до Киева, 800, если не больше, км. И это при том, что мы еще тупо останавливаемся в украинских деревнях и покупаем то дыню, то арбуз, то виноград, то крымский лук какой-то. Нет чтобы купить сразу все — я из-за этого даже накричал на Надю.   


У нас появляется идея — а что, если доехать не за три, а за два дня? Проект соблазнительный, дерзкий, но я его вынашиваю. Подъезжаем к городу-спутнику Киева -  Борисполю. Вдруг — начинается ливень. Он нас просто преследует с Крыма. Мало того — начинается и гроза. Мы уже и не знаем, что делать, дрожим от страха. Но, все-таки, доезжаем до цели. В Борисполе с ночевкой повторяется примерно то же, что и в Кременчуге. Сначала нас искушают в продвинутой гостинице «Золотой лев» двухместным люксом за 900 гривен (!). Но мы проходим это искушение и селимся в скромном «Галанте», где даже туалет и душ в коридоре. Кстати, я потом жалею о «Золотом льве» (хрен с ними, с деньгами, думаю я), но уже поздно, потому что все мы устали.



День пятнадцатый. Выспавшиеся, окрыленные идеей возможного двухдневного путешествия, мы устремляемся в путь, выезжая на шоссе Е95, которое ведет прямо к Петербургу. Мы еще не знаем, что этот день, на самом деле, будет «неудачным».


Ну, как «неудачным» - я, вообще-то, никогда не делю дни на удачные и неудачные. Это как-то банально и глубоко неправильно. Просто в этот день произойдут события, которые сломают наши планы, и в этом смысле он «неудачный».    

 
Проблемы начинаются еще под Киевом — на заправке Надя вдруг обнаруживает, что у нее пропала сумочка с кошельком и документами на машину. Вся семья — и, в первую очередь, я, - стремительно офигевает. Но, правда, - все быстро и благополучно разрешается, сумочку Надя обронила здесь же, на этой заправке, и ее работник — вот молодец — нам ее приносит.


Едем дальше. Украино-белорусская граница. Проходим ее легче, чем в эту сторону, но, все-таки, час теряем. Отмечу и другое. Выше я ругал украинских пограничников. Но в этот раз они на удивление вменяемые и даже вежливые. Солдат поста спрашивает у нас, как погода в Крыму. Это, конечно, приятно. 


Пересекаем Белурась. Надежды на то, что мы можем доехать сегодня, еще живы. Ну ладно — доедем ночью, что здесь такого. Главное — это вполне возможно. После Гомеля останавливаемся в дорожном кафе и кутим на оставшиеся белорусские рубли, тратя, по-моему, тысяч сто. Едим борщ, куриное филе, мороженое, я пью пиво... Довольные, садимся в машину и гоним дальше.

 
И вдруг — в районе Могилева (Надя все так же выжимает свои 120-ть) машина резко проседает справа-спереди и жутко трещит. Я сразу понимаю, что у нас лопнуло колесо. Останавливаемся. Так и есть. Вот тебе и планы, вот тебе и проекты. Да, так всегда и бывает. Я нервно курю и смотрю на колесо.


Конечно, его приходится менять, и на это уходит минут сорок — ни я, ни Надя, никогда этим не занимались. Но прошу заметить — колесо затягивает человек, который не может даже настроить пульт для телевизора! Уж как я стараюсь — и рукой подтяну, и ногой встану... Дети смеются и фотографируют меня. На самом деле, я не испытываю страха, паники, у меня все то же чувство, что мы в реалити-шоу, что это просто проверка наших возможностей. (Конечно, не испытываю, - запаска-то есть.) 


Едем дальше, но теперь Надя боится, - правильно ли мы все закрутили, почему оно лопнуло, не лопнут ли другие колеса? И что тогда делать? Вобщем, темп мы теряем, скорость сбавляем. И к вечеру оказываемся не дома, а всего лишь в (белорусском) Витебске. Самое смешное, что в последний час пути, плюс к нашим индивидуальным проблемам, добавились общие — снова ливень и снова гроза. Да такие, что почти все машины на шоссе сворачивают и стоят в лесу.


В Витебске мы ночуем на вокзале. Докатились... Многодетная семья... Родительская ответственность... И все такое. Шутка. То есть, это правда, но мы просто ночуем в комнатах отдыха вокзала Витебска, которые являются гостиницей. Кстати, - дешевой, 400 русских рублей за две очень неплохие комнаты. В наши окна видны платформы и поезда. Это прикольно. Смертельно уставшие, падаем на кровати. Дети, кажется, уже потеряли надежду вернуться домой.   



День шестнадцатый, последний день путешествия. Мало того, что в Витебске мы ночуем на вокзале, там нас еще и обсирают. Снова шутка и снова — правда. Выходим на улицу и видим — вся наша машина обкакана голубями. Буквально вся. Такого мы еще не видели, жена — лицо которой потемнело - говорит, что нам срочно нужно в мойку. А денег-то белорусских нет — все потратили на гостиницу и на магазин. Иду в вокзальные обменники. И здесь встречаюсь с еще одной «неосоветской» чертой Беларуси — они все обменивают валюту. Им всем нужен наш рубль. Обменники, как назло (или — специально?) закрыты. Ко мне подходят люди и спрашивают, не хочу ли я что-нибудь поменять. Я, естественно, говорю, что не хочу, - зачем мне с ними связываться? Когда ко мне подходит уже третий мужчина, я возмущаюсь: «Что вы все ко мне пристаете? Что вам нужно-то?!» Он делает изумленное лицо: «Дружище, ты что, с другой планеты, что ли?» - «Да, я с Сатурна». Он уходит, а я, плюнув на все, иду менять валюту в гостинице, хотя это тоже неофициально.    

 
Найти в девять часов утра мойку и шиномонтаж (который нам тоже нужен) в Беларуси невозможно. Ладно, стекла от голубиного помета кое-как отмываем сами. Все еще боясь за колеса, доплетаемся до белорусско-русской границы. Хотим поменять деньги обратно — белорусские на наши (ведь я их наменял и не использовал). В банке нет рублей. Идем в магазин и покупаем школьных тетрадей на 145 тысяч «зайчиков». 


Наконец, пересекаем границу — тоже беспрепятственно. На посту стоят два российских пограничника с оружием и щелкают семечки. Это наша Родина. Дети в восторге, что мы возвращаемся.


В ближайшем шиномонтаже нам выравнивают давление в колесах и осматривают замененное мной колесо. Говорят, что оно поставлено правильно и очень крепко. Вот так-то.


Шуруем по Псковской области снова на 120-ти. Теперь все можно. Слушаем музыку на большой громкости и поем. Снова начинается проливной дождь, но нас он уже не пугает, мы едем вместе с ним аж с самого Киева.


Проезжаем Пушкинские горы, Псков, поворот на Изборск, и понимаем, что, естественно, никуда не поедем. Домой, только домой.


Приезжаем домой. Выкладываем вещи. Я ложусь на свой любимый диван и читаю «Крымскую Иудею» о том, какие есть письменные источники об иудаизации хазар.


А потом — быстро засыпаю.



5. Выходные данные.



Что на выходе? Что в итоге? Мы просто сделали то, что давно хотели сделать. Иногда это важно — делать то, что хочешь. Не бояться хотеть. Не бояться отрывать свою задницу от просиженного кресла. Наверное, с годами на это будет все меньше сил.


Ну а уже как все вышло — это другой вопрос. Иногда это вообще зависело не от нас. 


Разочаровался ли я в Крыму? Ни на йоту. Я вообще ни в чем не разочаровался. Я до безумия люблю каждое мгновение нашего путешествия, — когда нам было скучно и когда было интересно, когда мы вместе радовались и когда ругались и чуть ли ни дрались. Как только в первый его день я сел в машину, я понял, что чудо начинается и что оно не закончится, несмотря ни на что. Как говорится в фильме «Брюс всемогущий», «будь чудом». И мы были чудом — и все вокруг нас было чудом. Разве можно это забыть — мы приезжаем к вокзалу Витебска и под проливным дождем бежим к зданию? А на скамейке недалеко от фонтана спит бомж (может быть, единственный, которого я с удивлением обнаружил в этой стране)? Разве этот бомж — не чудо? Разве брошенное в траву под Могилевым лопнувшее колесо — не чудо? Разве мне не хочется вернуться к нему и обнять его? А холл «Сбербанка России» в Алуште, где мы меняли валюту? Это же — божественная красота.


Меня прет абсолютно от всего. В этом мое счастье и в этом моя трагедия. 


Жизнь — божественный пазл и мы складываем его частицы. То, что я написал выше, - очень несовершенная попытка описать пазл под названием «Крым».



После нашего путешествия я стал еще меньше понимать, кто я такой, и в этом, наверное, и заключается главный его результат.



Божественная пустота сужается вокруг меня.



Я всё и я ничто.



Я в Петербурге и я в Алуште.



Я — это не-Я.



А не-Я — это Я. 



В открытии этого и состоит смысл любого путешествия.












19 августа 2011 года,
Колтуши