Любовь как суть гравитации

Треугольник, говорят, самая устойчивая на свете фигура. И действительно, попробуй-ка на¬жать — сплошное чувствуешь сопротивление. А тут случай приключился — судите о фигу¬рах сами.
В общем, как водится, уехал муж в командировку. Долго со¬бирался, копался, надоел и таки, в конце концов, свалил — в город Чистополь, это черт зна¬ет где, к тому же поездом — зна¬чит, не скоро вернется.
А раз так, возникает, кажет¬ся, буквально из воздуха, действующее лицо любовни¬ка. Наташа, собственно, по рас¬чету в любовники никого не звала — так складывалось.
Андрей, которого она себе, как лакомство, позволила, умел, сатана, свести ее с наез¬женной колеи ума, причем, в самых неприспособленных, ка¬жется, местах — от тупиковой верхней лестничной площадки дальнего корпуса их конторы до сияющей, полированной, все правдиво отражающей крышки стола центрального офиса... А может быть, именно потому. После чего она, чистая и до¬машняя девочка, чувствовала себя мусорной кошкой, стрел¬кой летя домой — мыться, мыть¬ся, мыться от всего этого улич¬ного дерьма.
Работали они вместе в хире¬ющем с отраслью КБ с уже ес¬тественной хронической не¬выплатой зарплат и, похоже, если кто и ходил на работу, то ради общей компании, которая, что называется, подобралась. Впрочем, дело не в ней, речь сейчас о другом.
Уехал, значит, любимый муж и это без иронии — Наташа жизнь бы за Сашку отдала, да и в постели он был экстра-класс, если, конечно, это дело подле¬жит классификации. Любви, как воздуха, ей, как может быть, и мне и вам никогда не бывает достаточно.
И сейчас, задыхаясь и нап¬рочь забываясь от восторга, она царапала и тискала эту му¬жественную неженку — сумас¬шедшего, свихнувшегося на нежной философии Дао Анд¬рея, без тени сомнения пару часов назад прыгнувшего в не им разогретое супружеское ло¬же.
С моральными аспектами ду¬шевных стремных обстоя¬тельств она умело справлялась с помощью вопроса «Если муж не знает — кому от этого хуже?» Этот мир переполнен любовью — бери — не хочу! И Наташа, не мудрствуя слишком, до хруста косточек распласталась под щедрым солнцем крепких и уверенных ласк, неподдельного молодого темперамента и изысканных, непредсказуемых, всякий раз будоражащих поз.
— Ну, что бы ты еще хотела попробовать, девочка? — улы¬бался друг сердечный, хищник, кот, и возможно даже — мельк¬нула мысль — скрытый, замас¬кированный под простого ин¬женера маньяк и, как подгадав под фразу, в этот момент и пос¬лышался шорох в замке.
Квартира изнутри тупо, но надежно закрывалась на серь¬езный запор и цепочку, что, на¬верное, нелишне в наши суро¬вые времена и потому, взглянув друг на друга, два вдруг ли¬шенных кожи человека поняли, что пауза есть, но пауза эта — короткая.
— Да, да, ты правильно понял, это, конечно же, Саша! — мягко выскользнув из объятий посте¬ли, как узду накидывала она на свое плавящееся желаниями тело жемчужный шелковый ха¬латик.
Протянув руку, Андрей при¬остановил ее торопливое дви¬жение коротким поцелуем, что¬бы как-то завершить свой адюльтер по-людски и в считан¬ные секунды оделся. Дело про¬исходило зимой, а этаж, чтоб вы знали, был седьмым, ну а квартира без затей и тайников, хоть и со шкафом.
Что делать? Что же делать? Зяб, сжимаясь вопросом, как тяжким бременем, живот, кото¬рый от слова «жизнь», ибо рва¬лась и ломалась на глазах, вы¬падая в жуткий звездный ви¬раж привычная, устроенная, нежно обитаемая планета. Ко¬нечно, надо было открывать и открываться и больно, очень больно будет сейчас Сашке — с его то самолюбием, дурацкой верой и зацикленностью на семье...
— Иди и прячься.
— Куда, Наташа?
— Куда хочешь. Я пошла отк¬рывать.
Она оттолкнулась от чужого плеча и, решительно запахнув халат, последний подарок му¬жа, пошла — была не была.
Всю эту зыбкую реальность, мир искусственного сахарино¬вого счастья держал сейчас в руке Андрей — тридцать лет, пь¬яная наколка на заднице, пус¬тая никому не нужная работа, мама в забытой Богом Кара¬ганде, но иногда, перемежая азартную чувственную, едва не ежедневную охоту — уютные до¬машние вечерние карты с Са¬шей-Наташей. Если это дружба была, то сейчас жарит мозги ни на что не похожее осознание предательства.
Ставим точку? Ставим крест. Теперь — куда? Ну, не в шкаф же! Правда, есть балкон...
Андрей во мгновение раск¬рыл створку, аккуратно прик¬рыл за собой. Что дальше? Вни¬зу искрился огнями город его судьбы. Зима. Холодно снару¬жи. Холодно внутри.
Противная на ограждении наледь, но надо спускаться. С балкона на балкон, с балкона на балкон — на вытянутых ру¬ках, все ниже и ниже. Он наб¬рал воздуха в грудь.
— Кто там? — начала по ту сто¬рону вечную, как мир, игру женщина.
— Почтальон Печкин! — отве¬чал веселый и такой знакомый голос, что, конечно, значило — «открывай, я пришел!»
Наташа оглянулась — Андрей действительно бесследно и та¬инственно испарился — и поня¬ла: спасает ее женские дела на балконе.
— Ну, здравствуй! — отступила она от открывшейся двери.
Саша, пахнув на нее мороз¬ной, с улицы, свежестью, стал раздеваться.
— Что случилось?
— Решил проверить, как ты мне верна! — орал ночной гость, жадно и озорно, обхватывая вздрагивающую талию жены. — Пришел, понимаешь, Петрович в последний момент, под са¬мый поезд и говорит — согласно факсу отсрочили отъезд на не¬делю, не готовы материалы. Мы двинули в ресторацию. Из¬вини, задержался, но, заметь, не пьян.
И пока он, сметая мокрый снег с обуви, топтался в прихожей, Наташа метнулась в спальню. Все ведь как бы в по¬рядке и никаких следов? Серд¬це раненой жабой больно дер¬галось в подреберье, но что ты хочешь — ведь живой человек, а тут и Саша следом возник, быстрый такой. Натура тонкая и нервная, он во мгновение уловил предельно насыщенную энергетику тревоги, а может элементарный запах витал, хищный мускусный запах бе¬зоглядных и жадных страстей.
— Здесь кто-то был? — спросил он, чтобы что-то спросить, от¬вет казался идиоту ясен.
— С чего ты взял? И кто здесь может быть? — лениво потяну¬лась к нему, нервно зевнув, На¬таша.
Саша быстро сунулся к шка¬фу — не завелась ли там моль? Улыбаясь растерянно себе, он дверцу так и не открыл, развер¬нувшись в сторону балкона. Распахнул штору — никого.
— Да что с тобой, Отелло мой? — ласковой силой она взяла его за запястья и, наконец, овла¬дев ситуацией, заглянула ему в запредел пульсирующие чер¬ные дыры зрачков.
— Иди-ка ставь чайник, ревни¬вец. — Саша хмыкнул, расслаб¬ляясь, через мгновение уже гремя на кухне чайной посу¬дой.
Наташа беззвучно рванулась к балконным поручням. Так и есть, гадство, этот супер сор¬вался. Это его тело, согнутое, как не умеют сгибаться живые тела, скорчилось там, верти¬кально внизу, в сугробе рядом с желтым конусом фонарного света.
Она неспешно и аккуратно прикрыла балкон, и, возвраща¬ясь к теплой своей постели, заставила себя улыбаться. Со¬бытия явно шли на раскрут, а этот долбаный челнок опять тут как тут.
— Я чайник вот поставил, — молвил и вдруг склонился, вздрогнув, как от укола, к по¬душке, у которой, сгущенным символом чужого присутствия сверкнули нагло в очи часы хо¬рошей фирмы «Сейко». Их, ко¬нечно же, забыли впопыхах и он вдруг понял — кто.
Из воздуха постепенно исче¬зал кислород, очертания пред¬метов стали расплываться и ку¬да-то сбегать, словно крысы с корабля.
— Где этот урод? — вскинул Са¬ша багровые яблоки глаз и под¬летел к ночному черному стек¬лу и распахнул, впустив в дом холодную зиму, балконную дверь и посмотрел.
А потом он несся к лифту, ми¬мо лифта, брошенным камнем вниз — спасать это ненавистное и, может быть, еще как-то жив¬шее тело.
Мир атомно рухнул — летящий в крутом сумасшедшем паде¬нии треугольник сломал свое острие.