Старенький Боженька

   Очень часто при виде оборванных, жалких передо мной возникает картина:
На рыночном асфальте сидит женщина лет 40 –ка, но потом я ее узнаю и понимаю, что ей сейчас и 30-ти нет. Лицо женщины с красным загаром и полопавшимися губами выражает муку. Ту муку, которую уже ничем не вытравить из человека,  которая раз, появившись, не уходит, а остается на то время, что человеку на этой Земле осталось. Ту муку, которая поглощает весь дух, всю душу и сознание. Эта женщина, скрестив голые ноги, сидит на огненном асфальте. Рядом стоит железная коробка, в которую изредка падают монеты мелочного содержания. Глаза мученицы устремлены вверх, а рот что-то шепчет. Молитвы это или проклятья на небо, низвергнувшее ее на землю? В моем кармане есть мелочь, но я не смею подойти к ней. Мне неловко. Ведь на первый взгляд здоровый человек, может же работать, а вокруг столько калек, уродцев…
   Когда я вижу униженных и брошенных передо мной появляется картина:
Дождь. Теплые капли, полные теплой воды. Солнечный дождик. Солнце сияет сквозь капли, играет на лужах, оказывая услугу солнечным зайчикам. А потом…
   Изрытый камнями, серый шероховатый асфальт и женщина, и лужа, наполненная теми же теплыми солнечными каплями. И солнечный дождь. Дождик. Ослепительное солнце и слезы этой женщины, полные светом, похожие на капли того самого дождя. И, кажется, что плачет она от солнца. Женщина, одетая по моде, босая, с растрепанными волосами, сидит в луже из солнечного света и дождя. Вокруг прохожие. Люди идут, люди стоят, люди смотрят, их много этих людей. А она на коленях. А она грязными руками хватается за волосы и пачкает лицо. И ни звука, ни всхлипа, ни звука не слышно от нее. Я тоже как люди. А она что-то шепчет, не издавая даже шелеста, беспрестанно шепчет одними губами. Какая-то машина остановилась. Мужчина бросился к женщине. А она его не видит. Он говорит взахлеб, быстро, нервно, как бы оправдываясь. А она не замечает его. Он пытается ее поднять, просит, чтобы она пошла с ним, успокоилась. Женщина поворачивает к нему лицо. Лишь слово: «Ты», - зародилось в ее устах, да и померкло в говоре людей и солнечного дождя. Лишь я да он прочли его. Ее лицо преображается: Гордость, не гордость, а Гордость сияет в нем. Она заговорила громко и неожиданно. Она попросила его сесть, и он сел, на корточки; она попросила его стать на колени, и он встал. Ее мокрые руки вдруг коснулись его головы и медленно начали опускать ее вниз. Он догадался, что она хочет, и попытался встать. Но цепкие пальцы, с забившейся грязью под длинными ногтями, завершили начатое. Его ставшее мокрым и грязным лицо исказилось; он пнул ее ногой в живот, оставив на нем отпечаток и боль. Кто-то из людей дернулся и сразу же замер. Он уехал. Она ушла, но не одна, их уходило двое.
   Когда я вижу маленьких бедных детей, мне слышится бесцветный голос, принадлежавший мальчику:
«Мама, не молись! Наш Боженька старый, он не услышит!»
   Когда я встречаю детдомовского парнишку, мне слышится испуганный голос:
«Мама! Мне страшно!»