Supergirl. Часть 2. Глава 13. Основная часть

Мы уживались. Сидели за одним столом, в «пайнтбраше» шлепали картинки-рисовали их друг другу – и выкладывали на оформление рабочего стола.

Я помню, как она мялась и стеснялась, когда подпрыгивала на одной ноге, снимая сапоги. Женщина всегда остается женщиной. Я видел как женщина переобувалась во время похоронной процессии и описал это словами Артура в «Бетельгейзе» (http://www.proza.ru/2011/03/02/1863) в монологе о явлениях женщины.

Красота. Красота требует жертв. Всегда быть на высоте. Замечательно выглядеть. Бить в цель. Всем- декольте, отглаженным воротничком и колготами в крупную сетку. Белочка. Много на девочках тряпочек блатных (1). Белочка. Всегда расфуфыренная девочка разными браслетиками. Цепочками. Серьгами. Колечками, как Шамаханская царица с подведенными бровями как силой натянутым луком. Подчеркнутая восточная красота. Ее яркое проявление в самом ее соку. А я точно считаю и перечисляю свои жизненные  циклы.

Мне надо радоваться.
Мне есть что вспомнить.
Есть о чем забыть.
И есть чем забыться.

Я помню, как переписывал имущество на всех, и наделил Белочку всеми всевозможными  шкафами и столами которые попались мне на карандаш.

Я помню, как мы договорились о встрече, и она не приехала, и я опоздал  на службу. И мне влетело. Я прождал ее 15 минут .Было 8:13- когда я был на «Новокузнецкой» в центре зала. Там была только тетка с красной сумкой. И второй раз она тоже не приехала, хотя сказала, что ждала в центре зала- но там столько этих столбов в лепестках - их легко пересчитать по пальцам рук -как можно было среди них заблудиться- да еще и  в центра! Я опять опоздал из увольнения. И я сказал что, «Белочка, в следующий раз на встречу я приду с понятыми!».

Я делал от безделья на работе оригами- когда решительно было нечем заняться, и я еще не дошел до той стадии, что на каждой работе начну себе придумывать, чем заняться- чтобы презирать лютой злобой всех тех, мающихся дурью, раскладывающих пасьянс, косынку и отправляющих солитера по означенным клеточкам- как и всех обожателей компьютерных игр –расходующих понапрасну всю трудовую энергию и креатив и рабочий запал. Я делал это оригами из листов формата А4 и делал самолетики –мы их засовывали друг другу в рукава верхней одежды. А однажды я ими «начинил» всю ее сумочку- как будто она была школьным сборщиком макулатуры. Почему это так проявлялось в таком инфантильном виде или ключе- сам не знаю, как будто разучился ухаживать- как будто позабыл -как следует оказывать знаки внимания- как будто ухаживания- это слух и «медведь мне на ухо наступил». В этом было больше фарса, чем невинной игры- в этом было что-то детское и школьное- от пинка портфелем и дергания за косичку. Это были не просто наши знаки внимания- будь мы в селе я бы засунул ей за пазуху жабу или обжег крапивой-плюхнулся, обхватив ее в руками в пахучую траву- распугав кузнечиков и цикад в эпицентре нашего падения- не рассчитывая обоюдную силу тяжести, и не боясь своих преждевременных эрекций- не рассчитывая оказаться, показаться глупым в ее глазах, и не искать в своих поступках и словах золотой середины, а жить, как жить и говорить, что на уме- а что не отмерено в семь раз, и успевает стухнуть на языке, поросшее черной плесенью. Это были знаки внимания. Невинные шалости. Наша игра без правил и розданных ролей. Перенятый друг у друга зевок, который нужно было как «сифе» передать обратно…

Я помню,  как парень с работы-Паша все докапывался, какой у меня мыльный адрес. И я говорил, «я, белочка, я пришлю тебе открытку. Со стихами. Я так их красиво сочиняю». Я взял ее адрес. Слал. Но ничего не доходило. Или она спала?

Помню мы ночью с Виром делали реферат по танкам. Сидели допоздна и вперемешку с нашим ночным бдением у компа я пытался ей отправить что-то интимное и личное. Но приличное.

Ну, эти стандартные офисные базары. Я, бухгалтер, Белочка. Я вслух распространяюсь об отношениях. Говорю напоказ- как будто листаю тетрадь или семейный фотоальбом и озвучиваю, что вложено на каждой странице. Я говорю в ее присутствии, что только бела заставляет мое сердце биться и наполняет мою жизнь содержанием. Как будто это сочная и ядовитая приправа, в которой, обильно поливая ей, я прячу свою неустроенность в жизни, и неумение ей по- настоящему понравиться. Она. Она одна. Несравненная. Драгоценная. Прекрасная. Как персик. Я смиряюсь в своей страсти и не даю ей проявиться. Я не хочу беспокоить ее. И не то что боюсь. что она меня отвергнет. Как будто и сама ее реакция для меня уже ничего не значит, и мне главное теперь то, что чувствую я сам-погонщик своего сердца, как двугорбого верблюда-могущего биться за двоих сразу- за меня и за нее, если она не против. Она не будет против. И меня постигло это чудо любовь. Дар божий. Вспышка яркого света. Как будто меня забирают инопланетяне для опытов. Потому что я первый на земле почувствовал любовь по –настоящему, не –по –книжному-не «как в кино», и не постеснялся рассказать это всем встречным чем и выдал себя .

Белочка, разве ты не видишь, как я тебя люблю? Преклоняюсь пред тобой как пред кумиром. Славю твой образ. Наслаждаюсь каждой встречей. Самая моя большая радость- видеть тебя на работе. Сидеть за одним столом- потому что у нас тесно. В нашей шарашкиной конторе- где сотрудников столько- что окажись все в этом курятнике вместе в один момент- пришлось бы за неимением стульев сидеть друг у друга на руках или прикатить из других уголков нашего подвала машинные шины, сесть на них, как дети вокруг карусельного колеса. Просто сидеть с тобой за одним столом- как школьники за одной партой и просто прикасаться плечами и тихо радоваться тому-что между нашими плечами самое маленькое расстояние.

Мы очень тесно и плотно сидим за столом. Рука об руку. Почти как будто руки моют друг другу –мы моем наши плечи тем что постоянно ими касаемся друг друга. Спасающая и живительная теснота. Теснота которая никогда не станет обидой а станет центром притяжения силы.

Тут мои документы и бумаги тут рядом ее, и все вперемешку, сумочка. Ключи, телефоны, личные лещи, служебные бумажки и клавиатура компьютера на добрую половину стола с нависшим над ней допотопным монитором  под которым умостили остов системного блока, работающего в сети- не позволяющему иметь в служебном компьютере какой- нибудь заветной папочки для личной начинки и возможности что-то зашифровать и оставить друг другу кроме оригамных журавликов. В этой перемешке она одновременно подглядывает в монитор. Что я там рисую. Я рисую корабль с парусами, на одном из которых написано SОS. А «о»в виде сердечка.

Развязка была неожиданной. Белочка объявляет о своем уходе. Что происходит. Ситуация довольно комична и напряженна

Бухгалтер: Леша, сколько у тебя денег. (как будто сама  не знает- сама же и начисляет)
Смешок ее и еще чей-то рядом. Ты хочешь занять?
Нет, скажи, сколько у тебя денег?
Я: Достаточно, чтобы начать новую жизнь. А зачем ты спрашиваешь?
Бухгалтер: Я тебе объясню, «не при всех».
Я: Почему «не при всех»? Ты же при всех задала вопрос. Почему же сейчас не можешь при всех пояснить?
Промелькнула ее фраза «я не хочу тебя обидеть»
Я: А чем ты меня обидишь?
Бухгалтер: Теперь ты ответь мне, пожалуйста, на поставленный вопрос. Я тебя не спрашивала.
Меня больше привлекла моя ответная реакция на то, что меня в разговоре выбрали «жертвой».
Бухгалтер: Погоди, ты задала вопрос, даже два. Теперь вопросы задаю я.
Я не хочу отвечать. Имею право. И с чего ты так завелся.
Все. Проехали. Нет. Ответь, я жду... Ну.
Бухгалтер: Леша ты работаешь?
Я: Ты мне 4 или 5 раз задала этот вопроса, я тебе отвечаю уже в первый раз, что ты не помнишь.
Бухгалтер: Ради чего ты приезжаешь?
Я: Не ради денег.
Бухгалтер: А ради чего? Ради опыта?
Я: Нет.
Бухгалтер: Ради работы?
Я: Я работаю не ради опыта.
Бухгалтер: А ради чего?
Я: Пусть это будет моей тайной. Я не хочу об этом говорить.
Бухгалтер: Ну ради чего же?
Я: Ради одного человека.
Бухгалтер: И это человек есть? Он работает?
Я: Нет, он умер. (я сказал, и усмехнулся)
Нет, этот человек работает. По крайней мере, это логично.
Бухгалтер: Но кто это? Он среди нас?  Ну кто, Леш?

Я делаю меленькую подсказку. я сейчас смотрю на него. На этого единственного достойного моего внимания человека. Все это время бела сидела за столом. В самом углу, под светом лампы, как мне показалось робко затаив дыхание и сосредоточенно меня слушая и не мигая-моргая, смотрела по сторонам, она сидела, потупив взгляд, не видя ничего перед собой-просто превратившись в слух, на мое словарное месиво-как будто щенок вылакал всю влагу из молочной лужицы и осталось только мокрое малозаметное пятнышко-которое уже выветривается на глазах. И вот,  в эту  минуту, когда все обратили свои взгляды на нее- проведя баллистическую экспертизу- по направлению моего пристального испытывающего взгляда и проследив направление, моего, очерченного. Наши глаза с ней встретились. Это длилось доли секунды. Она выдержала взгляд. Как будто приняв и мою искупительную жертву исполосованного словесной пыткой- но сдавшегося только ради того- не от того, что испугался боли или умирал от ран- а захотел открыться ей, и понял что другого шанса, больше никогда не будет и другой возможности, подходящей минуты, сказать то, что чувствую, тоже не будет, и все это неизбежное продолжение разговора, этого гнилого базара должно было прорваться в склоку в матюки. В misunderstood, в унизительное допытывание –как пытка каплями в  темечко, и тут я. Косвенно. Опосредованно.. полунамеками..

Взгляд длился доли секунды-какие то десятые, сотые, тысячные. Сейчас можно уже было опускать занавес, убирать реквизит и подавать горячее основное блюдо..

Играли бы актеры- сказали бы: «это было блестяще сыграно!» Как в «Ревизоре» есть немая сцена -подводящая итог всему сказанному и сыгранному- как бы кульминация всего- ватерлиния. Это была такая же «немая сцена» после каких- то наших шорохов рукавами как в фильме «Любовное настроение» Кар Вая-какое-то вертящееся на уме, но заботливо припасенное ради последующей встречи, а в нее уже для следующей, потому что и опять не хватило сил, и смелости признаться..

Это была немая сцена. С номиналом монет в наши личные отношения. Все окружающие обернулись. Все застыли на своих местах- как будто я всех заморозил своим словом как криозаморозом очередного Высшего Свидетельства Любви- все слушавшие эту гипнотическую атаку словами на меня краем своего уха..

Все окружающие и директор, который проходил сквозь комнату и замешкался у двери, прислушиваясь к диалогу, а потом посмотрел на меня, плевать, ободряюще, «с пониманием», или с удивлением вертя пальцем у виска, думая что «я  не в себе», или нет.

«Было сыграно мастерски, идеально, артистически-разыграно как по нотам-такова была моя импровизация. Диалог был красив и слажен. Вся беседа текла так,  таким руслом, что была развязка гладкой- как будто из грелки выпустили уже послушную отработанную воду, и она утекла под ноги. Как будто оркестр удачно сыграл симфонию.»-так я потом радовался и распинался, описывая пережитое в своей летописи «рабочее место». Меня поразило то, что действительно все окружающие остолбенели. Среди всего этого ханжества и офисного лизоблюдства, напущенного лицемерия, алчности и корысти, интриганства и  коварства в этом паясничании и «под..бонах», здесь теперь жила любовь.

Бухгалтер многозначительно сказала да, я об этом знала. Я всегда об этом знала. А я подумал, что просто спрятался за юбкой, переложив свой ответ на нее. Но как бы все исполнено благородства.

А почему ты не говорил о своем чувстве- все докучала и не унималась Бухгалтер, провоцируя опять вытянуть у меня еще фунт сердечного мяса покормить офисный пираний. "Не дарил цветы?" "Не ходил никуда с ней?"

Я ответил, что все эти 3 месяца губил и угнетал в себе это чувство. Кто сказал- что чувства надо проявлять? Их нужно прятать. Меня раздражают люди мыслящие по рефлексу. Любишь –покажи. Любишь- докажи. Но если ты не хочешь примериться с этим, с чувством внутри себя. Если ты его скрываешь. Оно ведь так дорого для тебя. Еще, поди, не выраженное- как невылупившийся птенец из яйца.

Еще. Есть жизнь вещей, жизнь предметов. У каждой вещи свой срок носки. Ружье, показанное в начале пьесы, когда-нибудь выстрелит. На машине, попавшей в аварию, избегают ездить и пытаются сразу поменять, ведь она неблагополучна, как будто это показатель какой-то внутренней ауры- живущей в каждом секонд-хенде.. И в этом подвале, в  котором никто никогда не говорил подобных слов, да и вообще ласкового и приветливого слова чем просто «привет» или «салют», в котором я не слышал никакого комплимента из уст мужчины к женщине, из проклятого места, где жило ханжество и рецидивная зависть к любому успеху и чужому заработанному рублю, где услужливость и все низменное как паучки обматывали все доступные и недоступные углы и уголки- здесь жила любовь. И она до сих пор живет. И станет легендой!

Примечания:

1.Много на девочках тряпочек блатных- Сектор Газа- "Новогодня песня".