Пережитое

Это было где-то после полуночи. Весь аппарат работал. Готовили материал для доклада в столицу. Зашел дежурный милиционер  и передал просьбу позднего посетителя принять его на одну минуту.
Так поздно? Что за посетитель? Откуда он? Дежурный милиционер доложил, что на вид этот человек довольно приличный, по всей видимости, не местный. 
Несмотря на усталость, я попросил дежурного пригласить его.
В кабинет зашел высокий, худощавый с изможденным лицом мужчина лет  пятидесяти пяти, в помятой одежде.
Мы поздоровались, и когда он сел на предложенный стул, мы встретились взглядами. Большие карие полные слез глаза, в которых было столько печали, что мне стало не по себе. По глазам, по его внешнему виду, его осанке и такту было видно, что этот посетитель - необычный человек.
Обращаясь к нему, я спросил:
- Что  так поздно, что случилось?
После долгой паузы он молча протянул мне бумагу. Сам он ничего не мог говорить, так как  слезы душили его, руки заметно тряслись. Он пытался отвести глаза в сторону, чтобы наши взгляды не встретились.
У меня на руках была справка о том, что   осужденный по статьям 58-10 и 58-11 (враг народа и измена родине) Рудой Михаил Соломонович  после отбытия  19 лет  наказания в лагере усиленного режима в Майлису освобожден из-под стражи и направлен в г. Коканд на постоянное местожительство без права выезда без разрешения административных органов города.
После нескольких минут тягостного молчания я попытался побеседовать с необычным посетителем.
Передо мной сидел человек, ставший в 36 лет председателем Витебского областного совета депутатов трудящихся. Из нашей беседы я понял, что это очень грамотный и эрудированный человек, большой специалист по ведению городского хозяйства, транспорта, строительства, финансов, бюджета. Его мягкий голос, знание дела завораживали оппонента. В то же время  было очень больно смотреть в эти  печальные глаза.
Я почувствовал, что гость давно не ел и, прервав беседу, попросил  дежурную приемной принести что-нибудь поесть и чайник горячего чая. Оказалось, что дорогой гость действительно был голоден. Он извинялся, продолжал есть, ел  торопливо, видимо, боялся, что кто-то сейчас у него отберет. Я дал понять ему, чтобы он не торопился, все, что принесли, все это для него и, если не хватит, принесут еще.
Было уже очень поздно. Я поинтересовался  у гостя, имеются ли у него родственники или знакомые  в этом городе? Выяснилось, что никого у него нет и поэтому он  попросился на прием, с тем, чтобы ему помогли.
- Кстати, - сказал он, - у меня есть 4 рубля заработанных честным трудом денег. Я думал переночевать в гостинице и зайти к Вам завтра. С моими документами мне отказали  в ночлеге и к тому же  денег моих нехватало. Я долго и бесцельно бродил по городу, пока не наткнулся на это здание и не заметил свет в окне этого кабинета. Поэтому и напросился к Вам.
- Михаил Соломонович, Вы все сделали правильно. Давайте договоримся:  я сейчас помогу с местом в гостинице, Вы с дороги немного отдохнете и завтра в 11 часов утра я Вас жду.
 Мы так все и сделали. Под впечатлением его рассказов дома я долго не мог заснуть. Почему-то стало тревожно на сердце. 19 лет жизни отдать тюрьме!? За что? Была тысяча вопросов, но  ни одного ответа!
Утром у меня были директор строящегося крупнейшего в республике Масложиркомбината  Семен Тимофеевич Борщев и его подрядчик - начальник СМУ  Янголенко И. По окончании совещания я им представил  Михаила Соломоновича. После короткой беседы Янголенко сказал, что  возьмет его экономистом управления, установит  повышенный оклад и сегодня же предоставит  место в общежитии.
Через несколько дней Михаил Соломонович пришел к концу рабочего дня, рассказал как он устроился, что он очень доволен и начал меня благодарить. Вежливо прервав его, я  поинтересовался его семейным положением.
- Мне очень тяжело все это пересказывать, но я должен с кем-то поделиться или я скоро с ума сойду. На работе узнал, что прямо  в рабочем кабинете  арестовали и увезли секретаря обкома партии. Каждый из нас думал, что теперь настала его очередь. Настроение было подавленное, страх преобладал над разумом, не было сил  отогнать этот страх и заняться чем-то полезным. ...И вдруг грубый стук в дверь:
- Откройте!
Открыли дверь, и тотчас 4 человека в военной форме бесцеремонно ворвались и потребовали предъявить паспорт, сверили фамилию и поступила команда:
- Собирайтесь! Вы арестованны.
Мне не дали возможности попрощаться с женой и 15-летним сыном  Володей. Старшей дочери Рахили дома не было. Шум, гам, слезы и мольбы.  Наконец, грубо толкнув, меня посадили в машину.
В тюрьме жизнь началась с одиночной камеры размером 2 на 1 метр; маленькое окошечко под потолком и большая 1000-ватная лампочка, которая горела круглые сутки. Свет пронизывал веки и вызывал нестерпимую боль в глазах. Через несколько дней начались беспрерывные допросы, испытание на стойкость, на  нервное и физическое терпенье. В конце концов я все выдержал и меня после каждого допроса  бросали в камеру как мешок с костями, который еще будет нужен. Затем 2-3 дня отхаживали и допрос опять продолжался.
Однажды в неурочное время меня снова вызвали на допрос. За столом сидел новый следователь, довольно вежлив,  намного старше меня по возрасту. Он тихо и очень спокойно мне объяснил,  что мое сопротивление следствию бесполезно:
- Вам надо понять, что раз вы здесь, то вы уже виновны. Посмотрите, как умно поступили ваша жена и дочь Рахиль. Они признали, что всегда и во всем поддерживали вашу вражескую деятельность, были активными участниками в  организованной вами группе по борьбе с активными коммунистами и руководящим ядром области. Они осуждены, и обе - жена и дочь,  получив по заслугам, этапированы в город Барнаул, а вы все мучаетесь. Да, я  чуть не забыл. Очень умно и весьма патриотично поступил ваш сын Володя: он гневно осудил вас и ваши антинародные действия на комсомольском собрании в школе и просил собрание принять к сведению, что он  ненавидит отца - врага народа, гневно осуждает его и его вражеские действия и просит собрание принять к сведению, что он отрекается от такого отца, и  протягивает мне вырезку из газеты с портретом моего выступающегося сына. Собрание поверило Володе и по ходатайству  комсомольской организации  школы Володя сейчас учится в военно-морской спецшколе. Думаю, вы как разумный человек, поймете, что сопротивление бесполезно. Для того, чтобы облегчить свою судьбу, помочь следствию, вам необходимо чистосердечно  признаться и рассказать о всех своих злодеяниях.
Совершенно не помню, как я дошел до камеры, упал на бетонный пол и очень долго плакал: было такое впечатление, как-будто что-то в груди грызет своими острыми зубами мои внутренности и чем больше я плачу и стону от боли, тем дальше эта тварь вгрызается и вызывает дикую, нестерпимую боль.
Не помню сколько это продолжалось, но человек оказывается есть такое существо, которое  со временем  привыкает и к  физической, и к душевной боли.
Можно найти  в себе силы и смириться с тем, что посадили любимую жену,  любимую дочь. Но как можно пережить поступок моего единственного сына? Он предал меня, предал семью и тем самым обеспечил свое благополучие. Иногда в голову приходили мысли, как-будто оправдывавшие его поступок, но простить то, что он отрекся от отца - это не укладывалось  ни в какие рамки. Значит, он им поверил!? Значит, он считает меня врагом народа, изменником родины, а мать и родную сестру моими пособниками и считает, что их наказали правильно!?
Ведь дети  других партийных и советских работников так не поступили! Что случилось  c Володей? Опять масса вопросов, а ответов  на них нет.
Вот так с этими  мыслями я и живу около 20 лет. Все это время я ищу свою жену и дочь, но найти их не могу. Видимо,мне суждено умереть в одиночестве вдали от Родины.
- Михаил Соломонович, - спросил я, - а не пытались Вы искать своего сына?
- Нет, его искать не буду, а если и удастся его найти, не смогу я ему простить. Предательство не прощается.
Наступила пауза, мы оба долго молчали. Наконец, прервав тягостное молчание, я спросил Михаила Соломоновича, знал ли он о законе, подписанном Отцом народов, что дети врагов народа, достигшие 12-ти лет, также могут привлекаться к уголовной ответственности за поступки своих родителей?
- Возможно, кто-то из Ваших друзей посоветовал  вашему сыну поступить таким образом и тем самым спас его?
Глубоко вздохнув, Михаил Соломонович ответил:
- Не знаю. Мне тяжело. Я сам ищу тысячи вариантов,  чтобы оправдать поведение сына, но ничего не получается, и каждый раз мне кажется, что тот зверек, который постоянно гложет мои внутренности, имеет облик моего единственного, любимого сына.
- Уважаемый Михаил Соломонович, я не согласен с Вами. Вы не должны так переживать и так, я бы сказал жестоко, относиться к своему сыну. Вы обязаны сперва все проверить сами,  как все это было, какие обстоятельства были на тот момент, тогда и решать. А пока давайте договоримся, Вы будете по-прежнему искать свою семью, включая и сына, а я буду помогать.
На этом мы расстались.
Мне было  жалко этого человека. В таком возрасте, в чужом городе, без семьи, без кола и двора, с такой болью и горечью на сердце и неизвестностью впереди.
Я решил занимать его различными поручениями и заданиями, вовлекать его в общественную жизнь города. Подготовленные им справки, отчеты, докладные записки были составлены исключительно грамотно, с большим знанием дела и предмета. Мне не стыдно сегодня признаться: в то время я у него консультировался и учился по многим вопросам ведения и планирования городского хозяйства, составления различных докладных, справок и отчетов. До сих пор  вспоминаю о нем с большой благодарностью за все то, что он  сделал для меня.
Через 3 с лишним года нашей дружбы общими усилиями в Караганде нашли его дочь Рахилю. Она была приглашена в город Коканд, работала бухгалтером в конторе связи, ей предоставили  квартиру, в которой они  проживали вместе с отцом. Рахиля рассказала все подробности их привлечения к ответственности, осуждения и высылки в Барнаул и как она потеряла мать.               
Приезд дочери несколько облегчил положение Михаила Соломоновича. Чувствовалось, что он буквально ожил, внешне стал намного опрятнее, более аккуратным, подтянутым. Появилась, наконец, приятная улыбка, а в глазах - надежда.
Он стал мне помогать во всем, не считаясь со временем, с погодой. Мы очень подружились  и он как бы стал моим учителем и наставником. Михаил Соломонович уже давно работал начальником планового отдела строительного управления,  очень много внимания уделял подготовке документации по сдаче строящегося предприятия в эксплуатацию. В 2 часа дня он  и его руководитель должны  были  быть у меня с этими документами  и доложить комиссии о готовности сдачи предприятия в эксплуатацию. Прошло уже 15 минут от назначенного времени, а их все еще не было. Такого в практике нашей работы не бывало.
Я уже хотел отложить совещание, но вдруг, как-то не совсем естественно, Михаил Соломонович вваливается  в кабинет, протягивает мне  лист бумаги и сам падает на диван. Читаю: Постановлением парткомиссии при ЦК КПСС Михаил Соломонович Рудой реабилитирован и восстановлен во всех правах. Все  присутствовавшие в кабинете единым порывом встали со своих мест и бросились обнимать, целовать и поздравлять его. Естественно, в тот момент было не до совещания. С разрешения комиссии совещание начало свою работу на час позже.
После совещания мы остались вдвоем, еще раз о многом поговорили и твердо решили: во что бы то ни стало искать Володю.
Через день пришел Михаил Соломонович со своей дочерью. Оба были радостные, счастливые. Они  заявили о своем решении не покидать полюбившийся им Коканд. Отныне их родина - Коканд.
Прошло еще немного времени и нашелся родной брат Михаила Соломоновича - Аркадий Соломонович Рудой - капитан медицинской службы первого ранга, живший  и служивший в Ленинграде. Между  ними установилась регулярная переписка и младший брат пообещал посетить Коканд и встретиться со старшим братом. Однако каждый раз по разным причинам эта встреча откладывалась.
И вдруг письмо - Аркадий сообщил своему брату, что недавно он оперировал одного тяжелобольного моряка из Кронштадта. После выписки из госпиталя моряк решил зайти к хирургу и поблагодарить его за успешную операцию и попрощаться. На входной двери хирурга висела бирочка: Рудой А.С. Прощаясь с хирургом, моряк спросил:
- Доктор, скажите, а капитан нашего тральщика - Рудой Владимир Михайлович вам не родственник?
 Капитан первого ранга, не задумываясь, ответил:
- Нет, видимо, однофамилец.
Только к вечеру он вычислил, что Владимир Михайлович - его племяник, сын его родного брата Михаила. И он немедленно связался по телефону с Володей и рассказал все об его отце, сестре, сообщил их адрес и номер телефона и попросил его срочно позвонить отцу.
Так, более, чем через четверть века,  Володя узнал из уст своего родного дяди все новости о своей семье. 
Услышав эту новость, Володя оцепенел. Конечно, он рад, что отец и сестра живы и здоровы. Но как отец воспримет его звонок? Что делать? Всю ночь он не мог заснуть, нервничал, вспоминая прошлое, и никак не мог сам дать оценку своему поступку, искал оправдание и, наконец, решил позвонить отцу, извиниться, объяснить, что по молодости струсил и, поддавшись уговору старших, отступился, допустил непростительную ошибку, за что все это время мучился и терзался. Отец - умный человек, он поймет и простит.
Встав с места, он решительным шагом направился к телефону и заказал междугородный разговор. Каждая минута ожидания разговора с отцом - это была пытка. Как объяснить отцу? С чего начать? Простит ли он? Подойдет  ли к телефону? А звонка все нет, в голову лезут различные мысли, все какие-то недобрые, тревожные...
И вдруг  телефонный звонок прерывает его мысли... Он слышит голос отца: “Я вас слушаю”. “Папа! Папа! Это я - Володя, твой сын. Папа! Папа! Ты меня слышишь? Отвечай!”
Папа прекрасно слышал, но не мог ответить. Спазмы сдавили горло, язык прилип к небу, силы покинули его и он с трудом протянул телефонную трубку Рахиле. В трубке по-прежнему слышался голос Володи: “Папа! Ты меня слышишь? Отвечай! Я твой сын, Володя. Ты прости меня! Прошу тебя, отвечай!”
Перебив Володю, Рахиля поздоровалась с ним, объяснила, что папа говорить не может. Она рассказала кое-что о себе, о папе, распросила Володю об его семье, о работе. Попросила непременно написать подробное письмо.
А у папы по-прежнему не было сил взять трубку и хотя бы поздороваться с сыном, хотя Володя просил передать трубку папе, чтобы услышать его голос... На этом разговор прервался.
Михаил Соломонович почувствовал  страшную усталость, вялость, и Рахиля  накапала ему несколько капель валерианки. Неизвестная тревога не покидала его.
Через несколько дней он рассказал все это мне. Чувствовалось, что  он очень нервничает. Я как мог успокоил его и спросил его:
- Хотите, я вас сейчас соединю с сыном.
Он поблагодорил и сказал, что подождет от него подробного письма, а потом свяжется по телефону.
У нас с ним состоялся очень серьезный разговор, я настаивал, чтобы он простил поступок сына и сам позвонил ему. После некоторой паузы он сказал, что он так и сделает, он все таки отец, а отцы должны уметь находить оправдения поступкам сыновей, хотя предательство в любом виде не имеет оправдания. Потом он обратился ко мне  и сказал:
- Я хочу рассказать вам одну притчу из нашей Торы: одной еврейской семье Бог установил ежедневный  заработок на заготовке дров - 15 копеек. Как бы они ни работали, сколько бы человек из семьи ни участвовали в заготовке дров, сумма заработка составляла те же 15 копеек. Этих денег не хватало на жизнь и они очень нуждались.
Однажды на заготовку дров пошел сам глава семьи. Вдруг на опушке леса он увидел льва, рычавшего  на всю округу. Человек заметил, что передняя лапа льва насквозь проколота какой-то колючкой и причиняет ему дикую боль. Решив помочь льву, он приблизился к нему и с трудом вытащил занозу, промыл рану, снял с себя рубашку и перевязал лапу.
Лев почувствовал облегчение и обратился к человеку:
- Я вижу, что тебе очень тяжело. Давай я буду помогать тебе. Ты побольше заготавливай дров, а с наступлением  темноты я их буду подносить к твоему дому.
Договорились, и дело пошло:  человек стал ежедневно зарабатывать уже  по 25-40 копеек.
Прошло некоторое время. Семья зажила лучше,  появилась лишняя копейка, всем на зависть построили добротный дом, и однажды хозяин говорит жене:
- Я хочу пригласить в гости своего друга, который нам так долго и бескорыстно помогает.
Очень серьезно и долго готовились к приему дорогого гостя. Наконец, после долгих уговоров лев дал свое согласие пойти в гости. Этот день настал и, как только стемнело, лев пришел в гости, но не успел он войти в дом, как жена стала громко поносить мужа, что он до сих пор не может отличить человека от зверя. Она очень громко начала проклинать и мужа, и зверя за то,  что зря потрачено  столько времени  и средств. И уже пыталась выгнать льва из дома. Мужу с трудом удалось разъяснить жене, что имеющемуся сегодня достатку в семье они обязаны  этому другу: это он всегда помогал семье.
Гостя успокоили, ввели в дом, усадили на самое почетное место и начали угощать. Однако гость ни до чего не дотрагивался, ничего не ел, сидел хмурый.        Сколько хозяин дома не просил гостя отведать, попробовать что-нибудь, все тщетно. Гость ничего не хотел.
Вдруг Лев обратился к хозяину с просьбой принести топор, которым тот рубил дрова, и пригласить жену. Затем Лев очень вежливо обратился к хозяйке и попросил ее  взять в руки топор и острой его стороной нанести ему сильный удар в лоб. Он предупредил, что  если она  этого не сделает, он   загрызет всех. Никакие уговоры не помогли, и хозяйка дома нанесла Льву удар топором. Струей пошла кровь.
Довольный таким гостеприимством Лев стал облизывать  рану, кровь остановилась и на месте нанесенного удара остался глубокий шрам. Через некоторое время  этот шрам исчез.
При очередной встрече хозяин, встретив Льва, сказал: “Cлава Богу, у тебя на лбу нет шрама”, на что Лев ответил: “Этот шрам у меня теперь на сердце, оттуда его не уберешь”.
После долгого молчания Михаил Соломонович произнес:
 - Да, вы правы. Я прощу своего сына,  позвоню ему, но шрам на моем сердце  никогда не заживет,  я его унесу с собой в могилу.
Чем все это кончилось, я надеюсь, мой дорогой читатель сам додумает, но мне очень жаль, что через некоторое время человечество потеряло еще одного   мудрого, доброго, справедливого человека, память о котором я до сих пор чту.

Г.Нью-Йорк               
22 марта 2001г.                АБРАМ  ИЛЬЯЕВ