Автогонки в Рязане

Посвящается
Мишунину Алексею Дмитриевичу


В 1968 году, в конце апреля месяца, когда  во всю  готовились к выезду на полевые работы, Алексей неожиданно предложил.
  - А, не махнуть ли нам в Рязань, посмотреть автогонки?
- Никогда, нигде, ни от кого не слыхал ни про какие гонки.
- Ха, это вам не национальный русский вид спорта, хоккей с шайбой!
В голосе его звучал сарказм. И я узнал, что ежегодно в канун Дня Победы в Рязани проводятся автогонки. Мероприятие длятся три дня. Гонки всесоюзные. Алексей сам не единожды выступал на этих гонках.
-Алексей, я завсегда готов.
Алексей рассуждал дальше.
-Три дня праздников. Машина числится в твоем отряде. Тех осмотр она прошла. Зав кафедры предупредим. И вперед.
Так мы и сделали. Заведующий кафедрой попросил по пути заехать в село Константиново. Значит, и на родине Есенина побываем!
  Мы, не мешкая, собрались и выехали с таким расчетом, чтобы в вечеру быть в Константиново. Там переночевать. Утром, в день начала гонок быть в Рязани ко времени технического осмотра машин, ознакомлению с трассой и первого старта.

Покидая Белокаменную, необходимо было заправить машину и заправиться самим. Мы встали в очередь  на  автоколонку среди автобусов и самосвалов, сверкая, отполированной чистотой  нашего «козлика».  К нам подошел шофер – дальнобойщик.
- Талоны на бензин нужны?
- Сколько?
- Как обычно. У нас на дальних, экономия.
Я купил у него два талона по пятьдесят литров.
- Спасибо.
Он и отошел, и тут же вернулся, сказав, что у него есть еще полтораста литров. Я взял еще сто литров, дал три рубля и получил обратно только что отданный мной рубль и еще один замусоленный.
- Так. На пузырек мужикам есть.
  Алексей, подал машину на заправку. Я побежал отоваривать талоны.

При выезде из города стоял гастроном.
- Алексей. Этот, последний до Рязани. Следует запастись
Мы вылезли из машины. Я закурил. На  каменных ступеньках под массивным навесом магазина стояли двое юных, и, глядя друг на друга, говорили, говорили. Он стоял на ступеньку ниже ее и все равно из-за его головы я не видел лица девушки. Им не было скучно. Мимо них прошла девчушка, опустив голову, задумавшись и как-то неуверенно ставя ногу в туфлях на модных каблуках.
  - Молодняка развелось. Теперь мысля не та. Теперь, каждый раз  новая,  и скорее в сторону. Сказал Алексей, глядя на эту пару.
В гастрономе я взял бутылку водки, нам с Алексеем на вечер и три бутылки сухого венгерского  в дорогу.


 


Машина выкатилась из города, и мы пошли по трассе на Рязань. Потянулся асфальт дороги,  и я ощутил, что еду, что уезжаю. За стеклом машины небо хмурилось, и я подумал, что будет дождь и что мы под крышей. Это особое ощущение быть укрытым от непогоды. Наш возок бежал,  и дорога начинала убаюкивать.

- Алексей, а почему я засыпаю, когда ты ведешь машину?
- Чего спать. Давай поговорим.
- А ты дай газу..
- Нельзя. У нее режим, извольте знать.
И мы смеемся, чувствуя дорогу.
- Алексей, а как соревнования пойдут? Здорово будет?
- Здорово пойдут. Аж пиджак заворачивается. Увидишь. А потом банкет. Наш красный банкет в нашем  советском ресторане. Аж пиджак  заворачивается.
Мы опять смеемся. Мы едем. Я пристроился за спиной водителя и можно переглядываться через зеркальце.  Я принимаю глоток венгерского, из бутылки. Я легонько встряхиваю бутылку, которую так удобно держать в руке и думаю, что Алексей смотрит на меня как на бездельника, но он улыбается и вдруг произносит:
- Отдыхай. Год у тебя был… Аж пиджак заворачивается.
 Всю зиму я был дома. Год выдался на редкость тяжелый, но теперь я опять в дороге и смотрел на зелень деревьев  ближних и дальних рощ. На еще пустые поля, на небо и самолет вдали. Следил за встречными и обгоняющими нас машинами.
 Я чувствовал себя так, как чувствует выздоравливающий, которого вынесли из палаты на свежий воздух. Выздоравливающий  рад этому. Но еще слаб, чтобы радоваться теплу и солнцу.
 Я любил, когда машину вел Алексей. Мы уже третий год работали в одной экспедиции. Машина бежит по дороге. Хорошо думается при таком водителе. Он ведет машину, он ведет мои мысли. Хорошо, когда машина идет в режиме. Хорошо, когда машину ведет Алексей. Вдруг возникает ощущение, что нет ни дороги, ни встречных,  ни поперечных, ни перекрестков, ни светофоров. Машина катит так ровно.  Кажется - она сама знает, что и как делать. О том, что машина движется, если не смотреть на дорогу, можно судить по смене света в машине.  То яркое солнце  слепит глаза, то воздух становится желтым и мягким. Иногда,  когда машина оказывается на возвышенности, кажется, что  горизонт становится ближе. И это расстояние до горизонта, как мираж. Когда же машина устремляется  вниз, и ты опять видишь дорогу, то ты думаешь о дороге и о машине. А когда машина попадает в тень аллей, а потом вырывается на яркую, белую от солнца дорогу я отпиваю из бутылки  и смотрю, как солнце проникает сквозь деревья и сквозь бутылку, и мне кажется  что  я бегу с палочкой вдоль забора. Жар от асфальта, жар в воздухе, стрелка прикована к цифре 70.
Все слилось в единой песне и все растворилось и проникло в небо, знойное, но еще весеннее небо, когда тень от тучки пролетает, как километровый столб у дороги и пробуждение сил после долгой  и  бесконечной зимы и совершенно необыкновенный вкус вина и безотчетная уверенность в чем – то, что называется жизнь.

Два огромных армейских «Урала», как две арбы медленно двинулись по трассе предстоящих гонок, собрав на себя тех, кто будет участвовать в этих гонках. Впереди на открытом «козле» главный судья с рупором. Мы с Алексеем  движемся за ними.






 Шум двигателей заглушал слова, но я видел, что шофера в промасленных робах, только на это время оставивших свои машины механикам, внимательно смотрели и слушали.
Я видел, Алексей проезжал по знакомым ему местам. Я видел, что добрая половина шоферов знали Алексея и относились  к нему с открытым уважением. Сначала один, а потом еще двое пересели к нам в машину. Подсевшие попутчики радостно хлопали  Алексея по плечу. Говорили  громко и весело, подначивали.
- Леха, давай, запишись на гонку.
В глазах Алексея при этих словах промелькнуло, что-то хищное.
  - Нет. Хватит. Четырнадцать лет выступал. Все печенки растряс.

Я  присматривался, отмечал рытвины и неровности дороги, примерялся, как и где можно обойти, обогнать. Шофера рассматривали, выданные каждому металлические с
цепочками браслеты, с выбитыми на них фамилиями, именами, группой криви. Браслет надевается на руку во время гонки. Я отметил, как внимательно они прислушиваются и вглядываются в дорогу, даже те,  кто выступали здесь раньше.

- Скажи, чемпион, сколько раз не бухал на трассе?
 Алексей, смеясь, отмахнулся. Меня этот вопрос удивил. Пить перед гонками? Да и не пьет Алексей, на сколько мне известно.
Уже вечером я спросил  Алексея об этом.
- Ты видел, что делается на трассе? Разве трезвый здесь пройдет? А как делаешь? В кабину чекушку и стакан. Время знаешь. Вот махало знак подал, ты чекушку - в стакан. Пока он флаг держит, ты стакан принял. Он флаг опустил, ты по газам и вперед. Все рассчитано.
Второй момент перед началом гонки это получение стартового номера водителями. Эта процедура состоит из двух частей. Сначала каждый водитель, участник гонки должен бросить гранату. За дальность броска он получает соответственные очки.
Судейская комиссия отлично знает, что водители, готовя машины к гонкам, стараются уйти от стандартов – кто готовил  особую  горючку, кто ставит  усиленные рессоры, кто-то устанавливает сдвоенные карбюраторы. И комиссия объявляет в последний момент, что именно будет проверяться. Что – то одно, но у всех машин. Те, кто попался, получает соответственно дальний номер на старте. Перед стартом машины выстраиваются рядами, в каждом ряду по три машины. Вся гонка  начинается в котловине, окруженную бортами.  По трем  из этих бортов по естественным спускам и подъемам, образованными оврагами,  с выходом в долину (дно котлована) после прохождения круга и должны были проделать  гонщики  по восемь таких кругов.
Клетчатый флаг метнулся. Пошли!  Пошли! И все взволновалось. Стоявшие до этого момента в рядах машины сломали построение и по равнине устремились, ускоряясь к первому подъему. И еще было видно, как крайние и задние машины   стремятся, идя на обгон, первыми  выйти на  подъем  на гребне которого, там, где дорога резко сворачивала влево и дальше тянулась по над оврагом, стояли габаритные ворота, которые водители не имели права обойти, а обязаны были пройти через эти ворота и только тогда включиться в гонку.
Машины сразу же подняли пыль, в которой исчезла вся гонка. В разрывах пыли,  когда склон  перед габаритными воротами проглядывался пятнами  было видно, как машины, не сумевшие проскочить подъем и попасть в габариты, скатывались вниз по склону, сталкивались с идущими снизу.



Облако пыли расплылось и отошло, а машины вытянулись друг за другом, то исчезая, то мелькая  пошли на первый круг.
Зрелище захватывало. Фотоаппарат в моих руках  заклинило и я медленно начал приходить в себя.

Мне повезло.  Попав на такого рода зрелище впервые, я был не сам по себе, а в окружении профессионалов, которые переживали за соревнованием и знали все тонкости  гонки. С того места, где мы стояли хорошо просматривался противоположный борт  и были видны все спуски  и подъёмы.
- Смотри, смотри! Вон Витюк пошел в подъем.
Подъём и машина хорошо просматривались на фоне далекого горизонта. Машина не сбавляя скорости, преодолевала подъём.
- Смотри! Попробуй, засеки, когда он переключает скорости!
Машина Витюка уже преодолела  подъем, и на время скрылся из глаз, когда Алексей обратил мое внимание на другого гонщика. Гонщик  гнал, машину  не жалея. Моментами казалось, что машина летит над землей.
- Видишь! Летит, аж пиджак заворачивается. Рессоры слишком  мягкие поставил. Видишь, как машину подбрасывает? Когда она в воздухе, зацепления с землей нет, и он теряет во времени.
Мы медленно перемещались вдоль трассы, что бы лучше рассмотреть участки трассы и остановились на верху очередного оврага, через который проходила трасса. Крутой склон оврага, казалось, обрывался отвесно с резким поворотом направо, что просматривался глубоко внизу. Мимо нас пролетел очередной гонщик и, не сбавляя скорости, пошел по склону. Хорошо было видно, как машина при правом повороте накренилась на левый борт и опрокинулась, и легла колесами вверх. Водителя спасла дуга, наваренная над кабиной. Водитель выскочил из машины и бестолково засуетился
И, кажется, даже попытался перевернуть машину и поставить её на колеса. Тут набежали зрители и как муравьи облепили опрокинутую машину, не обращая внимания на проносящиеся мимо другие машины. Машину перевернули. Водитель, молодой парнишка вскочил в кабину. Машина  рванула с места.
Захваченный всем происходящим я вдруг услышал от Алексея совершенно неожиданные слова.
- Не получится из него гонщик.
  Я, всё еще находясь под впечатлением  от увиденного, оглянулся на Алексея. Он задумчиво наблюдал за суетой вокруг перевернувшейся машины.
- Не получится из него гонщик, не получится. Он уже второй раз переворачивается.

Гонка продолжалась. Машины были поделены на классы. Отдельно шли  ГАЗ-63 и ГАЗ-66. Их «уровняли», отключив у ГАЗ-66 передний мост. ГАЗ-130 шли с грузом в последний день соревнований. Во второй день пустили  машины ГАЗ-69 и среди них «Москвичи». Соревнования  всесоюзные. Команды выступали  от Москвы и от Ленинграда, из Волгограда и из Прибалтики.
Наступившая незаметно ночь казалась ночью перед битвой. На огромном пространстве, на поле в беспорядке расположились машины, что участвовали в гонке,  машины  техпомощи. Где-то горели костерки, кибитки техничек освещались лампочками от аккумуляторов. Над всем этим табором стоял неумолчный шум до глубокой ночи шоферня «гудела», бойцы готовились к утреннему сражению.   

 


 

Алексей разговаривал с человеком, который явно не относился ни к гонщикам,  ни к судьям. Алексей разговаривал с ним не то, что заискивающе, но как бы сохраняя дистанцию, не переходя определенной  черты. Тот с кем разговаривал Алексей  относился к Алексею со  вниманием и старался «быть своим», но что-то барское проглядывало в его оттопыренном животе и манере разводить руками. Выглядел  собеседник Алексея  на общем фоне   необычно. Приехал он с шиком. Расположился  в шатре. Приехал не один, с девкой. Видимо в душе он завидовал  гонщикам и быть может сам хотел быть гонщиком.   

Потом уж Алексей рассказывал, называя этого персонажа, дельцом.
Делец купил химчистку и стал директором. Имел три машины. Шестерку, иномарку и «газончик». По тем временам - такое, казалось невозможным! Алексей
Объяснил.
- С милицией надо иметь отношения «вась – вась».
Алексей если и не завидовал  дельцу, но рассуждал о нем  уважительно.
- Умеют люди устраиваться в жизни.    
Я знал, от самих же водителей с автобазы Академии Наук, что и они время зря не
теряли. Возвращаясь после летних командировок из экспедиций, они коротали время до весны кто на «поливалках», кто на ремонтах транспорта к будущему сезону. Имея при себе машины и, зная где и как достать дефицит, одни подрабатывали на этом, Другие занимались сборкой машин и потом через комиссионный магазин, через «своего» бухгалтера продавали эти машины со всеми необходимыми документами, «через черный ход» клиентам. Производство было налажено широко и товар гарантирован. Каждый из участников сборки занимался  определенной операцией и делал свою работу мастерски.
 
Гонки продолжились, но мы уже почувствовали усталость от массы впечатлений и
не стали ждать заключительного дня и «красного банкета» и решили возвращаться  домой.
    К концу дня, когда гонки заканчиваются и машины, и толпы народа тянуться в город, солнце проглядывает раскаленным диском сквозь поднятую машинами до небес пыль, остывающее место гонок, погружаясь в тень, напоминает картину Васнецова «После битвы».
Мы двинулись на Москву. Начинало темнеть, Накрапывал дождь. Мы взяли двух
«грачей». Ехали  молча, Мы возвращались к своим делам и заботам.


Время проходит, жизнь разбрасывает людей, тех с кем работал вместе. Многое забывается и многие забываются, и ощущение, что ты все помнишь, обманчиво. Более всего запоминаются  люди связанные с событиями. Так вот Алексея Дмитрича я вспоминаю часто. Мы много часов и дней провели вместе в дороге. Я помню, как он любил машину. Я знал, как он любил лошадей. И эта любовь к лошадям перешла потом на любовь к машинам. Я помню его рассказы. Помню, как он сидел за рулем. Он ни на секунду не выпускал дороги из глаз, и казалось, пропускал эту дорогу через себя. Помню его рассказы.
Перед Войной Алексей жил в деревне и гонял коней в ночное. И был у него любимый конь. И началась война. И пришел приказ всех лошадей отправить на фронт. И, что сделал Алексей? Он забинтовал ногу коню и подвязал ногу так, что конь начал на ходу хромать. Размазывая по лицу грязь и слезы, он привел хромающего коня приемной комиссии, и комиссия поверила и забраковала коня и оставила коня в колхозе.





И я представлял себе, как  и чем он рисковал. За саботаж в военное время могли и расстрелять и в тюрьму сослать.
Машину он любил и ухаживал за ней постоянно. Если нам случалось отправляться купаться, то машину мыли со стиральным порошком и не только кузов, но и двигатель.
Он рассказывал, что уже после войны  в СССР  проводились соревнования на автомобилях. На машину устанавливалась лебедка. Обязательно напарник и шанцевый инструмент топор и лопата.
Он рассказывал, как выиграл одну гонку. Трасса проходила через топкий ручей, где застревали машины. Алексей выбрал место, забрался на возвышенность, высадил напарника и, разогнавшись, рискуя, перелетает через гнилое место.

За время совместной работы у нас выработалось взаимное уважение. Мне нравилась, как он работает. Он ценил во мне то, что я никогда не позволял себе, на правах начальника сказать – «Лексей, дай порулить». По инструкции водитель в таком разе имеет право «послать» начальника, но на практике бывает как раз обратное.
Много чего можно еще порассказать, но главное другое.
Прошло много лет, но во мне неизживна уверенность, что когда машину вел Алексей она, машина, ни где не ускорялась, не тормозила, а катилась так, будто и не
существовало  ни семафоров, ни перекрестков, ни рытвин, ни обгонов. Машина катилась, не останавливаясь до  места. Мне скажут, так не бывает, быть такого не может. Я и сам это знаю. Но как только перестаю убеждать себя в этом, так тут же, опять это непоколебимое ощущение.
Ни кому и никогда не пытался  я рассказывать об этом ощущении, но однажды стал я свидетелем рассказа  футбольного болельщика. Речь шла о великом Яшине. И вдруг этот болельщик изрек. Дословно – «у меня на всю жизнь осталось впечатление, что Яшин неподвижно стоял в воротах…».
Я специально посмотрел  кинохронику, как играл Яшин. Не говоря уже о выходах из ворот, о бросках на мяч, хорошо было видно, особенно, если смотреть со спины, с высоты верхней перекладины ворот, что Яшин был направлен туда, где зарождалась атака. Он видел все поле, видел перемещение мяча и игроков, предвидел перемещение атаки, и перемещался в направлении этой атаки. И было видно, что все, что происходило на поле проходит через Яшина.
Много общего нашел я в том, как играл Яшин и как вел машину Алексей. Многое в их облике было схоже. Они были люди одного времени.  Оба были мастерами своего дела.
И, видимо, были отмечены одной общей печатью.