Старику снились львы

             «Когда – нибудь, когда не станет нас…» Э.Хемингуэй.

 Давила, давила жизнь. И врезала.
Допрыгался.
Завалился я на диван. Затрясло меня. Ручонками  трясу, ноженками сучу. Все осознаю спокойно, без страха, а дрожь – колотун  унять – не получается. Да и легче как – то, когда  сопротивления не оказываешь. И еще стыдно. Большой дядя разлегся, а сослуживцы суетятся, бегают, скорую вызывают, потерпеть уговаривают. Приоткрою глаз, подгляжу, у Любаши глаза круглые стали и все больше становятся. Сам себе думаю – сердце, что ли? Может коньячку глоток принять? Или закурить? Или лучше подождать?
Наконец врач прибыл. Давление измерил. И как новый чин присвоил – «Гипертонический криз». И цифры называет, и даже как бы с уважением – «240 на 120».
Лежу себя забавляю, а врач укол сделал, и тряска прекратилась.
  Как сановного чиновника усадили в карету скорой помощи и повезли по переулкам. В Боткинскую. И мелодия романса зазвучала, пробившись сквозь снеговые тучи – «… когда – нибудь, когда не станет нас….».
В больнице опять затрясло, но слабее. И еще укол сделали. И стал я как – то расслабляться и освобождаться от окружающих и стен больничным. И вдруг озарилось все внутренним светом блаженства и восторга, и почудился круг друзей, и послышался звон стаканов. И понял, что душа готова лететь. И чудесно это было! Вот сейчас.
Но звон стекла не призывный зов колокола. И нельзя.
И засыпать начал почти, и медленно уже подумалось, а не упустил ли я свой шанс, и будет ли так чудесно, когда придет тот последний час? Или буду я стонать и отравлять жизнь окружающим. И еще подумалось, что такие мысли свойственны молодым, как утверждают китайцы, и, что «срок на государевой службе уже отбыли», как говаривал Дядя Валера.
И увидел я другую картину.
Когда двигаешься по маршруту с работой, а маршрут проходит по хребту горной гряды, и когда ты отвлекаешься от описания залегания и выходов горных пластов, что залегают справа и слева от хребта, то видишь, огромную горную страну под солнцем. И, кажется, горы застыли на лету, и, что ты один на планете, и, что в пространстве этом легко затеряться и потеряться. И, кажется, планета эта впитывает в себя солнце и начинает оживать. 
Местами хребет сужается и, разрушаясь, превращается в отдельные останцы. Такие останцы еще называют «жандармы». Мимо жандарма не пройдешь! Пройти жандармы не просто. Проползая один такой останец, цепляясь руками и ногами, вдавливаясь в камень, я укрепился между двумя «жандармами», как между горбами верблюда и, переводя дух, огляделся вокруг. Я стоял на краю пропасти. Далеко внизу угадывалось дно огромной горной чаши, и чаша эта на половину была наполнена прозрачно – голубым воздухом, пронизанным лучами солнца, проходившими под углом. Ниже все было черно, и потому чаша казалась бездонной.




Я стоял на краю бездны. Этот омут завораживал. Чем дольше я глядел, тем сильнее ощущал легкость и желание развести руки в стороны, как крылья и плыть  медленными кругами, спускаясь на самое дно.
Вот только сапоги тяжеловаты. Кто сказал, стаскивая мокрый сапог, «сапоги завоеватели»? Не вспомню.
Но нельзя. Инструкция не велит, маршрут не закончен, работа не сделана. И я делаю два шага назад. От пропасти. Короткие два шага в пол ступни. И омут исчезает. Потом, как учили – «кругом!» и тащусь по маршруту дальше. Бессовестное солнце висит в бездушном небе, рюкзак оттягивает спину и давит на ступни, и до платок еще идти и идти.
И понял я, что и на этот раз вылезу. Жизнь не впервой сбивает с ног, да так, что приходиться заново «учиться ходить». А, что изменилось? Если раньше жизнь представлялась вечностью, то теперь, я почувствовал, что человеческая жизнь не бесконечна. Еще промелькнуло, что врачи имеют особую конституцию. Кругом столько больных и каждый что - то свое тянет, и, что стены больницы пропитаны миазмами, как стены автомастерской пропитаны  техническими маслами.
Лучше всех белых халатов я знаю, что со мной. Пройден этап жизни и поступил сигнал. И, я знаю, что делать. Сколько будут держать в больнице, столько времени я буду спать.
Один из парадоксов жизни – превращение наших дел в наши долги. А мои долги долги. И предстоит еще усвоить мудрость древних – «унынье грех (и грех тяжкий), а при всем при том человек должен пребывать в радости». Не совсем точно, а по сути так.
Усвоить. Усвоить. Должен. Должен.
А сейчас спать. Спать. Спать.
1995 г.