Кавказ 1995 г

Наступил 1994 год – год моего восемнадцатилетия. Все шло к тому, что весной я отправлюсь служить в ряды РА. Начались очередные медкомиссии, написание тестов, собеседования. Так, на одном из них, я и признался, что хочу служить в Псковской дивизии ВДВ. Там проходил стажировку мой брат (тогда курсант Рязанского десантного училища), да и эта дивизия считалась одной из самых боевых в войсках, а значит служба предстояла быть интересной.
      Забрали меня в армию на второй день после дня рождения. Приехал в военкомат «покупатель» из Пскова – офицер-десантник и отобрал из области десять человек. Зачитывая список фамилий,он назвал и мою. Успев обрадоваться, я вышел из строя. Также из строя вышел еще один человек с такой же фамилией. И лишь, уточнив имя и отчество, я вздохнул с облегчением.
     Начались мои первые дни службы. С улыбкой сейчас вспоминаются многие ее моменты. А в тот время, при постоянной нагрузке, как физической, так и моральной, не всем служба давалась легко. Это время, как лакмусовая бумага, и показала, кто и что значит. Так создавался костяк нашего нового коллектива, которому еще предстояло обрасти мышцами и превратить их в стальные мускулы.
      Время службы текло, приближался ноябрь 1994 года. До нас стали доходить слухи о неспокойной обстановке на Кавказе. Вечером 29 ноября объявили боевую тревогу. Утром сводный полк нашей дивизии грузился в Илы, а вечером мы уже разбивали палаточный лагерь вблизи Владикавказского аэропорта. Начались дни нашей первой боевой закалки. Почти две недели пехота ползала по полям, совершенствуя свою тактическую подготовку: связисты, изображая автоколонну, вели радиообмен; саперы, не расставаясь со своим главным оружием – лопатой, оттачивали свое мастерство. Те дни запомнились морозной погодой. Ночами маленькая «буржуйка» в огромной палатке издавала лишь символическое тепло. Протертый за полгода камуфляж, да летнее нательное белье согревали больше морально. Не забуду, как торопили восход солнца, чтобы под его, еще теплыми лучами, немного отогреться. Мы и предположить не могли, что это только начало наших самых трудных и самых ценных жизненных испытаний.
        11 декабря поступила команда к общему сбору и колонна двинулась в сторону Ингушетии. Вдруг в одном из БТРов возник пожар. Он съехал на обочину и проезжавшая мимо колонна лицезрела, как языки пламени вырывались из открытого люка. Это была наша первая потеря в технике, а такое начало не предвещало ничего хорошего.
       Уже в первых населенных пунктах Ингушетии столкнулись с резко негативным отношением местных жителей. Женщины с детьми ложились на дорогу, преграждая путь колонне, старухи махали кулаками, мужчины, сидя на корточках вдоль дороги, проводили ладонью по горлу и показывали, что нас ждет впереди. Офицеры скомандовали: «Снять оружие с предохранителя и держать дистанцию, не подпуская никого к машинам. В случае необходимости стрелять в землю, перед ногами». Для нас существовало еще несколько проблем: как справлять на ходу нужду и как съесть замерзшую тушенку. Основным лакомством в те дни были сухари, посыпанные сахаром. Правда, перед тем, как достать сухарь из мешка, его приходилось очищать от замерзших белых червяков, которым, видимо, неплохо жилось на влажном теплом складе. А сахар сверху прекрасно маскировал тех, кого холодными руками было просто не достать. Ну а когда становились на ночлег, лакомились морожеными остатками, лежащих на полях, початков кукурузы.
          Так 13 декабря мы добрались до первого чеченского села Ассиновская , где впервые наша колонна была обстреляна из пулемета. Развернув оружие, мы обрушили шквал огня в ту сторону, откуда бил пулемет, но тут же последовала команда прекратить огонь, т.к в той стороне, в нескольких сотнях метров, расположилось подразделение внутренних войск. В дальнейшем мы узнали, что это была излюбленная тактика боевиков – пробраться между нашими частями, выпустить несколько очередей и ретироваться. Ну а дальше: одни открывают ответный огонь, направленный по своим, другие отвечают тем же. У нас оказалось два легко раненных. После остановки мы ходили смотреть на кунг «Урала», пробитый в трех местах, и на пулю, застрявшую в каблуке, сидящего на полу солдата.
   Наверно, только с этого момента все стали осознавать серьезность сложившейся ситуации. А далее, две недели движения по раскисшим полям, снежным горам, ветреным ущельям. Днем колонна продвигалась, вечером останавливалась на ночлег, заняв круговую оборону. Солдаты ставили палатки, топили «буржуйки», по очереди несли караул, копали окопы, дежурили у печки и… немного спали. Суточный сон солдата составлял около 4 часов. Земля раскисла так, что при беге сапог оставался на месте, а нога с портянкой ступала дальше в грязь. Там я узнал, что такое бельевые вши, которые не давали покоя никому. В тех условиях были все равны: и солдаты и офицеры. Надо отдать должное, что командование делало все возможное, чтобы дать солдатам горячую пищу, даже организовать помывку в полевых условиях.
         Хорошо запомнился вечер 27 декабря. Люди радовались чистому телу, чистым тельняшкам. Мне тогда вспомнился фильм «Государственная граница». 21 июня 1941 года пограничники, помывшись в бане, сидели в чистом  нательном белье на скамеечке и строили планы на мирную жизнь, а назавтра приняли бой, последний в их жизни. К сожалению, предчувствие не подвело…
         Утро 28 декабря выдалось солнечным, морозным, напоминающим нашу северную погоду. Колонна, огибая село Октябрьское, ползла по снежным холмам. Перед нами на грузовике двигался взвод 1 роты. И  тут, на наших глазах произошла трагедия. Снаряд, выпущенный чеченцами из замаскированного орудия, попал прямо в машину. Взвода не стало. Через некоторое время боевики были выбиты из укрепрайона. Было захвачено немало трофеев, среди них крупнокалиберные пулеметы, две гаубицы  и два танка, на башнях которых было написано: «На Москву».  Майор Колыбабинский за эту операцию получил звание Героя России.
         Приближался Новый 1995 год. 31 декабря высшее командование поставило перед нами задачу выдвинуться в заводской район  Грозного, где наши подразделения приняли очередной бой. Нам повезло больше. Перед нами воспламенился трубопровод с нефтяными резервуарами и весь горизонт был объят пламенем. Под его прикрытием мы и вышли на указанную точку. А вот у соседей слева и справа были потери.
        Никогда не забуду ту Новогоднюю ночь! Горящая нефть освещала все вокруг, а черный от копоти снег  казался нереальным. Каждый час, с постоянной периодичностью, нас обстреливал миномет. Большого урона не нанес, но нервы потрепал. Физическая усталость за прошедший день накопилась неимоверная, но приходилось, только закрыв глаза, вновь вскакивать и прятаться в укрытие.
       Помню, как спускались с высокого холма в Грозный. Серый, мрачный, весь в дыму он лежал перед нами. Вспоминались архивные кадры военного Сталинграда. Похожее мы увидели своими глазами. В нашем взводе служил солдатик. Русский, родом из Махачкалы. Он помнил Грозный еще ребенком. Здесь жила его бабушка и родная тетя.      Сюда он часто приезжал на каникулы. Он вспоминал парк, в котором они гуляли, фонтан, где купался еще малышом. А через несколько дней, во время боев на центральном рынке, встретил, среди многочисленных беженцев, укрывшихся от войны в подвале этого здания, свою бабушку. Она была парализована и спустя некоторое время умерла, а его тете мы помогали всем возможным, пока находились рядом.
       Каждый день гибли солдаты, офицеры. Когда темнело, их тела собирали в одно место и отправляли в тыл. Фамилии погибших в Рождество разведчиков я помню до сих пор: Большаков, Пономарев, Аушев… У нас сохранилась записная книжка Алексея Аушева, в которой он описывал происходящие события, обращаясь к маме. Он писал следующее: «Дорогая мама, ты всегда боялась, что я попаду на какую-нибудь войну…» Материнское чувство не подвело.
           Было много раненных. Психическая усталость накопилась до такой степени, что мы искренне завидовали раненым, для которых: грязь, вши, постоянное чувство голода и тревоги должно было закончиться.
         Спустя две недели нас вывели в, так называемый,  тыл – парк им.Ленина. Там солдат отмыли и одели в новую чистую форму. Наши задачи изменились. Теперь каждый день группа наших солдат вместе со сводной группой ОМОНа прочесывали освобожденные районы на юго-западе города. Тогда я узнал, что на севере Грозного размещен отряд Архангельской милиции. Сердцем чувствовал, что родной брат – капитан Архангельского ОМОНа находится там. Я написал записку, которая чудом его нашла. Спустя несколько дней свершилось еще одно чудо – я увиделся с братом. Он, несмотря на опасность, промчался со своими товарищами, через простреливаемые боевиками районы города, и нашел место нашей дислокации. Те минуты никогда не забуду! Они мне дали огромный прилив сил. Скажу, что встречались мы во время войны не раз, в разных районах республики. За полгода службы мы пересекли ее полностью с Запада на Восток.
     И вот наступил день отправки нашего эшелона домой. Это был конец мая 95 года. До Пскова добирались около шести суток. Поезд, расписанный всякими лозунгами, стал для нас вторым домом. Обогнув Москву, мы проезжали по Новгородской области. На вокзале города Старая Русса поезд совершил небольшую остановку, где мы высыпали на площадь. Тут ко мне подошла девушка, подарила букет сирени и поцеловала в щечку. Я думаю, тогда мне завидовал весь эшелон.
     Очень взволновал меня другой случай. Мы подъезжали к старинному городу Валдай. Поезд сделал короткую остановку и возле него увидели бегущую женщину. Кто-то сказал, что у нее погиб в Чечне сын. Фамилия ее была Аушева. И тут я вспомнил, что погибший разведчик именно с Валдая. Схватив из стопки тетрадей его записную книжку, я бросился к ней со словами: «Это тетрадь вашего сына». Она схватилась за меня, рыдая. Я обнял ее и не мог ничего произнести. Если честно, я не был знаком с ее сыном, но меня охватило чувство, что стою с близким человеком. Она была работником железной дороги и в громкоговоритель другая женщина, называя Аушеву по имени, говорила, что нужно отпускать поезд, а та все не могла от меня отцепиться. Здесь на нас обрушился сильный ливень, но и он не смог ее заставить расстаться со мной... Тот день надолго останется в моей памяти.
     Моя армейская служба давно позади. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, как много дало то время для переосмысления всего происходящего вокруг.