Сказка про репку

Вызовы бывают разные. Бывают перевозки на гемодиализ в плановом порядке, когда Скорая помощь изображает из себя такси с крестами вместо «шашечек», а пациенты = пассажиры ворчат, что в машине холодно, тряско, неуютно, и вообще, могли бы выделить отдельную машину для каждого, вместе им тесно. Мы, конечно, ворчим, мол, ездили бы тогда на автобусе. Тем более, у нас половина машин сломана и не едет.
А с оставшимися приключаются всякие казусы. К примеру, однажды по весне мы разыгрывали сказку про репку. Дело было так…

- Семьсот девятый, перевозочку из травмопункта в тридцать пятую больницу возьмёте, и можете обедать! – не терпящим возражений голосом заявляет рация. Мы – что? – ездовые собаки, и вся наша жизнь – бежать в упряжке, звонко подгавкивая. Травмопункт – значит, травмопункт. 
Наш город – странное явление – ненавидит своих жителей. Вероятно, мы того заслуживаем, потому что моих земляков легко узнать в любой точке мира – мы, живущие на горах, в отличие от заволжан, разводим вокруг себя беспорядок и беспредел. Лезем без очереди, неприкрыто хамим, особенно, если не рассчитываем получить отпор, друг с другом почти не здороваемся. Именно по привычке желать здоровья совершенно незнакомым встречным людям определяется типичная деревенская заволжанка. А попадающие в наш славный град питерцы вообще получают культурный шок на всю жизнь. Конечно, не следует мерить всех одной меркой, но в данном случае я описываю ощущение, которое складывается о нижегородцах у того, кто нас впервые видит. Немудрено, что древний город неласков к своим обитателям.
Вся Верхняя часть – сплошные горы, она так и зовётся: Нагорная. Горы устраивают оползни, погребая под тоннами глинисто-песчаного грунта строения и коммуникации. Горы по весне грозят сходом самых настоящих лавин, пугая родителей, чьи дети отправились кататься с этих гор на саночках и ледянках. Горы направляют потоки талой воды, прорезаются глубокими оврагами, и вообще всячески усложняют жизнь.
Зима для трёх Нагорных подстанций Скорой помощи – стихийное бедствие, потому что к горам присоединяются чиновники и коммунальные службы, которые живут в Африке. И каждый год надеются, что зимы не будет. А зима у нас длится, как известно, с ноября по март, захватывая, бывает, кусочек апреля. Представьте только: снегопад, холодина, раздолбаный «Соболь» с неработающей печкой, натужно ревя, пробирается по нечищеной дороге на срочный вызов…Время доезда по приказу – не более двадцати минут. Фактически – «пробки», снег, и расстояние по горам и долам втрое больше, чем по прямой – считайте сами, но не будьте слишком оптимистичны.
Итак, травматологический пункт Советского района. Наше зимнее проклятие. Он расположен в овраге под улицей Бекетова. Съехать вниз – проще простого, а подняться на лысой резине по снеговой каше и покрывающему асфальт льду – это песня. Матерная частушка. Поэтому наверх наши изобретательные водители поднимаются по прилежащим улочкам, где накат на дороге меньше. А иногда и подъём более пологий, чем сразу на Бекетовку.
Деваться нам некуда, мы спускаемся вниз. Травмопункт – коварное место, больной может оказаться и носилочным. Но в тот раз это был великолепный травмированный большой палец левой кисти. Разрыв сухожилия, полученный в драке и требующий хирургического вмешательства. Пациент – местный обитатель двадцати с небольшим лет по паспорту, и выглядящий на все сорок. Этот район у нас негласно зовут Гарлемом, потому что нравы здесь простые, а трезвые люди если и попадаются, то только случайные прохожие, и только в светлое время суток.
На часах было около половины шестого вечера. Солнце, проглянувшее на пару часов из пелены снегопада, валилось за крыши домов. Только розовое предзакатное небо намекало, что надо бы побыстрее, а то после шести обеденного перерыва не дадут. И мы, ревя мотором, выруливаем на улицу имени великого А. С. Пушкина. Знал бы он, какую дыру назовут нижегородцы в его честь, обессмертил бы нас похлеще «убогих чухонцев».
- Вззззииии!!! – визжит сцепление. Пахнет палёной изоляцией. Машина дёргается, как в эпилептическом припадке, но не трогается с места. Мы с Танюшкой – девяносто пять кило на двоих – обречённо переглядываемся и вылезаем из машины. Толкать. Больной, однорукий бандит, слегка под хмельком и тоже выскакивает помочь. Восьмое ж марта на носу!
- Раз, два, три – взяли! – пять рук упираются в капот, три пары ног скользят по снеговой каше.
- Вззззииии! – и коварство гор явлено во всей красе: по наледи и каше машину стаскивает с дороги боком, и заднее колесо проваливается в сугроб. Приехали.
- Пожарников надо, - матюгнувшись для разрядки, изрекает Михалыч.
Пожарники – это наше всё. У них большая машина, они нас всю зиму из снежных ловушек спасают.  Ждём. Смеркается.
К нашему больному приезжают друзья. Такси осталось наверху, на Бекетова, они пришли пешком – два типичных «бойца» начала девяностых, с поправкой на возраст и марку телефона. Начинаются разборки, кому платить за такси. В процессе выясняется, что они на одно лицо с нашим пациентом не по причине какой-то патологии, а по кровному родству. И руку ему повредил как раз старший брат. По-родственному. Теперь, одержимые чувством вины и отсутствия вина и средств на продолжение банкета, они решают братику помочь. Несчастный «Соболь» вновь толкают, и он застряёт ещё глубже.
- Семьсот девять, семь ноль девять! – верещит рация. – У вас больной в машине?
А где ж ему, сердечному быть? Тут, рядышком.
- Сейчас передадите семьсот тринадцатому, они мимо едут.
Через пять минут на сцену вползает «ГАЗель» третьей бригады, и наша Наташа, типичная нижегородка, на чистом нижегородском объясняет больному и иже с ним, куда им следует засунуть свои сломанные пальцы. Самое странное, её не разу не били на вызове, хотя с другими скандалистками такое случается иногда. Гарлемцы, смущённые её знанием родного языка, потупясь, уходят домой пешком, позабыв про ожидающего их таксиста. Мы цепляем трос к «ГАЗели», и через пять минут в сугробе сидят две машины вместо одной.
Подъехавшие пожарники ржут, как кони.
- Анют, спокойно, только не нервничай! – уговаривает меня Танюшка. Я спокойна. Ловлю своё отражение в зеркале заднего вида – рыжая, лопоухая, взъерошенная, и глаза светятся красным, как у сиамской кошки. Я молчу, и на насмешки пожарных не отвечаю. Сами утихают при виде моей неземной красы.
Но дело сделано – напуганный пожарный водитель дёргается…и три машины сидят в сугробе по самые «не могу», костеря на все корки наших чинуш и наши горки. Дедка за репку, бабка за дедку, тянут-потянут…
Вторая пожарная машина – реально больше первой! нам бы такие! – вытаскивает нас «паровозиком». Злые, без обеда и в сырых ботинках, мы разъезжаемся по вызовам.
До конца смены десять часов.