Звезда

Я потерял свою звезду в Краснодаре.
Сияй, сияй, сияй, моя звезда!
Сияй, сияй - где бы ты ни была!
Lacrimosa

Вокзальные часы, покрытые небольшим слоем пыли, показывали два часа ночи. Их исполосованное царапинами стекло блёкло отражало свет фонарей, которые стояли совсем рядом, но были слишком высоки и горды для того, чтобы снизойти хотя бы чуть-чуть ближе к земле, к железной дороге, к чуть подёрнутым ржавчиной рельсам. Где-то внизу, между ровными и гладкими шпалами, спали маленькие дикие травинки, подсознательно ожидая хотя бы слабого ветра. В воздухе было тихо, хотя над вокзалом всё равно витал какой-то особый шум, только придающий уюта и гостеприимства этому месту. Изредка откуда-то из тупиков, а казалось, из других вселенных, раздавались басистые гудки поездов, которые будто вдыхали ночной воздух и смотрели в чёрное с редкими звёздами небо, а потом кричали в пустоту о том, как им сейчас хорошо – и как они хотят, чтобы это мгновение длилось вечно.
Всё вокруг было молчаливо и пустынно – вокзал словно отдыхал от дневной суеты, стука чемоданов и крика торопливых пассажиров. Но всё-таки перрон не был полностью свободен от людских душ. На небольшой скамейке чуть поодаль от вокзала сидел высокий мужчина в чёрном пальто и тканевых перчатках. Его пушистые белые волосы чуть колыхались, когда незнакомец поворачивал голову, а едва блестящие карие глаза сияли умиротворением и теплом. Мужчина, обхватив рукой колено и высоко подняв голову, самозабвенно смотрел в бездну ночного неба, будто созерцая что-то светлое и бесконечно далёкое.
Незнакомца, сидевшего на вокзале, и впрямь нельзя было назвать обычным человеком. Этот мужчина с редким и красивым именем Тило обладал особым даром – он был неразрывно связан со своей звездой. С самого детства Тило мог часами смотреть в небо, ожидая её выхода; в самые трудные минуты жизни одна мысль о том, что сверху на него смотрит его звезда, моментально успокаивала его и даровала утешение и надежду. Каждый день он чувствовал её заботу и её тепло – и посылал ей в ответ долгие лучи своей смиренной любви.
Будучи юношей, Тило ещё жил со своими родителями и братьями и хоть немного, но занимался бытом, но его тяга к звезде, желание забыть всё вокруг ради неё с каждым днём всё больше одурманивала его своей манящей нежностью. И, когда родители Тило умерли, мужчина собрался и отправился в путь, не прокладывая себе маршрута, не задумываясь о том, что будет с ним завтра. Его всегда вела его звезда, а он беспрекословно шёл по этому пути и всё больше и больше чувствовал, как он сливается с ней в такой чистой и такой кроткой любви, которой он никогда раньше не испытывал.
Звезда всегда помогала Тило приобретать нужные вещи, находила для него ночлег, а он отплачивал ей за её заботу всё той же непререкаемой любовью. Они всегда путешествовали вместе: он – на земле и она – далеко в небесных вершинах. Но Тило всегда носил свою звезду в своём сердце, а звезда никогда не выпускала из души милого путника. Так они прошли десятки тысяч километров, и так они были счастливы.
Но сегодня был особый день. Сегодня звезда в последний раз привела Тило на ночлег, чтобы больше никогда не появиться для него в большом тёмном небе. Она оставила путника на вокзале и теперь кротко и ласково смотрела на него своим неиссякаемым белым светом. Звезда угасала, и она больше не могла вести Тило по миру. Она прощалась с ним.
Тило знал, что звезда вот-вот оставит его. Но ему не было грустно или до боли тяжело на душе. Он просто смотрел на неё своими глазами, и в его взгляде читалась страстная преданность, благодарность и великая неизреченная любовь. Тило без слов и без жестов понимал, что сейчас чувствует его звезда, и чувствовал полное единение их душ. Ему ни за что не хотелось огорчать свою любимую, когда она вот-вот уйдёт навсегда. И он только смотрел и смотрел на неё, а она глядела на него, на его высокую фигуру в чёрном пальто и на одухотворённые, наполненные редкой любовью черты лица, пронизанные неземным светом.
Ночное небо всё так же – молчаливо и просто – сияло и зияло над огромным каменным миром. Всё так же не шевелились травинки, привыкшие к неожиданным поцелуям своего неверного ветра. Всё так же где-то далеко кто-то суетился, но мир вокзала был обособлен, будто отделён неведомой стеной от всех остальных участков планеты. На перроне царило молчание всего живого и неживого, самобытное и насыщенное, глубокое и вечное.
И вдруг звезда Тило погасла. За одно мгновение на чёрном небе перестал сиять маленький огонёк, будто кто-то изнутри зашил дыру на чёрной материи и торопливо поставил заплату. Всё вокруг оставалось тем же, на небе всего лишь перестала гореть звезда. Но вместе с этой звездой весь мир словно перевернулся, словно полетел куда-то в неизведанную бесконечную пропасть, рассекая собой безвоздушную пустоту космоса…
И тут, наконец, Тило понял, что всё свершилось. Из его глаз тут же степенно вытекли две дорожки светлых слёз, а веки быстро сжались и задрожали в нервическом тике. Вся душа Тило моментально пропиталась одной грустью, светлой и любовной грустью, самой глубокой грустью во всём мире, существующим под чёрным небом, на котором рассеялись маленькие звёзды с большими сердцами…
Вдали вновь раздался гудок паровоза, но уже не радостный, не упоённый ночным спокойствием. Казалось, он сочувствовал этой бесконечной печали и поддерживал, поспешно выходил на подмогу. Всё вокруг сжалось, собралось вместе в искренней скорби по звезде. Тусклый свет фонарей оплакивал гибель небесной жительницы, умевшей так прекрасно любить – и сиять… Всё одушевлённое и страдающее кинулось, бросилось в ноги к Тило, и даже неживое вдруг ожило в своей светлой памяти.
Вместе со всеми сущностями и духами пришёл скорбеть и ветер – он быстро поднялся со своего места и, сырой от собственных слёз и слёз Тило, торопливо прикоснулся к его плечу. Он немного посидел рядом с мужчиной, а затем, не желая мешать или раздражать, вновь удалился, сжимаясь и замыкаясь в себе. Уходя в своё непостоянное убежище, ветер качнул старую деревянную вывеску. Эта древняя табличка выцветшими буквами извещала: «Краснодарский вокзал».
Стрелка часов скорбно повернулась чуть вправо. Да, прошёл уже час с того момента, как Тило прибыл на вокзал. Но за этот час он изменился так, как он не менялся за всю свою жизнь. На душу Тило словно упала полупрозрачная тень, которая не скрыла за собой его гениальной способности любить, его горячей веры и преданности, но прибавила что-то новое, горькое и неизгладимое. Глаза Тило не потухли, они всё так же глубоко, с пониманием всего происходящего вокруг и добротой и снисходительностью ко всему происходящему, смотрели в мир, но и они изменились, как меняется картина, в которую добавляют несколько новых мазков. Наверное, суть этих изменений была в том, что Тило сам пережил то, что всегда знал и хранил где-то в своей всё объемлющей и всё – неведомым образом – заранее постигнувшей душе…
Мужчина встал со скамейки и медленно прошёл к краю платформы. На мгновение он подумал о том, что можно бы сейчас сделать шаг на рельсы и просто дождаться, когда здесь пройдёт первый поезд. Но уже через мгновение он ясно понял, что делать этого не стоит. И вдруг его снова накрыла какая-то безмерно светлая, заботливо окутывающая собой любовь.
Тило поднял глаза к небу. Там не было его звезды, но теперь он твёрдо решил, что ему надо делать дальше. Тило решил ждать, ждать всю жизнь, а если надо – то даже дольше. Ждать, пока его звезда вновь загорится на небе, и он сможет снова видеть её, а не только чувствовать её душу, которая – Тило знал – не умерла и до сих пор блуждала где-то в безвоздушном космическом пространстве. И почему-то Тило верил – или очень хотел верить, – что звезда обязательно снова появится в чёрной темени, под покровом земной ночи, и он снова увидит её и почувствует глубочайшее единение их сердец.
Мужчина ушёл с вокзала, всё время поднимая глаза к небу. Он чувствовал, что звезда, погаснув, вовсе не оставила его. И что она никогда, никогда его не оставит.