На высоте Глава 7 Размышления

ГЛАВА 7       РАЗМЫШЛЕНИЯ

В перестройку вкатились мы, словно во сне,
Будто бы в измеренье иное.
Заявили на пленуме нам по весне:
Скоро всё у нас будет другое.

Демократии ветер внезапно подул,
Да оттуда, откуда не ждали,
И генсек наш с трибуны такое загнул,
Что от смеха мы чуть не упали.

В последнее время у командира объединённого отряда Боброва всё чаще возникало состояние какой-то необъяснимой тревоги. В нём вдруг пропало внутреннее ощущение устойчивости и стабильности этого, казавшегося ранее нерушимым мира.
«Всё это пагубное влияние перестройки, - думал он. - Доиграется с ней Горбачёв, доиграется».
Чутьём опытного хозяйственника он ощущал скорые перемены. И они, скорее всего, будут не в лучшую сторону. Эта демократизация обществу отрыгнется. Пагубное её влияние уже докатывается из Москвы и до периферии, падает дисциплина, растёт процент неисполнительности.
Уже второй день он прячет в столе радиограмму министерства об отмене устава о дисциплине. Решение такое принято под давлением тех же демократов. А что взамен? Ничего. Говорят, работайте по КЗоТу, как везде работают. Ну что ж, посмотрим. Но... как работать без устава? Взять недавний демарш лётчиков Байкалова. По этому КЗоТу их не накажешь. Не за что. А по уставу...
Нет, не вовремя его отменили, не вовремя. Ну да пускай пока радиограмма полежит в столе до следующего разбора, пусть люди пока будут в неведении.
Он попросил секретаршу через час соединить его с начальником управления и, закурив сигарету, продолжал размышлять. Не выходила из головы недавняя история. Как их ловко провели на их же планах. Разве раньше бы решились на такое? Да никогда! И в голову бы никому не пришло. А сейчас - пожалуйста. Их же буквально носом в грязь ткнули. Всех, всё высшее руководство отряда и аэропорта. Как щенят. Как щенят...
И вдруг он понял главное, что неосознанно тревожило его уже не первый день. И сейчас вдруг вылилось в чёткую мысль: народ осмелел, перестал бояться начальников, как раньше и пример тому - недавний демарш лётчиков. А ведь они ещё даже не знают об отмене устава о дисциплине. Да, это был вызов ему и его методу хозяйствования. И ещё понял Бобров, что спокойной размеренной жизни, пожалуй, приходит конец, и что назад она уже вряд ли вернётся. Это умозаключение его почти что напугало. Да что же будет дальше? Дела, дела! Он даже присвистнул, поразившись своему открытию. Нет, но что же будет дальше? Ведь эти крикуны перестройщики не имеют никакой программы. Да и не умеют ничего, кроме как критиковать и охаивать всё, сделанное ранее.
А по большому-то счёту началась борьба за власть. Вот и его, Боброва, тоже критикуют. Есть у него своя агентура почти в каждой службе. Он знает, что про него говорят в курилках. Критикомания захватила всю страну от верха до низа. Некоторые уже открыто заявляют: пора гнать стариков с их годами насиженных должностей, они не в состоянии, и не хотят перестраиваться, не хотят менять авторитарный стиль руководства на демократический, да и не смогут. Вот это, последнее, правильно. Поздно перестраиваться.
     В городском комитете партии один из секретарей - его школьный товарищ - показал ему анонимное, правда, письмо работников отряда, где описываются его злоупотребления служебным положением. Это дача. Тесно стало сыну вместе на одной даче жить. Да и старая она уже. Что-то ему подсказывало, что нужно торопиться со строительством новой. Ну а в этом деле как без стройматериалов обойтись? И где их взять при существующем дефиците на всё и вся? Но всё пока есть в собственном распоряжении. В том числе и рабочая сила. Пока есть. Конечно, за что-то он какие-то деньги платил. Но в письме том сказано, что ворует начальник спецавтобазы, начальник строительного участка, начальник отдела снабжения. Ну, ещё бы этого не знать ему. Вот каждый раз строители докладывают, что не хватает кровельного рубероида, чтобы закончить покрытие нового ангара. Да его уже столько растащили, что три ангара можно бы было покрыть. Можно бы завести дело и разобраться, но зачем ему такая слава? Зачем ему шумиха?
И про квартирные злоупотребления в письме написано. Конечно, письмо - ещё не доказательство, но в случае изменения обстановки, к чему всё и идёт, этого достаточно, чтобы его сняли с должности и отправили на «заслуженный» отдых. Письмо пока лежит без движения в рабочем столе школьного друга, но кто знает, что будет завтра? Зато он знает этих номенклатурщиков. Родную мать продадут, чтобы только на тёплом кресле удержаться. Так что он уже на крючке у этого друга. Начнёшь тонуть - наверняка дотопит этим письмом. Так уж у них там принято у партийных вождей. Для того и хранит, ведь мог бы отдать. Ну да ладно, хорошо хоть, что предупредил.
А тут ещё лежат у него какой день копии протоколов совместного партийно-комсомольского собрания 3-го отряда, где командиром тот же Байкалов. Лётный состав открыто признал, что работали они на АХР всегда с нарушениями документов. Частично из-за невозможности их выполнить, а некоторые «дурацкие» - так в протоколе сказано - просто игнорировали. Например, летали при нелётном прогнозе, когда фактическая погода хорошая. И далее было решение: «...Коллектив понимает, что пунктуальное выполнение всех руководящих документов приведёт к срыву государственного плана, к срыву увеличения урожайности, а также к личным материальным издержкам, так как зарплата лётчика зависит от налета часов. И всё же коллектив сознательно идёт на это, так как нет другой возможности доказать, что дальше по старому работать нельзя. Мы желаем работать честно, добросовестно, нам не нужны липовые приписки для плана, для благополучия и процветания... наших руководителей. Мы готовы и обеспечим безопасность полётов без целого ряда ныне существующих запретов, нацеленных, якобы, на повышение безопасности, а на самом деле тормозящих работу...».
Чёрт, да этот документ способен свалить не только его, но и всё руководство ОАО, попади он в руки распоясавшихся корреспондентов.
Когда Леднёв принёс этот протокол, и он прочитал, то не придал ему особого значения. Кто это посмеет в наше время идти против указаний министерства? Ведь они воспринимаются, как закон для подчинённых. Так и в уставе написано, правда, теперь отменённом. Об этом он и сказал Леднёву.
- Наше время? - криво улыбнулся секретарь парткома. - Ты, Фёдор Васильевич, газеты читаешь?
- Редко, - признался Бобров. - Устаю, да и времени нет. А, потом, что там читать? Всё одно и то же.
- Зашаталось наше время,- многозначительно изрёк Леднёв. - В газетах об этом пишут
открыто. Представь,  что вот это, - кивнул  на протокол, - попадёт в газету.  В ту же
«Комсомолку». Представь резонанс. Это же бомба замедленного действия. Мы все останемся без партбилетов. Я молю бога, чтобы они не догадались это в прессу передать. Агапкин, правда, следит там. Но время-то нынче не предсказуемое.
И эти слова Бобров, отягощенный производственными и личными заботами, пропустил мимо ушей. В последнее время на его дачу почти открыто направлялись машины со стройматериалами, занаряжались рабочие. Он уже не думал, что скажут об этом люди.
И только сейчас он связал недавний инцидент с этим протоколом и снова удивился: да там, чёрт возьми, действует здоровый коллектив. Но ясно просматривается чья-то направляющая рука. Чья? Отсечь бы эту руку! Он вспомнил Бека, взял ручку и жирно вывел на настольном календаре его фамилию. Но он наверняка не один. Есть кто-то из инициативной молодёжи. Разъединить, отправить на переучивание, или... Нет, начать нужно с комплексной проверки отряда и в частности с подразделения Бека. Не может быть, чтобы там не было нарушений.
За длительную свою работу в авиации он давно понял: не нарушает ничего тот, кто ничего не делает. А нарушения там есть, их сами летчики признали. Вот за это с Бека и спросим. Чтобы другим неповадно было возникать.
Он снова вспомнил о прошедших событиях и нажал кнопку селектора:
- ПДСП - командиру?
- Сменный начальник ПДСП слушает!
- Вылеты на АХР сегодня запланированы?
-       Да... кажется, - неуверенно прохрипел динамик.
- Кажется или точно? - повысил голос Бобров.
- Запланировано пять вылетов,- уже более уверенно доложил диспетчер.
- Самолёты необходимо сегодня отправить, Проследите лично.
- Задержка будет, - ответил диспетчер.
Бобров слышал, как кто-то там подсказывал, что нет трактора - сломан, а шофёры отказываются заезжать в непролазную грязь. И был слышен смех.
- Вы для чего там находитесь? - не скрывая возмущения, спросил командир. - Зарплату
отрабатываете? Обеспечьте вылеты самолётов.
- Но мы не знаем, что делать? - удручённо возразил диспетчер. - Вот исправят трактор, тогда...
- Когда его исправят? Интересовались?
-       Н... не знаем,  пока.
Ответ вывел его из себя.
- А что вы там знаете? - с угрозой в голосе произнёс он. - Я спрашиваю, что вы там
знаете? На всё у вас один ответ. Так узнайте, чёрт вас возьми! Если не смогут сегодня
сделать - договоритесь с соседним колхозом о тракторе. Всё!
Нервным движением он вытряхнул из пачки сигарету и закурил. Попытался вспомнить, кто сегодня сменный начальник. Почему-то он не узнал его по голосу, хотя голоса всех лётчиков, работавших там после их списания, он знал. Всё-таки вспомнил: это был недавно назначенный на эту должность замполит вертолётного отряда, который по каким-то там причинам не ужился со своим командиром.
«От замполитов нигде толку нет, чёрт возьми! - подумал раздражённо. - Не потому ли всё кувырком пошло в этой стране?».
Бобров считал, что каждый в пределах своей компетенции должен проявлять разумную инициативу. Таких людей он всячески продвигал по службе. Вот, например, Дрыгало. Делает и не ждёт, когда ему дадут указания. Но с каждым годом почему-то становилось всё больше безликих исполнителей, не желающих ни работать толком, ни, тем более, нести за что-то ответственность. Зато всё больше появлялось критиков, болтунов и демагогов. Вон целыми днями их по телевизору показывают. Этих демагогов-буквоедов он, как лётчик, терпеть не мог, но как администратор вынужден был с этим мириться.
Но были и такие, из которых инициатива так и пёрла. Эти были даже опасны. Доверь им что-то - такого могут наворотить. От таких людей он старался избавляться под любым благовидным предлогом. К тому же, как правило, такие люди были склочными и в коллективе не уживались, считая, что зажимают их инициативу.
А ещё были такие, как Бек. Но с этими-то что случилось? Прекрасный лётчик, исполнительный, умный, со здоровым чувством юмора, тактичный и дисциплинированный, отличный воспитатель. Неужели и таких вот портит перестройка? Он авторитетен у лётчиков, очень авторитетен. А жаль...
Догадливый читатель понял, что подчёркнутая жирной чертой фамилия Бека на листке календаря - это начало конца его длительной карьере в авиации. Не сегодня, так завтра начнётся травля. Ату его, ату!
И не выдерживают нервы. И люди уходят. Ни их громадный опыт, ни их знания никому не нужны. Лётчики, переставая летать, из жизни уходят быстро. Они не могут перестроиться на «земную» жизнь. Отчаянные и гордые в воздухе, на земле они становятся беззащитными, словно дети. А что же, ведь вся лучшая часть жизни проведена в воздухе, где нет места фальши, лести, паршивому двоедумству и прочим мерзостям. А в преклонном возрасте этому учиться ни к чему. Да и стоит ли? Не поэтому ли они так уязвимы от любого наземного клерка?
А гордым, простите, быть трудно. Гораздо труднее, чем сволочью. Гордые всё таят в себе. И порой уходят из жизни, так ни разу не успев получить своей льготной пенсии. А уж эти пенсии! Тьфу! Лучше не говорить сейчас о них.
Часто бывает так, что те, кто при жизни больше всего приложил усилий, чтобы убрать неугодного, стоя у гроба в скорбных позах, произносят полные печали речи. Иногда даже повторяются. И исповедуются у гроба - прости нас! Бог простит. Все там будем.
А исповеди лукавых, утверждают, всегда длинны.
Любите мёртвых, но прежде живых любите. Ах, как нам этого не хватает!
Фёдор Васильевич Бобров ни разу не задумывался, когда он начал относиться к людям пренебрежительно, когда появилось в нём барство? Когда утвердился в мысли, что люди без него ничто? С годами ему стало казаться, что так было всегда. Он был уверен, что обладает явно не всем доступными задатками руководителя. Вместо себя на своём месте он и представить никого не мог.
Он много сделал для авиации этого края. Он - царь и бог авиации этого края. Ну а цари, известно, живут и шагают по жизни шире, чем простые смертные. По большому счёту он понимал, что на его месте, конечно, делал бы то же, что и он, и кто-то другой и возможно не хуже. Просто он был назначен на руководящую работу в эпоху бурного роста авиации, точнее, в эпоху роста реактивной авиации. И оказался в нужном месте в нужное время.
И вот теперь, по прошествии времени он стал хозяином не только Бронского аэропорта, но и авиационным хозяином громадного края с тремя десятками аэропортов и аэродромов.
Да, цари живут не так, как простые смертные. Особенно в этой стране поголовного дефицита или, как говорят шутники, в стране победившего соц... то есть алкоголизма. А пример, как нужно жить, был. И с такими людьми нужно дружить. Это он понял, когда приехал сюда после назначения на должность и был приглашён на бюро райкома партии. Ему дали понять, что Москва и министерство далеко и что его назначение ещё должны утвердить местные партийные органы. И с людьми из этих органов надо дружить, иначе долго не проработаешь. Именно тут он впервые усвоил несколько таких истин и, будучи по натуре дипломатичным и придерживаясь их, много лет удерживался на верхушке авиационной пирамиды края. Истина первая была им постигнута на райкомовском ковре вскоре после его назначения на должность. Предприятие не выполнило квартальный план. В управлении поднялся шум. Старый-то руководитель такого не допускал.
На ковре он вёл себя тактично, скромно и, главное, не постеснялся попросить помощи у этих ни хрена не соображающих в авиации чиновников, за которыми, тем не менее, стоит окончательное решение по любому вопросу. Будь то приобретение новой техники или открытие нового аэропорта. Это понравилось, и за не выполнение плана его только пожурили. Вот что значит дипломатия и правильно выбранная линия поведения. Истину вторую он постиг тут же, да её и не стали перед ним скрывать. Просто сказали, что любая инициатива, не согласованная с ними, наказуема. Ну а третий вывод он сделал сам: раз уж попал в эту стаю - будь добр, жить и выть по её законам. И тогда проработаешь долго и хорошо. И жить будешь тоже хорошо.
Бобров видел, как живут его новые знакомые и знакомые знакомых, занимающие солидные посты в краевых сферах. Хорошо живут. Очень даже хорошо. А зарплата у некоторых даже меньше, чем у него. Да и не в ней дело. Просто в отличие от всех советских людей они живут по своим неписанным законам, а все правила, кодексы и прочее - для наивных простаков, каковых и пытались воспитывать в СССР со школьной скамьи. И правильно: всякий сверчок знай свой шесток. Это называлось порядком и дисциплиной. Согласно статусу, когда он прошёл негласный испытательный срок, его закрепили за специальным распределителем. Постепенно он забыл слово дефицит, дикие давки в очередях и жуткое хамство продавцов. Очереди он видел только сквозь стекло автомобиля, когда проезжал по городу. В спемагазине всё было дешевле, о качестве и говорить нечего. Колбасу вперемешку с туалетной бумагой туда не привозили.
Со временем он стал резок с людьми, нетерпим к возражениям. Потом стал увольнять неугодных. Первыми притихли летчики. Это оказались самые ранимые люди. Отстранение от работы для них - потеря профессии, которую на земле не найдёшь.
На собраниях коллектива говорилось только то, что готовилось заранее. Выступающих подбирали заранее и готовили им речи. Никто другой выступить уже не мог, да и не хотел. Слушали ораторов, говорящих об успехах и достоинствах, слушали критику, елейную и слащавую. Те, в адрес кого она произносилась, благодушно принимали правила игры, прекрасно зная: неприятных последствий не будет, ибо так утверждён сценарий для толпы. Потом предлагалось заранее написанное решение собрания: увеличить, ускорить, усилить Голосовали: за - все, против - нет, воздержавшихся - тоже. Единодушие стопроцентное. Потом расходились и через пять минут забывали, о чём голосовали. На следующий день местный радиоузел вещал; партийное (комсомольское, профсоюзное) собрание прошло в обстановке общего политического подъёма с большой активностью присутствующих. Все решения приняты единогласно.
Скучно! Тоскливо! Уныло! Но, чем не жизнь? Никаких проблем. Живи и радуйся. Но даже в то время находились строптивые. Приходилось доказывать коллективу, что люди не правильно понимают текущий момент, политически не дальновидны и не достойны занимаемых должностей. Голосовали за выговор, потом рождался приказ, после чего строптивый покидал коллектив. И обвини-ка кто Боброва в самоуправстве. Нет, вот оно, решение коллектива. Он только исполнитель его воли
Но в последнее время годами отработанная система всё чаще начала давать сбои. Почему? И только ли перестройка в этом виновата? А может быть люди устали жить в этой системе?
Бобров мучительно думал над этим и не находил ответа.
- Фёдор Васильевич, управление на проводе, возьмите трубку, - услышал он голос
секретарши.
- Здравствуй, Фёдор! Что у тебя там случилось? - раздался в трубке голос начальника
управления.
- Здравствуй, Анатолий Семёнович! Пока ничего не случилось. Но время-то непонятное,
не знаешь, чего ждать.
- Ты притчами мне не говори, чай не Христос! Конкретней давай, а то у меня сейчас
совещание.
- Понимаешь, мои лётчики ПАНХ на партийном собрании решили строго по документам
работать.
- Отрадно слышать, -   с оттенком юмора похвалил начальник управления. - А что же
раньше иначе было?
- Ты знаешь, как было. Мы можем вчистую план завалить.
- За срыв плана ответишь, Фёдор. С тебя спросим, а не с твоих умных лётчиков.  Тем
более, сам же говоришь, что время непредсказуемое. Принимай меры в пределах своей
компетенции. Но, я думаю, долго твои ребята не выдержат. На Украине уже было так.
Несколько человек выгнали к чёртовой матери, и всё кончилось.
- Это когда было! А сейчас вот и устав отменили. Но я боюсь, в прессу их решение
попасть может.
- А вот этого допустить нельзя ни в коем случае. Делай всё, Фёдор, но этого не допусти.
- Постараемся. Предчувствия какие-то меня гложат, Анатолий. Куда мы идём? Что
дальше будет?
      - Не вижу особого повода для беспокойства, Фёдор. Работай, как раньше. Говорильня
кремлёвская нас не касается. Ты же это имеешь в виду?
       - И это тоже. Ещё вопрос есть.
- Валяй, валяй, что ты на самом деле!
Они были знакомы ещё с училищных времён. Жизненные пути их не раз сходились и расходились. И вот теперь облачённые высокими должностями говорили по телефону, не особенно выбирая выражения.
- Тут приказ один пришёл за подписью Бугаева о сливе топлива на оперативных точках.
Отмени своей властью.
- Ты в уме, Федор? Отменить приказ министра!
- Не думаю, что можно выполнять приказ, в котором не уверен.
- А ты не думай, - усмехнулся в трубку далёкий собеседник, - ты выполняй. Так живется
легче.
- Но приказ не продуманный, - возразил Бобров.- Подмахнул его Борис Палыч, не читая. А, потом, ему уже давно за шестьдесят.
- Что ты этим хочешь сказать?
- То, что одни могут мыслить в таком возрасте трезво...
-       ...А другие нет? Ну, это ты ему сам скажи об этом. Не я, а ты с ним на севере когда-то в одном  экипаже летал.
- Когда это было, - вздохнул Бобров. - Но ведь в баках-то иней образуется. Неужели там этого не знали? Может с целью противоугона приказ и хорош, а с точки зрения
безопасности - никудышен.
- Ты что же думаешь, министерство так вот свой приказ и отменит? Скорее тебя снимут
за невыполнение.
- Но его же всё равно никто выполнять не будет.
- А это другое дело. Спросим, кто не будет выполнять, - засмеялся в трубку собеседник.
- Понимаешь?
- Да понимаю, - ответил Бобров. - Но не хотелось бы так. Лётчики смеются. И авторитет теряется у них.
- Ну, раз понимаешь - так и делай. Конечно, это уже через край. Мы выйдем с этим
вопросом на коллегию министерства, но, сколько времени пройдёт до этого. Что ещё у тебя?
- Пока всё.
- Тогда будь здоров, Фёдор. Прилетишь на коллегию управления - поговорим.
Через полчаса Бобров вызвал к себе двух человек; командиров 3-го и 4-го отрядов. Это их экипажи работали на оперативных точках.
- Приказ о сливе топлива выполняется ли? - спросил он их.
Байкалов молча смотрел на командира. Командир вертолётного отряда промычал что-то вроде того, что они, мол, не самоубийцы.
- Так выполняется или нет?
- С этим приказом у нас могут быть проблемы, товарищ командир, - сказал Байкалов.
- Это уже лучше, Я тоже так думаю. Приказ в части слива топлива - не выполнять. Категорически запретить. Через край хватили, - повторил он слова начальника управления. - Вопросы есть?
- Будет письменное указание? - спросил Байкалов.
- Нет, только устное.
Проводив командиров, Бобров закурил и стал расхаживать по кабинету. Толстый ковёр делал шаги абсолютно бесшумными. Какое-то беспокойство не покидало его, не давало возможности сосредоточиться на текущих делах. Разговор с начальником управления ему не понравился. Да и не сказал тот ему правды. Он же прекрасно это чувствовал.
Подойдя к столу, нажал кнопку связи с секретаршей:
- Ольга!
- Слушаю, Фёдор Васильевич!
- На сегодня оперативка отменяется. Предупреди всех. Завтра - по плану. Ко мне только со срочными делами.
-       Хорошо, Фёдор Васильевич.
И он снова зашагал по кабинету.
Вспомнились слова начальника управления: говорильня кремлёвская нас не касается. Не касается? Но эта говорильня опасной становится для страны. Уже треть её охвачена забастовками. На Кавказе вообще творится что-то непонятное. Ежедневно по радио звучит Нагорный Карабах, о котором раньше, как говорится, слыхом не слыхивали. Прибалтика - это уже, судя по всему, отрезанный ломоть. И зря с ними Горбачёв упрямствует. Хотят жить отдельно - пожалуйста. Развод - так развод. Меньше обузы для России. Может, свои деревни быстрее с газом будут.
Но Горбачёва вообще не понять, чего он хочет. Не желает расставаться с коммунистическими идеями? Как опытный психолог и хозяйственник Бобров понимал, что там, в кремле, необходимо принимать какое-то решение и чем быстрее, тем лучше. Нельзя годы кормить народ беспочвенными речами и обещаниями. Иначе всё скатится к всеобщей анархии. Сейчас время дороже золота для страны.
Он подошёл к столу и раздавил в пепельнице очередную сигарету. Взгляд упал на настольный календарь с жирно подчёркнутой фамилией Бека. Вот, чёрт! Что-то надо делать и с этим. Не будем затягивать, пока ещё время работает на нас. Пока.
- Ольга! Пригласи, пожалуйста, ко мне Кухарева.
Через две минуты вошёл слегка взволнованный инспектор. Его не баловали приглашениями к начальству и вспоминали только тогда, когда что-то происходило. А что ещё можно решать с инспектором, если нет нарушений? Именно это думал Кухарев, шагая по коридору.
Никита Петрович прекрасно понимал свою ненужность в системе Аэрофлота. Он -надсмотрщик. А их нигде не любят. Будучи человеком неординарным, он прекрасно понимал свою ненужность для лётного состава, ибо был инспектором не летающим. Да лётчики и летающих-то не любят за их мелкие придирки. С его обязанностями прекрасно бы справился любой начальник штаба. Ведь, по сути - он оформитель бумаг, только и всего. Он ежемесячно, ежеквартально, ежегодно составлял анализы безопасности полётов по утверждённой методике и отсылал в управление. Такие же анализы составлял и заместитель Боброва Заболотный, должность которого, кстати, тоже не нужна, и также отсылал в управление. Между ними была только одна разница: Кухарев делал свои анализы сам, Заболотный же пользовался данными командиров отрядов.
Когда он заступил на свою должность и разобрался в системе, удивился, что столько ненужных и бессмысленных должностей в этой мало кому понятной и закрытой для всех отрасли. Его, бывшего военного лётчика, несказанно удивило, что в Аэрофлоте были замполиты. Это же гражданская авиация! Ещё больше он удивился, когда узнал, что ничего общего с процессом летания они не имеют. Так кто же они? Бывшие лётчики? Отнюдь. Это... инженеры, не пожелавшие трудиться по специальности. Присмотревшись к их работе поближе, Кухарев мысленно ахнул: да они же, чёрт возьми, ничего не делают! Бумажная возня - вот их вся работа. А рабочий инструмент - язык, которым пользуются пару-тройку раз в месяц на разборах и собраниях. Доложат, сколько замечаний в подразделении, сколько выговоров, опозданий на работу и других нарушений. Сравнят всё это с годом прошлым, позапрошлым и пятилетней давности. И выведут всё в процентном отношении. Хорошенькое дело! Кому это нужно. Лётчикам? А зарплата - не меньше командира эскадрильи.
Кухарев иногда заявлял в кругу близких, что уйдёт с этой должности. Но куда? Кому он нужен на исходе шестого десятка. Лётчики, он это видел, смотрели на него волком. Молодые же пилоты, наслушавшись небылиц от стариков, панически его боялись и при встрече теряли дар речи. Со временем он и сам стал поддерживать такой имидж. Для исследования, если так можно выразиться, психологического генотипа лётного состава. Но что там исследовать? Они боятся всех и всего. От инспектора до милиционера, от «чёрного ящика» до грузчика, от диспетчера до уборщицы. По любой жалобе их могут, согласно устава о дисциплине, отстранить от полётов на срок, пока будет идти разбирательство. Работая по схеме отклонение - ошибка - нарушение - происшествие он наказывал лётчиков в основном за последнее. Но ведь есть инспекторы, которые режут талоны за элементарные ошибки или отклонения. А кто от них застрахован?
- Садитесь, Никита Петрович, - показал Бобров на кресло у окна. - Работаем в десяти
метрах друг от друга, а видимся редко.
- Когда мы не нуждаемся друг в друге на работе - это хороший признак, - улыбнулся
инспектор, - значит, ничего чрезвычайного не случилось.
- Дай-то бог, если так. Курите, - подвинул Бобров пачку сигарет.
- Спасибо, Фёдор Васильевич. Хочется, но бросил. Терплю. Возраст.
- Искренне завидую. А вот я никак не могу бросить.
Кухарев размышлял, зачем он вдруг понадобился Боброву. А тот в свою очередь думал, как направить разговор в нужное русло. И поэтому перебрасывался с инспектором ничего не значащими фразами.
- Никита Петрович, все знают вас, как человека демократичного и справедливого, - начал он. - Вы пользуетесь заслуженным авторитетом у лётного состава.
- А мне кажется, что я для них - страшилка, - осторожно ответил инспектор, не понимая, о чём пойдёт разговор. - Но летчики у нас хорошие.
- Совершенно с вами согласен. И всё же, время сейчас непредсказуемое. Мне кажется,
нам необходимо усилить профилактическую работу по предупреждению лётных
происшествий, - нашёл Бобров нужную фразу. - Не ждать, как говорится, когда гром грянет
или жареный петух клюнет. Особенно требуется контроль нашей малой авиации.
- Да, за весенне-летний период Байкалов доставляет нам много хлопот, - вынужден был
согласиться Кухарев.
- Вот, вот. Особенно меня беспокоит подразделение Бека. Человек уже в возрасте, ему
тяжелее работать, чем молодым. А должность его беспокойная, требующая энергии. Что вы на это скажете?
- Бек толковый командир, имеет большой опыт, правда иногда бывает излишне эмоционален. Лётчики его уважают.
- Ну, уважают у нас и за попустительство, - возразил Бобров. - Вот Заболотного почему - то не уважают.
Кухарев промолчал, про себя же подумал, что его заместителя и уважать не за что. Прекрасно зная Боброва, он был уверен, что своего зама не любит и он сам. Но к чему всё-таки этот разговор?
- Дошли до меня сведения, - продолжал командир, - что в свете происходящих в стране перемен некоторые командиры расхолаживаются, вступают на путь либерализма с подчинёнными, ослабляя к ним требования. Это никогда не приводило ни к чему хорошему.
- Что касается Бека - он всегда был известен своим либерализмом с подчинёнными. Но,
когда надо, страху умеет нагнать.
- Как и вы тоже, - улыбнулся Бобров. - Но я не призываю нагонять на летчиков страх. Я
прошу присмотреться попристальней к подразделению Бека. Интуиция что ли подсказывает
такое. Буду рад, если ошибусь. Вы меня понимаете?
- Хорошо, Фёдор Васильевич, - понял, наконец, Кухарев. - Комиссия по проверке
подразделения? Что скажет Заболотный?
- Ну, с этим мы согласуем, - небрежно отмахнулся Бобров. - Правда, так не хотелось бы, с комиссии, - сказал, интонацией давая понять, что именно так и хотелось бы. - Не будет это выглядеть предвзято?
- У нас настолько часты проверки, что к ним давно привыкли, - улыбнулся Кухарев. -
Одной больше, одной меньше...
- Ну что же, вам виднее, - встал Бобров.
Когда придёт время рассматривать персональное дело Бека на парткоме, то инспектор вынужден будет подтвердить, что он, Бобров, ещё ранее был обеспокоен состоянием дел в его подразделении. И будет вынужден проголосовать за снятие его с должности.
     А Кухарев, выйдя от командира, задумался. Похоже, что его хотят втянуть в какую-то не очень красивую игру. Краем глаза он успел заметить жирно подчёркнутую на календаре фамилию Бека. Кажется, против него начинается кампания. Чем это он не угодил руководству? Никита Петрович ещё не знал ни про решение партийного собрания этого подразделения, которое потом поддержал весь 3-й отряд, ни про инцидент на стоянках Ан-2.
К летчикам эскадрильи он решил присмотреться попристальней, но вовсе не для того, чтобы собирать компромат на её руководителя. Как человек Бек Кухареву нравился, как лётчик - тоже. Как руководитель? Пожалуй, тоже. Без недостатков, но у кого их нет.
Да и что может наскрести комиссия такого, за что можно снять с должности её руководителя? Хотя, если имеются былые прегрешения - а они у любого имеются - то всё можно скроить, присовокупив сюда повышенные требования текущего момента и прочей демагогической мишуры.
Нет, сбором компромата он заниматься не будет. Честь офицера не позволяет это делать. А комиссию назначит. Но назначит...
Войдя в свой маленький кабинет, придвинул к себе телефон.
- Третий лётный, начальник штаба, - услышал он.
- Работаешь? - спросил вместо приветствия. - Чаи ещё не гонял?
- Ну, как без чая? - проскрипел бывший военный лётчик Чувилов. - Два бокала уже
засосал.
- Заходи, ещё бокал налью.
- А нужно? - понял его Чувилов.
- Нужно. Разговор есть, вернее вопрос.
- Сейчас зайду.
- Только сделай так, чтобы никто не знал, где ты.
- Не вопрос. Я тут один, даже секретарши нет.
-       Жду!
То, что Чувилов с Кухаревым 20 лет назад служили в одном полку, знали всего несколько человек. Так же, как и то, что, когда-то на военной службе пересекались пути Бека и Чувилова. В ОАО было довольно много бывших военных лётчиков. Некоторые ещё и сейчас летали. Те, кто помоложе, или такие как Бек. И у них постепенно образовалось своё воинское братство. Тем более, что многие заканчивали одно и то же Балашовское училище, хотя и в разные годы. Это училище было когда-то одним из лучших в стране. Учились там и будущие космонавты.
Чувилов покинул свой кабинет, закрыл на ключ дверь и направился в сторону туалета по длинному коридору. Вторая от туалета дверь - это кабинет Кухарева.
- Чего случилось, Никита? - с ходу спросил он. - Говори быстрей, я кабинет закрыл, а вдруг Байкалов объявится.
- Садись, - кивнул на стул инспектор. - Скажи мне, у вас в отряде всё нормально?
- Да вроде, - посерьезнел Чувилов. - Что ты имеешь в виду?
- Кажется, против Нурислама что-то нехорошее замышляют.
- Ну, что ты! Откуда такое?
- Оттуда, - кивнул Кухарев на стену.
- Оттуда? - удивился понявший его Чувилов. - Не может быть!
- Может. Я только что сам оттуда. И вызывал он меня по этому поводу.
- Ни хрена себе! - почесался Чувилов. - А что же мой шеф ничего не говорит.
- Байкалов, судя по всему, ничего не знает.
- Ни хрена себе! - снова удивился Чувилов. - Но... за что?
- Вот я и спрашиваю, всё у вас в отряде в порядке?
- Происшествий не было никаких, ты же инспектор, первый узнал бы. Хотя, подожди.
Про Бека, говоришь, спрашивал?
- Про Бека. Открытым текстом. Я должен назначить к тебе в отряд комиссию и искать
компромат.
- На кого? На нас?
- На Бека.
- Понятно. Только сейчас дошло. Ну, это не удивительно, Бобровский метод.
Но почему на Бека? - Ты на стоянках Ан-2 не был три дня назад?
- Нет. А чего там делать? Три дня назад я был в управлении на совещании инспекторов.
-       И ничего не знаешь?
-       Нет, не знаю.
И Чувилов рассказал ему, что было три дня назад.
- Бек там руководил всем этим. Он, как со стоянок вернулся, хотел рапорт написать на увольнение, но его отговорили, - закончил начальник штаба. - Видел бы ты лица Боброва,
Агеева и Леднёва.
- Ясно, теперь ясно. - Кухарев подвинул бокал. - Пей свой чай. И что мне теперь делать?
- Меня топить, - сказал Чувилов. - Или Бека. Куда комиссию-то пришлёшь?
Кухарев промычал что-то неопределённое, упомянув слово «мать», встал, обошёл вокруг стола и снова сел.
- Вот что, Василич! Комиссию я назначу. Обязан выполнять указания. Но что я там
накопаю?
- Это от тебя зависит, - улыбнулся Чувилов. - Но Бека мне будет жалко, мужик-то ведь хороший.
- Я тебя понял. И не надо намёков. Я никогда сволочью не был. Мне тоже Бека жалко.
- Ну,  вот  и  поговорили,  -  встал Чувилов.  - Приходи  проверять.  Мне _Байкалову доложить?
- Лучше не надо. И Беку ничего не говори.
- Да, - согласился начальник штаба, - так будет лучше. Ладно, я пошёл. Хороший у тебя чай.
И Чувилов выскользнул за дверь.
Скорее всего, Бек сумел сколотить коллектив единомышленников, раз они приняли на партийном собрании такое неординарное решение, - думал Кухарев. - И не побоялись. А ведь если начнётся резонанс - Бека с треском выгонят, будь он даже трижды героем. А ещё лет пять назад за такое бы!
Конечно, кому это понравится? Агееву? Леднёву? О командире можно и не говорить. Не один летчик уволился из-за него. А что делать в данном случае? Обезглавить вождя и вдохновителя коллектива. Ведь коллектив силён не только общностью выполняемой работы, но и единством мнения со своим руководителем.
Так думал Кухарев после того, как узнал от Чувилова о происшедших событиях.
И был не далёк от истины.
-------------------------------------------
                продолжение следует