32. Дуб среди незнакомых зданий

32. Дуб среди незнакомых зданий

      
          В заключение о том дубе, о котором Валя упоминает в письме, присланном мне в связи со смертью моей жены Саши. Когда родилась Софья Анатольевна Жижина, её тётка, Софья Сергеевна Гусарова, в честь её рождения посадила в цветочный горшок жёлудь. Жёлудь дал всход, и медленно пошел в рост. Несколько лет маленький дубок жил на подоконнике среди комнатных цветов, пока ему не стало там тесно. Тогда Софья Сергеевна пересадила дубок под окна своей квартиры, выпустила его на вольное житьё.

          Мне было лет семь или восемь. Я хотел сделать лук и искал во дворе подходящую для этого палку. Мой взгляд упал на дубок. Будет очень хорошая палка для лука. Но мои попытки сломать дубок не удавались. Он был гибок и крепок, и как я ни гнул его в разные стороны, дубок не поддавался, устоял.
      
          С тех пор прошло много лет, много утекло воды, многое изменилось на нашей Пролетарской улице. Уютная и тихая, она приглянулась богатому и всесильному Моторному заводу, который вознамерился построить в нашем квартале комплекс детских дошкольных учреждений. В конце 70-х годов по чётной стороне улицы начали сносить дома, и первым был снесён дом, в котором жили Берестовы. Такая же участь постигла и «дом с мезонином». Дошла очередь и до нашего дома № 82. Дом не хотел умирать и долго сопротивлялся насилию. Купцы строились основательно, и стоило большого труда, чтобы разрушить то, что было сделано прочно и надолго. Когда же, наконец, дом был обрушен, среди балок и досок был найден портрет купца Ченцова. Он как бы явился из прошлого, чтобы посмотреть на печальный конец своего семейного гнезда.
    
          На месте снесённых домов детский комбинат, в конце концов, был построен, и наш квартал стал неузнаваем. Но двор нашего детства не исчез бесследно. Там, где он был, как памятник о нём, «среди незнакомых зданий» остался стоять могучий дуб, выросший из жёлудя в цветочном горшке.
    
           Каждый раз, когда я приезжаю в Калугу, я иду на нашу Пролетарскую улицу, на улицу Валентина Берестова, полюбоваться на этого великана и попросить у него прощения за то, что когда-то, по неразумению, покусился на его жизнь. Приходил сюда и Валя, чтобы посмотреть на наш дуб, пообщаться с ним, получить вдохновение для новых стихов о нашем детстве.

Дуб стоит, и стоять ему сотни лет живым свидетелем наших детских игр и забав.

  *******   
          Вот и всё, что я смог написать о Вале и о том, что его окружало. Написал и о себе, ибо были мы, как я уже отмечал, не разлей вода. И не только о себе, но и о некоторых приметах того времени, на которое пришлось наше детство и юность: о лихолетье, репрессиях, голоде и лишениях, когда из еды – 150 граммов хлеба и щепотка соли, а из одежды – выцветшая футболка. Описав эти приметы, наверное, поступил правильно: будет легче представить, в каком котле мы варились, каким воздухом дышали, что влияло на наше становление.
    
         Менялось время, менялись взгляды и убеждения. Теперешняя жизнь так сильно перемешала обычаи и нравы, что многие и вовсе потеряли жизненные и нравственные ориентиры – кому и во что верить, каким авторитетам поклоняться. И вот уже взято под сомнение философское понятие, что общественное бытие определяет сознание, а общество возвращается к тому, от чего ушло с такими огромными и невосполнимыми потерями – вопреки марксистско-ленинской теории исторического материализма о смене общественно-экономических формаций стало строить капитализм.

                Был лозунг такой: «Смена смене идет».
                За сменою смена, вперед и вперед.
                Мы думать не думали, что бизнесмену
                Придется шагать коммунистам на смену.

      Менялись и мы с Валей. Находясь под идеологическим прессом, и мы были «совками»:
               
                Мы пели, как горы сдвигают,
                Меняют течение рек,
                Как песни нам жить помогают,
                Как вольно живет человек.

    
           А когда всё перевернулось, на многое мы стали смотреть другими глазами, удивляясь тому, в каких шорах  жили прежде.
    
           Но какие бы зигзаги не делал наш жизненный путь, как бы ни менялось наше мировоззрение, мы не менялись в главном. Мы были и остались оптимистами, не потеряли веры в человеческий разум, в любовь и дружбу, в добро и справедливость, не потеряли убеждения в том, что красота спасёт мир: красота нравственная и душевная, красота человеческих отношений, красота природы, красота искусства.

    
          И еще: описывая те или иные события, я писал «мы с Валей», не отделяя его от себя, а себя от него. В этом, наверное, и заключается понятие не разлей вода.

          Валя говорил, что детство не забывается, оно остается с нами. Детство – наша сердцевина. Поэтому я хочу закончить свои воспоминания Валиным стихотворением «Сердцевина»:

                Как-то в летний полдень на корчевье
                Повстречал я племя пней лесных.
                Автобиографии деревьев
                Кольцами написаны на них.

                Кольца, что росли из лета в лето
                Сосчитал я все до одного:
                Это – зрелость дерева, вот это –
                Юность тонкоствольная его.

                Ну, а детство где же? В середину,
                В самое заветное кольцо,
                Спряталось и стало сердцевиной
                Тонкое смешное деревцо.

                Ты – отец. Так пусть же детство сына
                Не пройдет перед тобой, как сон.
                Это детство станет сердцевиной
                Человека будущих  времен.       

Фото: Калуга, ул.Пролетарская. Автор возле дуба.

Продолжение:http://www.proza.ru/2011/08/24/384