27. Почили вечным сном

27. Почили вечным сном

      
          Каждому из нас отведен свой срок жизни. Первым из самых близких нашей семье людей ушел из жизни отец Вали Дмитрий Матвеевич. Он был не так уж и стар, но война, плен, концлагерь подорвали его здоровье. Умер он от инсульта, после того как случился удар он  несколько дней был жив и появилась  надежда, что он оправится, его пытались лечить, но безуспешно.

          Известие о смерти Дмитрия Матвеевича я получил от своей мамы. Было это в конце 1964 года, я служил тогда в поселке Ветрино Полоцкого района Витебской области. Моя мама, как самая близкая подруга Зинаиды Фёдоровны, принимала деятельное участие во всех ритуальных мероприятиях, связанных с похоронами. Мама мне всё подробно описала в своем письме. После смерти Дмитрия Матвеевича Зинаида Фёдоровна искала утешения и находила его у моей мамы.

    
          А в июле 1976 года умерла и Зинаида Фёдоровна. Это печальное известие я также получил от своей мамы. Она писала мне: «12-го умерла Зинаида Фёдоровна – у нее случился инфаркт. Так неожиданно. Она собиралась придти ко мне, я всё ее ждала и вдруг… Такое горе ужасное, я и сейчас не могу осознать. Валя рыдал у меня на груди, говорил: «Вы теперь моя мама, я буду теперь к Вам ездить…»

          После сороковины мама мне написала: «Недавно отмечали 40 дней со дня смерти Зинаиды Фёдоровны. За мной явился Валя со своей падчерицей и каким-то славным художником. Были мы на кладбище, а потом пошли на квартиру Зинаиды Фёдоровны и там поминали. Всё готовили Димина Лида и Толина теща. Было все хорошо. Валя читал стихи. Немного всплакнули. А потом Валя вспомнил детство и тебя…»
    
          Валя приезжал в Калугу и на полугодие смерти Зинаиды Фёдоровны, и на годовщину, и каждый раз приходил за моей мамой, а мама сообщала мне о его приездах.
 
          Добралась смерть и до наших жен. 1 июля 1983 года умерла от меланомы моя жена Александра Васильевна, Валя называл её милой Сашенькой. В связи с её смертью Валя прислал мне чудесное, полное сочувствия и дружеской любви письмо. Вот оно:
      «Дорогой мой друг Вадим! Вернулся и узнал горестную новость. Родные не сразу сказали мне всю правду, готовили…
      Знай, что я с тобой, что я очень тебя люблю, береги себя для детей и будущих внуков, для нас, твоих друзей. Я знаю, как ты любил Сашу, какой дивной парой были вы друг другу, так и вижу перед собой ее открытое, счастливое, доброе лицо в тот далекий день, когда ты впервые меня с ней познакомил. Как я радовался за вас обоих! Я-то знал, кого она нашла в тебе, и видел, чувствовал, кого ты нашел в ней. И я понимаю, как много ты потерял!
      Друг мой милый, пусть в эти горькие дни тебе поможет память нашего детства, от которого остался могучий дуб среди новых незнакомых зданий. Береги себя и ради Сашиной памяти. Не впадай ни в какую болезнь, не заболей от горя, пусть хватит у тебя сил на то, чтобы перенести его, а вернее, конечно же, носить его в себе всю жизнь, но вместе с самой этой жизнью, с тем, что она дала тебе и с тем новым, что она еще способна принести. Помни, что я всегда с тобой. И Таня тоже, и мои братья, и все Берестовы, которые любят тебя как брата. Твой Валя».
      Такое письмо мог написать только истинный друг.
      
          Саша болела долго, и моя мама - моя родительница и мой верный друг - не один месяц жила у меня в Житомире. Саша умерла на моих и её руках. После сороковины, чтобы вывести меня из горестного состояния, мама увезла меня в Калугу. Там я получил известие, что 28 августа у меня родился  внук, названный Александром.    Моя тетка Варя, узнав о рождении внука, сказала: «Вот и утешься: Бог взял, Бог дал».
      
         Узнав, что я в Калуге, Валя не мог не приехать, чтобы разделить со мной мое горе, и он, не мешкая, приехал. Известно, что время – лучший лекарь. Но лечит и природа. Наверное, Валя понимал это, потому что сразу же предложил мне совершить прогулку по Оке на судне на подводных крыльях, кажется, оно называлось «Ракета». Мой милый Валя, как хорошо он это придумал.
      
          Встаем рано утром. Берем с собой моего племянника Романа и пешком идем к пристани. По Воробьевке спускаемся к Оке, где «Ракета»  ожидает пассажиров. День обещает быть солнечным и тёплым. Пассажиров мало, садимся впереди, где лучше обзор.

                Плывем! Проходит стороной
                Причал с притихшею толпою,
                Седые ветлы над водой,
                Песок прибрежный золотой,
                Табун коней у водопоя.


          Быстро промелькнули заводские и хозяйственные постройки, протянувшиеся вдоль левого берега  реки, за ними речушка  Калужка, впадающая в Оку. Где-то здесь должна быть песчаная коса, на которую Лёсик Чудов водил нас ловить пескарей. Дальше высокий, как утес, берег. По утверждению краеведов, там, на этой горе, было первое калужское поселение. Высокие берега отражаются в реке. Какой чудесный вид! Говорим о том, что с воды красота природы воспринимается иначе, чем с суши. Я давно уже это заметил, еще,  когда с братом жены Анатолием ходил на яхте из Таганрога в гирло Дона. Рассказываю об этом Вале. Он согласен со мною, говорит, что отражение усиливает восприятие окружающей нас природы, её красоты. Прочитав много позже в Валиных воспоминаниях о Тане, что «отражение – это искусство, создаваемое самой природой» (об отражении берёзы в пруду), вспоминаю, что примерно о том же самом Валя говорил мне тогда, при поездке по Оке. Высокие берега, отражаясь в реке, делали её зеленой, и только посередине реки была видна узкая голубая полоска отражённого неба, по этой полоске и мчалась наша «Ракета». Это было так сказочно красиво.
    
           Пересекаем Никольскую паромную переправу, и вскоре «Ракета» причаливает к правому берегу. Тут только мостки и никаких построек. Выясняем время обратного рейса и узкой, мало хоженой тропинкой, направляемся к деревне. Деревня какая-то неуютная, запущенная. С её грязных, истолчённых прошедшим стадом улиц, с трудом находим дорогу за околицу, в луга. Они бескрайней лентой тянутся вдоль Оки. Боже мой, сколько прекрасного сена здесь можно заготовить! – чуть ли не в два голоса восклицаем мы, а наши СМИ только и говорят о нехватке кормов. Долго гуляем, вдыхая запахи пахучего разнотравья. Но я замечаю, что Валя часто останавливается – его мучают приступы стенокардии. Так, с остановками, идём всё дальше и дальше, туда, где, словно поссорившись друг с другом, поврозь стоят одинокие берёзки. Возле одной из них Валя находит выводок грибов. Это подосиновики. Отдыхаем, перекусываем и не спеша, идем назад. «Ракета» доставляет нас в Калугу, когда день уже на исходе. Усталые и умиротворенные, приходим к нам домой, где нас ждет ужин, заботливо приготовленный моей мамой. Валя любит её стряпню и  с завидным аппетитом поглощает всё, что мама выставляет на стол, а она норовит подложить ему еще и еще кусочек чего-нибудь вкусненького. «Наверное, он плохо питается», – говорит мне мама, когда Валя уходит.
           Какой Валя молодец! Как здорово он придумал эту прогулку! Как ловко сумел отвлечь меня от печальных мыслей. Валя – настоящий друг!

          Вскоре, 22 декабря 1983 года, умирает жена Вали Таня. Наступает моя очередь утешать Валю. Я в Москве и останавливаюсь у него. Вся квартира увешана картинами работы Тани. Видеть раньше мне их не доводилось,  видел только её офорты (несколько офортов Таня когда-то мне подарила, они чудесны).  На картинах, в основном, цветы. Я не знаток живописи, но картины мне понравились. Валя тяжело переживает потерю жены.

                Розы в свете морозного дня.
                У могилы стою на ветру.
                И впервые утешит меня
                Мысль о том, что я тоже умру.

            Валя  как бы раздавлен навалившимся на него горем. Говорит только о Тане: каким ему она была хорошим другом, как хорошо его понимала, какая была талантливая и не только как художник, но и как литератор, что  сказки, которые она сочиняла, замечательны, что признание пришло к ней слишком поздно, что по-настоящему Танин талант будет оценен только теперь,  после её смерти.
    
            Я не берусь судить, действительно ли Таня обладала теми качествами, которыми наделял её Валя – слишком редко я с ней встречался, слишком мало  её знал. Но не Валя ли когда-то писал: «Влюбившись, мы наделяем предмет своего увлечения всеми дорогими для нас качествами. В том числе и теми, какими он не обладает». Не хочу умалять достоинств Тани - об умерших говорят только хорошее или ничего. Время всё поставит на свои места. Так оно и случилось: время признало её и как художника, и как сказочницу. А то, что Валя был с Таней счастлив – это факт, и убедительным свидетельством тому – Валин очерк «Лучшая из женщин».

                Моя любовь тебя пережила...
                Любовь ли? Век горюй и плечи горбь.
                Любовь была светла и весела.
                А это – боль утраты. Это – скорбь.

            Когда настало время уезжать мне из Москвы, Валя, как мне показалось, стал выходить из того состояния, в котором я его застал, кризис в какой-то мере застопорился. Я понял, что Вале надо было просто выговориться, поговорить с кем-то о Тане. И этим кем-то стал я. Все это мне было знакомо: пережив смерть своей жены, я лучше, чем кто-либо другой, понимал чувства Вали, и старался найти нужные слова утешения, соболезнования. Но Валя, очевидно, не очень-то и нуждался в этих словах, ему надо было выплеснуть наружу всё то, что у него накопилось, было внутри, жгло его, поделиться своим горем с близким ему человеком. Такого человека, умеющего слушать, он и нашел в моем лице. Я расстался с Валей, будучи уверенным, что в какой-то мере самой встречей с ним снял с его сердца часть мучившего его гнёта.

На фото: Валя с родителями Дмитрием Матвеевичем и Зинаидой Федоровной. По всей    видимости, это последняя фотография на которой изображен Дмитрий Матвеевич.
Фото с сайта "Весь Берестов".

См.приложение: офорт Тани Александровой - http://www.proza.ru/2014/08/17/1367


Продолжение:http://www.proza.ru/2011/08/24/395