Любимый ученик

Даже самое мерзкое и злое деяние можно совершить с любовью ко всему человечеству, заблуждаясь, или напротив, понимая соль жизни лучше, чем кто-либо другой. Может случиться так, что останешься с этим пониманием совершенно одиноким. Нас было двое: я и учитель. Теперь я остался совсем один. Проклятый в веках, гонимый всеми, мучимый сомнениями и совестью. Но что такое все мои нелепые мучения по сравнению с тем, через что прошёл он – учитель?!

                *……………………………………….*…………………………………………*
Мы сидели в круге у костра. Вечер выдался просто чудесный. Сухие сучья громко трещали, и яркие горящие искры плавно поднимались в небо. При этом пламя слегка подрагивало и показывало нам фиолетовые языки. Лица сидящих казались ярко красными, игриво оттенёнными светом костра на тёмном фоне угасающего дня. Пламя, магнетическое пламя завораживает взор. Пётр взял сук и немного поворошил костёр. Пламя стало ярче, и я протянул над ним свой прут с насаженными кусочками хлеба. М-м-м-м! как пахнет жареный хлеб! Я громко сглотнул набежавшую слюну и подумал, что истинное блаженство можно ощутить только, если есть ограничения и лишения. У меня, например, с утра во рту не было маковой росинки и это счастье, потому что ни один сытый человек так не сможет радоваться, ни этому костру, ни этому вечеру, ни чернеющим уже от копоти кусочкам хлеба!

Всё было, как обычно, спокойно, умиротворённо, но в воздухе уже витала мысль о том, что сегодня что-то должно произойти – что-то неприятное до крайности.

В голове моей пронёсся прохладный ветерок, будто обозначивший чьё-то почти не заметное присутствие. Я посмотрел через плечо и поймал глазами взгляд учителя. Мария сидела рядом, положив голову ему на плечо, а мы смотрели друг на друга и мысленно разговаривали, даже так, в неслышимой беседе понимая друг друга с полумысли, с зародыша слова, и не произносили лишнего (понятного) за ненадобностью.

- Мы скоро расстанемся, и это меня огорчает. Если бы я остался, то смог бы помочь тебе восстать из пепла, но, увы, это не возможно. Свой путь ты должен пройти сам, - во взгляде учителя появилась тень печали.
- Ты говоришь о смерти…
- Тебе уготовано испытание не легче моего.
- Ты хочешь, чтобы я сделал это?
- Не только я. Нужно дать людям ещё один шанс. Не возлагай это зло на них, они и так несчастны.
- Я не хочу…
- Ты всё равно сделаешь это – я знаю. Вопрос лишь в том, каким ты будешь? Возненавидишь меня и весь белый свет или до конца пройдёшь свой путь и вернёшься к Свету, побывав на самом дне?
- Разве я способен возненавидеть тебя?!
- Способен, потому что любви ко мне в тебе много.
- Но почему я?
- Возможно оттого, что ты носитель имени народного. Ты получил его, когда отрёкся от прежней жизни и остался со мной. И наречённый так Отцом, ты сможешь вынести боль и грязь целого народа! Сможешь и снова придёшь к Истине. Я верю. Только ты способен сделать этот шаг. Ты сильнее остальных.
- Как же я буду жить потом, как смогу смотреть людям в глаза?!
- Да, это трудно. Моя смерть будет с очищением, а твоя с позором. Люди будут плеваться, заслышав имя твоё. Тебя станут проклинать те, кто живёт сейчас и те, кто будут жить после. Но ты не бойся ничего, потому что я буду молиться за тебя и потому, что Отец всё видит и благословляет нас.
- Сколько же мне быть изгоем?
- До нового прихода. До следующего падения мира. Я не вправе просить. Я вправе предупредить и указать на возможность выбора там, где увидеть его очень сложно. Помни, что смерти нет. Всё – игра, а в игре нет места страху, в игре уходят не по правде… Ты чувствуешь силу, что я даю тебе сейчас?
- Да. Я чувствую. Я проникся уверенностью… Я только не знаю, как такое переварить внутри. Понимание сжигает мою душу, но именно это жуткое жжение способно доказать, что обычным людям, погрязшим в своих житейских делах, напуганным, обманутым…, не переварить её самим. Если не вмешаться в развитие событий, позволить умножающимся ненавистникам собраться в единый кулак, то крови будет так много, что мы утонем в ней!
- Ты всё понимаешь правильно…

Я почувствовал, что тело начинает трясти изнутри от всплеска чувств и настроений, от мерзости, к которой прикоснулся лишь краем…

Пётр подошёл ко мне и взял из руки прут с хлебом.

- Сгорит, - сказал он и добавил уже для учителя, - Может, нам уйти, чтобы не мешать вашему молчанию?
- Не ревнуй, Пётр. Господь любит всех нас одинаково.
- А ты?
- И я люблю… Но лишь один из вас понимает меня лучше других. И только он любит меня настолько сильно, что способен предать. Он ближе всех мне.
- Прости, учитель, но я не понимаю тебя, - надулся Пётр.
- Это ничего… Ты всё поймёшь позже…, обязательно поймёшь.
- Ты хочешь сказать, что среди нас – здесь собравшихся – есть предатель? – спросил Андрей, – Кто он?
- Выбирайте.

Все стали недоумённо переглядываться. А я подумал, что горечь и соль слёз – это теперь моя ноша.

- Выбирайте, - сказал учитель, - Вот солонка. Тот, кто возьмёт сейчас соль из неё, тот и предаст меня.

Недоумение на лицах моих братьев переросло в негодование и испуг. Мария вжалась в плечо любимого и вцепилась в его руку, будто боялась, что вот сейчас его кто-то отнимет у неё. В прохладе вечера на лбах проступили мелкие капельки пота, а взгляды так и бегали по лицам и рукам друг друга. Нет ничего хуже всеобщей подозрительности и недоверия среди тех, кто дорог. Тогда я решительно протянул руку и зачерпнул большую щепоть соли.

- Иуда! – воскликнул Пётр, - неужели это ты?!
- Иуда, Иуда, Иуда… - пронёсся хор голосов моих братьев.

Я почувствовал соль дела в своей груди. Я почувствовал чудовищную тяжесть и боль, каменной глыбой навалившиеся на плечи. И в одно мгновение я осознал, что с этого момента начинается самое страшное и тёмное время моей жизни. Не сидеть уже нам больше у костра дружной компанией, не петь песен вместе и не вкушать одну краюху хлеба, передавая её по кругу. Всё это в последний раз. А сломать, разрушить это суждено мне. Сломать, опередив всякого ненавидящего. Сломать так, как не посмел бы сломать ни один из злодеев в мире. Сломать великую жизнь, согрешив тем самым неимоверно, и, сняв этим поступком необходимость грехопадения с других, со всех тех, кого я так люблю!

Я посмотрел на хрустящие горячие кусочки хлеба, запахом которых только что услаждался, и понял, что есть уже не могу.

- Теперь ты принял ношу. Спаси Бог тебя! – услышал я в голове мысль учителя.
- Как же ты можешь, Иуда?! – вспылил Андрей, - ведь мы называли тебя братом!

Круг сидящих разомкнулся. От меня отпрянули в стороны, как от прокажённого и били-били взглядами…

- Постойте, братья! – воскликнул я, - вы судите меня за то, чего я ещё не сделал!
- Не браните его, - так же спокойно, как и всегда, сказал Иисус, - примите это знание как должное и любите Иуду так же, как и прежде любили. Потому что в том, что должно случиться – есть его судьба, как и моя.
- Я не могу этого принять! – кричал Андрей, - Не могу!
- Я не буду тебя бранить, - сказал он мне, - но ты должен немедленно уйти, дабы не осквернять это место своим присутствием в нём.
- Хорошо, я уйду. Но разве от этого что-нибудь измениться?
- Всё! Всё измениться! Если ты не уйдёшь, видит Бог, я убью тебя!
- Прекрати! – воскликнул Иисус, - неужели ты не научился ничему из того, что я говорил?! Когда наступит мой смертный час на земле, то ещё до первых петухов вы все трижды отречётесь от меня! И это тоже сбудется. Должны ли мы упрекать друг друга…
- Учитель, - перебил я его, - не надо…, мне и впрямь лучше уйти. Шаг сделан.

И я ушёл, оставляя за спиной прежнюю жизнь в отблеске вечернего костра. Я шёл во тьму ночи, во тьму грядущих событий, во тьму безысходности.

                Тридцать четвёртый год от рождества Христова, окрестности Ерушалаима

                *……………………………………….*…………………………………………*
На тренинге у психолога Максим был сегодня в первый раз. Впечатлений получил много, люди, с которыми там познакомился, показались интересными. Когда вместе вышли из офиса, потянуло на разговоры. Артём и Максим, попрощавшись с остальными, решили проводить Лену до остановки. Пока они втроём шли неторопливыми шагами по вечернему городу, Максим завёл разговор о неформалах:
- Лен, вот ты сказала, что ты неформалка. И прикид у тебя соответствующий: пирсинг, гриндеры, чёрный цвет в одежде преобладает. Но я больше чем уверен, что ты даже не задумывалась никогда о значении этого слова глубже, чем это преподносится от таких же сверстников в компании.
- Почему ты так думаешь?
- Ну, потому что я уже достаточно много общался с разными… людьми. Эмо наши периферийные даже не знают основ своего движения. Панкам всё по фигу. Готы ещё как-то более или менее подкованы в теории. Люди просто тянутся к тому, что ближе, интуитивно, а потом уже начинают подгонять под эту тягу изящную словесность.
- Не, я не поняла, а чем тебя не устраивают неформалы?
- Меня? Да меня-то всем устраивают. Я говорю о том, что осознанности в этом всём не хватает. Мы же сейчас на тренинге что делали? – осознанно входили в определённые энергии и принимали их, правильно? А если ты сама не знаешь, какую силу берёшь?
- Да забей! Ты слишком заморачиваешься. Просто у каждого свой стиль жизни. Я делаю то, что мне нравится, одеваюсь так, как мне хочется, и общаюсь с теми, кто меня понимает.
- А разве что-то из того, что ты сказала относится к понятию слова «неформал»? кто такой неформал?
- Макс, ты чё к ней пристал? - вмешался Артём, - Ленка уже дуться начинает.
- Да мы просто разговариваем, - ответил Максим, - ты вот сможешь ответить?
- Конечно. Неформал – это тот, кто идёт против официальной системы, против культуры.
- Нет. Тогда это антикультура. А таких очень мало. Хиппи, например. Это движение так и называют – антикультура. Неформалами же изначально называли представителей субкультур, причём не только хиппи или рокеров, но и сгруппировавшихся бандитов! Потом уже термин развивал свою семантику…
- Что развивал?!
- Ну, значение.
- Неформал – это человек с нестандартным видением мира. – наконец, ответила Лена.
- М-м-м. соглашусь. Неформал тот, кто нетрадиционно мыслит, не так, как большинство. Проблема в том, что вас, называющих себя неформалами, сейчас стало уже больше, чем обычных людей. Значит, неформалы они – не вы. А, если серьёзно, то неформал тогда остаётся неформалом, пока он один или имеет очень узкий круг сподвижников. Когда же мы говорим о менталитете, т.е. об образе мысли, мы имеем ввиду конкретные всем известные вещи. В твоей компании слушают определённую музыку, разговаривают на темы, которые интересны, может быть, только вам и пытаются даже создавать литературу своей направленности. А как следствие притягивается и образ жизни: одежда, атрибуты, места тусовок ит.д. Но все возможные движения, которые есть в мире – это лишь ответвления, порождённые основной системой, социумом. Всё в балансе, всё имеет противовес, а принципиально нового ничего и нет. Где то, что может разрушить старую систему или создать новую? Неформалы переростают в в формалов (если можно так сказать), когда взрослеют, за редким исключением. Они подчиняются законам быта, законам пространства, законам государства… Вот о чём я хотел сказать. Я, например, тоже могу назвать себя неформалом, потому что слушаю и Nightwish, и Металлику, и System Of A Down по настроению. Но это не заставляет меня красить волосы, носить берцы летом в тридцатиградусную жару или ошейники с шипами.
- Ой, да молодец! – съехидничала Лена.
- Нет, если кому-то нравится, пусть носят, пожалуйста. Не хватает энергии металла – вставляй пирсинг, мучает ощущение беззащитности – одевай косуху и очки… Вопрос в причинах. Вот мы опять и вернулись к осознанности. Убери шелуху внутренних проблем и многое из того, что сейчас кажется жизненной необходимостью, полетит в мусорное ведро. И это не только к одежде относится.
- Ладно, пусть ты прав (хоть я и не согласна), - Лену явно зацепило за живое, - Тогда, кто по-твоему может считаться неформалом?
- Кто? Христос. Пожалуй, он мог бы…
- Эк тебя заносит! – усмехнулся Артём, - Ты что-то, братец, не в тот лес забрёл.
Лена звонко расхохоталась заливистым, заразительным смехом. Даже Максим невольно хихикнул пару раз, но всё же поспешил разъяснить:
- Он действительно пошёл против общепринятой системы: системы ценностей, системы верований, системы, регламентирующей уклад жизни. И образ мыслей у него был неповторимым, совершенно новым на тот момент.
- Вообще-то что-то в этом есть, - поддакнул Артём, поразмыслив, - но всё равно… Звучит как-то дико: Иисус Христос – неформал.

Он снова хихикнул. Лена же, вытерев слёзы смеха, достала зеркальце и начала разглядывать себя:
- Блин, тушь потекла. А всё ты со своими разговорами.
Она посмотрела на Максима и снова прыснула от смеха, смешно надув щёки.
- Теперь точно вся красота к чёрту, - сказал тот, - Ну, а что Иисус не человек что ли? Что вы так разошлись?
- Да нет, всё нормально, - ответила Лена, - это у меня бывает…
- Смешинку поймала, - улыбнулся Артём, - Слушай, Макс, а разве он не был порождён этой же стандартной системой?
- Конечно, был. И частью её был. Более того, можно сказать, что он выполнял стандартную роль жертвы. Но ведь, кроме этого, он оставил учение. Те самые нестандартные мысли, которые были чужды всем и которые стали родными и близкими людям с течением времени.
- Можно про жертву поподробнее? - попросила Лена. Она была теперь совершенно серьёзна.

Троица уже дошла до автобусной остановки, и Максим задумчиво почесал подбородок:

- Лен, а ты не боишься, что потом не уедешь?
- Нет, не боюсь. Ещё рано. Ты не отвиливай. Разжёг любопытство, теперь выкладывай всё, о чём думаешь, иначе живым не уйдёшь, - Лена сделала игриво злое лицо, подняла до уровня груди руку и продемонстрировала свои длинные лакированные ногти чёрного цвета.
- А мы ещё поспорим и покритикуем, - добавил Артём.
- Ладно, тогда давайте сядем на лавку в остановке.

Они сели и Максим продолжил:

- Про человеческие жертвоприношения все знают. Все знают, что в жертву всегда приносили самых чистых, самых светлых и безгрешных представителей племени. Правда, в школе нас учили, что это всё шло от глупости и недоразвитости этих народностей, а так же от веры в языческих богов и от жестокости.
- Хочешь сказать, что Христос стал такой жертвой? Но ведь тогда уже не было этого обычая.
- Дело не в обычае, а в законах пространства. Закон сохранения энергии в частности. В обществе постоянно идёт процесс расслоения по принципу развития – деградации. Под деградацией я имею ввиду не только интеллект, но и мораль, нравственность, религиозность и т.д.
- Это понятно.
- Ну, так вот. Расслоение: чем ниже опускается большая часть людей, тем выше будут те, кто не оступился. Когда достигается максимум зла, а светлых людей остаётся катастрофически мало, тогда снова появляется человек с самой высокой положительной энергетикой на планете. Достигнув своего предела развития, он должен погибнуть – стать жертвой, чтобы разрядить биополе, выбросить свой положительный заряд в пространство. Люди станут чище, добрее…
- А вот ты и попался, - гордо заявила Лена, - во время убийства происходит огромный выброс агрессии, негатива. Значит, никакой разрядки биополя быть не может.
- Это, смотря как уйти из жизни, - парировал Артём, - Иисус даже умирал с любовью к людям.
- Да-да, совершенно верно…
- И ничего не верно! – спичкой вспыхнула Лена и потянулась за сигаретами, - этот процесс непроизвольный. Разве можно контролировать свою энергетику, когда умираешь?
- Это для нас с вами он непроизвольный. Йоги, например, учатся даже собственные мысли созерцать как что-то приходящее извне, - Максим улыбнулся.
- Ты чего?
- Я подумал, хорошо, что среди нас атеиста нет. Вот бы спор разгорелся! Знаете, как вообще в древности обряд жертвоприношения совершался?
- Расскажи, - Лена затянулась и выпустила изо рта первый клубок дыма.
- Ну там танцы всякие и песнопения – это у всех своё. Главное, что в процессе ритуала жертва вводится в состояние транса и не испытывает ни страха, ни агрессии, ни даже боли – уходит из жизни спокойно. Иногда это сопровождалось оплодотворением Матушки-Земли или мольбой о хорошем урожае, но это опять частности. Так что предки-то наши дураками не были, а язычество – это не только деревянные идолы. Мы, кстати, тоже на иконы молимся.
- Ага, вот закончатся у них безгрешные люди и что тогда? – усмехнулась Лена.
- Тогда всё, жди беды: засуха, наводнение, война…
- Слушай, откуда ты набрался всего этого?
- Из жизни, - Макс пожал плечами, - только не думайте, что я умнее вас.
- А мы и не думаем.
- Вот ещё.
- Просто я чаще задаюсь вопросами, до которых остальным нет дела. Зато не знаю многих элементарных вещей.
- Да ну?
- Ну да. Например, я до сих пор не могу отличить «восьмёрку» от «девятки», хотя это каждый школьник знает.
- Да ты что? У них и кузов разный, и…
- Да говорили мне сто раз. Только я забываю. Понимаешь? Эта информация в моей голове не держится, потому что не интересно.
- Зато философствовать ты любишь!
- Люблю, что есть, то есть. А главное, что всё сказанное сегодня – это всего лишь догадки, предположения, хоть и не беспочвенные, но малодоказуемые. Хорошо, когда после таких вот бесед люди начинают сами задумываться.
- Во-первых, я тебе верю, – сказала Лена, - во всяком случае, твоя логика кажется убедительной, хоть и слегка шокирующей, а во-вторых, не нужно никому ничего доказывать. Всегда можно лишь помочь, подсказать, а решение принимает каждый сам.
- Подведём неутешительные итоги, - решил Артём и встал со скамейки, - Язычники – умнейшие люди, христиане - последователи Иисуса, который был неформалом и принёс себя в жертву по традиции предков!
- Вот ведь до чего договорились!

                2011 год, Россия, Тамбов.

                *……………………………………….*…………………………………………*
В ту ночь Искуситель сам явился ко мне красивым молодым человеком в белой рубахе до пят и светящимся нимбом над головой, что удивительно. Только холодом загробным веяло от него. Он протянул мне руку с открытой ладонью, на которой лежал бутон красной розы. Я взял бутон и он растаял в моей руке, обагрив её каплями алой крови. Меня бросило в жар, и я стал вытирать руку об одежду, но крови становилось всё больше. Я весь перепачкался, но оттереть её так и не смог. Сатана улыбнулся, заговорил и изо рта его повалил ледяной пар.
- Не брезгуй кровью – это жизнь, что течёт в каждом человеке и в тебе тоже. И только она - кровь – помогает торжеству справедливости и разума. Тебя обидели не заслуженно. Обидели те, кого ты любил и кому безгранично верил.
- Учитель говорит, что нужно прощать…,
- Учитель? Он же предал тебя! Он не защитил, хоть и мог, от нападок. Он сам спровоцировал твоё изгнание, пошёл на поводу у завистливых плебеев, называющих себя учениками, которые не простили тебе таланта, которого у них нет, способностей… Они глупы, но он…, как же он мог так поступить с тобой?

Его слова проникали в самый мозг и резали сердце, но я старался изо всех сил не слушать этих лицемерных выпадов.

- Я не могу смотреть на твои страдания без сочувствия. На предательство можно ответить лишь предательством более сильным, - продолжал он, - таким, чтобы кровь смыла позор и боль, только кровь!
- Ты зря расточаешь свои речи, Дух Тьмы, - сказал я ему в ответ, - я и так весь твой. Я готов сделать то, что задумал.
- Не обманывай себя. Ты тешишься мыслью, что хочешь совершить зло во имя добра, смерть во благо, но это лишь игра слов. Предательство ничем не оправдать, а смерть есть смерть. Ведь его убьют. Ты понимаешь это?
- Понимаю, - угрюмо сказал я и помрачнел более прежнего.
- Тогда перестань терзаться и позволь благородной всеочищающей ненависти направлять твою руку, чтобы не дрогнула она в решающий миг, чтобы разум твой просветлел, а душа возликовала от свершённого правого суда! И будет в твоём доме великий праздник, когда поймёшь ты, что смерть предателя – это твоя заслуга, именно твоя, только твоя и никого другого. Прими же это как должное.

Я слушал его с содроганием и думал о том, что, наверное, действительно не смогу свершить зла, если не позволю тёмным силам владеть мной. Не бывает такого. Он пришёл, чтобы завладеть мной и завладеть так, чтобы я стал его послушным исполнителем. Я смотрел в его красивые холодные глаза и понимал, что он слышит каждую мою мысль, слышит и смеётся. Он знает, что сейчас я отдам себя в его руки и просто ждёт. Но смогу ли я восстать потом, вырваться из его кровавых лап и вернуться к пути, по которому идёт учитель? Как тяжело сделать выбор. Он стоит передо мной, не касаясь земли ногами, а мои ноги дрожат всё сильнее. Слёзы навернулись на глаза, когда я представил учителя мёртвым, когда будто в зеркале увидел своё лицо, перекошенное злобой и ядовитой радостью. Отдать себя, впасть в последнюю крайность и рвануться в противоположность. Больше зла – больше света. Крайность ненависти – крайность любви. Но всё это только после смерти и после предательства!

- А-а-а-а-а… - я упал на колени и застонал, обхватил голову руками, а солёные слёзы брызнули из глаз полноводными реками и потекли по лицу, начали капать на землю, - Учитель! Прости меня!!!

- Впрочем, ты ещё можешь отказаться. В этом городе есть много достойных людей, готовых в любое время исполнить мою волю. – Сатана продолжал смеяться надо мной, хоть и говорил совершенно серьезным тоном.
- А вот это ты врёшь, - сказал я, размазывая руками слёзы по щекам, - Учитель очень силён. Сейчас он достиг предела своей силы, и ни один из твоих рабов не сможет даже приблизиться к нему. А приблизившись, он перестанет быть твоим, потому что уверует и не захочет сделать то, чего ты так сильно желаешь. Это могу сделать только я. Ты же бессилен перед ним как ребёнок. А потому цени меня, цени размах дела, которое я собираюсь свершить и цени жертву, которую я бросаю на алтарь, как священное животное.
- Ты дерзок, но я прощаю тебя.
- Чего ещё ты хочешь от меня?
- Я хочу помочь. Ты разрываешься на части изнутри, а я хочу унять твои терзания. Любое решение должно быть полным и окончательным, без сомнений. Знай же, что по завершении дела, ты станешь моей правой рукой, Иуда. Я знаю, тебе не нужны деньги сейчас. Но любая работа должна быть достойно вознаграждена. И потому я дам тебе всё, чего ни попросишь!
- Ты обещаешь мне это, Дух Тьмы?
- Я сделаю так.
- Тогда подари мне очищенье от тебя! А больше мне ничего не нужно.
- Что ж, мне жаль тебя, Иуда. Да будет так. Прощай.
- Прощаю. Теперь уходи. Я не могу этого вынести…

Дух растворился, а я продолжал плакать и катался в исступлении по сырой земле.

                *……………………………………….*…………………………………………*

Вина моя безмерна! Всё свершилось. Я написал донос. Отнёс пергамент во дворец Каифы. А на следующий день после ареста, получил благодарность и благословение первосвященника. И деньги взял, чтобы падение моё было полным и окончательным. Взял, а ночью закопал эти проклятые деньги в землю и долго мыл руки в ручье. Мне казалось, что по ним бежит кровь учителя, тёплая ещё, липкая, густая, красная кровь. Связь с учителем прервалась – я перестал чувствовать его. Потом я собрал вещи и решил уйти босиком по дороге, куда глаза глядят. Но Господь сказал мне:
- Откопай деньги. Это я дал их тебе, потому что для тебя грядёт трудное время, и скоро тебе будет нечего есть.

Так я и сделал.

Гроза, начавшаяся в тот страшный день казни, продолжалась трое суток. Природа будто сошла с ума и решила стереть человеческий род с лица земли. Ураган небывалой силы обрушился на город. Деревья, вырванные с корнями, падали на дорогу, а те, что полегче – летали по воздуху. Молния пожгла многие дома, а холодный ливень пронизывал до костей. Небеса рыдали. Но это не останавливало меня.

Покинув Ерушалаим, я решил первым делом добраться до Гамлы. Почему-то меня тянуло именно туда, на родину учителя. Одинокими вечерами на меня наваливалась такая жуткая тоска, что хотелось выть на луну. Память постоянно выбрасывала перед взором картины казни и мучений, распятых на крестах людей, измождённое, уставшее лицо учителя, худое израненное тело и горькую еле заметную улыбку его синеющих губ. Пытаясь заглушить голос совести, я начал придумывать причины, в которые хотелось поверить, причины, подкинутые Сатаной. Я думал и о том, что Иисус сам толкнул меня на этот поступок, и о том, что остальные ополчились на меня, когда я был ещё чист и не сделал ничего дурного, и о том, что рано или поздно учителя всё равно убили бы, потому что он стал опасен для существующего ныне строя. И я по-настоящему радовался, когда узнал, как отрекались от него ученики, они, презревшие меня… А их ведь даже не пытали, только напугали… А они и затряслись, словно кролики, узревшие крыс. Мерзость всё больше переполняла меня и вырывалась наружу непонятной дикостью. Я начинал метаться, прыгать, рвать на себе одежду, биться головой о камни… А, когда наступало утро, опустошённость и усталость позволяли мне хотя бы чуть-чуть поспать.
Однажды такой безумной ночью, вырвавшись из пелены наваждения, я вдруг понял, что больше так продолжаться не может. Я достал нож и проткнул им свою ладонь…насквозь. Резкая боль окончательно привела меня в чувства и мысли сделались чистыми и прозрачными как горный ручей. Там тоже был ручей неподалёку. Тогда я скрутил верёвку, намотал на шею, привязал с другого конца камень потяжелее и прыгнул в воду.

Открыв глаза, удивился неописуемо, потому что понял, что меня спасли. Рыбаки с лодки увидели моё падение и поспешили на помощь. Вот так. Даже уйти из жизни мне не позволено. В тот миг отчаянию моему не было предела. Я кашлял, изрыгая из лёгких воду и катался по траве в слезах. Спасители мои негодовали. А я словно наяву видел тот скрытый оскал Искусителя, что являлся мне ночью перед тем, как… Я понял, что он побеждает. Я перестал любить себя, совсем перестал, более того – возненавидел, занимаюсь членовредительством и, значит, ухожу всё дальше от пути света. Смешно звучит «путь света» из уст человека, совершившего такое непоправимое зло. И всё же эти мысли давали мне веру, а вера – силу.

Я решил, что должен снова полюбить себя. Я должен любить Бога в себе, а ненавидящих меня теперь и так хватает с лихвой. Постепенно я стал принимать себя «нового», таким, какой есть и успокоение мелкими каплями утренней росы начало медленно проступать где-то внутри. И всё же отчаяние ещё не раз овладевало мной. Полнолуния были ужасны! Душевная боль рвала сердце на части, я падал в обмороки, не ел, не пил, не спал… когда становилось невмоготу, пытался наложить на себя руки и уйти из этого мира, но Господь всякий раз отводил беду в сторону. Я судорожно искал правильный ответ, но каждый раз спотыкался об одни и те же барьеры и понимал, что меня ждёт безумие. Бегая по замкнутому кругу, рано или поздно вытопчешь себе канал, из которого уже не сможешь выбраться.
                Тридцать четвёртый год от рождества Христова, Ерушалаим

                *……………………………………….*…………………………………………*

- Лен, почему ты не хотела сегодня говорить о своей проблеме? Что-то очень личное?
- Да. Я… я не готова ещё поделиться.
- Ладно, извини, проехали… Подожди минутку, я сейчас.

Максим быстро побежал за угол и пропал. Прошло уже минут пять, а его всё не было. Артём набрал номер телефона сбежавшего товарища, и уже нажал на кнопку вызова, когда тот показался из-за поворота с букетом цветов.

- Это тебе, - сказал он, протягивая цветы Лене, - роз не было, но вот гвоздики…
- Ой, - опешила Лена от неожиданности и сразу покраснела, - спасибо, конечно, но… честное слово, не стоило. М-м-м… очень приятно.
Она чмокнула Максима в щёку, и тот тоже покраснел, как мальчишка на первом свидании:
- Да не за что.

Один Артём улыбался во весь рот и светился от удовольствия, будто ему самому подарили букет:
- Ну, ты, Макс, даёшь!
- А я как раз люблю гвоздики, - сказала Лена, - ну, что пойдём?
- Да, пошли. Только цветочками ты, Макс, не отделаешься, - Артём всё ещё улыбался.
- Тебе тоже что-нибудь подарить?
- Не надо. Меня два дня мучил разговор про Христа–неформала. Кому ни рассказывал, все смеются!
- Значит, не так рассказывал.
- А стоило ли вообще об этом трепаться? – спросила Лена.
- А что, секрет что ли? – почти обиделся Артём.
- Не секрет. Но ты же сам сказал: «…все смеются».
- Ну, ладно. Смысл в том, что я завтра уезжаю в командировку недели на две. Так что увидимся теперь не скоро, а любопытство-то жжёт изнутри.
Он улыбнулся.
- Ну, давай, спрашивай, не тяни, - поторопил его Максим.
- Мне не понятно, почему ты стараешься опустить Иисуса до нашего земного уровня? Что, не хочется верить в божественное начало или боишься в полной мере оценить Спасителя? Недаром же его называют именно так.
- Его трудно недооценить. Я уже говорил, что Иисус имел самую высокую энергетику на земле. Он играл роль компенсатора, что бы баланс добра и зла сохранялся неизменным. Именно в этом вся соль. Не в том, что он наш бог и не в том, что он погиб мученически. Что такое смерть одного человека, когда они гибли тысячами? Кто знал, скажем, у нас на Руси о каком-то там несчастном, которого распяли за три-девять земель? Нет, главное не в этом знании, а в том, что он просто жил, лечил людей, учил их, любил…

Если же говорить современным языком, то он был очень сильным экстрасенсом и целителем.
- Ага, теперь у тебя он уже и целитель…
- А кто же ещё? Он лечил наложением рук – типичное целительство. И будущее знал.
- Между прочим, этих всяких телепатов, экстрасенсов церковь отказывается даже отпевать после смерти, утверждая, что они пользуются помощью Сатаны, - вставила Лена.
- Так ведь они расшатывают веру в религиозное учение – конкуренты. Ради поддержания авторитета церковь и Иисуса могла бы в сатанисты записать. Ха-ха! Да и разные бывают они – целители.
- Но почему же тогда он не пресёк предательство Иуды, если знал заранее?
- В чём же тогда был бы его подвиг? А Иуда стал громоотводом. Он взял на себя всю ненависть людей! И здесь возможны два варианта: либо его действительно искусили (как говорится: «от любви до ненависти…»), либо он сам пошёл на это, осознавая всю тяжесть того, что предречено. Кстати, вполне возможно, что Иуда – это имя литературное (библейское). Это имя, которое символизирует весь народ иудейский, а рассказывая о предательстве, библия говорит, что именно иудеи предали Спасителя.
- Хочешь сказать, что Иуды вовсе не было?
- Ну, почему же? Был, наверное, просто имя носил другое.
- Значит, всё-таки был человек, который написал донос, а потом подох, как подлый шакал! – Лена произнесла это таким ангельским голосочком, что грубость фразы вызвала лишь улыбку.
- Кстати, это тоже интересный момент. Иуде в библии определили смерть. Почему? Ведь даже Каин подвергся гонению. А он был первым душегубом, да ещё собственного брата. Не потому ли, что Иуду забрали отсюда, будто бы смертью своей он до конца искупил содеянное?
- Нет. Он же сам повесился, мучимый совестью, какое здесь искупление?
- Смерть – это факт, а всё остальное лишь человеческие токования. Может быть, он искренне раскаялся? Или даже больше…
- Что может быть больше раскаяния?
- Дело - искупление. Например, скрытое самобичевание. Или…, да точно…, если он сам как апостол ходил по земле и рассказывал историю о Христе людям. Но рассказывал со своей точки зрения так, чтобы вызвать презрение и ненависть к собственной персоне, т.е. стать зеркалом определённых пороков. Знаешь, как говорят, что чем больше отрицание, тем больше в тебе самом того, чего стараешься не принимать в другом.
- Но о таком паломничестве Иуды нигде нет никаких упоминаний.
- А чего ты ждал, что религия раструбит по всему миру о том, что Иуда чуть ли не герой? Ну уж нет, здесь как раз всё правильно. Предал? – получи, «фашист», гранату и… спи спокойно, дорогой товарищ!

У Артёма был такой вид, будто он съел кислую сливу и теперь не знает, что делать дальше:
- Знаешь, Макс, с тобой сложно спорить. Твои ответы обезоруживают, но где-то в глубине сознания я всё равно понимаю, что это жуткая хреновина!
- Верить или нет – это твоё дело. Я же не учёный, претендующий на правоту своих выводов.
- Хочешь сказать, что Иуде позволили умереть, когда там наверху сочли, что с него уже хватит? Уж не считаешь ли ты, что он попал в Рай? – продолжила тему Лена.

Максим пожал плечами:
- Рай и Ад – это тоже очень спорная тема для отдельного разговора. А меня и так уже несколько дней от Иуды колбасит.
- Так ты уже думал об этом?
- А то! Раз уж тронули Христа, тут же и Иуда рядом.
- Кстати, а чё это ты его так защищаешь?
- Мне почему-то очень жаль его.
- Кого, Иуду?!
- Его. Христа – это само собой, но его все жалеют… А мне всё больше кажется, что Иуда прекрасно понимал, что делает, зачем делает и что ждёт его самого после этого. Не мог не понимать. Он же был учеником Великого экстрасенса и притом любимым учеником.
                2011 год, Россия, Тамбов.

                *……………………………………….*…………………………………………*

Какое блаженство упасть в искушение! Я только теперь это понял. Я могу купаться в контрасте и видеть весь мир, как объёмный макет! И чувство свободы абсолютно другое. Только теперь я действительно знаю, от чего отказываюсь, когда борюсь с искушениями, только теперь я совершенно чётко понимаю, что меня не обмануть воздушными представлениями неведомых благ, которые сулит Искуситель, потому что уже учёный. И я так благодарен ему за эту науку! Пусть, это безумство, но я люблю Сатану. Я полюбил его так же сильно, как и Господа Бога и теперь в моём сердце поместились они оба! Как это возможно для воина света? Как помыслить о таком воителю Тьмы? На такое оказался способен один лишь Иуда. Только я вместил в свою душу и зло и добро как два проявления Высшей воли Господа, как две крайности вечной всеобъемлющей силы – ЛЮБВИ!!!

Учитель – сын Божий. А я всего лишь человек. В этом моё счастье и моя беда. Стремление ввысь – извечный тернистый путь, на котором развиваются оба начала одинаково: чем больше в тебе Добра, тем больше Зла вокруг и наоборот. Как Искуситель подкарауливает праведников и нашёптывает им на ухо сладкие гадости, так и Господь тем громче призывает сынов своих одуматься, чем глубже заблуждения их и, чем слабее вера!

Что же остаётся мне теперь? Снова бежать, скрывать своё имя, которое уже стало самым худшим из ругательств? Нет. Испить эту чашу до дна. Я сам взял щепоть соли из солонки. Я сам предал. Сам должен искупить. И только так, в этой последней крайности подлости нутра, на моём примере люди увидят самих себя! Они уже увидели. Потому молва и прошла по всем землям иудейским, потому и кажется преступленье моё столь постыдным. Себя видят. Мир не должен воскреснуть просто так, умертвив лучшего из людей. Нет. Он должен отработать и отмолить свои грехи. Хотя бы один-два греха самых распространённых, самых почитаемых, ставших нормой жизни человеческой – это предательство и жажда денег. Для этого нужен был я – Иуда. Ещё и для этого…

И я сделаю так, что эти грехи будут отработаны. Я уже делаю это… А ты молись обо мне, учитель, молись, как обещал. Молись там на небесах! Молись, Иисус дорогой… и прости, если можешь.

- Я молюсь за тебя, - раздалось откуда-то с неба, - я молюсь, любимый мой ученик!

Я увидел, как ярко вспыхнула звезда в чёрно-синем небе и свет вспышки, долетев до земли, даже ослепил меня на какое-то время. И душа моя возрадовалась радостью великой! И сердце моё забилось встревожено! В то мгновение я понял, что справлюсь со всеми невзгодами, вытерплю любые нападки и плевки. Учитель вынес больше.

Я долго всматривался в густеющую краску небес, в маленькие светящиеся точки, которые всегда напоминают мне о вечности, на красавицу луну, окружённую большим туманным ореолом света, и вдруг почувствовал себя таким спокойным, каким не был со дня, когда ушёл от ласкового костра, отвернувшись спиной к тем, к то был дорог.
Пусть плюют в лицо, - думал я, - пусть хулят и бросают камни. Пусть убивают у кого рука поднимется… Всё это только о себе. В себя плюют…

Что ж, завтра снова в путь. Но теперь открыто, смело и без оглядки. Я иду к тебе, учитель и рано или поздно мы снова будем вместе, как когда-то раньше. И опять же, я иду к себе.

Пишу сей пергамент просто так, а вернее оттого, что из добрых людей и поговорить не с кем. Да и нет того, кто бы понял. А пергамент терпит всё, как немой слушатель. Впрочем, я его сожгу. Такому знанию рано ещё быть в мире. Может быть, лет эдак через тысячу или через две тысячи понимание Добра и Зла станет достаточно глубоким и тогда Господь, решив, что люди уже готовы, приоткроет им завесу высших тайн. Тогда и обо мне вспомнят уже иначе. Хочется верить, что будет так. Как он сказал: «…До нового прихода».
Я знаю, что скоро меня убьют. Я не жилец теперь. Я просил очищения у того, кто не чист по природе… И средство есть только одно – смерть. Но я не боюсь, я готов. И, если бы мне пришлось принять муки, подобные тем, которые принял учитель, я и тогда бы не испугался.
Всё. Пора. Костёр ещё горит. Лети и ты в огонь, мысль моя, пером изложенная, самому себе высказанная…

                *……………………………………….*…………………………………………*
Когда первосвященнику доложили, что его осведомителя Иуду нашли зарезанным в лесу в двух милях от города Гамлы, он ничуть не удивился и не огорчился такому известию. Только отошёл подальше от камина и вопросительно взглянул на говорившего.

- Нам удалось прибыть на место прежде местных властей и даже прежде людей из тайной службы, - продолжал рассказывать тот.
- Имена преступников известны? – спросил первосвященник.
- Нет, к сожалению. Скорее всего – это дело рук каких-нибудь бродяг или лесных разбойников. Место совсем безлюдное.
- Их нужно найти, во что бы то ни стало. В крайнем случае, придётся объявить убийцей кого-либо из тех, кто уже содержится под стражей в ожидании приговора за подобное преступление.
- В этом есть необходимость?
- Если имя убийцы не будет известно, то злые языки немедленно объявят, что Иуду настигло правосудие Божие. Они же только и говорят о нём и о распятом по его доносу «миссии», которому народ уже готов был поклоняться, отдав на поругание веру. Впрочем, версия о самоубийстве тоже будет нам на руку. Человек мог наложить на себя руки, затравленный несправедливыми толками молвы. Есть ещё что-нибудь по этому делу?
- Да. В сумке убитого мы обнаружили обгоревший пергаментный свиток, свидетельствующий о тяжёлой душевной болезни того, кто его написал.
Говоривший передал свиток Каифе. Первосвященник развернул свиток, внимательно прочёл:
- Да, этот человек, несомненно, был лишён рассудка.
Сказав так, он бросил пергамент в огонь, который с радостью принял новую порцию «пищи» и долго с наслаждением облизывал красно-синими языками тлеющую кожу.

                Тридцать четвёртый год от рождества Христова, Ерушалаим

                *……………………………………….*…………………………………………*
- Хороший сегодня тренинг был, да Лен? Меня, правда всё ещё потряхивает, но настроение отличное, светлое какое-то!
- Мне тоже понравилось. Даже петь хочется.
- Так пой, кто тебе не даёт?
- Ты знаешь, Максим, меня недавно парень бросил. Я, собственно, по этому и решила походить на занятия к психологу – переживала очень сильно и истерики не прекращались… Через несколько занятий уже почувствовала себя намного лучше, поняла, что он ни одной моей слезинки не стоит…
- Он что, полюбил другую?
- Нет. Он меня предал. Просто банально переспал с одной девчонкой из нашей общей компании, а потом устроил грандиозную провокацию. Сначала распустил через третьих лиц слухи, будто я ему изменяю. А когда его друзья расспрашивали, вместо того, чтобы опровергнуть, делал удручённый вид, как мог, и не отрицал. А потом ещё представил всё таким образом, будто я хочу поссорить между собой всю нашу компанию. От меня отвернулись все, даже те, кто знает меня много лет. А он, ведомый «справедливым гневом», порвал со мной все отношения. Да ещё и оскорблял при всех…, такие гадости говорил. Я только тогда поняла, что он за «фрукт» и что это именно он придумал и воплотил в жизнь всю комбинацию. Я увидела это в его злорадствующих глазах. Я спросила его потом по телефону:
«Если ты хотел расстаться, то почему просто не сказал мне этого, не поговорил по душам? Зачем ты сделал всё так гадко?»
Он долго молчал, а потом сказал:
«Не звони мне больше»
…и повесил трубку.
- Тебе неприятно говорить об этом, давай не будем. Я не хочу тебя тревожить…
- Забей. Я же сама начала. Но самое интересное, что после наших разговоров о Христе, об Иуде, я словно ещё один тренинг прошла. Сама тема будто нарочно притянулась именно в это время. Я прожила эту ситуацию очень реально и поняла, как можно простить и как можно любить того, кто предал! Ведь, Христос любил Иуду. Мне так легко стало…, ты не представляешь!
- Ты молодчина! А мне сегодня ночью приснился Иуда. Он был весь изодран, тело в язвах, одежда – лохмотья и стоял босиком. Он сказал мне одно только слово: «Спасибо». А затем развернулся и ушёл в радугу. За ним сияла замечательная радуга. На какой-то момент переливы света окутали и ослепили меня, будто и сам я был в радуге!
- Радуга во сне – это очень хороший знак, счастливый.
- И ещё…, наверное, это не вовремя…, но ты мне очень нравишься. Может, погуляем сегодня подольше, если ты свободна?
- Я свободна. Я совершенно свободна. Я же сказала, радуга во сне – это очень хороший знак.

                2011 год, Россия, Тамбов.