О расстреле поэта Гумилёва

Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого, что мы не отличаем
Зла от блага и от бездны высь.

(Н. Гумилев)


Николая Гумилёва расстреляли 25 августа 1921 года - эту дату постоянно называла его первая жена Анна Ахматова. И хотя время и место смерти засекретили, она никогда не сомневалась, что это произошло  именно тогда. Поэт никогда открыто не выступал против  правящего режима, учил пролетарскую молодёжь стилю звучания в поэзии и писал проникновенные стихи о своей родине. Гумилёв смело высказывал свои мысли о монархии и верил, что имя защитит его, но он забыл, какой беспощадной была гражданская война, каким жестоким был террор «своих» против «чужих»…

Сохранилось письмо с перечнем, кем являлся в это время поэт и какие занимал должности: «Председатель Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, член редакционной коллегии государственного издательства "Всемирная литература"… преподаватель Пролеткульта, профессор Российского института истории искусств Николай Степанович Гумилев арестован по ордеру ГубЧК. Ввиду деятельного участия Гумилева во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы, нижепоименованные учреждения ходатайствуют об освобождении Н. С. Гумилева под их поручительство».
 
Существуют две версии, почему убили поэта. Согласно одной - Фёдор Раскольников, бывший командующий Балтфлота, стремясь уйти от ответственности за Кронштадтский мятеж, обвинил в заговоре интеллигенцию Петрограда и назвал Гумилёва одним из подстрекателей. Назвал он его бездоказательно – якобы из ревности. С Гумилёвым у Раскольникова были старые счёты: его первая жена, Лариса Рейснер, была в 1916 г. так влюблена в опального поэта, что «готова была идти за ним куда угодно».
Версия мести Раскольникова кажется на первый взгляд неубедительной - уже в апреле 1921 г., после подавления Кронштадтского восстания, он с женой готовился к отъезду в Афганистан, как полномочный представитель Советского правительства, а Николая Гумилёва арестовали только спустя четыре месяца, в ночь с 3 на 4 августа.

Однако Лариса Рейснер, дружившая с ЧК, очень странно вскоре навсегда покинула Раскольникова...
 
По второй версии в гибели поэта считают виновным руководителя Петрограда, Григория Зиновьева, которого привело в ярость одно из стихотворений Гумилёва, и он решил расстрелами напугать интеллигенцию города, обвинив самых смелых её представителей, критически настроенных к новой власти, в белогвардейском заговоре. Любая из этих версий исключала из виноватых непосредственно ВЧК – чекисты выполняли заказ очень влиятельного лица, и, конечно же, расстрел поэта должен был одобрить глава правительства. Он и одобрил: «Мы не можем целовать руку…».

От предъявленных обвинений поэт категорически отказался, никаких чистосердечных признаний не подписал, но...
 
25 августа 1921 года около четырёх часов утра на квартиру Анатолия Васильевича Луначарского пришла просительница от Максима Горького. Это была бывшая жена писателя, Мария Фёдоровна Андреева, и просила она за Николая Гумилёва, включённого в список заговорщиков, подлежащих уничтожению. Умоляла женщина, пробежавшая по ночному городу к дому наркома просвещения, позвонить товарищу Ленину, чтобы спасти жизнь известному русскому поэту: «Дзержинский подписал приказ о расстреле целой группы, в которую входил и Гумилёв. Только Ленин может отменить его расстрел…».
 
Луначарский позвонил, хотя и догадывался, что ответит великий вождь - Анатолий Васильевич сам недавно ходатайствовал за поэта Гумилёва. И великий Ленин, так много писавший и говоривший о демократии, о том, что надо бережно относиться к старой интеллигенции, произнёс ранним утром известную фразу, уничтожавшую человеческую жизнь: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас», а потом бросил трубку – он ценил только жизни своих товарищей, а этот заключённый был из господ, уважавших монархию, да к тому же и верующий. Не хотел Ленин вмешиваться в дело, сфабрикованное ЧК и правящим диктатором Петрограда Григорием Зиновьевым, а может от него самого исходила инициатива беспощадной расправы над интеллигенцией?

Этот известный исторический факт опровергнуть невозможно, и вызывают улыбку сенсации, что Гумилёва не расстреляли, а забили, якобы, прикладами, ссылаясь на утверждения востоковеда Шилейко, второго мужа Анны Андреевны Ахматовой. Его, должно быть, и повезли на расстрел в первой партии, чтобы поскорее избавиться от просителей. Мария Фёдоровна Андреева, конечно же, знала, что под утро 25 августа 1921 года поэт был ещё жив.   
 
Николая Гумилёва арестовали по делу Петроградской боевой организации (ПБО), придуманному ЧК в мае 1921 года, и руководил этой лживой операцией питерский чекист Агранов, тот самый, который спустя пятнадцать лет будет готовить обвинение против самого товарища Зиновьева, а потом и знаменитое политическое шоу января 1937 года – процесс Пятакова и Радека, уничтожавший ленинскую гвардию.
Дело поэта вёл сам Агранов, прикрывшись фамилией Якобсон, своей партийной кличкой. Ничего существенного следователь  так и не смог предъявить ему в обвинении и в заключении написал: «В своем первом показании гр. Гумилев совершенно отрицал его причастность к контрреволюционной организации и на все заданные вопросы отвечал отрицательно».

Но спасти поэта не могли никакие письма, показания и ходатайства – его люто ненавидели и ревновали влиятельные лица, приближённые к товарищу Ленину...
 
Страшным был мятеж в Кронштадте, угрожая в голодное время большевистской власти, и после его подавления питерским чекистам стало известно, что профессор географии В. Н. Таганцев, сын почётного академика, продаёт книги и на свои средства помогает опальной интеллигенции переправляться в Финляндию. 30 мая 1921 года при переходе финской границы погранохраной был убит морской офицер Ю. П. Герман, а в начале мая смертельно ранили подполковника В. Г. Шведова.

Таганцева арестовали по доносу за «хранение крупной суммы денег», и Агранову вменялось поставить профессора географии во главе заговора по свержению власти Советов. И он со своей задачей успешно справился, сделав его и двух убитых офицеров заговорщиками «Петроградского боевого общества». Нашли и «парижского шефа ПБО» - генерала Владимирова, чьё письмо попало в руки ЧК. Агранов составил заведомо лживый документ: «Я, уполномоченный ВЧК, при помощи гражданина Таганцева, обязуюсь быстро закончить следственное дело, и после окончания передать в гласный суд. Обязуюсь, что ни к кому из обвиняемых не будет применена высшая мера наказания». Профессор привык верить слову человеческому, и особенно могла обнадёжить его «передача дела в гласный суд». Он письменно показал, будто Гумилев утверждал, что «с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться…».
 
Таганцев надеялся, что его «признания» облегчат участь участников процесса. Он соглашался на допросах со всем, что сочинял уполномоченный ВЧК товарищ Агранов, подписывая тем самым себе и своей жене смертельный приговор – ну разве могли сохранить им жизнь, когда он знал, что дело о белогвардейском заговоре сфабриковано? И не поможет сыну отец, работавший на советскую власть, знаменитый криминалист, просивший пощады для него у самого товарища Ленина. И тот обещал, ходатайство в ВЧК писал, но скажет академику, что в работу органов, ему подчиняющихся, вмешаться не может.  Да и как мог Владимир Ильич спасти жизнь профессора географии, на показаниях которого строилось всё обвинение? Тогда и остальных шестьдесят человек, среди которых был поэт Гумилёв, пришлось бы помиловать. Но ведь раньше помогал спасать и менее заслуженную интеллигенцию по просьбе Максима Горького! Не означает ли этот отказ, что заказ исходил  от самого товарища Ленина, согласного с мнением своих соратников?

Это поведение главы правительства возьмёт спустя пятнадцать лет товарищ Сталин на своё вооружение, когда абсолютно подчинит себе карательные органы...
 
По версии Агранова убитый Шведов разыскал поэта Гумилева, и попросил его помочь, если понадобится в составлении прокламаций. Гумилев, якобы, согласился с оговоркой, что оставляет за собой право отказаться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам. Но Таганцев не оболгал поэта, прибавив: «Стороной я услышал, что Гумилев весьма далеко отходит от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался».
 
А что же известно доподлинно об отношении поэта к советской власти?
Есть свидетельство Немировича-Данченко, которому Гумилёв говорил: «…на переворот в России - никакой надежды. Все усилия тех, кто любит ее и болеет по ней, разобьются о сплошную стену небывалого в мире шпионажа…. Нельзя верить никому. Из-за границы спасение тоже не придет. Большевики, когда им грозит что-нибудь оттуда, бросают кость. Ведь награбленного не жалко. Нет, здесь восстание невозможно. Даже мысль о нем предупреждена. И готовиться к нему глупо».

Сохранились документы того времени, и в них не обнаружилось ни подписи, ни фамилии оперуполномоченного ВЧК. В конце дела Гумилева приписано решение: «Приговорить к высшей мере наказания – расстрелу». На стене камеры поэт успел написать: "Господи, спаси мои прегрешения, иду в последний путь".
 
Он смеялся, когда его расстреливали, будто зная, что не смоется праведная кровь. Власть, убив поэта, опозорила себя, а его имя обессмертила...

Ист. материалы Google