Дым. Первая глава

"Кисть мастера" главы 1 и 2 - переработанная версия, я их объединил. Поменял название на "Дым"

Повесть «Дым»
ГЛАВА 1
Туман медленно выползал из леса и перекатывался волнами по пням и кочкам, то смыкая, то размыкая свои призрачные волны. Простираясь вдоль высокой насыпи старой узкоколейки, он растекался с нее, будто разворачиваясь в боевые порядки.
Иван морщась, потер бедро: старая рана – дань Брусиловскому прорыву – неприятно ныла. Бывалый солдат посмотрел на восточную часть неба – приблизительно через час начинался рассвет. Он вздохнул и стал набивать трубку. Ему нравилось запускать свои мозолистые пальцы в мешочек с пахучей смолистой махоркой, слышать, как она тихо шуршит об обугленные деревянные стенки. Иван достал трут и кремень, как вдруг до него донесся едва слышный, но звонкий звук удара. Он отложил трубку в сторону и встал, вглядываясь в серую дымку. Неожиданно обрушившаяся тишина настораживала, и Иван, бесшумно упав на землю, отполз за кустарник. Медленным, уверенным движением он сдвинул ветки в сторону и замер, впившись глазами в уходящую вдаль насыпь. Звук донесся оттуда – Иван никогда не сомневался в своих чувствах, как настоящий, уверенный в себе охотник. Внешне это был крепкий мужчина лет сорока, неказистая одежда и грязноватый запущенный вид которого мог привести рассеянного наблюдателя к выводу, что перед ним – обычный сельский выпивоха. Более внимательный же человек заметил бы правильные черты лица, лишенного какой-либо одутловатости или покраснений, гордый, ястребиный нос и цепкие, ничего не выражающие глаза, способные в одно мгновение вспыхивать испепеляющей яростью.
Иван весь превратился в зрение и слух. Кто-то был на железной дороге, может, переводил через нее подкованного коня, но куда он или они двинулись дальше? До слуха Ивана донеслись приглушенные голоса – отряд, а в том, что это отряд, сомнений не было – приближался, идя с той же стороны насыпи, с которой находилась деревня.
«Кто же они?» - В который раз задал себе вопрос Иван Иванович Коровин. Точного ответа пока не было.
Он лежал на холодной земле, впившись глазами в неясную сумеречную тьму. Шло время, но ничего больше не происходило. Только иногда туман, будто играясь, собирал из призрачных теней человеческие фигуры, которые исчезали, едва появившись.
Любой на его месте, махнув рукой, уже бы решил, что шум и голоса показались, но Иван знал, что единственный путь через реку – пусть даже в обход села – лежит мимо его, стоящей на отшибе хаты, и поэтому ждал. Ждал, не смотря на то, что никто из грибников и лесорубов не доложил о том, что будут гости. Разведчики, конечно, могли его обойти, но для телег и лошадей другой дороги не было. Если бы мы посмотрели на место действия с высоты птичьего полета, то  увидели бы на левом, восточном берегу небольшой, но глубокой речки Клевеница треугольник, одна из вершин какового была старым домом Ивана, окруженным густыми, заброшенными зарослями. От него насыпь четко прочерченной прямой шла по направлению к ветхому ж-д мосту, который был второй вершиной. Третья, нижняя вершина -  маленькое село, опоясанное с запада рекой, а с юга и востока – заболоченными лесными массивами. От села же до железной дороги находился небольшой, разделенный до последнего клочка земли луг.
Иван мог бы прождать, не шевелясь, несколько часов, но события разворачивались быстрее.
Сзади раздался громкий скрип забора и гулкий удар об землю. Иван тихо перевернулся на спину и сел, доставая из кармана наган. Кто-то не слишком тяжелый запрыгнул к нему во двор с другой стороны дома, но это не означало, что никто не остался за старой, трухлявой оградой и не пошел вокруг нее.
Сумрак и неухоженные, обвитые плющом деревья вокруг старого, вросшего в землю сруба, – все говорило о том, что можно пойти в короткую контратаку. Он привстал, готовый в любую секунду атаковать, как мгновение назад был намерен ждать, и, осторожно ступая, выглянул за угол. Там, прижавшись к стене у двери в хату, стоял парень в кавалерийских штанах, пиджаке и с винтовкой наперевес. Иван быстро убрал голову назад и тут же произнес:
- Не стреляй, я сейчас выйду. – Он переложил револьвер в левую руку – ближе к дому была еще густая тень - прижал его к ноге и вышел за угол, подняв правую руку. – Не стреляй, я калека – одна рука не поднимается.
- Ты кто? – Слегка удивленно спросил парень, угрожающе двинув вперед трехлинейкой. Не смотря на то, что нелепую одежду незваного гостя дополняла теплая шапка с красной звездой на ней – это мог быть кто угодно из тех доведенных до отчаяния, вооруженных людей, расплодившихся на оккупированных, но плохо контролируемых немцами землях, и Иван был готов, недолго думая, пустить в ход оружие.
- Не стреляй только. – Быстро произнес Иван, пугливо втягивая голову в плечи, и тут же затараторил дальше. – Левая рука действительно не поднимается.
Парень вытянул тонкую шею, пытаясь рассмотреть мнимое увечье, но Иван мгновенно перехватил правой рукой ствол винтовки и ткнул револьвером в щеку.
- Брось. – Тихо, но с каким-то уверенным напором произнес Иван. Трехлинейка брякнулась на землю, и когда через забор перелез еще один, Иван уже стоял, закрываясь парнем, как живым щитом.
- Вы что за люди? Как друзья пришли али как враги? – Старый солдат выглядел спокойным – просто слегка рассерженным, что на фоне быстро вздымающейся груди обезоруженного парня, смотрелось очень устрашающе. Ствол револьвера был направлен точно в лоб другому партизану, и тот начал медленно опускать свое оружие – ППШ – на землю.
- Можешь не кидать. – Прервал его Лесник. – Пущай другие не прячутся. Я биться, значит, не хочу. Хочу, значит, разобраться.
Второй человек – невысокого роста, худощавый мужик в советской форме без знаков отличия, задумчиво оглядел силуэт в бесформенной одежде, которая даже в такой темноте казалась грязной, посмотрел, как тот держит револьвер – без дрожи, без движения, будто один раз наведенный ствол орудия и коротко свистнул.
Вскоре перед домом появилось еще двое. Иван вскользь посмотрел на них, стараясь удерживать всех троих перед собой, как одну картинку.
- Ты, значит, главный? – Обратился, выдержав паузу, к «худому» Иван. – Пошли тогда внутрь – поговорим. Я тут, значится, лесником работаю. Могу подсобить.
- Пойдем. – Согласно кивнул тот. – Все спокойно, бойцы, опустить оружие.
Иван упер наган в спину «молодому», освободившейся рукой открыл дверь и тут же заскочил в дом. Никто не дернулся, а «худой» спокойно зашел следом. Из ветхого сруба несло  дымом и теплом.
Иван Иванович с беспокойством посмотрел на гостя, пытаясь через темноту понять – учуял ли он, что здесь давным-давно не жил человек? Почувствовал ли едва слышные нотки запустения, которые заметны не из-за того, что есть запах, а потому что его нет, как нет и хозяина?
- Слева стул. – Произнес Иван и, достав трут, кресало и кремень, зажег свечу. Неровное пламя осветило усатое, широкоскулое лицо мужчины средних лет. Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга.
«Сколько же вас там? – Вертелась на языке Ивана Ивановича мысль. – Каким образом вам удалось обойти все посты?»
В тусклом свете показалась собачья морда крупного волкодава. Он с интересом принюхался к гостю и едва слышно улегся в углу.
– Он просто так не хватанет. – Полуугрожающе произнес Иван Иванович, первым нарушив тишину. – Вы ведь коммунист?
- Да. – С каким—то вздохом облегчения произнес незваный гость. Иван увидел, как усы едва дернулись, скрывая чуть заметную улыбку.
- А я – нет. Зато, значится, теперь имею представление. – С нарочито важным видом поднял палец Иван.
- Да, мы не бандиты. А вы кто? – С нарастающим раздражением произнес «худой» - видимо, начиная злиться после произошедшего «представления». – Откуда? Из России? Говорите не как местные.
- Я из Сибири. Царю свое отслужил – тут остался. В приймах, так сказать. Это дом покойного Пантелеймона Прокопьевича, земля ему пухом. – Иван Иванович собрал три пальца в щепотку и уже повел руку ко лбу, но, взглянув, на Сербина прокашлялся и продолжил говорить с таким видом, будто ничего не собирался делать. – Он тут меня приютил, когда меня третий раз ранило, тогда уже война закончилась. Так и до сих пор в здешних местах живу. И животных лечил, и лес валил. Поляки были – работал, советы пришли – работал, немцы… – Иван театрально цокнул – «не переиграл ли?» – и  махнул рукой. – Вы не серчайте. Извините, если что, но не люблю я, когда ко мне с оружием да через забор. Как отступила Красная Армия, так несколько раз на меня нападали. В саду под акацией уже три ямы выкопал. Последний мне говорил, что он из НКВД, а я думаю, значит:  чегой же ты лезешь брать чужое, ну, и, значит, порешил его. Так что вы не серчайте. Я спать не мог – рана ноет. Сидел, значит, во дворе.
- Все нормально. – Буркнул «худой», успокаиваясь. – А вас как звать-то?
- Коровин Иван Иванович. А чего вы – коммунист, да впереди всех? У вас в отряде что ли много этих, значит, коммунистов?
- Достаточно. – Сверкнул золотой коронкой «худой» - А ты, брат, сам в разведке, небось, служил? Так Ваньку хорошо обезоружил. Можно я на «ты»?
- Так точно. – Хмыкнул ветеран. – Думаю, не поглядели бы на раны, и в этот раз бы призвали, так не успели. Деревня у нас глухая – не успели. Говорят, что Харьков снова советский, а надолго ли?
- Навсегда. – Уверенно произнес партизан. – А что тут с немцами?
- В самом начале заезжали, рота останавливалась. А потом оставили с десяток полицаев – мост охранять, он-то, как карьер, значит, перестали откачивать, и не нужен, но немцы, значит, все больше для порядку. – Иван Иванович почесал густую щетину, уже почти превратившуюся в бороду. – Так они, ну, эти – полицаи, значит, недавно к националистам ушли. А одного своего немца – он их все муштровал: рэхтс, значит, линькс, все их лофен. Так его, значит, перед этим того, повесили. Так что тут вам не будут рады, а кто-то и вовсе пойдет, донесет «уповцам» – кто, что, сколько. Они ж это… - Лесник перешел на доверительный тон. – Не дают немцам продовольствие отсюда вывозить. Как поедет сюда, значит, какая подвода, так и все, значит, не слуху, ни духу. Ни коня, ни телеги, ни полицаев, значит. А вы сюда только в разведку или придете и останетесь? Я сразу скажу – мне тут жить, так что на людей плохого говорить не стану.
Иван замолк, внимательно всматриваясь в лицо гостя. Но оно по-прежнему было таким же бесстрастным, как и у него самого.
- Линия фронта отходит на Запад, и мы двигаемся вместе с ней. – Уверенно-заученно сказал партизан, и Иван с радостью подумал, что его актерские способности оказались на высоте. – Так что сюда сначала придем мы, а следом за нами Украинский фронт. Придем и останемся. Кстати, ты один живешь?
- Да. Я здесь и остался потому, что никого нет. Один одинешенек. Маманька дольше всех
протянула, и то потом соседка Тамара Никифоровна, значит, присылает, что все, значит, скосил ее тиф. Никого нет, ни в Сибири, ни тут.
- Кто-то в деревне есть или за рекой? Какие-либо националистические банды или партизанские отряды?
- Сейчас в деревне – нет. А за рекой я не знаю. Давно туда не хожу. Да и не мой то участок. Там Петька Кравченко лесник, значит. Молодой такой парень. Ничего про него, значит, не скажу. Кажись, что он сочувствующий советской власти. Был бы сторонником – уже бы, значит, ногами болтал на каком-нибудь суку.
- Так вы получается тоже не сторонник, раз живы до сих пор? – С легкой осуждающей усмешкой произнес «худой» - А кому вы сочувствуете?
- А вас, кстати, как зовут? – Ответил Иван вопросом на вопрос.
- Вячеслав Николаевич. – Ответил «худой» и с напором повторил. – Так кому вы сочувствуете?
«Проверяет, скотина. Отвечу, что советам – не поверит. Такое первому встречному не говорят». – Подумал лесник, и покачал с недовольным видом пальцем:
- Вы у меня в доме, а я не на допросе, значит. Немцев и националистов я, значит, не того, недолюблюю  – этого достаточно? А хвамилия у вас есть?
- Сербин моя фамилия. – Отвечал «худой». – И нет, не достаточно.
- Раз вам этого не хватает, то считайте меня, значит, нейтральной стороной, товарищ Сербин. – Последнее Иван произнес с каким-то горделивым за свой удачный словесный выпад ехидством. – А коли в помощи зануждаетесь, так, значит, зовите.
- Я понял. – Сухо проговорил «худой», задумчиво потирая усы. – Ладно, если что – обратимся. А пока мы пойдем.
- А эти ж, как его, агитматериалы дадите?
- Все шутки шутите? – Сербин удивленно поднял брови. – Непонятный вы субъект.
- Какой я вам субъект? – Возмутился Иван, поняв, что последняя фраза была лишней.
- Это означает человек. – Покачал головой Сербин и добавил приказным тоном. – Вы пока здесь до полудня посидите. Нам неожиданностей не надо. Человек вы ловкий, а мы вас пока плохо знаем.
- Ясное дело, а вы сами откуда? Разговариваете шибко грамотно.
- Из-под Новгорода, а в Москве в университете учился. Ладно, я к вам еще зайду. А оставлю тут тезку вашего, которого вы чуть не задушили, заодно и помиритесь.
Лесник угодливо рассмеялся и подал руку своему гостю. Они попрощались, партизан вышел, тихонько прикрыв за собой крепкую дубовую дверь. Иван Иванович остался один, на его лице заиграли желваки, а в прищуренных черных глазах плясал маленький огонек. Тезка внутрь не заходил – видимо, побаивался.
Когда Иван выбрался во двор, лучи солнца уже освещали верхушки расшумевшихся под напором свежего ветра деревьев. Туман рассеялся, быть может, оставив свои влажные, едва заметные следы в темных закоулках высокого, переросшего в труднопроходимые заросли леса, начинавшегося метрах в ста от сруба. Хорошее место для медведей да волков.
- Стой! – Отрывисто бросил «часовой», и Иван, отвлекшись от разглядывания природы вокруг, посмотрел на тощего парня, вскочившего с пенька: винтовка вскинута к плечу, палец на спусковом крючке.
- Хотел бы тебя убить – ты уже б лежал мертвый. – Фыркнул Иван, смерив партизана презрительным взглядом, но, не пошевелившись. – Ты чего комаров кормишь – зашел бы внутрь.
- Не велено. – Отчеканил Ваня, не отводя глаз с лесника.
- Да-а-а, ты прирожденный конвоир. – Язвительно произнес Иван, оглядываясь и прислушиваясь вокруг. Возле дома никого не было – птички легко и непринужденно порхали по зарослям, и ласточки, свившие гнездо на противоположной от входа стене, не кричали, прогоняя чужаков.
Конечно, неприятно, когда на тебя направляют заряженную винтовку. К этому нельзя привыкнуть – точно так же, к тому, что по тебе стреляют, точно так же, как невозможно притерпеться к боли.
- Семечек хочешь? – Будто не замечая пальца на курке, Иван Иванович полез рукой в карман.
- Стой, говорю! – Парень нервно облизал губы и быстро добавил. – Я тут не один.
- Да знаю я. – Насмешливо улыбнулся Иван Иванович. – За версту видно, что тебя натаскивают, как того пса. Так ты хочешь семечек?
Из кармана показался широкий, крепкий кулак, лесник раскрыл ладонь – на ней лежала черная, душистая горка.
- Так хочешь?
- Нет!
- Твой выбор. – Наигранно вздохнул Иван Иванович и, опершись на косяк, принялся щелкать семечки. Наконец  «часовой» устал и опустил оружие.
Лесник мог легко убить своего сторожа, но это бы исковеркало всю тонко продуманную игру, и так начавшую сыпаться хотя бы потому, что партизаны смогли подойти к селу незаметно. Это действовало ему на нервы.
- Что ж ты в меня не целишься? – Продолжал издеваться старый солдат. – А вдруг убегу? Или попытаюсь ножичком пырнуть?
- Ты, лесник, мог бы меня застрелить сейчас, но не станешь – потому что выстрел услышат. – Парень сел назад на пенек. – А если зарежешь – так я успею выстрелить – пусть даже в воздух, и не будет никакой разницы.
- Сэкономлю  патрон, а вообще прозвучало рассудительно. – Иван Иванович пожал плечами и, сходив в сени за маленькой скамеечкой, уселся напротив своего охранника и стал набивать трубку. Он любил делать это нарочито медленно, долго шурша табаком в мешочке, будто выбирая щепотку на ощупь. Лишь выпустив густое облачко дыма, Иван Иванович с хитрым прищуром посмотрел на парня. Тот выглядел смешно, но это ничего не значило. Пуля убивает одинаково хорошо, вне зависимости от того, как смотрится тот, кто спустил курок.
- Ты уже придумал, за какой чертой будешь стрелять – в воздух или в меня – не столь важно, если я подойду поближе? Просто хочу знать, чтобы чего не вышло. – Снова принялся насмехаться Иван Иванович, глядя немигающим взглядом в глаза молодому партизану. Тот в ответ лишь поерзал и, вздохнув, продолжал наблюдать за лесником, не убирая пальца со спускового крючка.
- Какой-то ты неловкий. – Сказал Иван Иванович после долгой, тягостной паузы, во время которой он пытался понять, как ему необходимо действовать. – В твоем случае единственный способ казаться умным – молчать.
- Ну, по крайней мере, мне хватает на это ума. – Раздраженно ответил парень.
- Ого-го! – Заулыбался Иван Иванович. – Я прямо настоящий чудотворец. Иисусу Христу пришлось плюнуть слепому в глаза, чтобы тот прозрел, а ты сам заговорил.
- Меня подобные религиозные бредни не интересуют.
- Да? Так ты что – тоже откуда-то из города? Никогда не думал, что ко мне во двор когда-нибудь заберутся среди ночи такие образованные люди. – Иван Иванович нарочито сплюнул. – Пойду-ка я в доме полежу, а ты сиди тут или вообще иди к черту.
Лесник обернулся в дверях – тощий парень трясся от злости, прямо как птенец, выпавший из гнезда. Ивану не хотелось сворачивать ему шею, и он решил подождать, тем более, что обстановка оставалась пока неясной. Надо было как можно быстрее определить, что происходило в деревне.
Иван Иванович закрыл дверь на засов и с кошачьей сноровкой забрался на чердак, не издав ни звука. Улегшись на груду соломы, он снял висевший там же на гвозде бинокль, сдвинул не прибитую доску и принялся наблюдать. Деревня, растянувшаяся в низине вдоль блестящего полумесяца реки, с его крыши просматривалась удовлетворительно, но все выглядело как обычно.
Иван Иванович задумчиво закусил губу. Он не любил ждать, но еще больше не любил пороть горячку. Спустившись вниз, он при свете свечи достал из шкафчика несколько разноцветных бумажек, и, выбрав одну из них, коротко свистнул. Прицепив кусочек под ошейник псу, он извлек из ящика замотанное в тряпочку сало и сунул ее собаке под нос.
- Есть хочешь? То-то же. – Тихо рассмеялся он, отталкивая волкодава, норовившего схватить вкусно пахнущий сверток зубами, и открыл дверь во двор. Ванька при появлении лесника вместе с огромной собакой вскочил с пня и, подавшись назад, упал. В тихом утреннем воздухе прогремел выстрел. Пес рванул в кусты и исчез из виду.
- Ай-яй-яй! – Поцокал Иван Иванович, изображая веселое расположение духа, лишь его ясный, цепкий взгляд мог бы выдать внутреннее напряжение. – Что ж ты такой неловкий? Чуть меня не убил!
- Руки вверх! – Нервно передернув затвором, рявкнул парень, и Иван Иванович послушно вытянулся.
- Ты не нервничай. Твоя ошибка – не будешь же ты убивать за нее меня? – Как можно спокойнее произнес лесник.
- Кругом! – Злобно процедил партизан. – Стань к стене!
Теперь Ивану Ивановичу было не сложно свернуть шею этому красноперому – просто не было возможности. Его руки упирались в приятно пахнущие старым деревом бревна, каждый звук теперь многократно усилился, каждое ощущение изменилось. Леснику было хорошо знакомо это состояние, когда все окружающее будто собирается в одну единую картину, настолько объемную, что ее больше нельзя засунуть в три измерения – иначе она сомнется, коверкая реальность, толкая ее на грань безумия. В ладонях Ивана стало слегка покалывать, обозначая состояние «безмыслия», которое так часто находило на него на фронте во время коротких и ожесточенных схваток за линией фронта. Лесник глубоко вздохнул, отпуская это состояние, и начал тихо про себя считать.
«Триста сорок шесть, триста сорок семь… » - Когда он досчитал до семиста, во двор с шумом ввалился Сербин с еще одним разведчиком. Иван, пользуясь моментом, медленно повернулся, не опуская рук. Часовой выровнялся по стойке смирно, а Сербин с каким-то нестойким удивлением, готовым в любую секунду сорваться на вспышку злобы, смотрел вокруг, пытаясь понять, что же именно могло произойти.
- Непонятно чего этот щенок делает-то. – Пожаловался Иван Иванович, воспользовавшись секундной немой сценой. – Гляди ж, застрелит ни за что, ни про что.
- Тебе не разрешали говорить! – С какой-то затаенной яростью процедил командир, несколько мгновений назад ожидавший увидеть здесь труп своего бойца. – Что тут произошло?
- Его собака на меня напала. – Ваня виновато приподнял плечи. – И я применил оружие.
- Где она? – Сербин повысил голос и, оглянувшись кругом и не видя ни следов борьбы, ни крови на теле «часового» заорал. – Где эта вонючая тварь, твою мать?
- Пес убежал. – Решился вставить свое слово лесник, кивая головой, как болванчик.
- Убежал? – С удивлением произнес командир и, метнув злой взгляд в часового, повернулся к Ивану Ивановичу. – Что произошло?
- Я выпустил пса на улицу посрать, значит. А ваш птенец, значит, испугался его, споткнулся и нечаянно выстрелил в воздух, а пес и того, значит, утёк.
- Волкодав так просто убежал? Что ты мне голову морочишь? Что ж это за пес такой?
- Да не мой он. Мне его мужик один из деревни – Хведор, на лечение дал за картошку, так он, значит, к нему вернулся, наверное. Пес же не обстрелянный.
- Ясно. – Сербин, опустив голову и заведя руки за спину, прошелся несколько раз туда-сюда, бормоча себе под нос. – Думаю, что теперь ждать нет смысла. Выстрел слышали, нас спешащих сюда видели.
Иван Иванович опустил руки и начал чесать затылок с виноватым видом. Вся его фигура выражала такую деревенскую простоту, что Сербин, подняв удивленный взгляд на лесника, в сердцах сплюнул. Хотя и был теперь уверен, что легко завербует к себе этого ловкого, но туповатого мужика.
Он повернулся к Ване:
- А тебе – выговор. Дуй к нашим, скажи, чтоб занимали село. И пусть всех людей гонят на площадь – каждую хату проверяют, чтоб не одна душа из деревни не выбралась.
- Слушаюсь. – Коротко произнес Ваня, бросил испепеляющий взгляд на Ивана и, перепрыгнув через забор, который жалобно скрипнул под его весом, исчез.
Неприятная пауза затягивалась. Наконец, красный командир колюче посмотрел на лесника.
- А ты нам тут, вообще, зачем нужен?
У Ивана Ивановича в душе неприятно екнуло.
- Проведу вас к Петьке, значится, а он вам все про лес на той стороне расскажет. Я ж говорил, что он сочувствующий. – Смиренно произнес лесник и, потянувшись снова чесать затылок, так и застыл на полдороги с глупым видом.
- А-а-а. – Сербин довольно ухмыльнулся. – Тогда ладно, только ты больше не рыпайся, а делай то, что скажут, ясно?
- Так точно. – Иван Иванович даже подтянулся и слегка выпучил глаза, произнося эти слова.
«Только не переигрывай!» – Отдернул он тут же сам себя.
- Идем, переговорим, разведчик. – Сербин цепко взял лесника под руку и завел за дом. – Так что нам с тобой делать?
- А ничего. Если вам чего-то надо – подсоблю. Если нужно что – так говорите, а пужать почем зря не надо.
- Тебе нужно или помогать нам или не мешать.
- Чтоб помогать, нужно разбираться. – Лесник бедственно развел руками. – Так что мое дело – сторона.
- Думаю, у тебя это не получится. Кто не с нами, тот против нас. – В глазах у Сербина будто проскочила короткая, странная вспышка, больше похожая на тень.
Иван Иванович стоял с каменным выражением лица. Нужно было соглашаться – не слишком поспешно, будто бы обдумывая все. С неуверенностью.
- Я давно не бился. – Наконец сказал лесник и откашлялся. – И не йму веры больше ни во что, понимаете? Но немчуры много на нож брал.
- Понимаю. – Красный командир с нарочитым уважением покивал головой. – Только теперь надо сражаться за нашу новую Родину – за СССР.
- Нет у меня привычки отступать от слова. – Сказал Иван Иванович, крепко сжимая губы. – Давайте я вас, значит, сегодня к Петьке проведу, значит, а там посмотрим.
- Хорошо, по рукам. Только от меня ни на шаг. - Сербин и лесник скрепили свой договор рукопожатием.
***
В тот день  село просыпалось в свое обычное время – на рассвете, хотя все было иначе. Сначала по грунтовой дороге, вьющейся с левой стороны от полуразобранного полотна узкоколейки, проскакала группа вооруженных всадников. Доехав до речки, одна часть из них разъехалась по лугу севернее села, а другая – залегла. Сразу после того как путь на противоположную сторону реки был перерезан, со всех сторон в населенный пункт потянулись длинные и редкие цепи пеших партизан.  Охватив село по периметру, «большевики» вламывались в каждый дом.  Лаяли собаки, мычали коровы, ржали кони, недовольно перепугано кудахтали куры – так в мирное время могли бы возмущаться любящие поважничать селяне, но они молчали. Раздавались громкие, отрывистые команды, хлопали двери, где-то визжала нагайка, какой-то командир пытался управлять своими людьми при помощи свистка, время от времени прерываясь на более понятный трехэтажный мат, – все это смешивалось в многоголосый гул, похожий на игру сошедшего с ума оркестра.
Иван Иванович повсюду следовал за Сербиным, пряча насмешливую улыбку. В принципе, если в окрестностях не было никаких секретов или вражеских разведчиков и отрядов – занять село утром, отрезав все пути  – идея хорошая, тем более, что разведку наверняка заметил кто-то из местных жителей, когда прогремел выстрел, и они поспешили назад к его дому. Даже если в лесу на другой стороне реки находились секреты националистов, то они могли бы ничего не заметить. Но не услышать этого столпотворения не смог бы даже глухой.
Лесник не любил вмешиваться в дела, когда не знал, что произойдет в результате его дополнительного участия и не издавал ни звука, время от времени замечая косые взгляды напуганных и удивленных «односельчан».
Во дворе небольшого, красивого дома уже шел допрос:
- Где ключи? – Орал широкоплечий, круглолицый партизан на худого, едва успевшего одеться священника.
- Вам туды нэ можна. – Повторял снова и снова этот потрепанный и взъерошенный человечек. – Цэ святэ мисцэ.
 - Где ключи от церкви, сучий потрох? – Раздался хлесткий звук удара,  Иван Иванович поджал губы и отвернулся. – Говори, ну?!
Иван Иванович шел твердой, уверенной походкой, сопровождая Сербина, которого, похоже, ничуть не волновало присутствие постороннего, да еще и вооруженного человека. Леснику было понятно, что это просто метод завербовать ловкого бойца. Куда еще пода
ться человеку, которого все видели вместе с большевиками? Конечно, если он сам не агент ОУН. Так что у Ивана Ивановича уже не возникало сомнений в том, что с ним сделают, если он откажется присоединиться к красным.
Когда на центральную площадь под пристальным надзором тщательно смазанных стволов собрали всех, кого нашли, а выезды из села взяли под охрану, на одну из телег обоза, поставленного тут же, забрался Сербин. Иван Иванович чувствовал на своей персоне внимание нескольких сотен людей, и ему было немного не по себе – если хоть один из них откроет рот, и скажет, что Иван Иванович живет в деревне чуть больше недели, то конец всему будет коротким и быстрым. Он очень не любил подобные ситуации, но в данном случае выбирать не приходилось. 
Площадь представляла собой просторный, вытоптанный участок земли с несколькими высокими, большими деревьями, росшими прямо перед зданием сельской администрации, с которой только что сняли немецкий флаг и подняли красное знамя.  Вдали виднелась небольшая, но высокая и прочная каменная церквушка. Большевики в 39-м пожалели на нее взрывчатки и превратили ее в склад.  Мысли Ивана Ивановича плавно переходили от одного предмета к другому.
Лесник еще плохо помнил имена и фамилии людей, живших в этом селении, тем более он не мог сказать, что знает их – напуганных, как попало одетых, дрожащих от холодной утренней сырости и страха. Они виделись ему стеной из лиц и рук – именно это навсегда впечаталось ему в память, когда Иван, одетый в чужую форму под чужим именем смотрел на расстрел. По его роли ему тогда не обязательно было одобрять происходящее, и он благодарил судьбу хотя бы за это. Лица – отрешенные, замученные, искаженные истерикой, рты еще раскрыты в крике, но уже посерели, пересыпанные темной от крови землей. Лесник на какую-то секунду вновь увидел протянутые руки с раскрытыми ладонями, как символ покорности и беззащитности. Но разве они способны остановить пули?
Иван тряхнул головой, избавляясь от фантомов прошлого.
«Хорошо, что я стою здесь» - Подумал он, заметив, как к противоположной стороне от импровизированной сцены подвели старосту и священника со связанными руками. Ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то из них бросал на него умоляющие взгляды. Ивану нечем было им помочь.
- Здравствуйте! – На какую-то секунду Сербин замялся, но сделав вид, что закашлялся, продолжил. – Здравствуйте, граждане многострадальной нашей родины!
По толпе, словно водная рябь, проскочил какой-то неясный шум, который почти сразу же прекратился.
Выдержав паузу, Сербин продолжил.
- Под ударами Красной Армии немецкие войска отступают и уничтожают на своем пути все! Забирают мужчин на работу в Германию, жгут дома, насилуют женщин и убивают детей. Подобно телятам, которых отправляют на убой, ведут себя многие безоружные мужчины. Их слабость лишь распаляет немецких тыловых крыс, некоторые из которых до сих пор не верят в окончательное поражение. Хватит вам сидеть под бабскими юбками, выгреваться на горячей печке, как старики. Пора подниматься на борьбу с немецкими собаками. – Сербин замолчал, и медленно обвел взглядом всех крестьян. Над площадью стояла полная тишина, казалось, даже животные притихли, лишь откуда-то издалека без остановки, злобно лаяла собака.
- Мы знаем, что советская власть не успела до конца искоренить, вырвать враждебные простым трудящимся элементы из этой прекрасной земли. – Продолжал тем временем читать как по писаному Сербин, пока Иван Иванович, отмечая стереотипность речи, смотрел на небо. День обещал быть ясным и жарким. Солнце уже начинало пригревать покрытую росой землю, где-то призывно застрекотали кузнечики, чтоб, перепрыгивая с травинки на травинку, по этому звуку найти себе партнера для спаривания. Мимо прожужжала муха, одна из тех, которые беззастенчиво облепят оставленные висеть на деревьях тела.
«Войти в доверие, заманить в ловушку. – Снова повторил сам себе Иван Иванович. – Остальное меня не касается»
- Но теперь мы снова здесь, и я уполномочен заявить, что отныне и до прихода наших войск… - Разносился по площади громкий голос… - И до наступления коммунизма, здесь нету места для распоследних гадов и подлецов, которые посмеют поднять руку против своего народа и законной советской власти. Пусть они зарубят себе на носу, что если они будут трепать своим языком, что не нужно, то им и их семьям не будет жизни на родной земле. Помните, что партизанский разговор короткий. До националистических, кулацких банд вам далеко, а до Гитлера – еще дальше. Не немецкие кресты получат предатели, а деревянные. Отныне знаем мы каждый шаг и каждое слово. Нет у вас другого пути, как брать в руки оружие и вставать за правое дело! Нет для вас больше надежды на бога! Больше вам не придется слушать хаятелей правого дела! – Сербин махнул рукой и через ветки старого, толстого дуба были переброшены две веревки.
«Ну вот, началось!» - Иван Иванович почувствовал, как его сердце забилось сильнее и он, засунув руку в карман, погладил успокаивающе-холодную сталь, безразличную и прочную.
- Я властью советов приговариваю этих предателей. – Сербин показал пальцем на старосту и священника. – К повешению! Не заслужили собаки пули!
Площадь зашумела, люди неуверенно качнулись вперед и затихли, под прицелом нескольких пулеметов. Не понадобилось даже предупредительных выстрелов. Сербин, змеино улыбнувшись, убрал руку с кобуры, как будто ничего не произошло, и его голос, набравший силу и уверенность, вновь разнесся над головами. – И так будет с каждым, кто выступит против своих же людей и законной советской власти!
 Пару бойцов, связавших до этого петли, подкатили к дубу телегу, и загнали на нее старосту. У святого отца подкашивались ноги и его забросили наверх, словно это был мешок. Тело гулко ударилось о доски днища. Иван знал, на что способен загнанный в угол человек, потерявший самообладание, поэтому ему было не по себе. Он надеялся, что никто его не выдаст – ни приговоренные, ни их родственники или друзья. Правдой не победить. Страх на страх. Рот лесника превратился в тонкую, жесткую линию: всякий, кто предал его, не спас бы ни себя, ни членов своей семьи. Но кто знает, на что пойдет человек, чтобы прожить еще немного, чтобы дыхание любимого человека продлилось еще чуть-чуть?
- Иди, скрути им веревкой ноги. – Неожиданно обратился Сербин к Ивану Ивановичу.
- Что? – Возмутился лесник, поднимая потемневший, но по-прежнему внимательный и ясный взгляд.
Командир партизан вытащил из кобуры парабеллум.
- Это приказ. Иди, и свяжи им ноги. – С каким-то нервным смешком, исказившем твердое, будто это была деревянная маска, лицо, произнес Сербин, и Иван Иванович, молча кивнув головой, не спеша двинулся к импровизированной виселице.
В полной тишине, он слышал каждый шорох, каждый вздох, Иван Иванович шел, не глядя в сторону людей, но всем своим нутром чувствовал их. Вот кто-то переминается с ноги на ногу, кто-то кашлянул, прочищая ком в горле, пытаясь совладать с эмоциями, вот едва слышно вздохнула с легким стоном девка. Сапоги лесника ступали четко, по-солдатски, подбрасывая каблуками маленькие горсточки песка. Пылинки падали, терлись друг о друга с ужасным грохотом.
«Если кто-то из вас меня выдаст – я вас своими руками убью». - Зудела на стиснутых зубах Ивана Ивановича одна и та же мысль.
- Не рыпайся. – Раздался звонкий голос широкоплечего, круглолицего партизана, и священник согнулся от удара в пах, повиснув на ремне, крепко стиснувшем руки. – Не виси на мне, держись на ногах, падла!
Тело святого отца слегка трусилось от едва сдерживаемых рыданий.
- Иван Иванович. – Срывающимся голосом обратился священник, наклоняясь к леснику. Его белый, хрупкий подбородок мелко задрожал. На прикушенных губах выступили капли крови.
- Закрой рот, скотина, а то не похороню по-человечески. – Зашипел в ответ лесник, который бы и сам убил священника, если бы он вздумал сказать еще хоть слово, и принялся связывать тому ноги. – Бери пример с настоящего мужика.
Староста стоял, широко расставив ноги и опустив седую голову. Неподвижный, только ветер едва трепал стального цвета волосы.
- Будэ и ваша чэрга. – Раздался его хрипловатый бас, и было в этом что-то жуткое, будто заговорила статуя.
- Молчать! – Взвизгнул круглолицый.
- Ты лучше помолчи. – Без каких-либо эмоций в голосе перебил его Иван Иванович. – Первый раз, что ли, кого-то на тот свет отправляешь? Так иди в толпу – пораззевай рот.
«Прости меня Господи» - Подумал он, вставая, и в этот же миг коротко рявкнул выстрел, а Сербин, неуклюже вскинув руками, упал с телеги.
- Ложись! – Прокричал лесник, почувствовав, как у него внутри будто разжалась пружина – в одно мгновение в ладонях начало колоть, и весь мир стал закручиваться в один невообразимый вихрь, который можно было только чувствовать, не пытаясь понять. Иван, столкнув круглолицего, спешившего одеть петли, спрыгнул за ним следом, доставая нож. Реальность замедлялась, а в чистом, как белый лист, сознании не было больше ни страха, ни сожаления.
Раздалась длинная пулеметная очередь, отбивая от телег щепки, и Иван коротким движением воткнул лезвие в основание шеи залегшего рядом палача.
Толпа с криком и шумом разбегалась. Ржали лошади, пытавшиеся тянуть за собой заторможенные повозки. Большевики спешили укрыться за домами, заборами, густым кустарником.
- Пулей убило! – Кивнул в сторону залитого кровью круглолицего Иван Иванович, и цепко схватил за плечо заползшего под телегу партизана. – Надо дуть отсюда – прошибет следующей очередью. Пошел!
Боец послушно встал и они, пригнувшись, побежали за стоявшую недалеко от площади хату. Иван Иванович бросил взгляд назад и довольно хмыкнул: староста и священник закатывались под телегу, извиваясь своими крепко связанными членами.
На площади валялось несколько тел. Пулемет, раз за разом стрелял по обозу, убивая лошадей и приводя в негодность снаряжение.
- С церкви стреляет! – Откуда-то с другой стороны площади раздался охрипший голос, в котором Иван Иванович с удивлением узнал Сербина. – Тащите пулеметы! Быстро, быстро! Стреляйте по колокольне!
Прогремело несколько взрывов, и у церкви медленно расплылось облако дыма. Иван знал, что если внутри засели все бойцы звена Вороненко, то выбить их оттуда будет непросто.
Иван задумчиво кусал губы: проработанный до самой мельчайшей детали план разваливался на глазах. Размышлять времени не было, и лесник, внимательно осмотревшись и заметив прямо под ногами вход в погреб, продолжил действовать.
- Какая у Эфиопии столица? – Обратился Иван Иванович к парню, которого только что приволок за собой в укрытие, и тут же ударил изо всех сил в кадык, не дав тому прийти в себя. Послышалось хрипение, и молодой большевик медленно сполз по стене дома. Лесник отбросил крышку погреба и стащил тело внутрь.
Над головой тихо прошелестела мина, и почти сразу же на площади сверкнуло пламя, разбросавшее во все стороны тысячи смертоносных осколков. Через две секунды это повторилось. Единственный 82 мм миномет Пиддубного тоже вступил в дело. Теперь не оставалось ни малейших сомнений в том, что план заманить партизан в огневой мешок при переправе провалился окончательно, и надо импровизировать.
Иван Иванович подхватил винтовку убитого и крадучись двинулся в обход площади. Кривые сельские улочки были пустынны. Лесник пробирался как можно осторожнее, оглядываясь все время по сторонам, стараясь держаться тени, кустов и заборов. Мимо пробежала напуганная курица, следом за которой, весело виляя хвостом, гонялся пес. Заметив Ивана Ивановича, он прижал уши и, быстро сделав фланговый маневр, продолжил преследование.
Ветер, обычно пропитанный запахом реки, теперь нес раздражающую глаза и глотку гарь тола. Между повторяющимися один за другим разрывами и резким лаем пулеметных очередей, задымленный поток воздуха шелестел качающимися листочками, резко выделяющимися на ярко-синем небе, окантованном с края четко прочерченной полоской холодных перистых облаков – первых вестников похолодания. Наконец, Иван добрался до домов, с которых должен был проглядываться задний двор сельсовета, куда с колокольни попасть не могли.
Где-то здесь мог находиться Сербин. Лесник сам видел, как он упал от выстрела. Наверное, его только слегка зацепило, и он укрылся за администрацией. Если Сербин устроился внутри здания, то достать его будет не просто. В любом случае нужно было найти хорошую позицию.
После нескольких неудачных попыток, Иван Иванович нашел чердак, откуда импровизированный штаб Сербина был виден как на ладони. Он даже слышал его приказы, обильно перемешанные с ругательствами. В тусклом свете низкого, сильно пахнущего сеном помещения, Иван Иванович скептически осмотрел позаимствованную винтовку. Если она плохо пристреляна, то своим выстрелом, он может только навести шороху да привлечь опасное внимание. Ему это совершенно не нравилось, но более оптимального решения не было. Он поудобнее лег, прицелился Сербину, как ни странно стоявшему на ногах и отдающему распоряжения, в центр живота, сделал спокойный выдох и выстрелил. Винтовочная пуля попала командиру партизан в грудь, и Иван Иванович увидел, как на белую стену брызнула кровь. Зрачки старого солдата, расширились и тут же снова сузились, словно фотографируя на память зеленые, уже пахнущие плодами сады, старые, перекосившиеся плетни, всю испещренную, изрытую маленькими оспинками церковь и над ней ослепительный небосвод, сильнее которого сияла лишь побеленная стена, обрызганная человеческой жизнью.
Один взгляд - короткий вдох, фиксирующий навсегда запах, - короткое движение, чтобы встать и коже больше не забыть шершавые доски, едва прикрытые слежавшимся сеном. Иван Иванович ненавидел подобные воспоминания, но порой ему казалось, что одна часть его сознания горделиво собирает каждое мгновение очередной победы, чтобы потом другая могла крутить его в кровати, как на вертеле.
Через мгновение он уже бежал, пригнувшись, к реке, оглядываясь, как зверь, прислушиваясь и принюхиваясь, безотчетно ощущая сквозь заросли, сквозь их шелест, через стаккато бьющегося сердца, все, что происходило вокруг.
Добравшись до низкого, поросшего сухим камышом берега, он разыскал спрятанный там металлический ящичек и, через несколько секунд, над размеренно текущей водой, слегка пахнущей болотом, с шипением разбрасывая искры, взмыла красная ракета.  В ответ с другого берега взлетела зеленая, и Иван Иванович ответил ей синей.
Теперь можно было уходить. Лесник зашел в воду и быстро поплыл на противоположный берег.
 ***